Текст книги "Русский сценарий для Голливуда. Библиотека приключений. Том 2"

36

Не чувствуя усталости, Данил шел и шел вперед. Минул час или полтора, когда, наконец, он остановился и прислушался. Костров сделал это непроизвольно. Внутреннее чутье подсказывало ему, чтобы все время он двигался только прямо, не сворачивая ни вправо, ни влево. Глаза его привыкли к темноте и хорошо различали контуры деревьев. Неожиданно Данил снова услышал собачий лай, который вслед затем прозвучал еще дважды. «Чуют стервецы погибель свою!» – злорадно подумал он. Костров снял с себя куртку и намотал на левую руку. Когда собака бросится на него, он выставит руку вперед, и она вцепится в нее зубами. Данил почти всегда поступал именно так, когда еще в прежние годы охотился на бродячих псов, которые представляли некоторую угрозу для его безопасности. На маленьких собак он набрасывал специальную сеть, которую позаимствовал в одной ветеринарной службе. Потом, придавив глупое и беспомощное животное ногой к земле, при помощи ножа, не торопясь, делал свое дело. Но крупная собака, уверенная в своих силах, даже в сетях представляла для ловца угрозу. Поэтому Данил применял к ней уже выше упомянутую тактику, когда при известной сноровке псина становилась не всегда легкой, но, все ж таки, добычей.

Внезапно раздался громкий треск, и ночное небо озарилось вспыхнувшим в нем огнем. В его свете Костров заметил, как, выскочив откуда-то из мрака, молниеносная тень метнулась в его сторону. Данил получил такой мощный удар в грудь, что не удержался на ногах. Опрокинувшись, он упал на спину. Сдержанное и злобное рычание, которое послышалось где-то рядом, предупредило его о том, что еще мгновение и огромная сторожевая собака вонзит свои клыки прямо в его горло. Но Костров привычно заслонился рукой. Это спасло ему жизнь. Острое, как бритва, лезвие топора просвистело в воздухе. Данил даже не почувствовал сопротивления. Ощущение было такое, будто бы он рубанул топором не собачью плоть, а рассек им пустое пространство. Пес жалобно заскулил. Костров ударил во второй, потом в третий раз, и все стихло.

Данил поднялся на ноги. Победа словно окрылила его. Он часто и шумно вдыхал воздух, готовый закричать от восторга. Но, понимая, что радуется преждевременно, Костров шагов на десять отступил от околевшей собаки. Расчет его был прост. Запах крови наверняка собьет с толку остальных четвероногих преследователей, когда они кинутся по следу первой. А Данил будет на чеку!

Ждал он недолго. Внезапно зашуршали ветви кустарника, затем послышалось глухое урчание. Обратившись в зрение и слух, Данил скорее почувствовал, чем увидел, как, клацнув клыками, невидимое чудовище сделало прыжок. Не раздумывая ни секунды, он замахнулся топором и рубанул наугад. Отразив блик луны, лезвие раскроило надвое кромешную тьму. Данил ощутил, как что-то липкое и влажное залило ему руки и лицо. Прозвучал жалобный лай, а за ним раздался глухой стук о землю. И все стихло. Приглядевшись, в свете предутреннего неба Костров увидел, что брюхо у овчарки распорото и кишки вывалились наружу. Издав что-то похожее на воинственный клич, Данил со злостью сплюнул себе под ноги. Это было ошибкой, едва не ставшей для него роковой. Дав волю эмоциям, Костров на короткое время забыл о все еще грозившей ему опасности, которая могла подстерегать его где-то рядом. Словно в подтверждение этого он вдруг ощутил, как бедро его словно ожгло каленым железом. Данил вскрикнул от боли и, скорее, рефлекторно, чем с определенным расчетом, дважды полоснул топором справа от себя. Злобно зарычав, собака отпустила ногу Данила. Он замахнулся в очередной раз, но пес ловко уклонился от смертельного удара и, кинувшись прочь, исчез в полумраке…

37

Как ни зарекался Миша Самохвалов перед самим собой, что ночью сон его будет предельно бдителен, все ж таки, беззаботность и молодость, склонная творить чудеса, взяла свое. Лушаков долго тряс Мишу за плечо, прежде, чем тот открыл глаза.

– Да, вставай же ты, наконец, чурка с глазами! Долго я с тобой тут вошкаться буду? – злился Семен.

– А?.. Что?.. Зачем – это? Не надо меня трогать!.. Я не хочу умирать!

Ничего не соображая спросонья, Миша вел себя, как последний идиот. Он задавал невпопад совершенно непонятные вопросы. Что-то отчаянно выкрикивал. При этом вид у него был жалким и испуганным.

– Вот я тебя сейчас точно зашибу, если ты у меня, болван, тотчас же не очухаешься!

Прошла еще минута или две, до того момента, пока Самохвалов не осознал, чего именно от него требует, отнюдь, не папа Римский и не тот, кто, с божьей помощью, помог заполучить ему этот сан, еще более величественный, чем собор Святого Петра в Ватикане, а беглый каторжник, которого от рождения нарекли Семеном Лушаковым.

– Данил, говорю, куда-то подевался!

– Ну, и – что?

– Как – что? А, если он худое против нас замыслил? Вот лишь первые проблески рассвета замаячат над тайгой, выскочит он из-за засады и на куски нас своим топором покромсает!..

Слова Семена подействовали на Мишу, как ушат холодной воды. Он вдруг торопливо протер глаза и, привстав со своего ложа, мелко задрожал от страха. Все его тело напружинилось, словно вместо сосен и елей, потонувших во мгле, его окружали смертельные враги, которые через мгновение, того и гляди, сорвутся с насиженных мест, где они пустили корни, выплывут из мрака, и кольцо сомкнется! Вот тогда-то и свершится то, чего он так боялся!

– Да, ты не шугайся! Никого, кроме нас с тобой, тут нет!

– А, где …?

Вовремя сообразив, что несет околесицу, Миша вовремя осекся…

– Говорю тебе, упорол он куда-то! А – куда и зачем, я и сам в толк не возьму!

Семен утер рукавом со лба холодный пот. Как видно, выдержка и спокойствие давались ему с большим трудом.

– Только нам с тобой тут никак оставаться нельзя!

– Да, да!.. Конечно! – с готовностью согласился Миша.

При этом, вероятно, от озноба, так, как далеко за полночь в лесных дебрях было довольно прохладно, он так заклацал зубами, что Семен нехотя поежился.

– Пойдем за ним следом! – сказал он.

– Куда – это? – перестав издавать дробные и мало-приятные для слуха звуки, засомневался Миша.

– Куда, куда!.. Раскудахтался тут, как соседкина курица спозаранку!..

И Лушаков указал направление, в котором скрылся Данил, как будто бы Миша с расстояния двух-трех шагов, и впрямь, мог что-то видеть в кромешной мгле.

…Спотыкаясь и падая, они какое-то время продвигались почти вслепую, наугад, то и дело, натыкаясь на стволы деревьев. Острые сучья и ветви царапали и стегали их по лицу. Набив шишек, и, получив ссадин столько, что это научило бы осторожности всякого, но только не людей, пробудившихся среди ночи и гонимых страхом, они шли все дальше и дальше. И, все-таки, преграды, вырастали перед ними словно из-под земли, и ночные скитальцы мечтали лишь о том, чтобы, наконец, забрезжил долгожданный рассвет…

Они замерли на месте, когда где-то неподалеку отчетливо послышался лай собаки. Потом почти через равные промежутки времени он прозвучал во второй и третий раз.

– Слыхал? – вполголоса спросил Данил.

– Чего? – не сразу сообразил Миша.

Мысли его путались из-за того, что сон его прервали и не дали ему, как следует, выспаться. К тому же, все его внимание сосредоточивалось на том, чтобы впотьмах, ненароком, не споткнуться о какую-нибудь треклятую кочку или не угодить в очередную яму.

– Как чего? Слыхал, говорю, собаки гавкают?!

– Ну, слыхал как будто!

– Как бу у удто! – со злостью передразнил его Семен. – Да, ты, я вижу, брат, совсем дурак!.. Ты думаешь, раз ты – не зэк, так они тебя пощадят?

И Лушаков тихонько рассмеялся.

– Даже не рассчитывай на это! Вначале дырок в тебе наделают, нахрен, а потом только разбираться станут, кто таков? Понял?

Самохвалов вдруг поймал себя на мысли, что Лушаков неспроста буравит его подозрительным взглядом, а, словно затем, чтобы, таким образом, проникнуть под вскрышу его черепка и непременно узнать характер мыслей своего спутника.

– Одному тебе здесь все равно не выжить! Так, что лучше друг дружку держаться, а там будь, что будет! Усек? – наконец, после довольно продолжительной паузы изрек Семен.

Не зная, что ответить, Миша растерянно молчал. Для своих товарищей, геологов, и Эрнеста Ковалева он давно уже стал врагом и предателем. Для Данила Кострова – возможной жертвой. Если еще и Семен сделается его недругом, то тогда Самохвалову, наверняка, кранты!

– А – как же Данил? – тихо спросил Миша.

– А – что, Данил! – ответил Семен. – Он сам себе могилу отроет, если уже…

Лушаков не договорил потому, что в ночной тишине явственно прозвучал выстрел, и на несколько секунд небо озарилось ярким светом. Это было так неожиданно, что беглый каторжник и несчастный юноша вздрогнули. Не раздумывая, они кинулись в сторону, совершенно противоположную той, в какую шли до недавнего времени. Вновь падая и поднимаясь, они с трудом продирались сквозь тайгу, потеряв всякое представление о реальности. О том, куда они бежали и зачем?..

– Стой! – наконец, прохрипел Семен. – Этак, мы друг дружку выпустим из виду! И порознь себе могилу найдем!

Миша, последовав мудрому совету своего спутника, вначале остановился, как вкопанный, а потом плавно опустился на землю.

– Лучше, подождем рассвета! – здраво рассудил Семен.

Более не говоря ни слова, они растянулись на траве, тесно прижавшись друг к дружке спиной. Убедившись, что им ничто не грозит, Лушаков и Самохвалов, окончательно успокоились. Они так умаялись, пока как угорелые носились по сумрачной тайге, полной невидимых врагов, что, пренебрегая элементарной безопасностью, незаметно для себя уснули. Вскоре в ночной тиши раздался их дружный мелодичный храп.

38

После того, как хозяин тайги скрылся в лесной чаще, Красногубов с облегчением вздохнул. Еще какое-то время он неподвижно стоял на месте, прислушиваясь к тяжелой поступи постепенно углублявшегося в непролазную чащобу медведя. И, чем более увеличивалось расстояние между лесным обитателем и геологом, тем сильнее одолевали его воспоминания о прошлом. Пока вдруг, в мгновение ока, нахлынув, не вобрали в себя и не увлекли на утлом суденышке памяти в бескрайние временные просторы…. Мысленно Красногубов перенесся почти на десяток лет назад на берег таежной реки, туда, где вместе с Вахитовым и Юрским они разбили лагерь. Словно воочию перед его глазами снова встали их лица, полные страха и отчаяния. И он отчетливо услышал ужасающий рев могучего кадьяка. «Да это, конечно же, был он! – подумал Виктор. – Я не мог ошибиться! Да, разве во всей тайге сыщется второе такое чудовище!» Тем не менее, Красногубов не понимал одного: почему хозяин тайги скрылся в сосняке, не причинив вреда людям? Не тронул ни единого волоска с головы Джейн Смит? Она лежала на земле совершенно беспомощная, не подавая признаков жизни! Неужели, только это и спасло ее? Может, смудрил косолапый? Ведь у бандитов было оружие! А что, если бы они вернулись и всадили в него по обойме? Вот он и пошел на попятную. А теперь исподтишка наблюдал за своими жертвами. Чего ему было торопиться! Тут, в тайге, он – себе голова и при желании всегда поспеет вовремя туда, куда ему будет нужно. В особенности, если задастся целью расправиться с геологами. Но, несмотря на все эти доводы, которые, казалось бы, лишний раз убеждали Красногубова в необычайном коварстве лесного зверя, в душу ему запало сомнение…

Как бы то ни было, Красногубов осторожно поднял бедную женщину на руки, чтобы, не выходя из леса, в обход Отвесной скалы с восточной и северной стороны направиться своей дорогой. Туда, где в августовский зной в пересохшем русле Быстрой реки струился прозрачный ручеек.

39

На тайгу осел сумрак, когда отшельник и еще двое геологов почти достигли цели своего путешествия.

– Я думай, што лучше ждать утра, и тагда ыдти ищо дальшэ! – сказал уродец.

– Ты чего-то боишься? – спросила Настя.

В ответ отшельник показал рукой на ложбину, густо поросшую травой.

– Лучше для начевать, нет нигде!

Но, ощутив на себе недоверчивый взгляд Барсукова, он тотчас добавил:

– Кругом – сплошь дикий тайга! Ни спать, ни агонь зажечь!

– Ну, да будь, по-твоему! Убедил! – милостиво согласился Андрей Иванович.

Ноги у него гудели от усталости так, что он все на свете бы отдал за минутку отдыха. А тут, оказалось, что впереди в его полном распоряжении была целая ночь.

40

Уже светало, и Данил торопился, как можно дальше, уйти от погони. С важностью, словно бывалый охотник, искусно исполнявший свою привычную работу, он взвалил себе на плечи добычу. Она была довольно тяжелой. Но это ничуть не смутило Данила, и он, прихрамывая, зашагал по дороге, обратной той, которой спешил прежде к месту схватки со сторожевыми псами. Костров и сам с трудом верил в то, что до сих пор был жив. Он радовался этому только наполовину, поскольку нога его горела и кровоточила от укуса четвероногой твари, спина же сгибалась и ныла под тяжестью ноши. О том, чтобы освежевать убитого пса и утолить терзавший его с момента расправы над Рябым голод не могло идти и речи. Минуя овраг, залитый водой, Костров обогнул холм слева. Он выбрался на сухую почву и остановился, чтобы избавиться от лишнего груза. Данил вынул из-за пояса топор. Отсек все, что посчитал несъедобным и швырнул в овраг. Он вздохнул с облегчением, когда его ноша примерно на треть убавила в весе. Теперь беглецу легче было оторваться от буквально наступавших ему на пятки вооруженных караульных. Только очутившись вне досягаемости своих преследователей, он позволил бы себе немного отдохнуть и подкрепить силы. А они были у него на исходе.

Данил брел сквозь тайгу, слегка пошатываясь от усталости. Его жутко клонило ко сну. Голова тяжелела, веки слипались. Неожиданно Костров споткнулся обо что-то, мало походившее на кочку, камень или поваленное дерево. Он рухнул на землю, обронив добычу.

– Эй, ты что, приятель, совсем очумел? – внезапно услышал Данил голос, который показался ему знакомым.

Мгновенно вскочив на ноги, Костров по привычке схватился за топор. Сделав замах, чтобы нанести сокрушительный удар, он увидел перед собой хмурую физиономию Семена. Топор лишь в последний момент замер в воздухе. При этом Данил даже побагровел от напряжения.

– Ты?! – прохрипел Лушаков, у которого перехватило горло, когда острие топора застыло прямо над ним, каким-то чудом едва не раскроив его голову напополам. – А мы тебя везде обыскались! Куда, думаем, запропал?

От внимательного взгляда Семена не ускользнуло, каких трудов стоило его приятелю, скорому на расправу, вовремя удержаться от нее и не отправить в мир иной своего кореша.

– Чего на дороге-то, как бревно, разлегся! – не желая того, вспылил Данил. – Козлиные морды у тебя, считай, уже на хвосте сидят! А ты тут дрыхнешь, как сурок!

– Да, я, уж, думал, что, может, зря мы побег устроили? – упавшим голосом сказал Семен. – В лагере какая-никакая, а все-таки кормежка была!.. А тут живот подвело так, что хоть подыхай.… Нет, Данил, не выпутаться нам из этой чертовой передряги!

– Не скули! – обозлился Данил. – Без тебя тошно!.. Это-то, чем тебе – не жратва?

И Костров указал на добычу, очутившуюся в кустах после того, как он, споткнувшись о Семена, едва не пробороздил носом землю…

Не мешкая, они развели огонь, чтобы приготовить завтрак. Пока совершалось это действо, пробудился Миша Самохвалов… Примерно, еще через полчаса, когда аппетитный дух мяса разнесся по тайге, беглые принялись за еду. К слову сказать, Миша не сразу решился на то, чтобы присоединиться к общей трапезе. Несмотря на то, что она уже шла уже полным ходом, сидя чуть поодаль дымившегося костра, и, истекая слюной, он недоверчиво косился на Данила. Но тот, целиком и полностью поглощенный процессом насыщения желудка, казалось, не замечал ничего вокруг.

– Давай налегай на жратву, а то ноги протянешь!

И Семен бросил Мише кусок плохо прожаренного мяса. Не долго думая, тот схватил его и яростно вцепился зубами. Торопливо разжевав, проглотил и посмотрел голодными глазами на Семена… Очень скоро от сторожевого пса оставалась лишь внушительная гора из обглоданных костей, которая продолжала расти с каждой минутой…

– Данил, а что, если нас схватят? – забеспокоился Семен, когда с завтраком было, наконец, покончено.

– Все может быть! – равнодушно ответил Данил.

– А – что, если убьют?

– Ну, и – пусть!

И Данил вяло зевнул.

– То есть, как – это?

Но Костров уже не слушал его. Разлегшись на траве, он прикрыл глаза. Бессонная ночь и жестокая схватка не на жизнь, а на смерть сильно подорвали его силы. И чтобы восстановить их, ему требовалось какое-то время.

– Я, пожалуй, вздремну с полчасика, а там посмотрим! – сказал Данил.

Приняв горизонтальное положение, он повернулся спиной к ще теплому костру и тут же отключился.

– А сам-то базлал, что вертухаи – у нас на хвосте! – с обидой проворчал Семен. – Вот – брехло!

Щеки у Миши раскраснелись после еды. Он уже не смотрел на серый и подлый мир затравленным волчонком, а выглядел гораздо увереннее и спокойнее. Он думал о том, что, коль, Данил, беззаботно уснув, доверил ему и Семену свою жизнь, то в свою очередь, и им нечего опасаться. Это мысль так пришлась Самохвалову по сердцу, что он едва не подпрыгнул от восторга.

– У меня есть план! – вполголоса, чтобы ненароком не разбудить Данила, сказал Миша, и в глазах его, словно чертики заплясали.

41

Поскольку, как уже говорилось, густой лес располагался метрах в ста от Отвесной скалы, следуя своим путем, и, держа Джейн, словно малое дитя, на своих огромных ручищах, Красногубов, старался не показываться из-за деревьев. Он, как можно осторожнее, ступал по земле, чтобы случайно попавшийся под ноги сук не треснул под тяжестью его стопы и не привлек внимания Северкова и его сообщников, находившихся неподалеку. «Наверное, они думают, что медведь в клочья порвал бедную женщину, а затем, с тем же успехом, принялся и за ее заступника! – эта мысль несколько развеселила его. – Что ж, пусть думают!» Это давало геологу и беспомощной женщине, в спасении которой он принимал участие во второй раз, считая от того момента, когда ее крики заставили его поспешить к ней на выручку, своего рода, преимущество над теми, кто едва не лишил Джейн жизни. Невольно прижавшись к нему, она слегка постанывала в забытьи, поэтому Красногубов ускорил шаги. Сам того не подозревая, но Северков оказался прав, когда соврал человеку с ружьем, что женщина, которую он искал, направилась к Быстрой речке. В словах ректора была значительная доля правды. Красногубов, и в самом деле, держал путь к бегущей стремительным ручейком воде, чтобы обмыть ссадины на лице Джейн Смит и, хоть немного, привести ее в чувство. Геолог дал значительный крюк в обход поляны и лога, поросшего кустарником, возле Отвесной Скалы. Он шел и шел до тех пор, пока не послышалось звонкое журчание.

– Ну, вот мы и – у цели! – сказал он вслух, как будто бы не без основания рассчитывал на то, что вместе с этой радостной вестью Джейн Смит, придя в сознание, наконец, раскроет глаза, и тогда, возможно, на ее лице появится хотя бы слабое подобие улыбки. Увы, женщина оставалась глухой к безумному миру. К непролазным таежным чащобам, окружавшим ее со всех сторон, в которых водилось дикое зверье. Но это был именно тот мир, в который Джейн Смит пришла со слабой надеждой отыскать в нем то, что, как ей казалось, она утратила навсегда.

Медленно опустив женщину на траву, Красногубов достал из кармана собственной куртки платок по своим размерам больше напоминавший детскую простыню. Он подошел к реке и смочил в ней один конец платка. Затем вернулся к Джейн Смит, и, склонившись над ней, приложил его вначале к ее лбу, затем к щекам. Геолог делал это снова и снова. Так продолжалось до тех пор, пока белоснежная ткань окончательно не потеряла свой естественный цвет. Когда следы от кровоподтеков исчезли, Красногубов еще раз внимательно осмотрел лицо неподвижно лежавшей возле его ног женщины. Синяков и ссадин оказалось не так, уж, и много. И, все-таки, рассеченные губы и бровь, разбитый нос, по мнению Красногубова, до известной степени обезобразив внешность этой несчастной, не столько пробуждали к ней жалость, сколько вызывали отвращение и ненависть к ее обидчикам. К слову сказать, исполин не особенно разбирался в тонкостях женской красоты. Если не сказать, что не понимал ее вовсе. Он лишь наверняка знал, что более слабое, чем он, существо в тот миг нуждалось в его помощи. И этого было достаточно, чтобы проникнуться к нему искренним сочувствием. Достав флягу со спиртом, с которой никогда не разлучался, геолог обработал раны. При этом Джейн задышала учащеннее… Когда же Красногубов, приподняв голову несчастной, и на свой страх и риск, влил ей в рот несколько капель, она поперхнулась не в силах издать ни звука. Сев на траву и, схватившись за горло двумя руками, Джейн прохрипела:

– Воды!

Красногубов, как видимо, не рассчитывавший на такой эффект, поспешно протянул Джейн Смит емкость с водой. С расширенными от ужаса глазами та схватила ее. Сделав один глоток, затем другой, жадно приникла к ней ртом. Она пила до изнеможения, до тех пор, пока наполовину опустошенная фляжка не выскользнула из ее ладоней. Утолив жажду, Джейн вся сразу как-то обмякла. Бережно взяв ее за плечи, гигант, словно неразумное чадо, снова опустил беднягу на траву.

– Где – я? – тихо спросила она.

– У Быстрой речки! – ответил геолог.

– Что случилось?

– Тихо, тихо! – сказал Виктор. – Не стоит так волноваться.

Он извлек из бездонного кармана своей куртки какую-то мазилку, которую также на всякий случай брал с собой, когда отправлялся в тайгу. Это было снадобье, особенный состав которого, как не без основания полагал сам Красногубов, практически вылечивал ото всех без исключения болезней. Оно приготавливалось из меда и бесчисленного числа лекарственных растений и трав. Геолог даже не помнил всех их названий. Но, когда встречал на таежной тропе, легко отличал одно от другого. Если бы не эта чудесная мазь, которую приготовила одна знахарка, Красногубову, вряд ли, удалось бы выжить после той схватки с кадьяком. Раны от его когтей были так глубоки, что когда, наконец, зарубцевались, Виктор сам с трудом поверил в это. Видимо, тогда удача, не на словах, а на деле, и впрямь, была на стороне геологов! Он, и Юрский, навсегда оставшись в тайге, истекли бы кровью, и никто не узнал бы об их бесславной кончине после стычки с крайне свирепым и безжалостным таежным монстром, если бы на помощь к ним пришли деревенские мужики. Набрав водки, съестных припасов, и, сдуру забравшись в тайгу почти за сотню верст от селения, чтобы пошишкарить да заодно всласть поколобродить, они случайно набрели на геологов. А, когда, кое-как приволокли их на себе в лапотную и захолустную деревню, местная знахарка, тотчас, как могла, принялась выхаживать их. На прощанье вместо рецепта чудодейственной мази она дала Красногубову пучок разнотравья.

– Гляжу я, мужики вы – бедовые! Стало быть, не раз еще в переплет попадете…

Затем, прошамкав что-то беззубым ртом, добавила:

– На пару настоите, спирту и меду добавите, и тогда никакая хворь не возьмет…

Селяне говаривали, что той знахарке было лет сто отроду, не меньше. Всю свою жизнь она прожила в той самой деревеньке, в которой воскресила к новой жизни геологов. Ничего и никогда она не слышала и не знала ни о войнах, ни о революциях и вообще ни о чем, что происходило в мире за пределами ее затерявшейся в бескрайних просторах тайги альма-матер. Да и, честно говоря, не стремилась к этому. Ее Вселенная начиналась и заканчивалась серыми и слегка покосившимися от времени бревенчатыми срубами, и знахарка вполне довольствовалась этим.

– К утру все заживет! – сказал Красногубов, наконец, закончив со своим нехитрым врачеванием.

Но Джейн Смит уже не слышала его слов потому, что едва ее голова коснулась земли, тут же уснула.

…Солнце скатилось за горизонт… Хлебнув из фляжки со спиртом, геолог еще долгое время бодрствовал, упорно возвращаясь к размышлениям о том, почему проклятущий медведь не тронул ни единого волоска на голове Джейн Смит? Почему отпустил с миром его самого? Ведь, несомненно, это был тот самый кадьяк! С этими мыслями геолог прилег на траву и задремал.

Красногубов пробудился под утро, когда было еще темно. Ему показалось, что где-то не очень далеко, а может быть, совсем близко раздался хлопок, похожий на выстрел. Затем до него как будто бы донесся лай собак. «Наверное, почудилось», – решил Виктор. Он вновь собрался, было, на боковую, но вдруг услышал тихий плач. Остатки его сна напрочь улетучились.

– Что – с вами? – привстав со своего нехитрого ложа из стеблей таежной травы, с беспокойством спросил Красногубов.

Чрезмерная чувствительность Джейн и трогала, и, в то же время, раздражала его. Для чего было бабе ввязываться в мужские дела?! Сидела бы в своей Америке, кока-колой баловалась да на пляже загорала. Так, нет притащилась к черту восвояси! Суровой романтики ей захотелось. Тем не менее, плач женщины постепенно усиливался, пока, наконец, не перерос в глухие рыдания. Свернувшись клубочком и зажав рот рукой, Джейн Смит, по-прежнему, лежала неподалеку от русла тихо журчащей речки. И все ее тело содрогалось, точно от конвульсий.

– Да чтоб тебя! – в сердцах негромко произнес Виктор.

Для чего он спас жизнь этой, как видно, чересчур сентиментальной даме, вместо того, чтобы отдать ее на растерзание тем двум шакалам, для которых она была просто куском мяса?! Теперь Северков ни за что не простит Красногубову предательства. Геолог с тоской подумал о Стасике и Максике. О том, что такой неудачник, как он, недостоин того, чтобы называться отцом. Кому нужен безработный, который не то, чтобы семью, а себя самого куском хлеба обеспечить не может?

С этими невеселыми раздумьями он встал и подошел к Джейн Смит. Опустившись рядом с ней на колени, положил свою огромную ладонь ей на плечо.

– Ну, да будет вам, будет! – сказал он как можно ласковее.

Но женщина никак не успокаивалась. Тогда, словно поддавшись какому-то неведомому для него порыву, Красногубов взял ее за руки чуть ниже локтей и, потянув на себя, легонько приподнял так, что ее заплаканное лицо оказалось прямо напротив его лица.

– Вам – плохо? – зачем-то спросил он.

Ничего не ответив, женщина уронила свою голову к нему на грудь…

Пробудившись, когда уже рассвело, Виктор с удивлением обнаружил, что его спутницы рядом с ним не оказалось. Внимательно оглядевшись по сторонам, затем быстрым шагом направившись к прибрежным кустам, и, тщательно осмотрев их, он еще раз убедился, что Джейн Смит бесследно пропала. Не на шутку встревожившись, геолог не знал, что и думать?.. Строя различные, мало утешительные предположения насчет американки, он гнал от себя прочь мрачные предположения, что ее задрал, а затем уволок за собой в чащу все тот же медведь. Или же Грудь-Колесом и Кукиш-Мякиш напали на след Красногубова, и пока он спал, попросту выкрали Джейн Смит, чтобы жестоко поквитаться с ней за свое недавнее поражение? Еще раз, внимательно осмотрев место ночлега, Виктор заметил едва приметный след, который вел в противоположную от реки сторону. На него указывала слегка примятая трава именно там, где до сих пор не ступала нога человека. Красногубов отчетливо помнил, как прошлым вечером с Джейн Смит на руках приблизился к реке с восточной стороны. Затем какое-то время шел вдоль нее, ища пологий спуск к воде. А направление свежих следов прямиком указывало на юг, туда, где располагалась Отвесная Скала. «Что заставило эту женщину в одиночку отправиться в волчье логово? – недоумевал Красногубов. – Видно, крепко ей досталось на орехи, поэтому она немного спятила и теперь сама не понимала того, на что отважилась!» Виктор более не мешкал ни секунды. Сам не понимая, почему, но все более тревожась о судьбе Джейн, и, в то же время, ругая в сердцах ее безрассудность, он поспешил по следу беглянки.