Текст книги "Русский сценарий для Голливуда. Библиотека приключений. Том 2"

9

Сама того не желая, Настя неотступно думала о Юрском. Думала с той самой минуты, как он бесследно исчез, пустившись вплавь по голубому озеру. Ее нежное и преданное сердечко сжималось от боли, когда она представляла, что Николай утонул или с ним стряслось какое-нибудь несчастье. Ведь прошло много времени, а он никак не давал о себе знать.

– Да, что ж такое с тобой творится? – всерьез беспокоился Андрей Иванович. – На тебе лица нет!

С притворным удивлением Настя вскидывала брови.

– Устала, наверное! Опостылело все!.. Домой хочу!

– И я хочу! Потерпи немного, – как мог, подбадривал ее Барсуков.

– Авось, нелегкая нас и вынесет!

– Пожалуй, что и вынесет! – охотно соглашалась Настя.

Она не решалась на то, чтобы излить Андрею Ивановичу свою душу. Не время было, и – не место. Ведь больше всего на свете он любил ее, свою дочь. И теперь, когда им обоим угрожала смертельная опасность, он дорожил Настей еще больше, чем прежде… По крайней мере, так ему казалось… Его привязанность к ней, выйдя из берегов, и, переступив через разумные границы, превратилась в навязчивую идею, во что бы то ни стало, уберечь от тех неприятностей и бед, что подстерегали ее, равно, как и всех остальных геологов, на каждом шагу вдали от большой земли… От повседневной суеты родного города, окунаясь в которую, люди плыли по течению, полагая, что именно в этом заключается их истинное предназначение, которое определяет семантика короткого и так часто произносимого ими слова из шести букв… Слова «судьба»! Именно та судьба, что, как они надеялись и будут надеяться всегда, способна сделать их счастливыми!.. Увы!.. Как выяснил для себя Андрей Иванович, едва остаются за пределами досягаемости городские улицы и кварталы, рокот несущихся по проспектам автомобилей и стук трамвайных колес, исчезает и вера, наполненная постоянной заботой о хлебе насущном, в благополучную судьбу!.. И на смену ей приходит страх! Страх потерять то единственное, ради чего человек живет, мирясь с неустроенностью домашнего быта, неприятностями на службе и правовой вседозволенностью властных чиновников… Бандитизмом, предательством и откровенным жлобством, что зачастую окружает его… Барсуков с ужасом думал о том, что однажды этот страх мог оказаться сильнее него… Во всяком случае, такое вполне могло произойти, если бы он остался с ним один на один!.. И тогда, махнув рукой на все, и, схватив дочь за руку, ему бы пришлось обратиться в позорное бегство из тайги… Такая перспектива не устраивала бывшего опера. К тому же, как известно, общие невзгоды делают близких людей еще ближе, а, значит, сильнее, объединяя для того, чтобы преодолеть их!.. И тогда тем, кто принес им несчастье, они желают только одного – погибели.

В свою очередь, понимая, что Барсуков – не господь Бог, и по взмаху волшебной палочки не исполнит ее главное жаление, Настя решила, что безропотно примет ту долю, какую уготовил ей безжалостный рок. И, если он навсегда разлучит ее с Николаем, то пусть так и будет!.. Так или иначе, она с лихвой отплатит тем, кто разрушил ее счастье. «Ковалев – вот, кто причина всех ее бед!» – думала Настя, укрывшись в густом сосняке возле Отвесной скалы. Какую же радость девушка испытала, когда вдруг увидела Николая живым и невредимым! Да, это был именно он!.. Его окружали люди, одетые в военную форму. Среди них выделялся человек по виду очень решительный и властный. Рослый и подтянутый, он говорил басом и командовал всеми так, как будто те являлись его подчиненными. Они обращались к нему не иначе, как «товарищ генерал».

Настя едва удержалась от того, чтобы не выдать своего волнения. Она была так близко от Николая, всего в нескольких десятков шагов, и он даже не подозревал об этом. Наверное, Юрский тоже неустанно думал о ней и жаждал с ней встречи. «Почему люди так немилосердны?! – спрашивала себя Настя. – Отчего, если двое из них хотят быть вместе, всегда находится третий, кто мешает им соединиться?» Она вдруг вспомнила пустующую институтскую аудиторию и Юрского, одиноко сидящего за письменным столом. А – потом, как на глазах у преподавателей и студентов он нес ее на руках, когда она нечаянно подвернула ногу, и ее шелковистые волосы касались его лица и плеч. Нет, они обязательно должны быть снова вместе! Ей это было так необходимо: ощутить его близость. Услышать голос. Заглянуть в манящие, словно пронизанная лучами восходящего солнца рассветная даль, глаза…

Но воспоминания о прошлом оборвались также внезапно, как и начались… Настя увидела, как вместе с людьми в военной форме и гражданскими Юрский скрылся в тоннеле, ведущем в Зеленую долину. Потом шел ливень, сверкала молния и гром рвал небо на части, когда Настя и ее спутники извилистыми тропами спешили в лесную сторожку…

…Когда ливень кончился, и отшельник исчез за дверью сруба, Настя осторожно, стараясь остаться незамеченной, последовала за ним. Что-то подсказывало ей, чтобы она поступила именно так, а не иначе. Кто знает, что было на уме у этого уродца? Но, опрометчиво покинув сторожку, девушка вскоре едва, не пожалела об этом, поскольку стезя, которую выбрал уродец, идя через тайгу, была совсем не из легких. К тому же, у Насти создалось впечатление, что отшельник вел себя, по меньшей мере, странно. Он двигался, не разбирая пути. Если ему попадался холм, поросший кустарником, он взбирался на него. Если встречался глубокий овраг, быстро спускался на самое дно, рискуя собственной головой. Лесного жителя не останавливало ни болото, ни травостой вперемежку с крапивой и высотой почти в человеческий рост. Он словно дикий таежный зверь легко и стремительно с успехом штурмовал всякое препятствие, словно проходя сквозь него. Делал он это нарочно, возможно, чувствуя, что за ним следят; или с определенным расчетом, помогавшим ему выжить посреди дикой природы, этого Настя не могла знать. Следуя за ним буквально по пятам, она лишь в точности повторяла все его выверты и рывки. Девушка прилагала немалые усилия, стараясь не потерять отшельника из виду. Точно тень, он то исчезал за стволами сосен и елей, то неожиданно появлялся вновь. То, растворяясь в полумраке тайги, пропадал как будто бы навсегда.

После нескольких часов пути Настя так выбилась из сил, что начала заметно отставать от двигавшегося впереди нее уродца. Где-то вдалеке в последний раз метнулась под сень деревьев и пропала в их густой тени скачущая, словно заяц в кустах, фигурка маленького человечка. «Это – конец!» – с отчаянием подумала Настя. Она какое-то время старательно держала то же направление, что и отшельник. Но очень скоро поняла, что заблудилась. Остановившись, она огляделась. Повсюду ее окружал дремучий лес, где не было ни единой человеческой души. Насте стало страшно. А, когда, вспорхнув с ветви почти над самой ее головой, громко ухнул филин, она едва не закричала от ужаса. Ища спасительный выход из тупика, в который ее завела собственная самонадеянность, Настя внимательно вгляделась в лесной полумрак. На свое счастье шагах в трех от себя она вдруг обнаружила надломленную ветку дикого кустарника. Не сделав нескольких шагов, увидела еще одну точно такую же ветвь. Так продолжалась до тех пор, пока за деревьями не показался просвет.

Настя решила, что немного передохнет и тотчас направится дальше по следу уродца. Но едва она подумала об этом, как где-то рядом неожиданно прогремел оглушительный выстрел!

Неосторожно выйдя из сосняка на просеку, полого спускавшуюся к водоему, посреди которого возвышался холм, Настя увидела Ковалева. Он стоял к ней спиной и держал в руках пистолет, целясь в распластавшегося на земле уродца. Но, приглядевшись повнимательней, Настя заметила, что это – не совсем так. Рядом с отшельником, а, точнее, чуть правее него лежало чье-то неподвижное тело, которое он, как мог, старался прикрыть собой.

10

– Ну, ты и…

И отчаянное ругательство сорвалось с губ Эрнеста.

– Чуть… не напугала до смерти! Странно, что я до сих пор не нажал на курок!..

– Ничего странного! Просто удача – не на твоей стороне!

– А – на чьей же?! На его?!

– И Ковалев злорадно кивнул на Юрского.

– Недолго ему осталось!

Но Настя, которая была уже подле Николая, никак не прореагировала на слова Эрнеста.

– Ладно, после покалякаем!

Она склонилась над Юрским, чтобы вместе с отшельником, как следует, осмотреть его раны.

– Прочь от него!.. Прочь!.. Я тут решаю, кому жить, а кому издохнуть, как собаке!

Ковалев грубо схватил ее за руку. В другой, он по-прежнему крепко сжимал рукоять пистолета. Они какое-то время испепеляли друг друга взорами, как два человека, вражда которых не знает границ. И Эрнест проиграл в который раз. Эта хрупкая кареглазая девушка имела над ним какую-то особенную власть. Ковалев почему-то вспомнил свой давнишний спор с одноклассниками о том, что рано или поздно, но Барсукова будет принадлежать ему. Стоит ему лишь этого захотеть! Вспомнил, как она неторопливо шла по дорожке из красного гравия через осенний школьный сад. Как он настиг ее и, как бесцеремонно и властно, словно она была какой-то вещью, заявил на нее свои права. Как в ответ в глазах ее сверкнула и погасла насмешливая искорка. Вот и сейчас она вела себя так, точно Эрнест всегда был для нее совершенно пустым местом. Оставался таковым и теперь. И даже, более того, он казался ей тем, кто недостоин находиться с ней рядом.

Наконец, Юрского удалось поднять на ноги. Крепко держа раненого под руки отшельник и девушка направились дорогой, обратной той, которая привела их на пологий спуск, к холму, залитому водой.

– Толко не аглядывайся! – предупредил уродец Настю, словно боялся, что если она обернется, произойдет непоправимое.

Отшельник был уверен, что в этом случае вооруженный бандит выстрелит. Сначала один, затем другой, третий раз, пока не разрядит в них всю обойму. А в спину не посмеет. Он, хоть и – гад, но понимает, что они на верную тропу его выведут. Одному-то в тайге ни за грош пропасть, раз плюнуть! Тем не менее, когда вместо выстрелов послышался какой-то странный и глухой звук, словно от удара какого-то стороннего предмета о землю, Настя и отшельник невольно остановились.

– И из-за этого подонка я едва не лишился единственной дочери!

По-прежнему, держа в руках что-то наподобие довольно увесистой сосновой жерди, которую, вероятно, прихватил где-нибудь по дороге и, обломив ветви, использовал для удобства передвижения, как еще одну точку опоры, Барсуков с нескрываемым отвращением указал на распростертого у его ног Эрнеста. При этом он с угрозой вновь, было, замахнулся внушительным древком, которое в любой момент могло опуститься на хребет поверженного врага во второй раз…

– Отец, я умоляю тебя!

Настя на какое-то время оставив Николая на попечительство уродца, опрометью кинулась на шею родителю. Она с такой силой и любовью сжала его в своих объятьях, словно не было иного способа выразить свое отношение к нему иначе. Ведь в трудную минуту Андрей Иванович вновь оказался рядом с ней.

– Ну, хорош уже! Будет! Приспичило тебе, ей богу!

Раньше Барсуков никогда не замечал в Насте столько трогательной нежности и теплоты. Наконец, высвободив Барсукова из царственного плена своих объятий, она со слезами на глазах посмотрела на него. Тот не выдержал ее взгляда и отвернулся.

– А он, все равно бы, не выстрелил!

И, часто захлопав ресница, чтобы осушить соленую влагу, Настя как-то нервно рассмеялась

– Зря ты так думаешь! – недовольно пробурчал Андрей Иванович себе под нос и шумно засопел.

Выходило, напрасно он так опасался за жизнь дочери, и отмахал не меньше десятка верст по тайге, следуя за ней, как тень? Как оказалось, игра-то и свеч не стоила! Глухая обида и ревность снова кольнули его прямо в сердце. Андрей Иванович наблюдал, как заботливо Настя ухаживала за Юрским. Как, отойдя в сторонку, и, оторвав лоскут от своего нательного белья, меняла на раненом окровавленные повязки.

11

Стрекоча, вертолет кружил в воздухе, а, насколько хватало глаз, под ним раскинулся безграничный океан тайги.

– Подлетаем! – перекрикивая шум двигателя, сообщил пилот своим пассажирам. – Вон – вышки вдалеке, видите?

Чарльз и Кэролайн согласно закивали воздушному штурману в ответ.

– Еще – минута, две и мы будем на месте!

Уже около часа они были в пути. Но, к удивлению Кэролайн, это время для нее пролетело совершенно незаметно. Вертушка летела над тайгой так низко, что порой, казалось, высоченные кедры своими пикообразными макушками скребли о днище воздушной машины. Кэролайн с интересом наблюдала, как, заслышав рев мотора, белки стремительно спускались по ветвям вниз. Как, выпорхнув из самой гущи хвои, стайки птиц испуганно устремлялись прочь от движущейся на них стальной махины.

Сделав круг над зоной, вертолет замер в воздухе. Внизу, под ним располагалась довольно обширная площадка, по-видимому, служившая для построения заключенных и других целей, связанных с жизнью и бытом в лагере. Оставалось лишь благополучно приземлиться на нее. Но, несколько озадачив тем самым Кэролайн и Чарльза, пилот почему-то не сделал этого. Вертолет вновь набрал высоту, совершая очередной вираж. Они заметили, как в ответ люди, одетые в военную форму, задрали головы кверху, засуетились, что-то крича, замахали руками, изображая жесты, которые настойчиво указывали на площадку для приземления. Вероятно, командиры и охранники лагеря не до конца понимали, в чем заключался смысл подобного маневра.

– Какие-та проблемм, шев?! – забеспокоился Чарльз, щедро добавляя в корявую русскую речь английский лексикон. – Мы, случаем, не ошибся адрес?!

Прекрасно уяснив суть его вопроса, в ответ пилот длинно и разухабисто выругался.

– Да, нет, все – нормально! Только на вышках – ни одного караульного!

– Та ак, наверна… Как эта – у вас?!.. Развод?!

– Как знать! Как знать… – неуверенно возразил пилот. – Сколько летаю, сроду такого не было, чтобы постовые не стерегли зону, как зеницу ока!

Вертушка снова замерла на месте и медленно, словно с неохотой, пошла вниз.

– Из кабины не выходите! Я мотор глушить не стану, если – что, рванем вверх и сразу уходим!

Чарльз согласно кивнул и тут же сообщил Кэролайн то, о чем предупредил его бывалый пилот.

Но, едва шасси воздушной машины коснулись земли, летчик отчетливо понял, что совершил непоправимую ошибку. «Хорошо, если удастся ее исправить! – предчувствуя недоброе, подумал он. – А, если нет?..» Вместо интенданта лагеря Прохорова к вертолету спешил незнакомый Угрюмову прежде человек в погонах капитана. Он приветливо улыбался, и в его улыбке явственно угадывалась неестественность и фальшь.

– Глуши мотор! – закричал военный, что было силы, вцепившись пальцами в козырек, чтобы порывы воздушных волн не сорвали с его головы фуражку.

Пилот открыл дверку и вышел из кабины вертолета.

– Глуши мотор! – настойчиво повторил капитан и протянул Угрюмову для пожатия заскорузлую ладонь.

– Не могу! – ответил пилот. – Барахлит что-то! Боюсь, потом не заведусь.

В глазах военного вспыхнул и тут же погас недоверчивый огонек.

– Ладно, давай свою накладную! Подпишу!

Выхватив из рук доставщика продовольствия трепетавшую на ветру бумагу, он направился к людям, одетым в форму охранников и вооруженных автоматами младших офицеров и что-то им сказал. «Нечисто – тут!» – решил про себя Угрюмов. Никогда Прохоров не подписывал накладной до разгрузки товара. Самолично пересчитывал его и только тогда заверял документ своей личной подписью и печатью. Солдат присылал без оружия. Как правило, в большинстве своем, все они были совсем молоденькие с пухом на щеках вместо бороды. А тем, что находились теперь подле вертолета, пилот смело дал бы кому за тридцать, а кому и того больше. Матерясь, как сапожники, они разгружали крупы, муку, сахар, соль, сигареты и спички.

– А, где – Прохоров-то? – перекрикивая рев двигателя, как бы, между прочим, поинтересовался пилот, когда капитан вновь подошел к нему с накладной, заверенной соответствующей подписью и печатью.

– Какой еще – Прохоров?

Но, вовремя сообразив, что попал впросак, тут же поправился.

– Да, приболел он, Прохоров-то! В лазарете лежит. Поправляется!.. Может, что передать?

– Не надо! Это я – так, к слову! А, что – с ним?

– Да, бог его знает! Простыл, что ли… Или просто – недомогание!..

Это было натуральным враньем. Прохоров всегда славился отменным здоровьем. Зимой обливался холодной водой. Занимался гирями. Пилот знал об этом не понаслышке, поскольку интендант являлся его деловым партнером. С каждого привоза они втихаря оставляли часть оприходованного товара на вертолете и отсылали обратно на материк затем, чтобы потом выручить за него деньги. По роду службы интендант частенько бывал на большой земле. Там-то он и получал от Угрюмова свою половину левого дохода. Распивая бутылочку, в честь доведенной до благополучного и логического конца сделки, Угрюмов и Прохоров, не торопясь, беседовали на разные темы. Через неделю, а, когда и – полторы, интендант возвращался восвояси тем же самым способом, каким прибыл на материк. То есть, вместе с новой партией товара, по воздуху.

Покуда продукты выгружались из вертушки, капитан отлучился куда-то. Наверное, он решил, что Угрюмов неспроста расспрашивал о Прохорове, и, видимо, заподозрил неладное. А, раз – так, смекнул пилот, замещавший, якобы, больного интенданта офицер, решив, на всякий случай, подстраховаться, поспешил к своим, чтобы поделиться с ними собственными соображениями. Заодно те, чьей поддержкой он собирался заручиться, дали бы ему наводку по поводу дальнейшей судьбы Угрюмова и его пассажиров. Это был критический момент. И каждая минута промедления обошлась бы очень дорого тем, кто, учитывая непредвиденные обстоятельства, в буквальном смысле слова, спустился с небес на землю. Взвесив все «за» и «против», пилот уверенно подошел к кабине и взобрался в нее, как будто бы, затем, чтобы проверить показания приборов. Выждав, когда охранники изрядно намаялись и на безопасное расстояние отошли от вертушки, чтобы спокойно перекурить, Угрюмов плавно поднял машину в воздух. В окно он увидел, как из командирского барака, словно ошпаренный выскочил капитан. Указывая на вертолет, он что-то закричал вооруженным охранникам. Но те замешкались и взяли автоматы на изготовку лишь тогда, когда воздушная машина метров на пятьдесят уже оторвалась от земли. Вдогонку ей послышались выстрелы. Пули, засвистев рядом с кабиной пилота, срикошетили по металлическому корпусу. То, яростно жужжа, то, со свистом разрывая воздух, они сыпались снизу вверх, точно свинцовый град, до тех самых пор, пока вертушка, словно вчерашний сон, не исчезла из поля зрения автоматчиков за кронами хвойных деревьев.

– Вот из была? – недоумевал Чарльз, мешая русские слова с английскими. – Тел ми, плиз, какой хрен – в нас?.. Вот из, па-вашему?

Но Угрюмов упорно молчал, поскольку от пережитого волнения руки его тряслись, а зубы так стучали, что он едва справлялся с управлением вертолета.

– В чем – дело? Почему мы – снова в воздухе? – вспылила Кэролайн.

Оттого, что несколько минут назад она очутилась на волосок от гибели с ней, по-видимому, случилась легкая истерика.

– Отвечай или я тебя тотчас уволю с работы!

И она одарила сыщика таким взглядом, от которого тому стало не по себе.

– Да, еще скажите, что из вертолета меня высадите! – не на шутку расстроился Чарльз. – Вы, хоть, понимаете, что из-за вашей затеи мы едва не сгорели заживо в этой летающей жестянке?!

– Да, как ты смеешь, проклятый коп, так со мной разговаривать?! Со мной, Кэролайн Фармер?! Я непременно все расскажу Джейн, и тогда, уж, точно, она и цента тебе не заплатит!

– Мертвому мне деньги не нужны! – как мог, отбивался Чарльз от нападок своенравной девицы.

– Считай, что твоя карьера на этом закончена! Когда мы снова окажемся в штатах, я позабочусь о том, чтобы тебя немедленно вышвырнули из сыскного агентства, как паршивую овцу!

Неизвестно, сколько бы они еще спорили, если бы Угрюмов вдруг не обнаружил, что топливо в бензобаке вертушки с невероятной быстротой убывает.

– Эй, вы – там, на шхуне! Заткнитесь оба! – в чрезвычайном раздражении предупредил он чересчур ретивых пассажиров.

По воле случая, очутившись на борту его «стрекозы», в самый неподходящий для этого момент они вели себя отвратительнейшим образом. И, зачем он только с ними связался? Дело, конечно же, было не в одних только деньгах. Угрюмов являлся классным пилотом. Никто и никогда не говорил ему об этом, хотя пилотировал он со многими клиентами. Впервые в своей жизни, заимев весьма эффектную молодую пару, чистой воды иностранных туристов, которые даже не умели, как следует, изъясняться по-русски, он был не прочь произвести на них благоприятное впечатление. Мол, какие бы вы, америкашки, ни были крутые, но и мы тут тоже не зря свой хавчик, в аккурат, по шву половиним, чтоб на весь день растянув, лишний грош сэкономить!.. Но получилось все наоборот.

Снизив высоту до предела, вертушка на бреющем полете буквально расчесывала зеленые лохмы тайги своим шасси. Но как назло, на ее пути до сих пор не попалось ни одной удобной для мягкого приземления площадки. Поэтому, хотя это было и рискованно, Угрюмову снова пришлось подняться метров на полста кверху.

– Смотри-ка, озеро! – воскликнула Кэролайн.

И хотя в тот момент это ровным счетом ничего не значило ни для нее самой, ни для Чарльза и, тем более, человека, пилотировавшего вертушку, все повернули головы в том направлении, на которое она указывала. С высоты полета то, что Кэролайн назвала озером, на самом деле представляло собой небольшую лужицу размером несколько больше чайного блюдца. Оно располагалось прямо посредине горного массива. Окружавшие его скалы падали отвесно. Сплошь покрытые слюдой, они, точно зеркала, отражали солнечные лучи. Подобно сверхмощным прожекторам эти зеркала, сотворенные руками природы, словно нарочно, или по какому-то, понятному им одним, злому умыслу направляли снопы света прямо на вертолет.

– Вот оказия, какая! – досадовал Угрюмов. – Ни шиша ведь не видно!

– Веа из филд! Да, вон жа, вон, щет ми, полянка!

Чарльз настойчиво тыкал пальцем в лобовое стекло вертушки, указывая на небольшой участок земли, свободный от леса.

Наконец, вертолет замер на месте и плавно пошел вниз.