Текст книги "Русский сценарий для Голливуда. Библиотека приключений. Том 2"

28

Был поздний вечер… Проведя очередной день в мелких житейских заботах, в основном пополнением запасов сушняка для того, чтоб огонь в костре не затухал, и готовкой пищи, Северков сидел, наблюдая, как пляшут языки пламени, и слушал, как булькает в котелке вода.

– Босс, чай готов!

И Кукиш-Мякиш всыпал в котелок с бурлящей водой целую пачку чая. Аромат его тотчас разнесся по тайге.

– Ну, и сколько нам еще тут загорать?!

Джейн Смит не скрывала своей досады.

– Сколько нужно, столько и будем!

Обжигаясь чаем, ректор пил маленькими глоточками, больше внимания уделяя своему сиюминутному занятию, нежели, размышлениям над ответами на те вопросы, которые время от времени ему задавала Джейн.

– А если кому-то невтерпеж, то он может убираться восвояси или ко всем чертям прямо в преисподнюю!

– Ах, так вот вы как заговорили?!

Лицо Джейн Смит побледнело от злости так, что со стороны могло показаться, будто оно было вылеплено из воска.

– Где – мой сын?! Где я вас спрашиваю?!

Северков с недоброй усмешкой посмотрел на обманутую женщину.

– Хотел бы и я это знать! Да, не господь бог!

Краем глаза, наблюдая за Джейн, ректор заметил, как ее черты исказила гримаса нечеловеческой боли. Он не то, чтобы испугался, но на всякий случай приготовился к худшему. «Эта полоумная на все способна, ради того, чтобы осуществилась ее идиотская фантазия! – подумал Игорь Максимович. – И, кому это взбрело в голову обещать ей встречу с сыном, которого, может быть, давно нет в живых?»

– Так значит, вы с самого начала использовали меня лишь для того, чтобы заполучить вот это?!

И указав рукой в сторону Зеленой долины, Джейн Смит вдруг неестественно громко расхохоталась.

– Так мне и надо! Наивной дурочке!

Слезы брызнули из ее глаз и ручьями полились по щекам.

– Что ж, тогда вам придется заплатить мне за ваш отвратительный обман! – сквозь едва сдерживаемые рыдания пригрозила Джейн Смит.

В ответ Северков лишь презрительно фыркнул.

– Присмотрите-ка за ней! Да, получше! – на всякий случай обратился он к Ковалеву и к его сообщникам.

– А – как же! Все сделаем, как полагается! – елейным голосом пропел Кукиш-Мякиш, вопросительно глядя на Ковалева.

Тот едва заметно кивнул. Казалось, бандиты только этого и ждали. Они давно уже исподлобья бросали на американку взоры, в которых читались недобрые намерения. И, когда их бегающие воровские глазки встречались с открытым и полным собственного достоинства взглядом Джейн Смит, они тут же отводили их в сторону. Но с каждым днем жизнь в походном лагере становилась все никудышнее. Отношения между людьми, все более, напряженными. Буквально таяли на глазах съестные припасы и курево. Поэтому приходилось экономить на том и на другом. К тому же, никто не знал, чем закончится вылазка в тайгу, и когда она вообще закончится. Кажущаяся бессмысленность пребывания возле Отвесной скалы подталкивала авантюристов к целенаправленному действию, чтобы дать выход скопившейся дури.

– Босс, да чего мы тут прохлаждаемся?! – порой буквально не находил себе места Грудь-Колесом. – Золото – у нас! Пора бы и честь знать!

– Надо, так и прохлаждаемся!

Так или иначе, но с течением времени Ковалеву все сложнее было сдерживать собственных псов на привязи. Ожидание непонятно чего и жизнь наполовину впроголодь озлобили их до предела. По первой же команде Эрнеста они с удовольствием сорвали бы эту злобу на ком угодно. Мордобой, поножовщина и пьянство вдохновляли уважающих себя бандитов гораздо больше, чем разведение костра, готовка пищи из скудных припасов и прочая мерзкая бытовуха. А попытки Ковалева склонить своих сообщников к выполнению подобных обязанностей они, как правило, встречали в штыки.

– Кукиш, подкинь-ка в огонь дровишек!

– Опять – «Кукиш!» – недовольно ворчал тот.

И небрежно кинув пару поленьев в костер, уходил прочь, чтобы босс не придумал ему новую работу…

Наконец, как Ковалеву показалось, выбрав удобный момент во время чаепития, он спросил, обращаясь к Северкову:

– Чего мы ждем?

Эрнест и сам, как видно, целиком и полностью, разделял мнение своих подельников о том, что, пока, тишь да гладь, из тайги пора было уносить ноги.

– Еще – немного, и мы останемся тут навечно!

– Не «чего», а «кого»! – неохотно поправлял Эрнеста обстоятельный во всем Северков. – Ты все прекрасно понимаешь! Уйти теперь же было бы непоправимой ошибкой!.. Геологи вот-вот объявятся. Помяни мое слово.

– И что – тогда?

– А – ничего особенного! Двинем на материк. Вот там и поговорим с ними по душам!

– Так, можно и – здесь!

– Самосуд – нам ни к чему! Мы – не преступники, дорогой Эрнест, а честные и порядочные граждане своей страны!

– Кхе! – ерничал Ковалев. – А вы – еще тот фрукт, как я посмотрю!

– Прошу не забываться, дорогой Эрнест! Тем более, что я – тебе, не ровня!

Но в ответ Ковалев лишь сплюнул себе под ноги.

– Значит, в сынки меня записали? А их вот – в племянники?

И Эрнест кивнул головой в сторону бандитов, когда те, полулежа на траве, с откровенной наглостью пялились на единственную представительницу слабого пола в их команде.

– А, ну, вставай, сука!

Грубо схватив Джейн Смит за руку, Грудь-Колесом резко потянул ее на себя. Неожиданно потеряв равновесие, женщина упала лицом вниз и ударилась о камни, которыми были буквально усыпаны подступы к Отвесной скале. Обращаясь с ней так, словно она была какой-нибудь вещью, находившейся в длительном употреблении хозяев и оттого потерявшую всякую ценность, бандит вновь крепко сжал тонкую аристократическую кисть Джейн. Вскоре он уже волок ее по земле к ближайшему сосняку, не обращая никакого внимания на отчаянные вопли бедной женщины. Вслед за Грудь-Колесом и его жертвой, тщетно взывавшей о помощи к тем, кто оставался у костра, бодро вышагивал Кукиш-Мякиш. Вскоре они скрылись за стволами деревьев. Джейн Смит уже не просто бесновалась. С расстояния примерно в сотню шагов было отчетливо слышно, как она буквально вопила благим матом. Из ее груди то непрерывно вырывались ужасные хрипы и стоны, а то по-бабьи тоненько и пронзительно она визжала, словно ее резали на куски.

– Да, уйми ты их, в конце-то концов! – не выдержал Северков.

По истечении нескольких минут с начала той дикой вакханалии, которая, судя по звукам, что доносились из ближайшего сосняка, была в самом разгаре, даже его железные нервы сдали. Чрезмерно развитое воображение научного работника невольно, и на редкость живописно, обрисовало Северкову весьма жуткую картину того, что, по всей видимости, происходило вне его поля зрения. Наверное, если бы бедная Джейн Смит не кричала и не звала на помощь, Игорь Максимович вовсе и не посочувствовал бы ей. Но его деликатная натура была чужда грубости и насилию. Когда он обратился к Ковалеву с просьбой, чтобы его гориллы присмотрели за женщиной, нервы которой, вероятно, расшалились после длительного пребывания в тайге, это совсем не означало, чтобы ее волоком утащили в сосняк. К тому же, били там до тех пор, пока и без того слабая женская воля не ослабнет еще больше и не покорится более сильной мужской. По крайней мере, так ректор объяснял самому себе то неприятное недоразумение, что приключилось с Джейн Смит как-то само собой помимо его желания. Ведь, в сущности, ни он, ни кто другой из находившихся в лагере возле Отвесной стены, этого не хотели. Был лишь один человек, которому Северков жестоко отомстил бы за искусственные трудности, которые тот возвел перед ним на пути к Зеленой долине. В свое время он попортил ректору немало крови… Этим человеком был… Ну, конечно же!.. Ученый Артемьев!.. Будучи достаточно осведомленным о прошлом и настоящем сотрудников геологического института, Северков знал, что детство и юность Артемьева прошли в детдоме. Что ученый, хотя и пытался наводить справки о подлинной судьбе своих родителей, но так ничего толком и не выяснил. А что, если подкинуть Джейн Смит мыслишку, что Артемьев якобы и был ее настоящим сыном?.. Впрочем, Игорь Максимович тотчас отогнал от себя прочь эту затею, поскольку не в его правилах было принимать участие в чужой доле. И без того забот хватало.

– Унять, говорите?! – со злобной иронией переспросил Ковалев. – А вы теперь сами попробуйте, уймите!

– Да, как ты смеешь, мальчишка! – искренне возмутился Северков.

Пуговички Эрнеста метнули в ректора молнию.

– Но, но, папаша! Ведите себя потише!.. Иначе, после этой глупой бабы, мои ребята примутся за вас, и тогда я не стану им мешать!

По тому, каким тоном говорил это Ковалев, было очевидно, что он отнюдь не шутил.

– Я не угрожаю!.. Но Рябой, как вы знаете, самым странным образом бесследно пропал вместе с золотом, съестными припасами и водкой! Мужики устали спать на сырой земле, а не в теплых постельках, которую согревают пухленькие телки. Им, кажется, уже невмоготу кормить собой проклятых комаров. Поэтому нет ничего удивительного в том, что ребятам захотелось хотя бы немножко развлечься. Если лишить их и этой маленькой радости, они могут впасть в депрессию и ярость. А, когда на небе высыплют звезды, и мы будем мирно спать, не долго думая, они перережут нам глотки.

На какое-то время Ковалев прервал свою весьма красноречивую речь, чтобы Северков немного пришел в себя после тех страшилок, которыми он так щедро его напичкал.

– Не мне вас учить! Там, на материке, вы – всеми уважаемый человек, а здесь выживает тот, кто сильнее! На мгновение высокомерная маска спала с лица Игоря Максимовича, и из-за нее показался тщедушный и неуверенный в себе человечек. Но ректор тут же овладел собой. «Нельзя раскисать! – подумал он. – Иначе этот сопляк, возомнивший о себе, бог весть, что, начнет мало-помалу вить из него веревки!» Внутренний монолог Северкова внезапно прервался, так как в это время, сидевший на корточках и по-прежнему невозмутимо кашеваривший возле костра Красногубов вдруг поднялся на ноги, распрямившись во весь свой гигантский рост. Могучая фигура этого колосса заслонила собой закатное солнце, и тень от нее упала на двух недавних подельников, до поры до времени скрывавших свою взаимную неприязнь, а теперь открыто высказывавших ее в лицо друг другу. Казалось, между ними пробежала черная кошка, и это до краев наполнило их души обоюдной ненавистью. Ее было так много, что это пугало обоих. Мешало им быть предельно откровенными и до конца выяснить отношения друг с другом. Никто из них так и не решил, сохранять видимость дружбы и дальше или же открыто враждовать? Неизвестно, чем бы все закончилось, если бы на помощь изрядно рассорившимся сообщникам не пришел Красногубов.

– Пойду водицы наберу! – глухо пробасил он. – Что-то жажда больно замучила!

И в руках его глухо звякнули пустые алюминиевые фляжки.

– Так река-то в другой стороне! – спохватился Ковалев, подозревая неладное. – Да и высохла она!

– А я к родничку! Бьет тут неподалеку!

И Виктор указал волосатой ручищей как раз в сторону сосняка, откуда доносились жалобные стоны бедной Джейн Смит.

– Ну-ну! – загадочно усмехнулся Эрнест.

Его восклицание свидетельствовало о том, что на самом деле Ковалеву были вполне понятны истинные намерения Красногубова, которому, по видимому, тоже захотелось «клубнички». На редкость самонадеянный Эрнест считал, что он неплохо разбирался в людях для того, чтобы сделать соответствующие выводы о подлинных мотивах поведения геолога. Но ему это лишь так казалось. Северков с облегчением вздохнул и в глубине своего бесчувственного сердца порадовался тому, что, в свое время, не ошибся в Красногубове. В этом неотесанном дурне, на порядочность которого, а, значит, и помощь в экстренных случаях, он рассчитывал. Широко расставляя ножища, Виктор неспешно двинулся в сосняк и вскоре в нем скрылся.

29

Дверь сруба распахнулась, и в нее вошел отшельник. При виде него геологи на время прекратили свой бесполезный спор о том, кто – прав, и кто – виноват в ситуации, сложившейся явно не в их пользу. Все они вдруг внимательно и одновременно с нескрываемой тревогой посмотрели на уродца. До сих пор у геологов, пока что, не нашлось ни времени, поскольку, когда они бодрствовали, хозяин жилища отсутствовал в нем, ни сил для того, чтобы хотя бы на словах выразить ему благодарность за свое счастливое спасение. Но, как только они пришли в себя после жестокого испытания, которому подверг их Эрнест Ковалев, хоть и с некоторым запозданием, эта счастливая мысль, наконец, все чаще стала настойчиво посещать их. Тем не менее, ни один из геологов, не решался высказать ее вслух оттого, что не был достаточно искушенным в красноречии. Честно говоря, глупо было бы изощряться в нем, поскольку каждый из таежников отчетливо сознавал, что на самом деле никакого чудесного спасения до сих пор не произошло. С помощью отшельника навстречу к нему был сделан лишь самый первый шаг… Никто не знал, сколько еще точно таких же шагов оставалось пройти по лезвию ножа над пропастью для того, чтобы не свалиться в нее. К тому же, в душе у геологов поселилось большое сомнение насчет того, как такой маленький и щуплый человечек справился с тем, что, вряд ли, оказалось бы по плечу даже гораздо более сильному, чем он, мужчине? Ведь, от вершины Отвесной скалы до сруба лежал немалый путь! А он в одиночку осилил его, протащив на себе двух дюжих изыскателей и девчонку, как будто это была авоська с хлебом, которым всякий любитель свежей выпечки обычно отоваривался в булочной. «Тут явно было что-то не так!» – полагали геологи. С лесником этот уродец имел тоже очень мало сходства. У него не было ничего, что хоть как-то подтверждало бы его причастность к такого рода профессии или какого-нибудь косвенного доказательства, что он регулярно сообщался с внешним миром. В срубе не нашлось ни руководства по лесничеству, ни самого завалящего журнала или тетради, где велись бы записи о проделанной работе, пишущей ручки и даже огрызка карандаша. Слишком очевидным казался и тот факт, что ближайший населенный пункт, где не имелось даже слабого намека на представительство департамента леса, располагался чересчур далеко от пристанища отшельника, ели бы он в действительности стоял на страже его интересов. В такую глушь самого что ни на есть лютого браконьера ни звериными шкурками, ни деликатесом из кабаньего окорока не заманишь. Сам же хозяин сруба, по мнению геологов, более всего, походил на убогого, являвшего собой нечто среднее между человеком и животным. Несвязная речь, иными словами, признак слабоумия, не позволял отнести его к числу первых, а отсутствие шерсти на теле, когтей и клыков – к разряду вторых.

Казалось, отшельник ничуть не смутился, когда ощутил на себе излишне пристальные взгляды гостей его жилища. Наоборот он тут же воспользовался этим.

– Вам лучше ходить отсюда, – сказал он негромко, но так что все отчетливо поняли смысл сказанного им. – Там, ф тайга – очень неважный люди!

И уродец показал рукой в направлении двери сруба. Добровольно изолировав себя от общества, он словно, раз и навсегда, твердо уверовал в то, что, не говоря уже о плохих, люди вообще, в том числе и хорошие, приносят с собой одни лишь беды. Видимо, исходя из этих несложных умозаключений, отшельник торопился поскорее избавиться от своих непрошенных гостей. Увидев растерянные лица геологов, уродец, хотя и слабо, изобразил на своем ужасном лице нечто наподобие улыбки. Мол, он все прекрасно понимает, и не стоило преждевременно строить трагедию из-за пустяков. Приблизившись к тому, что служило ему кроватью, он вдруг встал на четвереньки и спустя некоторое время извлек из-под нее один за другим три походных мешка до отказа забитых консервами, панировочными сухарями и к всеобщему удивлению – водкой! Не долго думая, всем этим отшельник распорядился именно так, как это сделал бы на его месте любой другой уважающий законы гостеприимства хозяин. Охотничьим ножом он тут же вскрыл ровно столько же банок с консервами, сколько едоков находилось в срубе. Раскупорил бутылку с водкой. Разлил по алюминиевым кружкам, которые нашлись в рюкзаках.

– Вот это я понимаю! – воскликнул, казалось, никогда не унывавший Артемьев. – Что ни говори, а такой поворот событий мне, как будто бы, по душе!

И Игорь Игоревич, лишь в исключительных случаях употреблявший спиртное, на сей раз, решив, что теперь настал именно такой случай, долго не раздумывая, взял одну из посудин и залпом опустошил ее. Его примеру молча последовали остальные. И даже Настя сделала довольно большой глоток из своей кружки.

– Эта на польза! – со знанием дела заметил отшельник. – Вместа настой. Штобы ни захварать!

Геологи согласно закивали, дружно принявшись за консервы. Тем не менее, какое-то время ели они, все также, молча, словно боялись, что, если кто-нибудь из них произнесет хотя бы одно слово, то непременно завяжется неприятный разговор о Ковалеве и его сообщниках.

– А я, пожалуй, еще выпью! – неожиданно сказал Барсуков. – Путь-то предстоит нелегкий!

При этих словах, словно до конца не понимая их значение, Настя вопросительно, посмотрела на отца.

– Неужели, мы вот так возьмем и уйдем? А, как же, преподаватель Юрский?!

– А – тот студентик? Как бишь, его? – напомнил Артемьев.

– Самохвалов! – подсказала Настя.

– Ну, да! Вот именно!

– Но ведь он нас предал! И Ковалев – подлец! – с негодованием воскликнула девушка. – А вот…

Но Барсуков в ответ лишь сочувственно покачал головой.

– Я полагаю, что того о ком-то ты говоришь… Наверняка, уже нет в живых!.. Иначе бы, он сейчас был среди нас.

– А я так не думаю! – горячо возразила Настя.

При этом щеки ее жарко зарделись. В глазах вспыхнул огонь.

– Нужно, по крайней мере… Да, нет, мы просто обязаны! Мы обязаны удостовериться в его гибели!

– Мы никому и ничего – не обязаны! Мы – живые люди, а не мишени, чтобы подставлять себя под пули Ковалева и его отъявленных бандюг! – не соглашался с дочерью Барсуков.

Настя закрыла лицо ладонями, а когда отняла их, все увидели, что оно мокро от слез.

– Я хотел бы, но не могу уйти потому, что Юрский – мой единственный друг!

Артемьев сказал об этом спокойно, без ложного пафоса, но так что в его словах не усомнился бы никто. На минуту, а может быть больше, в срубе установилась тишина. Не произнося ни слова, каждый из геологов думал о своем, сокровенном. Но так продолжалось совсем недолго… Неожиданно ход их мыслей прервался оттого, что где-то рядом раздался оглушительный звериный рык, от которого стены ветхой хибары задрожали. Геологи замерли на месте и, словно сговорившись, разом посмотрели на отшельника. Только он один мог знать, что на самом деле происходило за пределами его жилья. Но уродец, не сказав ни слова, спокойно отворил дверь и вышел наружу. Через минуту он вернулся. Его лицо, выражало крайнюю тревогу и озабоченность. Указав рукой в направлении Отвесной скалы, отшельник коротко произнес:

– Там!..

– Да, что там? – всполошились таежники. – Что случилось? Говори же ты, наконец! Не томи душу, леший бы тебя забрал!

– Я ни-ни!

Отшельник растерянно и немного обиженно захлопал ресницами.

– А чего ж зря языком треплешь?

Широко раздув ноздри, Барсуков сердито засопел.

– Всех тут переполошил!

– Мой вам гаварит да и все! – с обидой возразил таежник. – Жэншина звал на помащь! Крычал.

– Я ничего не слышала.…

Настя в сомнении пожала плечами.

– А – вы?

Геологи отрицательно замотали головами.

– Далече больно! Что тут услышишь?!

И гости снова вопросительно посмотрели на хозяина сруба, словно требуя от него объяснений. Но тот ничего не ответив, стремительно направился к выходу. Остальные последовали за ним. Когда все оказались за стенами убогого жилища, уродец зажег спичку. Пламя вспыхнуло и, метнувшись в сторону, тут же погасло.

– Ветер беда сказал!

Прислушавшись, геологи, в самом деле, ощутили на своих лицах легкое дуновение ветерка. Задрав головы кверху, они увидели, что на удивительно синем августовском небе показалось едва приметное облачко. Пока все раздумывали о том, что им сообщил уродец, никто не заметил, как Елкин исчез в срубе. Через мгновение, когда, казалось, было уже поздно что-либо предпринять, Иван Андреевич показался на пороге лесной сторожки с охотничьим ружьем в руках. Лицо его выражало крайнюю тревогу и непоколебимую уверенность в собственной правоте.

– Что вы задумали?! – невольно вырвалось у Артемьева.

– Башку тебе снести! Вот что я задумал! – прорычал Елкин.

– Эй, поосторожнее с ружьем! – предупредил Барсуков. – Иначе, ваше намерение по отношению к одному из нас осуществится даже скорее, чем вы думаете!

– А мне плевать!

Казалось, что Елкиным и впрямь овладело отчаяние. Барсуков, подняв обе ладони кверху, и, выражая этим жестом самые мирные намерения, сделал шаг по направлению к Ивану Андреевичу.

– Да, какая вас муха укусила?

– Назад! – с угрозой в голосе предупредил тот, и глаза его гневно сверкнули.

– Ну, хорошо, хорошо… – сквозь зубы процедил Барсуков. – Только объясните, в чем – дело?

Иван Андреевич нацелил дуло ружья прямо в грудь Артемьеву. Скривив губы в презрительной усмешке, ученый заметно побледнел.

– Прошу вас, только цельтесь прямо в сердце!

– Ишь ты, легкой смерти захотел! – в свою очередь, злорадно ухмыльнулся Елкин. – На-кась выкуси!

И ткнув дулом ружья в пустое пространство, в направлении Отвесной скалы, он приказал:

– Шагай вперед! Да, побыстрее!

Артемьев нехотя выполнил его требование. Елкин тотчас последовал за ним, но на некотором удалении.

– Вы что совсем спятили? – вдогонку Ивану Андреевичу кричал Барсуков, неистово размахивая руками. – Крыша съехала?!

В понимании геологов поведение пожилого ученого не вписывалось ни в какие рамки.

– Лишь бы ваша исправна была! – невозмутимо отвечал Елкин. – И не вздумайте нас преследовать! Не то сами знаете…

Но, не сделав и нескольких шагов, Иван Андреевич оглянулся и бросил прощальный взгляд на тех, кто оставался возле сруба.

– Желаю удачи! – крикнул он напоследок и вместе с Артемьевым скрылся в чаще леса.