Текст книги "Русский сценарий для Голливуда. Библиотека приключений. Том 2"

Даже при поверхностном взгляде было очевидно, что Данил значительно уступал Коте по всем параметрам, и, особенно, в росте.

– Да он в бараний рог его согнет!

– Башку открутит!

– Так отделает!

Дубасовские гориллы словно заранее предвкушали удовольствие от предстоящего мордобоя и почти уже воочию видели, как Котя пересчитывает ребра худосочному Данилу…

Бывший спецназовец театрально скинул с себя камуфляжную куртку, оставшись в одной тельняшке, и вопросительно посмотрел на Дубасова. Тот ответил едва приметным кивком в знак согласия. Вслед за этим одним прыжком преодолев расстояние, которое его отделяло от бородатого уголовника, Котя взмахнул рукой и нанес такой сокрушительный удар по Данилиной челюсти, что тот, даже не охнув, рухнул на землю, как подкошенный. Рукопашный боец уселся на него верхом и ударил снова. Затем еще и еще. Он бил, и бил Данила до тех пор, пока его лицо не превратилось в кровавое месиво. Гориллы одобрительно гудели, наблюдая это жестокое избиение. Котя одерживал убедительную победу над беглым каторжанином. Наконец, изрядно вымотавшись, храбрый нокаутер, оставил Данила в покое и поднялся на ноги. На фоне его черных яловых сапог, окровавленная физиономия Кострова походила на тушку таежного зверька, которого недавно освежевали, чтобы завладеть драгоценной шкуркой. Поэтому отбросили прочь за непригодностью.

Горделиво возвышаясь над поверженным врагом, с которым расправился без особенного труда, и который теперь неподвижно лежал на земле, Котя медлил отойти от него. Он словно наслаждался собственными лаврами, заслуженными в честной схватке, которую, всем кто являлись ее свидетелями, трудно было таковой назвать. Прошла секунда, другая, а может больше, но этого вполне хватило для того, чтобы Данил пришел в себя. Он открыл глаза и увидел в шаге от себя Котин яловый сапог. Дальше все происходило настолько стремительно, что, вряд ли, это поддается описанию. Внезапно вцепившись обеими руками в ногу своего злейшего врага, Данил больше не отпускал ее. Бывший спецназовец, тщетно пытаясь вырвать из лап уголовника свою конечность, и, несколько раз подпрыгнув на месте на другой ноге, опрокинулся навзничь. Капелька крови с Данилиного носа капнула прямо на носок котиного сапога.

Котя, не ожидавший, казалось бы, от начисто сломленного им противника такого натиска, завопил вдруг так громко, что верхушки сосен, обступавших поляну у Отвесной скалы, качнулись, словно от сильного порыва ветра. Птицы, из самой гущи зеленых ветвей, испуганно вспорхнули в небо. Точно раненый зверь, Котя рванулся изо всех сил, вновь пытаясь высвободиться из клешней Данила. Но тот еще сильнее стиснул зубы, и рот его обагрился кровью. Котя попытался встать на ноги, но это ему не удалось. Лежа на земле, он хрипел и извивался, словно червь. Это было жуткое зрелище. Гориллы хотя и с некоторым запозданием кинулись, было, на выручку своему товарищу, но в это время Котя почувствовал, что неожиданно обрел желанную свободу. Самый носок его сапога, из которого теперь вместо пальцев торчало что-то обильно кровоточащее и уродливое, словно побывал в мясорубке. Данил медленно поднялся на ноги. Челюсти его, по-прежнему, судорожно сжимали яловую ткань с начинкой из плоти и крови. Произошедшее настолько поразило всех, что на какое-то время гориллы застыли в полной растерянности, не в силах, хоть как-то, отреагировать на то, что уже случилось и чего не исправить.

– Ах ты, сукин сын! Змей подколодный! – в крайнем смятении и досаде воскликнул, наконец, генерал.

Но, чем более досадовал Дубасов, тем увереннее ощущали себя Семен, Курносый и мужики. Данил своей неустрашимостью и жестокостью произвел на всех должное впечатление и вселил в братков надежду на то, что накрайняк всегда оставался шанс, чтобы не извалять в грязи свое воровское звание. Хотя и это всякому из них могло стоить жизни.

Генерал не родился политиком. Несмотря на незаурядный ум и железную волю, горячность и безрассудство зачастую брали над ним верх. И тогда из храброго и талантливого командира он превращался в монстра, не щадящего ни себя, ни других. Освободив заключенных от оков, Дубасов прекрасно понимал, во что это грозило вылиться. Уголовники в любой момент могли предать его, конечно же, не испытав при этом ни капли раскаяния. Ох, уж эти воры, насильники, убийцы и прочие мазурики! Чего только стоил, хотя бы, один из них, тот, что не за здорово живешь, оттяпал Котины пальцы! А, ведь Котя являлся правой рукой генерала, его надеждой и опорой! Покалечив старлея, Данил перестарался. Он собственноручно подписал смертный приговор не только себе, но и остальным заключенным. Дубасов воочию видел, как в минуты, когда у них на глазах старлей Котин нещадно мордовал заключенного и того, что произошло потом, в них загорался, то ослабевая, то усиливаясь, недобрый огонек, который не сулил ему ничего хорошего. Нет, просто так он этого не оставит! В бешенстве генерал выхватил из кобуры пистолет и нацелил его на Данилу и уголовников, стоявших чуть позади него. Их угрюмые лица выражали недоверие и страх. Гориллы тотчас последовали примеру своего скорого на расправу командира. В наступившей тишине отчетливо слышалось, как, лежа на траве, стонет и охает Котя.

– Господи благослови! – запричитал полковник Сахар в крайнем испуге. – Господин генерал! Ребятушки! А кто ж э… понесет э… золото, если вы их всех э… того? А?

Стоя по левую руку от Дубасова, тюремщик произнес это негромко, но в наступившей тишине все отчетливо услышали то, что он сказал.

– Всех – в расход! Всех – до одного! – глухо прорычал Дубасов.

Но вместо того, чтобы открыть пальбу, он вдруг повел себя совершенно иначе. В ярости, сунув пистолет в кобуру, генерал в бешенстве затопал ногами, словно каблуками хотел втоптать в землю, вогнав вглубь матушки на полметра, не меньше, ползущего по ней муравья… Но, видимо, осознав, что подобное ему, вряд ли, удастся, вскоре прекратил свою нелепую затею…

– Отставить! – наконец, пророкотал над тайгой его зычный бас.

Заметно помрачнев, через минуту, другую, Лев Александрович, как будто бы, немного успокоился. Затем вдруг, медленно и отчетливо, словно пытаясь донести до своих подчиненных смысл каждого сказанного им слова, произнес:

– Этак, мы, в натуре, не только зэков, но и друг дружку перестреляем!..

Телохранители Дубасова неохотно последовали его примеру. Впрочем, их лица еще долго выражали недоумение. Уж, не спятил ли генерал?! Возможно, расстреляв взвод солдат, он пресытился кровью?! Или же Дубасов больше не находил удовлетворения в том, чтобы, понапрасну, палить в безоружных людей и желал драться с достойным противником на равных?.. Но пока что, все ж таки, не определился, кто – его первейший враг? Может быть, Артемьев? Или Лешка Поляк?

Вероятно, рассуждая так, телохранители генерала были недалеки от истины. Слушая Котины стенания, доносившиеся из его палатки, Дубасов неожиданно вспомнил кадры бегства Артемьева, которые просматривал, глядя в глазок Котиной кинокамеры. Помимо самих беглецов на пленке мелькнул чей-то знакомый силуэт. Видимо, дождь помешал отчетливее запечатлеть того, кто, скорее всего, помог геологам выбраться из речного потока! Иначе бы он не попал в поле зрения объектива. «Кто бы это мог быть?» – тщетно тер виски генерал, искоса поглядывая на Красногубова.

Теперь, когда от несметных богатств Дубасова отделяли лишь горные отроги Отвесной скалы, он вдруг подумал о том, что уже не мог, как это было прежде, хоть сколько-нибудь положиться не то, чтобы на каких-то там уголовников, но даже на собственных горилл. Бог весть, что у них было на уме?! Едва золото становится доступным для людей, полагал генерал, оно лишает рассудка всякого, уж, не говоря о таких отчаянных головорезах, каковыми слыли его телохранители. Ведь Дубасов не раз бывал с ними в деле и знал, на что они являлись способны. «Моя школа!» – думал он, то ли гордясь тем, что так славно вымуштровал подопечных, то ли по известным причинам уже сожалея об этом. Из всего, как казалось генералу, его ненадежного окружения оставался лишь Поляков, который ел, спал и ходил по нужде в наручниках и потому, как будто бы, не внушал серьезного опасения. Северков, геолог по фамилии Красногубов, студент Самохвалов и молокосос Джек Скотт, по мнению Дубасова, также не представляли для него особенной угрозы. По крайней мере, именно такого мнения он придерживался до определенного момента.

Заметив на себе взгляд генерала, Красногубов не спеша, вразвалочку направился к нему. «Где наша не пропадала!» – решил он. Но секьюрити тотчас преградили ему путь.

– Ты хочешь мне что-то сказать, солдат? – с деланным безразличием спросил Дубасов.

Гигант согласно кивнул.

– Я слушаю тебя, солдат!

– Я, кажется, знаю, где Артемьев ….

– Я так и думал! – с энтузиазмом рыкнул генерал, не спуская глаз с исполина.

– Точнее, я предполагаю, где он может быть!

– Ах, предполагаешь?!

– …И надеюсь, что мои предположения верны! – согласно кивнул Красногубов.

– А ты, случаем, не ошибаешься в своих, этих самых… домыслах, солдат?! – с угрозой спросил генерал.

– Не думаю! – не моргнув глазом, ответил геолог. – Как говорят, рыбак рыбака чует издалека!

– Тогда ты приведешь его ко мне! Этого самого рыбака!.. Вместе с удочкой, наживкой и уловом сюда доставишь!..

И, изобразив на лице страдальческую мину, словно его мучила зубная боль, генерал добавил:

– Ты приведешь ко мне их всех!

Никто, включая даже самого Дубасова, не знал, кого именно он имел в виду под словом «всех».

Миша Самохвалов подумал о том, что для него это шанс заслужить одобрение, а, возможно, и благодарность генерала…

В это время из палатки, куда перенесли изувеченного Котю, послышались отчаянные ругательства.

– Где – фаланги моих пальцев?! Принесите их мне сюда немедленно!

Гориллы кинулись к тому месту, где еще недавно происходила борьба между Данилом и Котей, и вскоре отыскали в траве, словно ножом срезанные, окровавленные обрубки. Котов, обезболив ногу, приготовил хирургические инструменты, чтобы водрузить пальцы на прежнее место при помощи ниток, иголки и других нехитрых приспособлений.

7

Был уже вечер, когда, покинув сруб, отшельник торопливо направился куда-то. Он шел извилистой таежной тропкой, приметной лишь для его изощренного глаза, не оглядываясь, и, не уставая. Шел час, а, может быть, два. Двигался не так, как люди, а скорее, как звери, то, замедляя шаг, то, ускоряя его. Форсируя заполненные водой овраги и мелкие болотца, он то изо всех сил, точно веслами, работал руками, то прыгал с кочки на кочку. Преодолевая непролазные заросли кустарника ловко уклонялся от норовивших хлестнуть его по физиономии задиристых ветвей… Возвышенности плавно переходили в низменности. Порой круто обрывались. Так продолжалось до тех пор, пока не начался большой пологий спуск, ведущий к холму, окруженному внушительным водоемом. Неподалеку от него отшельник остановился, словно, наконец, нашел там именно то, что искал.

Это был клочок земли с примятой и обагренной кровью травой, усеянный трупами.

– От так, да а а!.. От так, да а а!.. – осматривая жмуриков, то и дело, восклицал уродец.

Двое из них, одетых в солдатскую униформу, покоились на земле. Третий, опираясь на колено, всей тяжестью тела навалился на приклад Калаша, ствол которого, упираясь в мягкий грунт, слегка взрыхлил под собой землю. Солдат чем-то напоминал застывшую скульптуру. Шагах в десяти от него распростерлись на траве неподвижные тела людей, одетых в гражданское. В двух из них отшельник тотчас признал все тех же случайных знакомых, несколько дней назад за щедрую плату нанявших его к себе проводником. Третьего он видел, всего лишь, однажды и то – мельком. На окровавленной одежде у этих несчастных отчетливо виднелись рваные следы от пуль. Уродец невольно вздрогнул, когда рядом с ним кто-то застонал. Это был человек с перебинтованными кистями рук, лежавший несколько поодаль от остальных. Сквозь бинты отчетливо проступала кровь. Отшельник склонился над ним.

– Живый – ты?

Но ответа не последовало. Он еще раз осмотрел поляну и, убедившись, что в живых более никого не осталось, приподнял раненого с земли. С трудом взвалив его на себя, слегка пошатываясь, медленно направился в обратный путь. Но не прошел он и десяти шагов, как услышал позади звук, который насторожил его. Отшельник нерешительно остановился. Сгибаясь под тяжестью своей ноши, неловко оглянулся назад. В лицо ему что-то пыхнуло огнем. Пуля просвистела прямо над его головой. Прошла секунда или две, прежде, чем уродец сообразил, в чем дело… Не дожидаясь второго выстрела, он повалился в траву, накрыв своим телом раненого. Когда отшельник поднял голову, то увидел то, чего никак не мог предугадать заранее. Один из чудесно воскресших трупов, слегка пошатываясь при ходьбе, прямиком направлялся к нему.

– От меня далеко не уйдешь, кретин! Думал, что я – того?! На дерьмо изошел? Ха-ха! Дудки!

Один из тех троих, что были одеты в гражданкое, и, кого, всех без исключения, он сперва принял за мертвяков, теперь медленно приближался к нему, нацелив на него оружие. Наконец, остановившись в шаге от отшельника и того, кто неподвижно лежал подле него на земле, он готов был уже спустить курок…

– Я гляжу, ты совсем себя не ценишь, раз с дерьмом сравниваешь!

Этот голос, прозвучавший за спиной Эрнеста, он не спутал бы ни с каким другим.

– Барсукова?!

8

Таежник, еще недавно выдававший себя за ученого Елкина Ивана Андреевича, а теперь – человек без имени, сидел на полу возле кровати, на которой лежала Джейн Смит. «Без имени» потому, что в тайге, имя, вряд ли, что добавило бы к его настоящему и, тем более, пролило свет на прошлое. Он с горечью смотрел на безжизненное, словно вылепленное из воска женское лицо, на бескровные губы, и по его щекам катились беззвучные слезы. Неподалеку от него, прислонившись к стене лесной хижины, располагался Артемьев.

– Наверное, эта женщина – вам очень близка, коль вы так по ней убиваетесь?

В голосе ученого послышалось искреннее сочувствие к чужому горю.

– А тебе то, что – за дело?! – огрызнулся его собеседник и сердито утер влажное от слез лицо рукавом куртки.

– Да, так.!..Вижу, как вы, почем зря, себя изводите!.. Жаль мне вас стало!..

– Ты бы лучше о своей шкуре пекся, недоносок!

– Напрасно, вы – так! Кем бы ни была эта женщина, но, видит бог, ее судьба мне столь же небезразлична, как и – вам!

В ответ человек с ружьем с негодованием посмотрел на ученого.

– Ты что издеваешься надо мной, сопляк?!

– И не думаю!..

– Тогда, какого хрена ты из себя Блаженного Артемона66
  Блаженный Артемон был родом из Писидийского1 города Селевкии. Хорошо и богоугодно управлял врученной ему паствой, был для всех пристанищем спасения, для вдов, сирот и нищих был выдающимся попечителем, чудотворным целителем и души и тела, и, проведя всю свою жизнь благочестиво и богоугодно, скончался в глубокой старости.


[Закрыть] строишь?

Артемьев говорил искренне. Как ни силился, он не понимал причины ненависти, которую так явственно источал тот, к кому он выказывал расположение. Ведь они едва знали друг друга. Решив, что момент был подходящий для того, чтобы, все-таки, сей раз окончательно выяснить отношения со странным и несговорчивым типом, Артемьев решил раскрыть карты.

– А хотите послушать мой рассказ?

Но в ответ человек с ружьем даже не посмотрел в его сторону.

– Тогда слушайте! Как-то роясь в архивах геологического института, на кафедре которой я работаю преподавателем, я случайно наткнулся на документацию поисковой группы старателей, проводившей разведку золотого месторождения в тайге. Ее участники утверждали, что драгоценной россыпи и самородков там, хоть лопатой греби!.. Но вместо точных координат месторождения в отчетах указывалось лишь его приблизительное местонахождение… Помнится, как ознакомившись с теми деловыми бумаги, которые произвели на меня неизгладимое впечатление, я, словно навсегда, потерял душевный покой… Но, лишившись его однажды, я вдруг понял, что взамен приобрел нечто иное… А, именно, страстное желание довести до логического конца дело, начатое другими изыскателями!.. Вы, конечно же, понимаете о каком природном феномене велась речь в архивных данных, нечаянно оказавшихся в моих руках… Я тогда и представить себе не мог тех объемов золотых запасов, о которых упоминали геологи на пожелтевших от времени листках бумаги… Чтобы выйти на нужный след и отыскать месторождение, точнее, горы золота, которые от века к веку скапливались в Зеленой долине, мне пришлось приложить немало усилий… И хотя я вдоль и поперек исходил тайгу, не однажды бывал у Отвесной скалы. Многократно переходил вброд Быструю речку, Зеленая долина, словно тайна за семью замками, оставалась недосягаемой ни для тех ученых, которые тщетно искали золото задолго до того дня, как я последовал их примеру, ни для меня самого. Наука, тем более, всегда оставалась бессильной перед неразрешимой загадкой природы. Голубое озеро и зеркальная поверхность окружающих его скал, словно щит, отражали сигналы, посланные со спутников. Поэтому всякий, до кого доходил слух о несметных залежах золота, считал, что это – просто выдумка. Плод воображения золотоискателей. И, все же, несмотря ни на что, я продолжал верить в существование загадочного месторождения. И за мое терпение был вознагражден!.. После многолетних скитаний по тайге я, наконец, как мне казалось, набрел-таки на верную тропу. Но, увы!.. Неудача снова подстерегала меня. Лишь нелепая случайность, из-за которой я едва не погиб, принесла долгожданную победу! Именно тогда, когда я был на волосок от гибели, Зеленая долина открылась передо мной во всей своей потрясающей красоте!

Казалось, на время позабыв о своем горе, человек с ружьем, хоть и делал вид, что не обращает никакого внимания на треп Артемьева, мол, твоя – неделя, мели Емеля, на самом деле, внимательно слушал его рассказ.

И ученый решил, что будет правильным, если он продолжит свою, хотя и не очень связную, но, правдивую от начала и до конца, историю…

– Непонятно как, но о моем открытии узнали в геологическом институте!.. Возможно, когда товарищи нашли меня неподалеку от Зеленой долины, я бредил. И в бреду проворился. К тому же, несколько золотых крупинок, по-видимому, прилипли к моей одежде. А это было неопровержимым доказательством успеха! Я очнулся только в больнице, куда товарищи доставили меня. Уже несколько позднее они упорно расспрашивали о тех злоключениях, которым я подвергся, в надежде, что в благодарность за мое спасение я буду с ними искренен. Но ничего вразумительного из моих уст так и не услышали. Наверное, посчитали, что несчастье начисто отшибло мне мозги.

Так или иначе, в мою невменяемость поверил бы кто угодно, но только не ректор Северков!.. Через какое-то время, подождав до того момента, когда, выписавшись из больницы, я окончательно приду в себя, он настоял на уже официальной экспедиции в район месторождения. Я нарочно утверждал, что золото на Быстрой речке может быть, есть, а может, его и нет вовсе.. А, если оно там и водится, то никто не знает, в каком количестве?

– Именно это вам и предстоит выяснить! – в крайней досаде на мое упрямство воскликнул Северков.

«Да, что он из себя мнит, в конце-то концов!» – наверное, что-то вроде этого было написано в тот миг на его раздраженном лице. Посему, мои доводы, рассчитанные на то, чтобы ввести в заблуждение Северкова по поводу того, что Зеленая долина существует на самом деле, имели прямо противоположный эффект… Когда же в институте объявились сомнительные типы, которые пришли туда, чтобы шантажировать меня в собственном кабинете, они не оставили мне иного выбора, чтобы взять и, просто-напросто, скрыться из поля зрения Северкова. Тем не менее, некоторое время спустя после моего внезапного исчезновения они нашли дачный домик моего друга Юрского, ставший для меня тайным прибежищем. О нем до поры до времени ничего не знали ни бандиты, ни следователи, которые, по сути, были с ними заодно. Ведь меня объявили в розыск, как похитителя важной государственной тайны! Поздно ночью, когда я спал, бандиты вломились на дачу, с которой, после их прихода, исчезли компьютер, хранивший в своей памяти много ценного, а, также, карты местности. Благодаря им эти подлые авантюристы и стяжатели очутились на Быстрой речке…

Как вы понимаете, именно поэтому я теперь – тоже здесь!..

В этом месте Артемьев умолк…

– Впрочем, все остальное вы и без меня уже знаете.

Но в ответ человек с ружьем горько усмехнулся.

– Вы могли бы и не рассказывать мне всего этого потому, что ваши слова ничего не меняют!

По лицу Артемьева пробежала тень.

– Мне очень жаль, что все так получилось!

Но тот, кто с минуту назад, казалось бы, с тайным любопытством внимал ему, в ответ и бровью не повел.

– Если вы думаете, что ваше запоздалое раскаяние избавит вас от мук совести, если же, конечно, она у вас вообще имеется, это, вряд ли!.. Вы – не на исповеди! А я – не священник и чужих грехов не отпускаю! Скажу только одно, что, если эта женщина умрет, то вы ненадолго ее переживете!

На том разговор бы и прекратился, если бы человек с ружьем вдруг не вспомнил об одном обстоятельстве.

– Скажите, откуда у вас – это?!

И он повертел в руке той самой записной книжицей в кожаном переплете, которую вместе с серебряным портсигаром, думая, что доживает последние минуты, Артемьев передал ему во время встречи с Северковым и его сообщниками возле Отвесной скалы.

– Ах, это! Вместе с другой замечательной вещицей я нашел сей букинистический шедевр в дупле дерева, которое сразила молния. Кстати, где – она, и почему вы об этом спрашиваете?

Человек без имени казался внешне невозмутимым. И лишь легкое дрожание рук выдавало в нем волнение.

– Впрочем, я, кажется, догадываюсь, почему? – предположил ученый.

– И почему же? – как можно безразличнее поинтересовался его не особенно любезный собеседник.

– Возможно, записная книжица и серебряный портсигар вам знакомы, и вы, наверняка, знали их прежнего хозяина! Поэтому так и удивились, когда они вдруг ни с того, ни сего очутились в ваших руках!

Сказав это, Артемьев вопросительно посмотрел на человека, с которым он старался быть предельно откровенен, чтобы проверить, насколько его догадка была близка к истине… Но державший в своих руках блокнот, в ответ не проронил ни звука.

– Иногда мне кажется, что я искал Зеленую долину вовсе не затем, чтобы утвердиться в науке и принести пользу людям, – продолжил Артемьев. – Гораздо в большей степени мной двигало другое. Мне думалось, что, совершив открытие, которому не было равных, я в значительной степени возмещу себе все то, чем обделила меня судьба. Я, наконец, поверю в свое высокое предназначение и перестану чувствовать себя лишним человеком на земле. Бездомным сиротой, у которого отняли счастливое детство, отрочество и юность. Который без чьей-либо поддержки сам пробивал себе дорогу к успеху…

Едва не расчувствовавшись всерьез, Артемьев снова прервался, когда заметил, что тот, кому предназначалось все сказанное им, с гримасой раздражения и скуки на лице продолжает внимать ему, но, как видно, только потому, что ему не оставили иного выбора…

– Как бы то ни было, после всего, что произошло здесь, в тайге, а еще раньше – там, на материке, я готов навсегда забыть о существовании Зеленой долины!..

– Неужто? – усомнился человек, располагавшийся на полу сторожки напротив Артемьева. – А, как же – ваш эксперимент с природной копилкой?!

– Да, никак! – усмехнулся ученый. – В жизни есть гораздо более важные, чем наука, вещи!

– То есть?

– Я имею в виду простое человеческое счастье!

– И чего же вы хотите? Что может заставить такого, как вы, не в меру честолюбивого себялюбца, посмотреть на мир иными глазами?!

– Да, то же, что и любого другого!.. Семья!.. – горячо воскликнул Артемьев. – Я долгое время наводил справки о своем рождении и о судьбе моих создателей. То, о чем говорится в записной книжке, почти полностью совпадает с тем, что приключилось со мной когда-то. Я тоже родился в тюрьме. И в три года отроду меня насильно вырвали из рук матери и отдали на воспитание в детдом.

– Для чего вы мне все это говорите?! – все более настораживаясь, спросил человек с ружьем.

– Сам не знаю? – искренне признался ученый. – Но я подумал, что между всем тем, что вы услышали, и дневниковыми записями, вероятно, есть какая-то связь?

– Абсолютно никакой!

– Откуда вы знаете?

– Знаю, да и – все! – уверенно заявил товарищ Артемьева по несчастью.

– Да, кто вы такой, черт бы вас побрал, чтобы разубеждать меня в чем-то?

– Я?!

– Да, вы!

Секунду или две, тяжело дыша, они враждебно смотрели друг на друга. Нервы у обоих были на пределе. Еще немного и, дав выход эмоциям, они охотно кинулись бы доказывать свою правоту на кулаках. Но в этот момент дверь в сторожку распахнулась, и на пороге показался человек огромного роста и богатырского сложения…