Текст книги "Русский сценарий для Голливуда. Библиотека приключений. Том 2"

17

Угрюмов не был трусом. Но как любой другой человек интуитивно почувствовал, откуда подул ветер. Только очутившись в темном лесу, и, оставаясь невидимым для людей в камуфляжной форме, пилот несколько успокоился. Вновь обретя способность ясно мыслить, он решил, что лучше всего постоянно держать в поле зрения тех, для кого его персона не представляла особой ценности. К тому же, находясь вне досягаемости странных типов, вооруженных автоматами Калашникова, он в значительной степени выигрывал, так, как легко мог предугадать каждый их следующий шаг. Угрюмов так и поступил. Значительно углубившись в лес, он повернул назад и очень скоро с чрезвычайной осторожностью вновь приблизился к поляне, над которой возвышалась Отвесная скала. Но, чуток поплутав по тайге, пилот оказался на некотором удалении от того места, где располагалась вертушка. «И, слава богу!» – подумал он. Она до сих пор оставалась, пожалуй, единственным средством для того, чтобы рано или поздно, но вернуться домой живым и невредимым. Лучше, чем кто-либо другой понимая это, Угрюмов вовремя удержался от неимоверного искушения броситься стремглав к воздушной машине, чтобы снова, взявшись за штурвал, взмыть в небо. И, как он полагал, тем самым, сберег ее в целости и сохранности. А вместе с ней и собственную жизнь.

Угрюмов прятался за соснами примерно в тридцати шагах от людей в камуфляжной форме и тех, кто оказался их заложниками. Среди последних он увидел и его недавниех пассажиров. Пилот с напряженным вниманием наблюдал разборку двух воров. До тех пор, пока где-то за его спиной не послышался шорох. Угрюмов замер. Кто бы это мог быть?! Шелест травы и шуршание ветвей становились все громче. Вероятно, тот, кто, оставаясь невидимым, прокладывал себе дорогу сквозь чащу леса, сам об этом не догадываясь, приближался к Угрюмову… Боясь чем-нибудь выдать свое присутствие, пилот, как можно плотнее, прижался к стволу сосны. Не шевелясь, он вскоре увидел, как в нескольких шагах от него на краткий миг показались и исчезли за деревьями контуры живого существа… Этого оказалось достаточно, чтобы пилот безошибочно определил: мимо него прошла женщина! От удивления, он даже раскрыл рот!.. Ей-то, чего здесь надо?! Но, к счастью, странная незнакомка ничего не заметила. Выйдя из лесной чащи на поляну, она смело приблизилась к людям, обряженным в форму лагерных охранников. На какое-то время они смолкли. Потом раздались удивленные возгласы. Неожиданное появление женщины буквально шокировало людей в камуфляжной форме, но ненадолго. Угрюмов мало, что понимал из того, что происходило перед его глазами. Он увидел, как какого-то человека неожиданно схватили за руки, и повели прямо к Отвесной скале. Оставив его там, бородачи, с виду настоящие бандюги, вернулись на прежнее место. Тут же раздались оглушительные автоматные очереди. И человек, стоявший спиной к Отвесной скале, резко откинулся назад. Со всего размаха его безжизненное тело глухо ударилось о твердь и рухнуло на камни. Угрюмов содрогнулся при мысли, что вот также, возможно, рано или поздно поступят и с ним, когда найдут… А еще раньше – с теми беззащитными людьми, что, стоя в полутора десятков шагов от жертвы, и, тесно прижавшись друг к другу, с ужасом наблюдали гибель другого человека. Угрюмов сознательно не смотрел на ту часть поляны, которая уже была усеяна трупами дюжих парней и бравого генерала, что так бесцеремонно и грубо вышвырнули его из кабины вертушки. Даже запах хвои не перебивал того омерзительного душка, что уже потихоньку исходил от них.

Хотя Угрюмов приготовился к худшему, надежда на спасение, словно солнечный свет, разлившийся по августовскому небу, ни на миг не покидала его. Наблюдая за тем, что творилось на открытом его взору пространстве, он словно ждал подходящего момента, чтобы овладеть вертолетом и вспарить над тайгой. И лететь, лететь, не оглядываясь назад, точно все те нелепые и трагические события, свидетелем и, отчасти, участником которых он стал, так же внезапно, как и вошли в его жизнь, навсегда канули в прошлое. Так, что и вспоминать этот кровавый фарс, эту мясорубку, куда он едва не угодил вместе с многочисленными жертвами, не было никакого смысла. Таким образом, всячески стараясь отогнать прочь дурные предчувствия, Угрюмов понимал, что, даже если все обойдется, кошмары теперь будут преследовать его до конца и без того весьма серого и будничного существования, выпавшего на его долю. Жалость к себе переполняла сердце Угрюмова, и он, наверняка, расплакался, если бы мог. Тем не менее, все силы его души сосредоточились на том, чтобы не выпустить из виду ни одного шагу, сделанного теми, кто, как видно, ни в грош не ставил человеческую жизнь. И он, Угрюмов, в конечном итоге, не являлся для них исключением из правил.

Непонятно для чего бородатые разбились на две группы. Одна из них, прихватив тяжеленные рюкзаки, направилась к вертушке. Вскоре после короткого, но жаркого спора от второй группы отделилась значительная часть молодцов с физиономиями матерых рецидивистов и последовала вслед за первой. У Отвесной скалы, не считая тех, кого Угрюмов невольно уже записал в покойники, остались пятеро. Основательно повздорив между собой, и словно с запозданием спохватившись о чем-то, четверо из них чуть ли ни бегом кинулись вдогонку своим товарищам. Перестав чему-либо удивляться, среди них пилот узнал начальника лагеря полковника Сахара. У Отвесной скалы с оружием в руках оставался лишь один человек в камуфляже. Он располагался спиной к пилоту. Решительный момент назревал. Тот самый, которого Угрюмов ужасно боялся и в то же время, казалось, ждал целую вечность. Он собрал все свое мужество и отвагу, чтобы не поддаться мятежному порыву и тотчас не выйти из своего укрытия с целью напасть на типа, одетого в форму охранника. Угрюмов понимал, что, только перехитрив противника, который был вооружен, а, значит, имел над пилотом неоспоримое преимущество, он отвоюет себе свободу и жизнь.

Как видно, человек устроен таким образом, что в обыденности не проявляет своих незаурядных качеств. И, привыкнув к стандартному поведению, культивируемому обществом, в основном старается всячески избегать чрезвычайных обстоятельств, которые могут оказаться для него роковыми. И только на краю бездны, когда помощи ждать неоткуда, и все чувства крайне обострены, единственная мысль о том, чтобы устоять, упорно свербит его мозг. Тогда-то бедняга неожиданно для себя и других демонстрирует такое, что уму непостижимо! Робкий становится смелым, бездарный – талантливым, глупый – рассудительным, безрассудный приобретает здравый смысл. Слабый обнаруживает недюжинную силу!..

Снова послышались автоматные очереди. Человек в комуфляже невольно обернулся на звуки. Он увидел, что неподалеку от воздушной машины происходила настоящая битва. Она длилась несколько минут. По крайней мере, так ему показалось. Когда же тот, кто держал на прицеле людей у Отвесной скалы, вновь обратил свой взор к ее подножию, то прямо перед собой увидел хмурую и бледную, как смерть, физиономию Угрюмова. Последний был примерно на голову ниже ростом человека в камуфляжной форме. Но это не остановило пилота. Вцепившись обеими руками в Калаш, он резко потянул его на себя. Кент, поначалу слегка опешив, мгновенно оправился от легкого шока. Но Угрюмов в своем упорстве был непоколебим. Схватившись за автомат, он тщетно рвал его на себя, понимая, что от этого теперь зависела его жизнь. Кент злобно выругался. Одной рукой удерживая Калаш, другой он с такой силой треснул Угрюмова между глаз, что тот не устоял на ногах. По-прежнему сжимая оружие, пилот всей тяжестью своего тела буквально повис на нем.

В конце концов, для Угрюмова все закончилось бы весьма плачевно, если б к нему не подоспела помощь. Перестрелка на другом конце поляны несколько отвлекла внимание тех, кто находился у Отвесной скалы. Они не сразу сообразили, в чем тут дело, когда увидели незнакомого человека, который точно призрак вдруг возник на опушке леса…

18

Был прохладный августовский полдень. Небо сплошь заволокло серыми кучевыми облаками. Их плотная завеса прочно ограждала землю от солнечных лучей. А прошлая гроза, казалось, навсегда стерла из памяти таежников воспоминания о знойной поре в конце короткого сибирского лета. Джейн и Кэролайн сидели на траве обнявшись. Лица их были бледными, как морская пена, а глаза влажными, как береговой песок. Потихоньку выплакав все слезы, они, вряд ли, надеялись, что когда-нибудь вернуться на свою чудесную виллу в Лос-Анджелесе. Рядом с ними стояли Уилки Фармер и Чарльз. Чуть поодаль Артемьев, Барсуков, Красногубов и отшельник. Особняком располагались Северков, Ковалев и Миша Самохвалов. Джек Скотт, прислонившись к Отвесной скале, находился неподалеку от распластанного на камнях тела Полякова.

– Что будем делать? – заговорщически спросил Барсуков, когда раздались выстрелы на другом конце поляны.

Говорил он негромко, так, чтобы его не услышал вооруженный кент.

– А что мы можем? – также тихо спросил гигант.

И его щеки залила легкая краска стыда. Как ни странно, но при всей его невероятной физической силе он, точно также, как и остальные его товарищи, ничего не способен был противопоставить автомату Калашникова в руках бандита, одетого в униформу.

– Надо что-то придумать! – сквозь плотно сжатые зубы процедил Артемьев. – Обидно будет умереть от пули настоящего придурка.

И он незаметно кивнул на кента.

– А, самое главное, глупо!

– Я что-то не припомню, чтобы на тот свет с умом отправлялись! – с раздражением возразил Барсуков.

– А что, если мы все разом нападем на него? – предложил Красногубов так, что по движению его губ никто бы не определил не только то, о чем он говорил, но и, едва ли догадался бы, что геолог произнес хотя бы одно слово.

– Кого-нибудь из нас, наверняка, убьют, но зато остальные ….

Впрочем, что будет с остальными, он также не знал. Слишком много опасностей таила в себе тайга, учитывая их нынешнее, по сути, безвыходное, положение. Артемьев и Барсуков с сомнением посмотрели на гиганта. Его идея, вероятно, имела под собой разумное начало, но была настолько рискованной, что на нее решился бы далеко не всякий. Даже тот, кому, казалось бы, и терять уже было нечего. Тем более, что вооруженный уголовник находился примерно шагах в двадцати от них. То есть, на таком удалении, что приблизиться к нему, не получив пулю в лоб, было практически невозможно.

– Мне эта мысль – по душе! – одобрил Артемьев.

– А мне нет!

И Барсуков упрямо мотнул головой.

– Но раз выбирать не приходится ….

– Вот и отлично! – подытожил Артемьев. – По счету «три»…

Но не успел он договорить последнюю фразу, как из леса, точнее сказать, западной окраины хвойного массива, плотным кольцом обступавшего поляну у Отвесной скалы, вдруг показался незнакомый человек. Быстрыми шагами, почти что бегом, он приближался к рецидивисту, оставаясь незамеченным им. Лишь в самый последний момент, когда выстрелы, раздававшиеся неподалеку от вертушки, стали смолкать, тот обнаружил угрожавшую ему опасность.

– Во дает!

Поскольку на Угрюмове была пилотская форменная куртка и защитного цвета брюки, то ученый, геолог и бывший опер поначалу приняли его за одного из рецидивистов, переодетых в камуфляжную форму. Они еще долго топтались бы на месте, не решаясь ничего предпринять, если бы кент не ударил ногой в пах очутившегося на земле Угрюмова. Тот громко вскрикнул от боли. Пальцы одной из его рук машинально разжались, в то время как вторая железной хваткой удерживала ствол автомата.

Для пленников Зеленой долины это это был вполне определенный сигнал. Именно тот, который они не могли проигнорировать. Таежники это поняли, когда жизнь Угрюмова и, возможно, их собственная повисла на волоске. Не раздумывая более ни секунды, они опрометью кинулись на помощь пилоту.

– Гляди, Чарльз, да ведь это – наш пилот! – воскликнула Кэролайн, и кровь ударила ей в лицо.

– Пожалуй, что и – он! – невозмутимо согласился Чарльз.

– Ну, что же ты, коп проклятый, стоишь, как истукан!

– А что я, по-вашему, должен делать в таком случае?

И Чарльз равнодушно пожал плечами.

– Как – что? – возмутилась Кэролайн. – Он еще спрашивает, фараон несчастный!

– Попрошу не оскорблять! – категорично, но сдержанно заметил Чарльз.– Я свою работу, которую вы наняли меня исполнять, хорошо знаю! И в нашем с вами контракте ни слова не говорится о том, что я обязан ввязываться в потасовку двух русских мужиков.

– Идиот! – неистовствовала Кэролайн. – Один из этих мужиков, если у него тотчас не отобрать оружие, с удовольствием сделает брешь в твоей тупой голове.

В то время как сыщик и светская леди напрасно перепирались, Барсуков, Артемьев и Красногубов были уже у цели. Вслед за ними на подмогу Угрюмову бросились Ковалев и Самохвалов. Даже Северков не остался безучастным. Когда он подоспел к месту схватки, рецидивист лежал на земле совершенно неподвижный. Из раны на его голове струилась кровь.

– Эк, ты, брат, хватил его сгоряча!

И Барсуков с неодобрением посмотрел на Ковалева.

– Да, не очень хороший был человек, но мог бы жить! – с досадой заключил Артемьев.

Он не то чтобы слишком сожалел о случившемся, но и отнюдь не восторгался тому факту, что невольно стал соучастником убийства.

– Надо было полегче, парень! – сказал Красногубов.

В голосе его прозвучало, то ли сожаление, что убили худого, но, все-таки, человека, то ли осуждение того, кто это сделал. Исполин явно не одобрял кровожадности Ковалева. Но Эрнест не был сентиментален, и зависим от чужого мнения о нем. Первым выхватив из рук рецидивиста оружие и нацелив приклад прямо ему в затылок, он замахнулся и очень расчетливо и жестоко ударил. Да, так, что бедолага тут же испустил дух.

– Хмырь, он и сам бы нам свой главный козырь выложил, когда б сообразил, что дело его – швах!..

– Нечего ему было кочан-то с грядки срывать! Чай, не на твоем огороде взращен был! Усек?

И Барсуков протянул руку, чтобы забрать оружие у Эрнеста. Такой человек, как Ковалев не то что не заслуживал всеобщего доверия, но был крайне опасен. Предположение Андрея Ивановича тут же подтвердилось. Вместо того, чтобы без заминки выполнить его требование, Эрнест отступил шаг назад и направил дуло автомата на бывшего опера и его товарищей.

– Стоять, говорю! Стоять!.. – с угрозой предупредил он.

– Так, вот, значит, как?!

И бывший опер, не решаясь понапрасну испытывать судьбу, замер на месте.

– А вы, как думали?! Уроды!..

Все были настолько обескуражены вообще-то вполне предсказуемым поведением Ковалева, что не знали, как им вести себя дальше. Но еще большее удивление взывало у них то, что Северков и Миша Самохвалов тут же присоединились к Эрнесту. Видимо, они заранее обо всем договорились и ждали только подходящего случая, чтобы потом поступить так, а не иначе.

– Ну, что ж, господа! – обратился Северков к тем, кого Эрнест держал теперь на прицеле. – Ситуация полностью под нашим контролем!..

И холодно оглядев окружающих, а вместе с ними и поляну у Отвесной скалы, словно он прощался с ней навеки, Игорь Максимович продолжил.

– Пришло нам время расстаться!

Более не говоря ни слова, он многозначительно посмотрел на Ковалева.

– Эй, Гастелло!

И дулом Калаша Эрнест ткнул Угрюмова прямо в грудь.

– Разворачивай оглобли!

19

Оставшись для присмотра за больными, Настя поудобнее расположилась на полу и, прислонившись спиной к стене сруба, незаметно для себя задремала. Она пробудилась из-за каких-то чрезвычайно странных звуков, раздававшихся неподалеку от сторожки. Открыв глаза, Настя увидела полоску дневного света, проникавшую в жилище отшельника через слегка приоткрытую дверь. Она прислушалась. Пели птицы. Повсюду, даже внутри сруба, зудели комары. Один из них, особенно назойливый, впился в нее.

– Ах, ты – такой, сякой! – воскликнула девушка, ощутив довольно болезненный укус в предплечье. – Чтоб – тебя!

Едва произнесла она эти слова, как вновь услышала те же самые звуки, которые с минуту назад прервали ее чуткий сон. Вначале это был громкий хруст сухих веток, как будто бы кто-то бродил близ сторожки, не решаясь в нее войти. Потом – нетерпеливое урчание, которое могло принадлежать лишь дикому зверю. Далее последовали тяжелое сопение, глухой стук. Словно невидимое существо, точно в набат, ударяло чем-то по стволу дерева и, таким образом, привлекало к себе постороннее внимание. То, что происходило после этого, напоминало треск коры, сдираемой с одной из молодых сосен, окружавших сруб. А, когда от грозного рыка задрожали его стены, Насте стало не по себе. Превозмогая страх, она поднялась с полу медленно направилась к приоткрытой двери. Наконец, осторожно глянув в щель, девушка едва не лишилась чувств. В нескольких шагах от себя она увидела невероятной величины медведя. Это был настоящий монстр. Одна только звериная лапа, увенчанная длинными изогнутыми когтями, опираясь на пень поваленного дерева, почти полностью накрывала его собой. Этот пень легко послужил бы, скажем, обеденным столом с сервировкой на двоих. Голова лесного чудовища вряд ли протиснулась бы в дверь сруба, если бы оно этого захотело. Казалось, по своим масштабам колосс мало, в чем уступил бы взрослеющему мамонту, если бы таковые еще водились на земле.

Медведь, скорее, почуял, чем увидел, что за ним наблюдают. Наверное, больше для острастки, чем ради какой-нибудь иной цели, рявкнув еще разок, другой, он медленно побрел в чащу тайги.

Приход опасного зверя, подтолкнул Настю к тому, чтобы принять решение немедленно оставить сторожку. «Что, если зверь вернется снова?! – думала она. – Такого не то, чтобы из ружья, но даже из трех не свалишь!» И, все же, покинуть сруб в одиночку и оставить раненых, это было похоже на подлость и предательство. Оглядевшись, она только теперь заметила, что ложе отшельника, на котором покоилась Джейн Смит, пустовало. Как это могло произойти? Она вспомнила, что примерно полчаса назад ненадолго отлучалась из сторожки, чтобы набрать сушняка и растопить печь… Не зная, что и думать, вначале она сильно встревожилась за судьбу женщины. Но, подойдя к кровати, и, заметив среди многочисленных звериных шкур какой-то предмет, взяла его в руки. Полумрак, царивший в срубе, скрадывал зрение. Осторожно приоткрыв дверь, и, с опаской оглядевшись по сторонам, она вышла на крыльцо, и зажмурилась от яркого света. Солнечный луч, пробившись сквозь тучу, излучал столь желанное августовское тепло, что на секунду она забыла о той опасности, которая, казалось, подстерегала ее в чаще леса. Ведь гигантский медведь, исчезнувший в ней, хоронясь за деревьями, в любую минуту мог объявиться вновь и… Напасть на нее!.. Настя повертела предметом так и этак, внимательно рассматривая его.

– Вот так, да! – невольно вырвалось у нее.

Примерно такой же, но не столь хорошо сделанный отечественный бронежилет имелся у ее отца. А этот был легкий, как пушинка, и прочный, как сталь, а значит очень надежный. «Стало быть, Джейн Смит вовсе не была ранена! Или, возможно, только слегка!» – осенила Настю догадка. И, хотя это навело ее на глубокие размышления, она не понимала причин для подобной комедии, которую так долго и старательно ломала Джейн Смит. Впрочем, в тот момент это уже не имело никакого значения. Склонившись над Юрским, и, легонько коснувшись его лица ладонью, она с нежностью провела по нему сверху вниз…

20

Когда в верховье Быстрая речка сильно обмельчала и пересохла, Гуру спустился далеко вниз по течению туда, где до сих пор было достаточно воды и много рыбы. Настолько много, что в сравнительно небольших речных заводях она кишела кишмя. Гигантский медведь погружался в реку и вдосталь насыщался рыбой. Так продолжалось до тех пор, пока ему эта пища не приелась вовсе. К тому же прошел такой ливень, что уровень Быстрой речки буквально на глазах заметно вырос, давая простор для маневра мелкой и крупной рыбешке. Снова почувствовав себя в своей стихии, она пошла вверх по течению. Туда, где насыщенная кислородом вода неистово бурлила, вместе с илом поднимая со дня корм.

Порой Гуру слышал отдаленные выстрелы. Но это не внушало ему особенного беспокойства. Он безгранично верил в себя и своим звериным нутром ощущал непреодолимое могущество тайги. Ведь без особой на то надобности нахально вторгаясь в природу, мало кто уходил из ее цепких объятий в живых.

21

Вахитов находился в беспамятстве несколько дней кряду, а когда, наконец, очнулся, то едва сумел подняться на ноги, чтобы отправиться к реке. Шатаясь, точно пьяный, он кое-как проковылял с десяток шагов. После чего рухнул на землю и не поднимался еще день или два кряду. Он не помнил, как добрался до реки. Найдя относительно спокойную заводь, где вода была прозрачней и чище, чем в стремящемся с гор потоке, склонился к ней и стал жадно пить. Наконец, утолив жажду, Вахитов потянулся жадными ладонями к зеркальному отражению заводи, чтобы умыть лицо, и вдруг увидел в ней собственное отражение. Это было зрелище не из приятных. Со дна реки на него смотрел совершенно незнакомый ему человек. Лицо его было сплошь обезображено кровавыми рубцами и шрамами. Некоторые из них казались столь глубоки, что обнажали лобную кость. Когти зверя сорвали кожу с глазного «яблока» и подбородка, едва не лишив Вахитова правого глаза. Вместо человеческого лица с зеркальной речной глади на него смотрело отражение жалкого и отвратительного уродца. Когда Идрис снова поднялся на ноги, то почувствовал, как земля, словно, качнулась у него под ногами и деревья на противоположном берегу Быстрой речки взмахнули ветвями, словно крыльями, и устремились в бездонную высь, охваченную жарким пламенем. Потом пламя погасло, и на его месте возник кадьяк. Злобно ощерившись, он оглушительно ревел, повергая в неописуемый ужас небо и землю… Не помня себя от горя и отчаяния, Вахитов едва не лишился рассудка. Он долго лежал в полузабытьи, истерзанный ноющими ранами, истощенный голодом, сломленный морально и физически.

Примерно через месяц силы Идриса стали постепенно восстанавливаться. Раны заживать. Все это время он питался грибами, ягодами и рыбой. Жил в очень ветхом, наполовину развалившемся срубе, на который набрел совершенно случайно. По-видимому, когда-то он служил надежным пристанищем для лесничих и геологов, изредка посещавших эти глухие края. Но, кинутый на произвол судьбы, сруб пришел в совершеннейшую негодность. Тем не менее, к неописуемой радости Идриса в нем нашлись спички и соль. Они хранились в надежном закутке. Внимательно осмотрев сруб, он без труда обнаружил в нем основательно проржавевший топор. Кроме того, в одном из углов лесной сторожки в беспорядке пребывал полный набор браконьерского добра. Это были капканы, начиная от самого мелкого и заканчивая настоящим колоссом. Предназначенный для крупного животного или хищника он и сам чем-то напоминал раскрытую пасть недюжинного зверя. По неосторожности Вахитов едва не угодил в него ногой. При этом капкан так звучно клацнул, что у Идриса не осталось никаких сомнений по поводу истинного предназначения этого жестокого механизма.

Печь, выложенная из колотых камней и глины, также оказалась в исправности. Отверстие сверху, куда закладывались дрова, закрывал кусок плоского кварца. Края его были относительно ровно обточены, придавая ему округлую форму. Приподняв ее, он увидел кусочки золы!.. Они были очень твердыми. Взяв один из них, почувствовал, как от него исходит едкий и тошнотворный запах. Возможно, где-то неподалеку имелась угольная залежь. К такому, выводу пришел Идрис. Недолго думая, он набрал сухой коры и сучьев и развел огонь в печи…