Текст книги "Русский сценарий для Голливуда. Библиотека приключений. Том 2"

Выйдя из лога, геолог увидел нечто такое, что пришлось ему сильно не по душе. Северков и Ковалев стояли лицом к нему, краем глаза, казалось бы, без особенного восторга наблюдая за тем, что в этот момент происходило возле Отвесной скалы… Неожиданное появление гиганта привело их в некоторое замешательство. В свою очередь, внешне геолог оставался совершенно невозмутим. Казалось, что его ничуть не волновало все то нелепое и ужасное, что вдруг открылось его взору. Наоборот, в знак особенного расположения, приветливо помахав рукой ректору Северкову, он, не спеша, вразвалочку направился к лжеученому и бандитам. Все более неистовствуя в своем изуверстве, Грудь-Колесом и Кукиш-Мякиш не заметили появления геолога. Чередуя свои действия с отборной бранью, бывший спортсмен не отставал от своей жертвы. До сих пор человек с ружьем благополучно уклонялся от страшных ударов, которыми бандит метил ему в голову. Но с каждым разом ему это удавалось все хуже. Пропусти он хотя бы один такой удар, нанесенный не вскользь, а точно в цель, и наверняка дни его были бы уже сочтены. Кукиш-Мякиш, не обладая такой силой, как его сообщник, был более расчетлив. Полуживой Артемьев, словно футбольный мяч, катался по траве, получая увесистые тумаки, то справа, то слева. Его разбитое лицо было густо обагрено кровью.

По мере приближения Красногубова к Отвесной скале Ковалев все меньше скрывал раздражение и досаду по отношению к человеку, который не понравился ему с самой первой встречи. Опасаясь огромной физической силы и мощи гиганта, который мог в любой момент встать на сторону Артемьева и человека с ружьем, он непроизвольно опустил указательный палец на курок своего пистолета, чтобы в случае чего, не раздумывая, нажать на него. И лишь лицо Северкова, как всегда, было непроницаемо. Красногубов сделал еще несколько шагов и увидел неподвижное тело Джейн Смит. «Они убили ее!» – подумал он, и сердце его тупо заныло. Но это была лишь минутная слабость, вслед за которой последовала такая буря негодования, что в сравнении с ней гнев самого сатаны показался бы детской забавой. Играя со своими жертвами, бандиты вошли в такой раж, что, казалось, не замечали ничего вокруг. Разразись вдруг гром и молния, подобное вряд ли остановило бы их. Скорее всего, они не успокоились бы до тех пор, пока не забили бы ни в чем неповинных людей насмерть.

– На тебе, сука, получай!.. Получай, я сказал!.. Полу у у…

Внезапно Кукиш-Мякиш почувствовал, как его ноги оторвались от земли, и он буквально повис в воздухе.

– У убью падлу!

В тот же миг Грудь-Колесом ощутил чьи-то стальные пальцы на своей бычьей шее. Они сдавили его, словно тиски, едва не переломив позвонки. Бывший спортсмен что-то отчаянно захрипел, лишившись опоры под ногами. Приподняв бандитов до уровня собственного подбородка, Красногубов с силой столкнул их лбами.

Сделав то, что сделал бы на его месте всякий, кто уважает правило, гласящее о том, что лежачего не бьют, исполин спокойно посмотрел прямо в черный зрачок револьвера, который навел на него Ковалев.

– Тебе – кранты, Недоросток! – сказал Эрнест так, что в ту минуту в его намерениях ни тот, на кого он нацелил ствол, ни кто-либо другой, наблюдавший эту сцену, вряд ли, смогли бы, хоть сколько-нибудь, усомниться.

– Не ошибись, сынок!

Ковалев ощутил, как что-то очень твердое уперлось ему между лопаток.

– Этот парень поступил правильно!..И я не зря рассчитывал на его поддержку.

– Ты что, профессор, совсем ума лишился? – вспылил Эрнест который стоял в пол оборота к Игорю Максимовичу. – Посмотри, что стало с моими ребятами?

Совершенно не владея собой, он повернул голову так, что взгляды двух сообщников встретились. Ковалев, который был ниже ростом, первым отвел взгляд и, точно шершень, впился пуговками в кадык Северкова.

– Эти ничтожества вполне заслужили хорошей трепки! – как всегда, высокомерно заметил ректор, казалось, пропустив мимо ушей оскорбления Ковалева. – Отдай пистолет и поостынь, сынок!

– Будь, по-твоему! – ответил Эрнест с улыбкой, не сулившей ничего хорошего тому, кто, нацелив на него дуло пистолета, хотя и не выстрелил, не причинив вреда его физической оболочке, все же смертельно ранил его самолюбие.

– Так-то оно – лучше!

И Северков переадресовал оружие, принадлежавшее Ковалеву, в карман собственных брюк.

Еще раз повторяю, что мы сюда пришли не для того, чтобы после себя оставить здесь гору трупов! – с трудом справляясь с волнением, сказал ректор.

Как видно, решение пойти против своего же сообщника, далось ему в этот раз непросто.

– Ты едва не застрелил человека, которого я нанял на работу. А у него – двое малых ребятишек без матери остались. Ты мог сделать их сиротами!

И Северков многозначительно посмотрел на Ковалева. Тот, как будто бы, хоть и не сразу, но, все ж таки, постиг истинный смысл слов, который ректор ловко скрывал за ничего не значившими для него фразами. Ибо, кто по-настоящему знал двуличного ученого, прекрасно понимал, что ему было глубоко наплевать на всех на свете, кроме себя самого. И, все же, обида, которую Ковалев затаил на Северкова, была столь сильна, что эмоции едва не взяли над ним верх.

– Гляди-гляди, заступничек! Только как бы твое заступничество потом тебе же боком не вышло!

Но Игорь Максимович как будто бы не придал реплике слишком скорого на расправу подельника особенного значения.

– По крайней мере, я не стал бы ни с того, ни сего палить из волыны в слабую женщину! – возразил он с благородным пафосом.

В это время человек с ружьем, с трудом оправившись после недавних внушительных тумаков, с которыми Грудь-Колесом явно перестарался, поднялся на ноги. Слегка пошатываясь, он подошел к Джейн Смит и опустился перед ней на колени. Горячие слезы хлынули у него из глаз.

– Прости меня, Джейн! Прости! – сказал он едва слышно.

Но мольбы о прощении, все-таки, достигли слуха Северкова.

– Я давно хотел у вас спросить, откуда вы знаете имя этой несчастной? И почему вы над ней так убиваетесь?

Незнакомец хоть и был поглощен своим горем, в том, как прозвучал вопрос, ему послышалось нечто большее, чем заурядное любопытство. С горьким недоумением он посмотрел на Игоря Максимовича.

– Откуда мне известно имя бедняжки?

– Да!.. Откуда?!

– Это – уже неважно, – гневно, почти угрожающе, ответил тот, кто в недавнем прошлом выдавал себя за ученого Елкина.

При этом слезы его заметно высохли.

– Ха-ха! – усмехнулся Эрнест. – Пусть лучше скажет, кто – он такой на самом деле, если не кабинетная крыса по фамилии …? Хотя, черт с ней, его фамилией! Он слишком долго дурачил нас и за это получил свое!.. Хотелось бы только знать, с какой целью он всем нам, не краснея, так убедительно врал?!

– А мне все равно, кто этот человек! – мрачно заявил Артемьев. – Он никому не причинил вреда, точно так же, как и эта несчастная. И геолог кивнул на неподвижно лежавшую на земле Джейн Смит, тыльной стороной ладони утерев кровь, которая шла у него носом. Северков молчаливым согласием подтвердил, что, уж, у кого-кого, а у него подлинность того, что сказал ученый, не вызывала никаких сомнений. Затем Артемьев указал на бандитов, до сих пор не приходивших в чувство.

– Вот – настоящие виновники всех бед! И за подлое убийство они тоже ответят!

Он сказал так умышленно, прекрасно понимая, что Грудь-Колесом и Кукиш-Мякиш являлись лишь пешками в руках Северкова и Ковалева. Так же, понимая, что ректор не был приверженцем грубой уголовщины, Артемьев, как бы, поставил его перед выбором. Если тот, в конечном итоге, предпочтет сторону бандитов, то гибель Джейн Смит навсегда останется на его совести. К тому же, вряд ли, братки, придя в себя, ограничатся только этим убийством. Как ни крути, их интересовало золото!.. А Артемьев, Красногубов, человек с ружьем, да и сам Северков были им только помехой. При желании они могли ее устранить. Нейтрализовав Ковалева и его сообщников, ректор вышел бы сухим из воды. Держа на мушке Эрнеста и безоружных людей, Игорь Максимович оставлял право выбора за собой…

47

Джек Скотт последним спустился в овраг, заполненный водой, погрузившись в довольно мутную и грязную жижу по пояс. Преодолевая ее сопротивление, он с трудом переставлял ноги по дну. Поляков двигался немного впереди него. Так или иначе, плетясь в хвосте, вскоре юноша, все ж таки, значительно отстал от основного строя солдат. Алексей то и дело оглядывался назад. Останавливался и ждал, пока Джек нагонит его.

– Умаялся, небось? – всякий раз по-отечески заботливо спрашивал он, дружески похлопывая юношу по плечу.

– Нисколько! – бойко отвечал Джек, хотя слабые колени его слегка дрожали и подгибались от усталости.

Потом Поляков снова уходил вперед. Но, как только овраг закончился, и дорога, лежавшая через старый редкоствольный ельник, сплошь поросший высокой травой, пошла в гору, небольшой отряд во главе с Дубасовым оттого, что люди выбились из сил, растянулся почти на сотню метров.

Выйдя из воды, Джек с удовольствием ощутил, что более ничто не сковывало его движения. Он невольно сравнил себя со стреноженным конем, который, вероятно, испытывает точно такое же блаженное чувство, когда, наконец, его освобождают от пут… С этой мыслью бой продолжил, было, путь, но, не сделав и нескольких шагов, едва не споткнулся об одного из охранников. Сидя в густой траве, неподалеку от берега водоема и, сняв сапоги, он старательно отжимал промокшие насквозь портянки.

– Хэлло! – приветствовал его Джек.

– Да, пошел ты! – раздраженно ответил солдат и, ловко обмотав ногу портянкой, обул сапог.

– Летс гоу!

Несмотря на недружелюбие охранника, не унывавший бой, как истый американец, приветливо ощерившись в пол-лица, энергично махнул ему рукой. Это означало не что иное, как нетерпеливое приглашение последовать его собственному примеру и тотчас идти вперед, чтобы поскорее присоединиться к группе захвата. Те, кто возглавлял ее, уже благополучно исчезли из поля зрения Джека и скрылись в чаще леса.

– Кам ан! – снова повторил юный американец.

– Чево? – не понял рядовой. – Вот навязался на мою голову!

И бегло осмотрев свой мундир, заметил, что одна из пуговиц на его гульфике была расстегнута.

– Болван! – выругался солдат. – Не карман – это, а ширинка, мать твою!

Он встал на ноги, чтобы последовать за Джеком, но намерение его так и не осуществилось. Бой решив, что поспешит вдогонку группы захвата один, не дожидаясь нерасторопного солдата, в самый последний момент обернулся назад, чтобы сказать ему об этом. Но вместо караульного он вдруг увидел перед собой двух людей, одетых в арестантскую робу. Возникшие словно из ниоткуда, они смотрели на него, точно свирепые хищники на попавшуюся в их когтистые лапы беззащитную жертву. Бороды у них отвисали почти до груди. Один из них держал за рукоять топор. Другой сжимал в руке автомат, который он, как видно, уже успел позаимствовать у лежавшего на земле солдата. Джек успел заметить, что вся голова у него была в крови. Это было так неожиданно и ужасно, что Джек порядком струхнул. Не дав ему опомниться, двое бородатых мужиков схватили его под руки, и спешно направились в сторону леса.

– Только пикни! – предупредил, тот, у кого был топор. – Убью!

Хотя Джек Скотт ни слова не понял из того, что ему сказал мрачный тип в арестантской робе, по его тону, он догадался: от него требовали полного и безоговорочного подчинения. В противном случае его похитители обошлись бы с ним точно так же, как с тем солдатом, который покоился неподалеку от водоема.

48

Поляков шагал, задумавшись о своем. Ему не нравилось, что генерал Дубасов самолично принял участие в вылазке в тайгу. Но таковым уж являлся этот человек, который оказывался всегда там, где пахло кровью. Видно, мало ему было Афгана и Чечни, где теперь война шла на убыль, и генерал занялся не совсем привычным для него делом. Разведка, вербовка, бизнес и политика, коррупция и мафия. Наконец, откровенная уголовщина. Бойня за лакомый кусок, за большие и часто огромные деньги. Подчас за ширмой законности и правопорядка случались конфликты, перераставшие в жесточайшие массовые убийства локального значения. Как правило, они были нелепыми и совершенно необоснованными. Тем не менее, таким, как генерал Дубасов, они прибавляли в кровь изрядную порцию адреналина. Пальба по живым мишеням являлась для отважного вояки тем, без чего он уже не представлял своего зачастую скучного и рутинного существования, которое, как правило, разнообразилось безумными попойками и развратом. Этот романтик из траншей и окопов утверждал, что профессиональной армии России не видать, как собственных ушей. Он мотивировал свое убеждение тем, что его сограждане в основном люди, несклонные воевать. Они не любят свиста пуль и разрыва снарядов. И эта нелюбовь к солдатскому строю, оружию и марш-броскам – главная причина того, что армию создают принудительно. В рекруты идут из-под палки, а не по зову сердца. И пока такие, как он, Дубасов, по всякому поводу и без него встают под ружье, доказывая силу воинского духа, до тех пор в государстве будет мир и порядок.

Как-то выслушивая этот бред сивой кобылы, эту чертову околесицу, которую нес генерал Дубасов, находясь в последней стадии опьянения, Поляков не придал ей тогда никакого значения. Но теперь, ступая по таежной тропе, он почему-то с содроганием вспомнил о том, что однажды невольно услышал из уст генерала. Военачальника, браво вышагивавшего во главе группы захвата и не имевшего привычки сотрясать воздух красного словца ради. «Выходит, вот что так старательно скрывал этот старый рубака, отправившись по следам беглых каторжан?» – подумал Алексей. Было очевидным, что и на этот раз генерал оставался верен себе. Он намеренно затевал очередной мордобой, чтобы извлечь из него собственную выгоду. Как видно, он страстно желал снова оказаться в центре всеобщего внимания. На сером фоне инфантильных и придавленных нуждой сограждан выглядеть этаким героем и спасителем Отечества от недоносков, которые нагло разворовывают его несметные богатства. По-видимому, Дубасов совершенно наплевал на то, что операция, носившая конфиденциальный характер, при сем, при том, вполне вероятно, получила бы широчайшую огласку, каковая ему была даже на руку. Но это лишь в том случае, если вообще кто-нибудь остался бы в живых. Как известно, мертвые не словоохотливы. Так или иначе, но генерал доподлинно знал: чем более жестокой будет разборка, тем выше оценят доблесть генерала. А, как известно, там, где – слава, там – и деньги! Так, что пусть америкашки готовят доллары, а уж русское золото с кровавым отливом генерал Дубасов им обеспечит… К слову заметить, если Поляков, хотя бы, примерно предполагал, что было на уме у Дубасова, то другие об этом не ведали ни сном, ни духом…

Наконец, караульные, что шли впереди отряда, остановились, поджидая отставших. Но тут обнаружилось, что в группе захвата недоставало троих.

– А – где – Поляков, … мать?!

– Да, он, товарищ генерал, как только узнал, что двое отстали от строя, так тут же искать их кинулся!

– Кто это позволил без моего ведома?! – грозно пророкотал хриплым басом генерал, обращаясь не только к конвоиру, который взял на себя смелость, чтобы доложить ему о том, что знал не понаслышке, но и ко всем подчиненным.

– Не могу знать, товарищ генерал! Лишь не досчитался людей, тут же обратно со всех ног к оврагу и …!

– А раньше-то ты какого… молчал, скотина?!

– Так, ведь…

От испуга слова застряли у солдата в горле.

– Возьмешь еще троих бездельников! И – марш к ложбине!

И зрачки генерала, точно отблеском молнии изнутри осветились, предупреждая о грядущих грозовых раскатах.

– Чтобы через полчаса как штык у меня все тут были! Сукины дети!

Ровно через полчаса Поляков и трое солдат и в самом деле предстали перед Дубасовым. От быстрой ходьбы они тяжело дышали. Пот, крупными каплями стекая со лба, заливал им глаза. Лицо Алексея было необычайно хмуро. Он доложил, что на берегу водоема они нашли труп одного из охранников. Его голову размозжили каким-то тупым и твердым предметом. Но Джека Скотта, пока что, отыскать не удалось. Генерал раскрыл, было, рот, чтобы в пух и прах расчихвостить ротозейство Полякова, который допустил невероятную оплошность. Пригрозить, что, в том случае, если мальчишка не найдется, он ответит за это ценой собственной жизни. Но в ту же самую минуту, как он собрался это сделать, из-за деревьев на краю небольшой поляны, где остановилась группа захвата, неожиданно появился человек. Лицо его казалось изможденным. Одежонка на нем была изрядно потрепана. С глазами круглыми от страха, нелепо вытянув руки кверху, он неуверенно шагнул навстречу вооруженным охранникам. Угрожающе щелкнув затворами, примерно с десяток автоматов Калашникова нацелились ему прямо в грудь. Превозмогая дрожь в коленях, человек сделал еще один шаг на пути к своей погибели.

– Не стреляйте! – отчаянно взмолился он. – Прошу вас!

Тут же несколько солдат окружили безоружного, который, судя по всему, пришел к ним по доброй воле, а не со злыми намерениями. Да и что бы он в одиночку сделал целому отряду вооруженных до зубов конвоиров? Между тем, соблюдая элементарную осторожность, они хотели быть уверенными в том, что однажды кого-либо из них ни с того, ни с сего не угостят порцией свинца. Так или иначе, но вскоре тот, кого они видели впервые, и кто, лишь по ему одному известным причинам, всему остальному предпочел сдаться на милость Дубасова, стоял перед ним в наручниках.

– Ну, тес? – рявкнул генерал и так посмотрел на пленника, словно хотел испепелить его одним взглядом.

– Я все расскажу, только не убивайте меня! – прерываясь на каждом слове от страха и волнения, пролепетал тот.

И пленник вкратце изложил то, как в составе институтской геологической партии и во главе с кандидатом наук Елкиным Иваном Андреевичем отправился в разведку полезных ископаемых, не подозревая, чем все это может для него и всех остальных его товарищей закончится!.. Как, рассорившись с Эрнестом Ковалевым, который пытался его убить, бежал из лагеря геологов. Как, едва не увязнув в болоте, очутился во власти беглых каторжан, и как, наконец, чудом выскользнул из их рук. Все это он говорил без умолка, взахлеб, часто путаясь и сбиваясь.

– А почему я тебе должен верить? – сердито насупившись, спросил генерал, когда рассказчик, наконец, умолк.

Стоя посреди конвоиров, обступивших его плотным кольцом, человек, добровольно отдавший себя во власть тюремщиков, растерянно молчал.

– Ну, тес? – настаивал генерал на своем.

– Потому, что в действительности все так оно и было!

Караульные и их командиры одновременно повернули головы и с удивлением посмотрели на того, кто это сказал.

– Это – мой студент!

– Николай Николаевич!

Забыв про наручники, Миша Самохвалов, ибо это был именно он, едва не бросился на шею Юрскому. Лишь теперь он заметил его среди прочих людей, в руки которых так опрометчиво вверил свою судьбу. Даже, не подозревая о том, что Миша самым подлым образом предал своих товарищей, Юрский подошел к нему вплотную и открыто улыбнулся.

– Я безумно рад вас видеть, Николай Николаевич!

Преподаватель еще раз мельком окинул взглядом Самохвалова. Казалось, от того нагловатого и самоуверенного студента, каким он знал его прежде, не осталось и следа.

– …Я тоже очень рад, Миша, что ты цел и невредим!

И, словно проверенные временем испытанные друзья, они протянули навстречу друг другу руки для пожатия. И этому пожатию, отнюдь, не помешали металлические браслеты, сдавившие Мишины запястья.

– Вот только одно меня тревожит, как там – наши? Все ли живы, здоровы?

Но Самохвалов сделал вид, что, то ли не расслышал вопроса, то ли решил, что он адресовался вовсе не ему.

– Довольно лирики! – властно скомандовал генерал. – Так ты, говоришь, дал деру, когда они увлеклись нашим солдатиком и по башке его топором драбалызнули?

– Да, да именно так все и было! – охотно подтвердил Миша.

– А молокососа они с собой прихватили?

– Я еще прежде краем уха слышал, как они о чем-то тайком шептались, как будто бы замышляли что-то недоброе.

– Стало быть, заложник им понадобился?

– Говорили, что неплохо бы на жратву его поменять!

– Да, уж, напичкаю-то я их досыта! Так свинцом нашпигую, что не обрадуются! – с недоброй ухмылкой посулил генерал.

Раздались сдержанные смешки. Шутка военачальника который знал цену своим обещаниям, была, как нельзя более, кстати, и несколько ободрила слегка приунывших солдат. Дерзость беглых преступников глубоко задела его самолюбие. Дубасов не любил не в чем уступать противнику и горел страстным желанием, которое заключалось в том, чтобы поскорее взять реванш за два промаха подряд. Это было важно для того, чтобы укрепить моральный дух солдат и основательно пошатнувшуюся веру в собственные силы, а также доблесть их командира. Дубасов хотя и досадовал на то, что какие-то дебелые уголовники в который раз обвели его, точно необстрелянного шелкоперого юнца, вокруг пальца, никак не мог взять в толк, что это была не его война. Он привык встречать противника лицом к лицу, а не наносить ему удары исподтишка.

– Но это еще не все!

Но заметив на себе испытывающий взгляд генерала, Миша осекся на полуслове.

– Пусть говорит! – послышались нестройные реплики конвоиров.

Неизвестность пугала их куда больше, чем боязнь вызвать неудовольствие Дубасова. Генерал, хотя и с неохотой и явным раздражением, вызванной в нем чрезмерной словоохотливостью добровольного пленника, который мог бы сообщить некоторые важные сведения, касавшиеся планов и намерений беглых, ему наедине, все-таки, дал знак Самохвалову, чтобы тот продолжал.

– В обмен на вашего человека они хотят, чтобы вы освободили вон тех пятерых в кандалах, что всегда идут впереди отряда!..

И Миша обратил свой взор туда, где на некотором удалении от строя солдат и дюжих молодчиков Дубасова закованные в цепи стояли уголовники. Изредка они бросали косые взгляды в сторону генерала и его окружения. Подле них всегда находились несколько вооруженных охранников. Никто не знал, слышали ли преступники хотя бы краем уха то, о чем говорил Самохвалов? Но теперь, когда дело касалось жизни и смерти всех участников группы захвата, им на это было глубоко наплевать. Тем более, что в том беспомощном положении, в котором находились мазурики, они никому не причинили бы вреда.

– А если обмена не состоится, что – тогда? – спросил вдруг Поляков, в упор глядя на Мишу.

И хотя вопрос был риторический, все замерли, ожидая, что скажет Самохвалов. Всем хотелось, чтобы их сомнения насчет дальнейшей судьбы Джека Скотта, прояснились. Возникла напряженная пауза… Ее виновник, остро почувствовав, что находился в центре всеобщего внимания, хотя и был по своей природе на редкость тщеславным, на сей раз, сделал для себя неутешительный вывод, что подобное внимание ничуть не льстило его самолюбию, а, скорее, наоборот.

– Ну, же? – сурово приказал Дубасов.

Миша прекрасно понимал, что если промолчит, то его могут заподозрить в нечестности.

– Они… Они уже съели охранника! – буквально выдавил из себя он.

– Какого охранника? – невольно вырвалось у Дубасова.

– А того, что порубили на куски, бежав с лесоповала! – весь съежившись, точно от холода, уточнил Миша. – Они и меня тоже хотели… Если бы я не…

Но здесь дыхание у него перехватило, и он умолк, сквозь влажную пелену глаз со страхом глядя на генерала и его молодчиков. По немногочисленным рядам охранников, которых, лишь однажды хмуро глянув в их сторону, Дубасов заблаговременно поставил в строй, прокатился возмущенный гул. Впечатление было такое, словно где-нибудь невдалеке обрушилась лавина с гор средней величины.

– Молчать! Молчать, я сказал! – цыкнул Дубасов, который никак не ожидал от своих подчиненных столь бурного выражения эмоций.

Солдаты, привыкшие к тому, чтобы беспрекословно выполнять приказы старшего по званию, тем более, если им являлся такой высокий военачальник, как доблестный генерал, возглавивший вылазку отряда офицеров и караульных в тайгу, мгновенно утихли.

– А а а ле е екс! Ай эм хеа, А а а ле е екс! – словно в ответ на солдатский ропот, долгое эхо вдруг пронеслось над тайгой.

– Это – Джек! – не на шутку встревожился Поляков и почувствовал, как что-то в нем дрогнуло.

– А ты говорил, что он по-русски разговаривать не умеет! – с укором заметил генерал. – Слышь, как буробит, шельмец?!

Дубасов даже не прилагал усилий к тому, чтобы выглядеть невозмутимым. Ему и в самом деле судьба Джека Скотта была абсолютно безразлична. Его волновали лишь собственная доблесть и честь, задетое самолюбие. И, словно в отместку за душевную черствость генерала, на этот раз никто из подчиненных не разделил его оптимистического настроя.