Текст книги "Русский сценарий для Голливуда. Библиотека приключений. Том 2"

57

Внимательно наблюдая из ближайшего сосняка за событиями, происходившими возле Отвесной скалы, Барсуков, Настя и Отшельник, едва не выказали своего присутствия. Нацелив автомат на Северкова и его сообщников, бывший опер уже сделал шаг, чтобы выйти из своего укрытия. Но слева от него внезапно затрещали кусты. Замерев на месте, Андрей Иванович увидел, как трое совершенно незнакомых людей появились из леса. Выйдя на свободное пространство, они нерешительно остановились на краю поляны, в нескольких десятках метров от лагеря геологов. Двое из них по виду были беглые каторжане. Третий совсем мальчик. «Этот-то что здесь делает?!» – подумал Барсуков. Вскоре вслед за ними из тайги появились еще пятеро таежников в арестантских робах. Их сопровождал человек, с виду военный. Дальше все происходило своим чередом. Так, как было уже изложено выше. До тех самых пор, пока не ударила молния, и не начался ливень…

Когда проход в тоннель больше, чем наполовину, заполнился водой, из него показался Артемьев. Вслед за ним, преодолевая сопротивление реки, шел Красногубов. Он нес на руках раненую. За ним – человек с ружьем. По-видимому, на какой-то момент силы оставили его, и он едва не скрылся с головой в грохочущей стремнине. Прячась на вершине скалы, под которой исчезало русло реки, геологи спустились вниз. Не мешкая ни секунды, Барсуков протянул руку Артемьеву. Вскоре на берегу реки очутились человек с ружьем и Джейн Смит. Когда все трое были вне опасности, Красногубов снова исчез в тоннеле, помогая выбраться из него другим. В общей неразберихе, когда каждый боролся за собственную жизнь, казалось, никто не заметил исчезновения, а, точнее, бегства из Дубасовского плена Артемьева и еще двух геологов…

58

Словно в тумане Юрский брел сквозь тайгу наугад, явственно слыша за своей спиной шаги Ковалева, его сообщников и трех конвоиров. Стук каблуков и шкрябанье подошв о каменистую почву, островки которой чередовались с мягким покровом, поросшим густой зеленью, то и дело, сменялись шелестом травы. Николай прекрасно понимал, что в подобной компании за его жизнь теперь никто не дал бы гнутой копейки. Но это его ничуть не беспокоило. Там на берегу реки он лишь мельком увидел Настю. Ее карие светящиеся мягким теплым светом глаза. Длинные нити мокрых волос. Ее прекрасное лицо, залитое дождем. Перед глазами Юрского неотступно стоял образ девушки, с которой его свела судьба, словно для того, чтобы теперь уже разлучить навсегда. «Видела ли она его в стремнине Быстрой реки?» – спрашивал себя Николай, надеясь, что и в ее груди все еще не ослабевал огонек страсти, согревавшей его душу.

Юрский нарочно направился прямо противоположно той местности, где располагалась лесная сторожка. По его предположениям именно там могли обосноваться Барсуков и его товарищи. Поэтому вместо того, чтобы идти к юго-западу от Быстрой реки, он уводил Ковалева и его сообщников на северо-восток. Поначалу, казалось, все шло, как по маслу. Но истек час пути и Ковалев, словно почуяв подвох, окликнул Юрского. Тот остановился.

– Послушай ты, ходячая энциклопедия! Тебе, все равно, каюк!

– Ну, так, еще бы! Кто бы в этом сомневался!..

Юрский вяло поморщился. Если б Эрнест знал, что его угрозы будут иметь прямо противоположный эффект и, вместо того, чтобы запугать ученого, окончательно помогут ему утвердиться в том мнении, что он избрал правильную линию поведения в отношении бандитов и сопровождавших их конвоиров, все делая, чтобы поиски Артемьева и его товарищей были обречены на провал, то, наверное, вел бы себя по-другому.

– Так, вот!.. На счет своей девчонки ты не беспокойся! Я ей обязательно расскажу о том, что в последние минуты жизни ты вел себя, как настоящий герой! Ха-ха!..

Это был удар ниже пояса, но, поскольку Николай не имел возможности ответить, то стерпел и его, по-прежнему, сохраняя внешнюю невозмутимость, и, ни коим образом не выказывая своего истинного отношения к происходящему…

Ковалев и его команда тронулись дальше, все более удаляясь от цели. Еще через пару часов они очутились на спуске к водоему, огибавшему высокий холм. Тот самый, где двое беглых похитили Джека Скотта, убив охранника. Только теперь заметив, неладное, Ковалев за долгое время пути, наконец, словно впервые прозрел, окончательно убедившись, что Юрский ведет их не туда, куда было нужно.

– Знакомые пейзажи!

И Эрнест отчетливо вспомнил, как на пути к Зеленой долине геологам повстречался холм, залитый водой, перед которым он стоял снова, в этот раз обозревая его с обратной стороны.

– Стой! – вдруг приказал Эрнест.

Юрский остановился. Его примеру последовали все остальные. Те, что шли позади него.

– Что скажешь, Мефистофель?

Почти вплотную медленно подойдя к Николаю, Ковалев в упор посмотрел на него.

– Ничего не скажу!

Едва приметная презрительная усмешка скользнула по лицу ученого и тотчас исчезла.

– Ну, это мы еще посмотрим!

Но в ответ на новые угрозы Николай равнодушно пожал плечами. Неужто, этот кретин с пуговичными глазами, и впрямь, рассчитывал, что он по собственной воле согласится предать самых дорогих и близких для него людей.

– Ну, гляди! Ты сам напросился!

Ковалев что-то шепнул Грудь-Колесом. Тот согласно кивнул. Неожиданно он подошел к Николаю и взял его за руку.

– Чего – тебе? – удивился тот.

– Дай, погадаю!

Выхватив из-за пояса пистолет, Грудь-Колесом направил дуло в самый центр ладони ученого. Громыхнул выстрел. Громко вскрикнув, Юрский упал. Катаясь по земле, он прижимал изувеченную кисть к груди. От нестерпимой боли в глазах у него потемнело. Сердце билось так часто, что, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди. Николай изо всех сил стискивал зубы, чтобы не выказать слабости перед своими недругами. Улыбаясь, Ковалев наблюдал за его мучениями. Казалось, никогда еще в жизни он не был так доволен собой, как теперь.

– Вот-вот! Подумай, как следует, хорошо это или плохо: водить за нос тех, кто слепо доверился тебе?! – назидательным тоном поучал Эрнест того, кто, в недавнем прошлом будучи преподавателем, теперь, по его мнению, волей случая, оказался в роли здорово нашкодившего ученика.

Не скрывая злорадства, он жестоко и расчетливо измывался над Николаем, чтобы сломить его не только физически, но и нравственно.

– Иначе, мы тебе еще что-нибудь отстрелим поинтереснее! Ха-ха! Я прав, пацаны?

– А как же, босс!

– Вот видите, господин ученый, у нас с пацанами на этот счет полное единодушие! Ха-ха!

Увидев, как Кукиш-Мякиш отвинчивает пробку очередной полулитры, обычно непьющий Ковалев подал выразительный знак. Глотнув из горлышка, он опять нарочито громко рассмеялся.

– Добить?! – услужливо спросил Грудь-Колесом и нацелил пистолет на поверженного.

Эрнест злобно сощурился.

– Вначале прострелим ему вторую руку!.. Может, тогда он станет сговорчивее!

Снова раздался выстрел. Истекая кровью, Николай едва не лишился сознания.

– Ну, как, Аристофан, ты, наконец, вспомнил дорогу к своему закадычному дружку Артемьеву?!

В ответ Юрский лишь громко застонал. Рядом с ним образовалась целая лужа крови.

– Да, кончаем его, босс, и – точка! – подытожил уже изрядно подпитый Кукиш.

Он хотел, было, уже претворить свое намерение в действительность, наполовину вытянув козырь из-под полы походной куртки.

– Эй, эй, да вы что?! Разве ж, так можно?! – не выдержал один из конвоиров.

Лицо его было бледным и испуганным. До сих пор солдаты лишь молча наблюдали за той несправедливостью, что свершалась у них на глазах.

– А я сказал, довольно! – срывающимся голосом воскликнул другой солдатик, по виду совсем еще юнец.

Трое бандитов почти мгновенно протрезвели.

– Да успокойся ты, земляк! На вот глотни водяры… Сразу полегчает!

И Грудь-Колесом протянул ему целехонькую полулитру.

– Вот горячая голова! Сразу видно, что в настоящем деле ни разу не был! Ничо, попривыкнешь!

Но караульные предостерегающе защелкали затворами автоматов.

– Ну-ну! – напрасно попытался успокоить их Грудь-Колесом. – Вроде, свои ребята!.. И… Не надо так нервничать! А то мы – тоже нервные!

– Убивать приказа не было! – с мрачной решимостью, наконец, произнес свое веское слово солдат, казавшийся старше и опытнее других.

– А чего ж Калаш на нас нацелил, фуфло?

Еще двое конвоиров последовали примеру первого, взяв автоматы на изготовку. Понимая, что перевес сил – не в его пользу, а также пользу еще двух бандитов, Ковалев лишь недоуменно развел руками.

– А кто собирался его убивать?! Он?!

И Эрнест указал на Грудь-Колесом.

– Или вот – он?

Но Кукиш-Мякиш в испуге отрицательно замотал головой.

– Ну?! Видите?!

И на лице Ковалева появилось выражение разочарования и добродушной снисходительности.

– Мы лишь хотели его припугнуть, и – только!

Подойдя к наиболее решительно настроенному охраннику, он дружески похлопал его по плечу.

– А водочки, ребята, хлебните, не смущайтесь! Выпье за дружбу и успешное выполнение поставленной задачи, так сказать!

И Эрнест многозначительно посмотрел на сообщников.

– Чего встали, как истуканы! Позаботьтесь о раненом!

Достав из походной аптечки бинты, бандиты склонились над Николаем.

– Раны-то промойте! Да вовнутрь ему тоже дайте! Живой человек, все ж таки!

Закинув автоматы за спину, солдаты охотно взяли из рук Ковалева полулитру и пустили ее по кругу.

– Угощайтесь, пацаны! Не жалко!.. Этого добра у нас – предостаточно!..

Приняв его добродушный треп за чистую монету, караульные окончательно успокоились.

– А кроме горячительного больше ничего не припасли?! – немного осмелев, в шутку поинтересовался самый молоденький из конвоиров.

– А – как же! – отозвался Кукиш-Мякиш. – Только не для тебя!

Он вдруг резко распрямился. В руке его мелькнул ствол. Он трижды пыхнул огнем. После чего один из солдат рухнул, как подкошенный. Другой, видимо, не ожидавший ничего подобного и, изрядно струхнув, одеревеневшей рукой успел лишь судорожно схватиться за цевье. Тут же град пуль обрушился на конвоиров. Непонятно, каким образом, но в ответ вдруг беспрерывно и оглушительно зарокотала автоматная очередь… Пули, свистя, и, разрывая таежный воздух, сметали все на своем пути… Шквальный огонь не прекращалась до тех пор, пока магазин оружия, которое сжимал в руках рядовой, не опустел. Стрелявший еще какое-то время так и стоял на одном колене, остекленевшими глазами глядя на поверженных бандитов. Потом тело его обмякло. И только одеревеневшие пальцы, мертво вцепившись в рукоять, не отпускали Калаш. Свесив голову на грудь, солдат повалился лицом вниз. Но приклад автомата уперся в его плечо, а дуло, ткнувшись в землю, обрело опору и помешало падению конвоира. Он, так и застыл на месте, стоя на одном колене и опираясь на оружие, словно и после смерти не желал признать себя побежденным.

59

Поставив охранников в одну шеренгу, Дубасов с грозным видом прохаживался перед немногочисленным строем. Клацая зубами от холода, промокшие до нитки, они опускали глаза, когда генерал по очереди каждого в упор буравил своим взглядом.

– Мокрые курицы, а не солдаты! – точно через сито, цедил он сквозь зубы. – Лопухи придорожные!

– Где – ваша бдительность, где?!!

Но солдаты молчали, боясь, что, если, хоть что-либо, попытаются произнести в свое оправдание, то лишь еще больше рассердят генерала.

– Упустили! Троих упустили! Ловких проходимцев! Предателей!

Дубасов даже задохнулся от возмущения.

– А каков был приказ?! Вы нарушили мой приказ! Мать вашу!.. Никто не смеет нарушать моих приказов! Никто!..

Не в силах справиться со своими эмоциями, генерал с трудом перевел дух.

– Котя! – резко позвал он и направился к палатке.

Секьюрити, не говоря ни слова, решительно поспешил вслед за ним. Зайдя в палатку, через какое-то время они вновь вышли из нее. Но, не сделав и двух шагов, остановились. В руках Котя держал планшет. Было видно, как, вынув из него листок бумаги, и, определив его поверх командирской сумки, он вдруг стал что-то старательно и торопливо записывать под диктовку генерала. Наконец, дело было кончено, и с сознанием выполненного долга генерал и телохранитель вновь приблизились к строю солдат.

– Котя, зачитай, брат, лучше, ты!

Все с тревожным ожиданием посмотрели на младшего офицера, военного хирурга и одновременно генеральского телохранителя Котова. Сознавая важность момента, и, глядя на исписанный им листок бумаги, тот, не спеша, принялся за чтение.

– Я, генерал Дубасов, требую неукоснительного слепого исполнения моей воли и моих приказов!.. В связи с этим незамедлительно объявляю военное положение на вверенной мне территории!.. Со всеми вытекающими отсюда последствиями!

Во время чтения молодцеватый секьюрити то и дело бросал на солдат хмурые взоры исподлобья. И, чем дальше он читал, тем обреченнее становились выражения на лицах солдат. Голос Коти набатом отдавался в у них в ушах. Этот набат словно скрадывал звучание слов. За ним терялось и их значение. Сознания караульных достигали лишь обрывки некоторых фраз, общий смысл которых постепенно становился для них все более понятен.

– Это значит… по законам военного времени… всякое преступление жестоко карается… вплоть до расстрела без суда и следствия…

Последние слова прозвучали, как приговор. При этом весь вид генерала как бы говорил: «Ну, вот видите, товарищи бойцы, доигрались вы, доигрались! Я, ведь, предупреждал вас!.. А теперь рад бы вам помочь, но не могу! Мое генеральское слово, которое тверже стали, и мой высокий чин мне этого не позволят!» Впрочем, после того, как Котя прочел все до конца, Дубасов как будто бы несколько смягчился.

– Рядовой Капустин! – вдруг, тяжело вздохнув, обратился он к караульному.

– Я, товарищ генерал! – сдавленным голосом ответил солдат.

– Ты, сынок, жизнь готов отдать за Родину?

У насмерть перепуганного Капустина, который до сих пор все еще питал слабые иллюзии по поводу того, что в своей генеральской гордыне Дубасов не зайдет чересчур далеко, теперь словно язык к небу прилип. Вопрос военачальника прозвучал совершенно недвусмысленно. Кое-кто из солдат, не выдержав, беззвучно заплакал. Караульные до сих пор не понимали, почему генерал был с ними так немилосердно жесток? Ведь те, кто так счастливо избежали плотной опеки Дубасова, воспользовавшись тем, что во время ужасной грозы и ливня в тоннеле, заполненном водой, случилась неразбериха, не были преступниками. К тому же, далеко они не могли уйти…

– Товарищ генерал, пощадите!..

Солдатик, стоявший по правую руку от Капустина, упал на колени. Прикрыл лицо руками Истошные рыданья, как бы он ни пытался их сдерживать, стали вырываться у него изнутри. На секунду что-то переменилось в лице Дубасова. Демонстративно отвернувшись от строя солдат, он о чем-то пошептался с Котей.

– Вы – не воины, чтобы генерал позволил вам умереть с оружием в руках, а кучка жалких слизняков! – брезгливо произнес секьюрити.

И по знаку Дубасова горстка приближенных, отвечавших за безопасность военачальника и исполнение его приказов, тотчас разоружила охранников. Те беспрекословно подчинились решению сурового командира. До сих пор никто из подчиненных Дубасова, включая Сахара, не верил, что генерал выполнит свое ужасное намерение. Всем казалось, что он желает лишь одного, чтобы хорошенько проучить солдат, и, почем зря, запугивает их до смерти. И только Поляков, с которого Дубасов, до сих пор, так и не снял наручников, твердо знал истинную цену словам бессердечного генерала. Двое из его телохранителей взяли в руки по Калашу. В воздухе, напоенном влагой, повеяло запахом смерти. Казалось, страх настолько парализовал волю солдат, что некоторые из них тут же обмочились. Они едва держались на ногах, готовые вот-вот упасть в обморок. Вопреки угрозам генерала Леонид Мартынович до самого последнего момента верил в то, что идет, хотя и не очень гуманный, но все-таки воспитательный процесс. Правду сказать, Сахар был уверен на сто процентов, что, таким образом, Дубасов мало чего добьется и не сделает из молокососов настоящих бойцов. Учить дисциплине с помощью страха, это было совсем не в духе отечественной педагогики, и ее основателей Ушинского и Каптерева, Сухомлинского и Макаренко… Но едва он об этом подумал, как разом затрещали автоматные очереди, и солдаты стали валиться с ног, словно подкошенные.

– Стойте! – в ужасе кричал Леонид Мартынович, отчаянно размахивая руками. – Отставить! Что вы творите, ироды!.. Да, как же так можно!..

Но из-за оглушительного треска автоматных очередей его гневных восклицаний и окриков никто не услышал. Валясь, точно снопы сена, на землю, некоторые из солдат дергались в конвульсиях и вскоре замирали, окрашивая траву багровый цвет…

– О, боже! – то и дело хватался за голову обеими руками начальник тюрьмы, когда все было уже кончено. – Нет, этого не может быть! Вы убили ни в чем неповинных людей! Моих солдат.…

И по щекам Сахара ручьем покатились слезы.

– Бросьте вы, полковник, хныкать, точно баба! – с нескрываемым отвращением и досадой рявкнул генерал. – Иначе, я вас уважать перестану! Вы жалеете мусор! Слабых и никчемных людишек. Вы должны быть выше вашей глупой жалости к настоящим ничтожествам!.. Вы же – сильный человек!

Кровавая расправа Дубасова над молодыми солдатами шокировала не только Сахара, но и почти всех, кто по-настоящему до сих пор не знал генерала и ни разу жизни не присутствовал при подобных актах вандализма. И только некоторые из сподручных Дубасова, не раз видевшие его в деле, довольно спокойно отнеслись к очередному жертвоприношению своего грозного военачальника в пользу сатаны. Но это было не только жертвоприношение. Дубасов постепенно и сознательно избавлялся от свидетелей, которые знали о существовании Зеленой долины. Он отчасти доверял лишь своим испытанным секьюрити, которые, вряд ли, предали бы его… Во-первых, за это они могли поплатиться жизнью. Во-вторых, Дубасов, этот бравый рубака, был единственным и неиссякаемым источником их вполне заслуженных доходов. Помимо того, изредка бросая недвусмысленные взоры на мешки с золотой россыпью, они втайне полагали, что эти доходы, возможно, вырастут в десятки, а то и в сотни раз! Это стоило того, чтобы послужить окаянному генералу верой и правдой.

Сбрасывая окровавленные трупы в бурлящую речную стремнину, Курносый и остальные уголовники заметно приуныли. Их лица выражали неподдельный страх. Тошнота подкатывала к горлу. Наблюдая, с какой легкостью Дубасов порешил караульных, они сделали для себя весьма неутешительный вывод о том, что их собственная жизнь в глазах генерала, по-видимому, стоила не больше, чем копошение какой-нибудь гнойной блохи в их небритых бородах. Вероятно, в глубине своей темной души Дубасов чувствовал, что даже видавшие виды уголовники и те осуждают его за небывалое вероломство и жестокость. Но ставкой в игре, которую с самого начала затеял не он, была Зеленая долина. И, положив на чашу весов горы золота и добродетель, никто не усомнился бы в том, какая из них, на взгляд генерала, перевесит…

– Вас, воры, грабители, убийцы и прочие отбросы нашего вонючего общества я живьем в землю закопаю, если дорогу мне перейдете! – пообещал жестокосердый военачальник, едва те, к кому были обращены его слова, сделав свое дело, закончили перекур. – Ведь, так, полковник Сахар?

Но начальник тюрьмы, сердито насупившись, молчал.

– Если масло в башке варит, то халява везде будет: и в тюрьме, и на воле! А, ежели чугунок – пустой, то и вора в мужики разжалую! Ха-ха!

И, хотя в тот момент генерал совсем не склонен был шутить, то, как он выразился, показалось ему довольно забавным. Дубасов хохотнул бы еще разок, если бы в том месте, где, точно язык ядовитой змеи, русло Быстрой реки раздваивалось, в нее несколькими минутами ранее не были сброшены трупы казненных по его приказу караульных. Поэтому, видя, что никто не разделяет его совершенно неуместного веселья, лицо генерала очень скоро приняло мрачное, почти угрожающее выражение.

Взвалив на себя разбухшие от речной воды мешки с золотом, провизией и амуницией, люди, по команде Дубасова, наконец-то, двинулись к Отвесной скале.

Глава третья

1

Кэролайн, оставшись полноправной хозяйкой громадной виллы Фармеров, первое время буквально наслаждалась той свободой, которую предоставила ей Джейн, когда, как она объяснила дочери, отправилась в срочную командировку, связанную с деятельностью корпорации «Голд Стар». Но прошла неделя, другая, и роскошный, но пустой дом уже не казался Кэролайн столь чудесным, как это было прежде. Она уже трижды устраивала вечеринки, на которые приглашала мальчиков и девочек, сокурсников из колледжа. Все они наперебой восхищались апартаментами своей, как они говорили, лучшей подруги. Поначалу Кэролайн со счастливой улыбкой на лице принимала похвалы. Они льстили ей, как временной хозяйке виллы, и возносили ее в глазах сверстников и сверстниц на недосягаемую высоту. Но по окончании вечеринок Кэролайн приходилось самой убирать гору грязной посуды, которая оставалась после гостей. Наводить порядок в доме, так, как Джейн, в свое время, наотрез отказалась от прислуги. Посторонние на вилле очень сильно раздражали ее. И не только – они. Гибель Уилки в корне изменила весь прежний уклад в доме Фармеров. Ни с того, ни с сего Джейн часто выходила из себя и, подчас, срывала свою обиду и злость на Кэролайн. Она бранилась по пустякам, чего раньше с ней никогда не случалась. Упрекала дочь, что та недостаточно усердно учится в колледже. Много времени уделяет макияжу, посещению салонов красоты, дорогим нарядам и украшениям. Если бы Уилки видел все это, то, наверняка, не одобрил бы поведение Кэролайн. Наверное, ответственность, какую Джейн возложила на себя за корпорацию «Голд Стар», оказалась нелегким бременем. Новая работа и должность босса золотодобытчиков основательно выматывали ее…

И вот вдовы Фармера на вилле не стало…

Итак, первые две недели пролетели для Кэролайн как один день. Затем время потекло своим чередом. И тогда Кэролайн вдруг остро почувствовала, как ей недостает Джейн. Как не хватает, не только тепла и ласки, а просто присутствия рядом с ней до боли родного и горячо любимого человека. Порой, прижав дочь к груди, мать гладила ее по волосам, шептала нежные слова и при этом немного влажными губами едва касалась лба Кэролайн. К слову сказать, в последнее время это случалось не так часто. Перепады в настроении Джейн, и впрямь, были так разительны, что немало удивляли уже взрослую девушку. Она всем сердцем прощала бедной матери непонятное раздражение, которое затем сменялось искренним раскаянием. И тогда охотно принимала ее ласки, как будто бы именно в них и заключалась подлинная сущность Джейн. А все остальное было неестественным и фальшивым, поскольку шло не от души, а, скорее, от утомленных нервов.

Повинуясь, в большей степени, интуиции, чем рассудку, Кэролайн отправилась в корпорацию «Голд Стар», чтобы, хоть что-то, разузнать о матери. Там она пробыла совсем недолго. Исполнявший обязанности управляющего по большому секрету сообщил ей, что Джейн – действительно в командировке. В особенной, секретной командировке! Но даже управленец понятия не имел о том, для чего она отправилась в Россию… По его словам, Джейн обещала вернуться максимум через десять дней. Тем не менее, прошло уже больше, чем полмесяца, а ее все не было!.. Главный управленец не скрывал своего искреннего беспокойства за судьбу босса.

– Не могли бы вы разузнать, где именно приземлился самолет, на котором летела Джейн?

– Конечно, мисс! Я непременно все выясню и сообщу вам!

К вечеру того же дня Кэролайн уже подробно знала весь маршрут босса корпорации «Голд Стар». Темным пятном в судьбе Джейн оставался лишь конечный пункт маршрута. Но сидя в Лос-Анджелесе, Кэролайн не смогла бы узнать о поездке Джей больше того, что ей уже сообщили в «Голд Стар». Поэтому она решила, что подождет день-другой. Если за этот срок Джейн не вернется домой или каким-либо образом не даст знать о своем местонахождении, Кэролайн полетит в Россию. Приняв сие, на ее взгляд, единственно правильное решение, она успокоилась и занялась своими привычными делами…