Текст книги "Русский сценарий для Голливуда. Библиотека приключений. Том 2"

– Постойте, но ведь в вас стреляли?

От изумления глаза у ректора Северкова округлились, едва не выкатившись из орбит. Он также, как и многие другие, кто являлся свидетелем тяжелого ранения Джейн Смит, с трудом понимал, как в такой короткий срок она смогла от него оправиться?! Или те события, что происходили у него на глазах, не являлись реальностью, а были плодом его больной фантазии?! А сам Северков, едва не увязнув по самую макушку в бандитских разборках, в действительности, после вчерашнего перепоя бредил с похмелья, находясь в собственной квартире, и, лежа на столь любимой им итальянской тахте с пуфиками… Скоро результат похмельного синдрома, наконец, закончится, и тогда, возможно, ему станет легче. Северков с сомнением потер глаза, чтоб лишний раз убедиться, что зрение не обманывало его.

– Все – в порядке! На мне был бронежилет! – спокойно сказала женщина, чтобы окончательно рассеять всякие сомнения окружающих относительно ее чудесного воскрешения к жизни из полумертвых.

– А кровь, кровь – повсюду?..

Видит бог, то была не моя, а кровь вот этих людей! – и Джейн показала на Уилки Фармера и Артемьева. – Потому-то я и бросилась им на помощь. Пуля попала в бронежилет и от шока я потеряла сознание! Тот врач, что накладывал мне повязку якобы на рану, сразу обо всем догадался. Очнувшись, я лишь почувствовала, как он охотно тискал меня за грудь. Видимо, таким же образом он намеревался лечить меня и дальше. Потому наврал с три короба про тяжелое ранение. Тогда я поняла, что какое-то время мне было лучше не воскресать к жизни вовсе.

Губы Полякова искривила едва заметная снисходительная усмешка. Уилки Фармер буквально испепелял Джейн горящим взглядом, в котором читались страх, боль, обида и злость. Находясь в полном замешательстве от того, что поведала Джейн, он, хотя еще и не все до конца осознавал, но о многом уже догадывался.

– Не смотри на меня так, я прошу тебя! – взмолилась Смит.

Она понимала, чего он ждал от нее. Но дело было не только в нем, но и в людях, покорно ожидавших своей участи под сенью Отвесной скалы. «Если дать волю эмоциям, что станет с ними?!» – думала Джейн.

– Мне пришлось пойти на это ради нашего сына!

– Сына? – едва слышно, с глубочайшей горечью переспросил он.

– Да! Это так! – ответила она также тихо.

– А как же – наша дочь? Оглянись назад!

Слегка повернув голову, среди прочих пленников тайги Джейн с ужасом обнаружила Кэролайн. Она стояла рядом с Джеком Скоттом и Чарльзом.

– О чем вы там шепчетесь? – занервничал Свистун. – Не на свиданке. А от братвы у меня секретов нет!

Братки одобрительно загудели.

– Ну? Выкладывай, стерва!

– Свистун, оставь ее в покое! – вмешался Сахар. – Мне кажется, пора все расставить по своим местам!

Вор хотя и с неохотой, но согласно кивнул начальнику лагеря. Он что-то сказал браткам, и, схватив Полякова под руки, они потащили его прямо к Отвесной скале… Правее валуна. По другую его сторону с сумрачными лицами стояли люди, которые не должны были попасть под обстрел до того момента, пока вооруженные Калашами мазурики и подчинивший их своей воле Сахар не решат, что с ними делать. Алексей не сопротивлялся. Наоборот, когда урки поставили его вплотную к стене, и, отойдя на несколько шагов, навели на него стволы, он гордо поднял голову и бесстрашно посмотрел прямо в черные зрачки смерти, готовые вот-вот извергнуть убийственный огонь…

– Свистун, ты, кажется, забыл!.. Перед смертью всем, кому лоб зеленкой намазали, кое-что полагается!.. А я еще не все сказал…

– Перебьешься! – рявкнул вор. – Ты и так тут уже много чего лишнего набуробил!

– Джек, камера! – едва успел произнести Поляков до того, как на него обрушился град пуль.

Они ударялись в гладкую, точно полированную стену. Плющились об нее. Рикошетили и отскакивали прочь. Но большая их часть достигла цели.

– Алекс! – вне себя от отчаяния и жалости закричал Джек Скотт, когда выстрелы умолкли, и со всех ног бросился к Алексею, неподвижно лежавшему под Отвесной скалой.

Он с разбегу буквально упал к нему на грудь и зарыдал, как малое дитя.

– Что теперь, хозяин? – спросил Свистун, невозмутимо глядя на Сахара.

– Угомоните, сопляка!

И он указал на Джека Скотта.

– В конце-то концов, мы обезвредили опасного преступника, а он рыдает по нему, как по герою!

И Леонид Мартынович многозначительно посмотрел на Уилки и Джейн.

– С контрабандной группировкой генерала Дубасова, слава богу, навсегда покончено. Теперь мы все можем вернуться домой живыми и невредимыми!..

– А как же – рыжье? – подтолкнул локтем один браток другого.

– Молчи, дурак! – сквозь зубы ответил тот. – Тебе всей жизни не хватит, чтобы потом за него в хате воздух портить!

– Что с песком-то делать? – хитро прищурившись, как бы между прочим спросил Свистун. – Братва интересуется!..

– В реку! – резко сказал Сахар. – Пусть возвращается туда, откуда его взяли!..

– В реку? – усомнился вор.

– Оно наше до тех пор, пока его стерегут отроги Зеленой долины!..

И обращаясь уже не столько к Свистуну, сколько к уголовникам и фраерам, Сахар недвусмысленно заметил:

– Впрочем, если кому-то нужно золото, то он может остаться здесь с ним навсегда!

После этих слов на короткое время вдруг наступила гнетущая тишина. Никто не знал, шутит начальник тюрьмы или говорит всерьез…

– Братва, это – дешевый запуск, это – зехер! Нас с головы до ног обдерьмили! – внезапно воскликнул один из братков.

– И то – верно! – поддержал его другой.

– Что Хомяк скажет, если мы общак без рыжья оставим?! Коротко посовещавшись между собой, группа уголовников примерно из шести-семи человек отделилась от общей массы.

Иди ты, хозяин, вместе со своими фраерами, знаешь куда?! Мы готовы поделиться рыжьем, но не дадим нашу волю по речке сплавить! – сказал Пожилой Семьянин, перемежая свою незамысловатую речь с отборной бранью.

– Погоди, мужики! Мы – с вами!

И Костров с Лушаковым, отделившись от серой и безликой массы, тут же примкнули к браткам.

– Чо, совсем крыша съехала! – накинулся на них Свистун. – Жить надоело?

– Отвали, хозяйский пес! Я пол жизни на зоне чалюсь! Обрыдла мне она вот как!

И Пожилой Семьянин провел ребром ладони поперек горла.

– Пить, жрать, спать хочу по-человечьи! Баб хочу! Все хочу! А раз хочу, то и поимею!

– А очко из хрусталя в лагерном сортире тебе часом не приспичило?!

– Да, с этим рыжьем я теперь заживу! Это – точно!

– Если стряпчие позволят!..

– Как же, стану я их спрашивать!.. Облезут!.. Братва смыслила, что Свистун с Курносым разобрался, чтобы остальным рыжья побольше досталось, а теперь выходит, что всем нам – на постном масле шиш! Нет, так не годится! Братва – против, Свистун!

– Да, вы и шагу ступить не успеете, как вертухаи вам на хвост сядут!

– Это, какие, такие вертухаи?! Уж, не те ли, что в особняке на нарах теперь прохлаждаются? – с хитрой ухмылкой на небритой физиономии поинтересовался вор, стоявший чуть позади Пожилого Семьянина.

Свистун растерянно посмотрел на Сахара, но тот быстро отвел взгляд.

– Вот-вот! Твоя карта, Свистун, бита! Ты думал, вором стал, так братва на тебя Богу молиться станет?

– Иван – ты или нет, всякий оттянуться не дурак, если на халяву! – коротко посовещавшись, мудро рассудили братки.

– Погодите, вы у меня скоро по-другому запоете! – пригрозил Свистун борзым.

Но те лишь отмахнулись от него рукой, как от надоедливой мухи.

– На вертушку не рассчитывай! Ты правильно сказал, она теперь – наша! – напоследок выложил свой главный козырь Пожилой Семьянин.

– Да, в ней – пару, разве, что до зоны дотянуть и то не хватит! Дальше на своих двоих пошлепаете, качки!

Но, видимо, вконец одурев от блеска золота и запаха воли, братки, держа Калаши на изготовку, точно злобные раки, уже пятились к мешкам с песком, кучно располагавшимся шагах в десяти позади них, прямо посреди трупов телохранителей генерала Дубасова.

– Может, посечем лохов в капусту?!

От нервного напряжения Свистун дрожал, точно в лихорадке. Но Сахар отрицательно покачал головой.

– Уйдут ведь, уйдут гады!

– Ну, это мы еще посмотрим! – хладнокровно возразил Леонид Мартынович.

Пожилой Семьянин отсчитал ровно пять мешков.

– Нам халява не в кайф! – сказал он так, чтобы слышал Свистун и его сообщники.

С трудом волоча по земле бесценный груз, отщепенцы продернули к вертушке. Отделившись от остальных, один из них поспешил вперед.

– Что – теперь? – спросил Северков, подойдя к Сахару.

– Понятия не имею! – с досадой воскликнул тот.

– Зря вы – так с Поляковым! Он братву крепко за жабры держал! – совсем некстати заметил ректор.

Этим он лишь еще больше рассердил Сахара, который и без того был зол на весь белый свет.

– Никто его за его язык не тянул, чтобы перед ворами в грехах исповедоваться! Они кожаных затылков не жалуют! И потом у меня не было выбора: либо – он, либо – вы и вот – они!

И Леонид Мартынович бросил через плечо равнодушный взор на людей, не принадлежавших к тюремной касте. Казалось, он уже и сам сожалел о гибели Полякова. Наглое дезертирство Пожилого Семьянина и зэков больно ранило его самолюбие. Для Сахара это было крупным поражением в его борьбе за новую зону. Если весть о том, что произошло здесь у Отвесной скалы и там, в лагере, не дай бог каким-то непостижимым образом просочится на материк, то на его могильном холме даже деревянного креста стоять не будет.

– Эй, Свистун! – обратились братки, оставшиеся с вором. – Мы тут с пацанами немного посовещались и решили, что негоже рыжье в речку сваливать. Грех – это, так с земными дарами поступать!..

– Не понял?!

И Свистун, точно бык, которого дразнили красной тряпкой, тупо уставился на братков. Неловко переминаясь с ноги на ногу, они то и дело с тоской смотрели вслед товарищам, которые были уже на полпути к вертушке.

– Ах, ты чморик!

И, схватив за грудки зэка, который больше других гонорился и стоял ближе всего к нему, Свистун, как следует, тряхнул его. Но тотчас острая боль в боку пронзила вора. «Черная» метка, оставленная ему на память Курносым давала о себе знать.

– Кончай, пахан, грубить! Мы с тобой по-хорошему. Воля она всем нужна. И рыжье – тоже! – закипишились братки.

– Ишь чего, хмыри, захотели! – держась рукой за кровоточившую рану, бушевал Свистун. – Я вам такую волю нарисую, век меня помнить будете!

– Не пужай! Пужаные!

И прихватив оставшиеся мешки с песком, полдюжины братков поспешили вдогонку товарищам, что маячили уже возле стрекозы.

– Оставь их, Свистун!

Сахар положил ладонь на плечо вору. Стиснув зубы, тот едва сдерживался, чтобы не наломать дров.

– Их дело – конченное! А нам надо подумать о том, как теперь выбираться из того дерьма, в которое мы влезли по уши!

И тут начальник лагеря загнул такое, что далеко выходит за рамки литературной речи.

– А все – этот генерал! Царство ему небесное!

Но на Свистуна притчи и байки Сахара не произвели особенного впечатления.

– Ложанулись мы! Крепко лажанулись! – то и дело восклицал вор в крайней досаде. – Как я теперь Хомяку в шары погляжусь? Как?!

Мысль об этом окончательно вывела его из равновесия. Психанув, он едва не влепил затрещину одному из троих подельников, так и не примкнувших к Пожилому Семьянину и остальной братве. Но, вовремя вспомнив о ране в боку, Свистун ограничился лишь тем, что обозвал его уркой. Проглотив обиду, браток, обиженно засопел. Тогда Свистун накинулся на другого.

– Ну, а ты – чо, понтовитее всех?! Или воли не хошь?!

Но братки, не отважившиеся на дезертирство, угрюмо молчали.

– Колись, падла, когда пытаю!

Неожиданно вновь почувствовав, как острая боль его, точно, насквозь пронзила, Свистун едва удержался на ногах, чтобы не упасть в обморок.

– Мы за Хомяка – в огонь и в воду! – наконец, сказал третий браток. – Потому он и снарядил наши магазины боевыми патронами. Остальным штуки по три сверху всыпал, а под них холостые подложил!..

От такого признания Сахар и Свистун даже в лице переменились.

– Дальновидный он – кент! – то ли одобрил, то ли осудил вор старого рецидивиста, когда, наконец, к нему вернулся дар речи. – А мой? Мой Калаш тоже пистонами нафарширован?!

Обменявшись взглядами, в которых угадывались неуверенность и страх перед вором, братки ничего не ответили.

– Ну, что ж!

И Свистун нацелил козырь прямо на братков. С тайным удовольствием он наблюдал, как глаза их округлились от страха.

– Счас проверим!

– Ни в коем случае! – решительно остановил Сахар не на шутку разошедшегося вора. – Лучше это сделать не здесь, а там!

И Леонид Мартынович показал рукой на вертушку, видневшуюся примерно в сотне метров от них.

– Там, говоришь? – не сразу понял Свистун.

Еще какое-то время он стоял в нерешительности, не зная, прислушаться ему к совету Сахара или поступить по-своему. Но благоразумие взяло верх.

– А что? Сечешь поляну, хозяин! – согласился вор.

Мысленно перекрестившись, братки вздохнули с облегчением.

– Ты стереги фраеров! – приказал Свистун одному из них. – А мы щас мутным хорькам такой разгон устроим, что мало не покажется!

Вчетвером они буквально ринулись наперехват дезертиров.

15

Едва Угрюмов залатал пробоину в бензобаке, как из лесу внезапно появились какие-то люди в камуфляжной форме. От предыдущих они отличались лишь тем, что в большинстве своем были небриты. У иных отросли длинные бороды. В руках они держали автоматы. В глазах светился недобрый огонек. Их было так много, что телохранитель Дубасова, приставленный к пилоту во избежание недоразумений, не оказал им никакого сопротивления. Получив страшный удар штык ножом между лопаток, и, не издав ни единого звука, он тут же упал замертво.

– С этим что делать?! – спросили люди в камуфляжной форме, видимо, у своего командира.

– Это – шеф вертушки! – узнал кто-то Угрюмова. – Хавчик в особняк грузит!

– Не шугай его! – на ходу коротко приказал командир.

После чего, махнув рукой в направлении Отвесной скалы, он ускорил шаг. Его подчиненные решительно направились вслед за ним…

Вскоре раздались выстрелы, и Угрюмов увидел, как людей Дубасова, не ожидавших предательского нападения со спины, буквально расстреляли в упор. Самого же генерала так изрешетили пулями, что, казалось, на нем не оставалось живого места. Но, вопреки всему он какое-то время держался на ногах, гордо возвышаясь посреди горы трупов своих подчиненных. Затем, весь залитый кровью, медленно осел на землю.

Пока люди в камуфляжной форме были всецело поглощены кровавой бойней, воспользовавшись моментом, Угрюмов со всех ног кинулся к лесу, до которого было рукой подать. Он был так напуган, что даже не подумал о том, чтобы воспользоваться преимуществом пилота. Тем более, что риск казался очень велик. Люди в камуфляжной форме были очень близко. Что, если заслышав гул двигателя, они лупанули бы по вертушке очередями из автоматов? Еще одна пробоина в бензобаке или любом другом уязвимом для воздушной машины месте, и тогда бы всему пришел конец.

16

Добравшись, наконец, до вертушки Пожилой Семьянин и братки уже праздновали победу, заранее предвкушая все прелести вольной жизни. До сих пор им даже в голову не приходила мысль о том, что пилота воздушной машины может не оказаться на месте. Тщательно осмотрев стрекозу, и, несколько раз обойдя ее кругом, они убедились, что ни внутри, ни возле нее никого не было.

– Где – кучер этой чертовой клячи?!

– Да, не кипи! Не самовар! Может, он по надобности в сосняк отъехал! – предположил один из братков.

– Куда ему деваться! – уверенно заявил другой. – Дураку понятно, что не пьяный в кустах валяется!

Сказавший это не предполагал, как был близок к истине.

– Ладно, давай пока рыжье в эту консервную банку заначим! А там прикинем, что – к чему!

– Правильно! – согласился Пожилой Семьянин. – Дергать надо отсюдова!.. И чем – скорее, тем – лучше!

Он был прав, поскольку в это время Шептун, первым заметив еще одну группу людей, приближавшуюся к вертушке, судорожно схватился за Калаш, чтобы при необходимости употребить его по назначению. Через минуту или две эти люди оказались в нескольких шагах от Пожилого Семьянина и его товарищей.

– Мы с вами, братва! Не стреляйте! – спешно воскликнул кент, шедший впереди других.

– А не гонишь?!

– Да, кабы так, остальное рыжье за собой бы не притянул!

Это – верно! – одобрительно кивнул Пожилой Семьянин. – А Свистун – как же?!

А сам-то ты его больно спрашивал, когда на волю прорваться надумал?!

Этот вопрос мигом снял напряжение, возникшее, было, между уже захватившими вертушку рецидивистами и теми, кто влился в их ряды. Раздались громкие смешки. Посыпались грубые шутки. Кто-то с серьезным видом утверждал, что пассажиров так много, что вертушка вряд ли поднимется вместе с ними и рыжьем, которого также было предостаточно, в воздух. А, если поднимется, то далеко не улетит. Поэтому двух-трех самых толстых, а возможно более того, придется выбросить за борт. При этом все заранее присматривались друг к другу, чтобы наверняка определить, кто из них самые жирные. Самые худые ехидно ухмылялись, с удовлетворением отмечая про себя, что среди зэков имелись такие, которые без сомнения были гораздо толще их. Как говорится, шутка – шуткой, но вертушка и в самом деле не могла вместить всех мазуриков. Жирных в полном смысле этого слова среди братков не нашлось вообще, поскольку, пробыв год или два в заключении, они становились в точности такими же, как и их товарищи по несчастью. И все же те, кто был несколько толще других и, так или иначе, попадал под данную категорию пассажиров, вели себя несколько агрессивнее, чем обычно. Они сквернословили и артачились. Таким способом заранее выражая свое несогласие с теми, кто был значительно худее их. Доводы «толстых» сводились к тому, что, уж, если избавляться от балласта, так с умом. От двух худых избавиться выгоднее, чем от одного пухляка, поскольку тогда будет меньше пайщиков, и на каждого, кто останется при деле, соответственно придется и больше рыжья.

– О хо-хо-хо! Ну, вы и – пендюки!

– Кто – пендюк?

– Все – пендюки!

За перепалкой братки не сразу обнаружили, как возле вертушки внезапно появились Свистун с хозяином и двое Хомяковских кентов. А обнаружив, зло и ехидно ощерились, дав понять, что с ними шутки – плохи.

– Рано радуетесь! – едва отдышавшись, посулил Свистун дезертирам. – Впору шухериться!

– А ты нас не шугай! Как бы самому не обломиться! С дыркой-то в боку долго не протянешь!

– Продергивай отсюдова, пока разгон не получил!

– Шнырь!

– Валет!

– Ржавый! – поочередно выражали свое недовольство братки снюхавшимся с хозяином вором.

Широко расставив ноги, Сахар стоял, скрестив руки за спиной, точно также как он это делал не раз, когда оглашал какое-нибудь распоряжение перед строем заключенных в лагере. Как ни странно, но это возымело свой эффект. Рецидивисты умолкли, приготовившись к тому, чтобы послушать, что скажет им хозяин. Тем более что, на сей раз, за его спиной не было старшего офицерского состава и многочисленных вооруженных до зубов охранников с собаками. В любой момент они с готовностью могли придти бы к нему на помощь. Тыл хозяину прикрывали лишь вор в законе и еще двое каторжан. В то время, как мазурики были в абсолютном большинстве.

– Колись, вертухай! Но предупреждаю, что этот твой базар тебе не пофартит! – предупредил Пожилой Семьянин тюремщика. – Он для тебя последний!

Но Сахар даже не посмотрел на него, внешне оставаясь совершенно равнодушным к угрозе.

– Не стану я вас ни в чем разубеждать! – начал Леонид Мартынович. – Скажу только, что у вас есть еще один шанс, чтобы остаться в живых! Бросайте Калаши на землю! И молитесь богу, чтобы он простил ваши души грешные!

Среди заключенных явственно послышался недовольный ропот.

– Может быть, заодно ты нам все наши грехи и отпустишь, святой отец?!

– И срок скостишь?!

– Понтовитый вертухай!

– Кончилась твоя власть!

– Канай ты…

Стиснув зубы, чтобы преждевременно ярость не выплеснулась наружу, братки тесной гурьбой двинулись прямо на Сахара.

Свистун, не долго думая, первый нажал на курок Калаша. Его примеру тотчас последовали двое кентов. В ответ загремели автоматные очереди осатаневших братков. Но все было напрасно. Холостые выстрелы не могли нанести никакого вреда ни Сахару, ни тем, кто держался его локтя. Напротив, ряды братков таяли с неимоверной быстротой. Вот уже не стало Шептуна и Пожилого Семьянина. Вот свалились еще трое. Затем – еще пятеро. В горячке братки, вряд ли, могли дать себе ясный отчет в том, отчего Сахар и его холуи, оставаясь в меньшинстве, до сих пор были живы? Почему ни одна пуля не коснулась даже волоска на их головах? Каторжане рассчитывали, что разом покончат с хозяином, Свистуном и еще двумя хмырями. Но все произошло совсем иначе. Они так и умирали с горьким недоумением на лицах. С гримасой боли и страха, с огоньком ненависти, постепенно угасавшим в их глазах.

Не прошло и пяти минут с того момента, как трескотня автоматов оглушила тайгу, а уже целая гора трупов образовалась на подступах к воздушной машине. При виде этого Сахара едва не стошнило. Он с трудом пересилил себя, чтобы не проявить слабость перед теми, кого еще совсем недавно считал своими воспитуемыми… Но, невольно наблюдая кровавое месиво, что образовалось подле его ног, он впервые усомнился в том, что у живодеров, поднявших руку на своих собратьев, вообще была хоть какая-нибудь перспектива стать людьми.

– Наглушняк! – подытожил Свистун, самодовольно потирая руки. – У у у, ханыги! Всех решили! До одного!

– Не всех! Двое-то в тайгу улизнули!

И один из кентов показал рукой на ближайшие сосенки.

– Или один, кажись!

И он, не торопясь, старательно пересчитал трупы.

– Нет, двое!

– Ты, кент, не гонишь? – спросил Свистун, обеспокоенный тем, что кто-то из числа врагов ушел от его возмездия.

Это означало, ни больше, ни меньше, а только то, что вскоре они могли нанести ответный удар, сделав это исподтишка.

– Да, ты зря не гоношись, Свистун! – разрешил его сомнения Сахар. – Запропали и хрен с ними!.. Этим вшам недолго между елок кудлатых блудить да в гнилых болотах барахтаться!..

Но вора, словно что-то подстегивало к тому, чтобы пойти по следу хмырей, так счастливо избежавших участи своих подельников, и, настигнув, прикончить их на месте.

– Хомяк недоволен будет!

И он с двумя кентами растворился в тайге.

– Вот – дурак! Ну, и дурак!

И махнув рукой, Сахар устало побрел к Отвесной скале, раздражаясь на весь белый свет. На то, что генерал Дубасов склонил его к тому, чтобы отправиться на поиски Зеленой долины, запросто лишив жизни его солдат. Что, позарившись на рыжье, два десятка заключенных нарвались на грубость и заплатили за нее самой красной ценой, так, что сдача им больше не потребуется. Он сатанел при мысли, что без него в лагере, наверняка, творится невообразимое, и с рук ему это так просто не сойдет. Он проклинал Джейн Смит, которая, идя на поводу у Полякова, очутилась в тайге. История с ней в любой момент могла выплыть наружу, даже если бы удалось вовремя принять меры для того, чтобы этого не случилось.