Текст книги "Психопомп"

8.

Странная у вас страна, сказал Гавриил, когда, простившись с Чистилищем, они двинулись в сторону Рая. Временами, продолжал он, нам здесь, наверху, становится не по себе от вашей устрашающей действительности. Народные возмущения случались везде; и везде или почти везде появлялись тираны, в глазах которых человеческая жизнь не стоила даже медного гроша. От них в конце концов избавлялись и закладывали такие основы государственности, при которых власть не могла переродиться во врага своего народа. Однако ваша страна непрестанно изумляет нас. Вы убили своего царя и жену его, и детей его – преступление, которое отравило ваше будущее. Но значение имеет не только само преступление, но также все, что ему сопутствует. С какой лютой злобой отнеслась Россия к царю, когда он отрекся от престола и оказался под арестом! Какие грязные небылицы рассказывали о его семейной жизни! Как требовала его казни! А когда она случилась – ни слова сожаления, ни слез, ни горестных вздохов, ни запоздалых сетований – о, зачем мы это сделали! Удовлетворенная тишина. Не злая ли это насмешка: убили царя, чтобы посадить на его место его убийц. Гавриил сокрушенно покачал головой, и на его лице выразилось тягостное недоумение. Его Всемогущество тогда изволил высказаться, что кровь Моего помазанника, его жены и его детей взыщется с этого народа. Кто-то из ангелов робко сказал, а если среди народа той земли есть сто праведников? Нельзя ли с учетом этого смягчить прещение? Его Всемогущество отвечал, что намек понятен, и Он будет рад изменить свое отношение, но только после глубокого, искреннего, всенародного раскаяния. Тогда ангел – это, кажется, был Амали-эль – указал на события последнего времени и прежде всего на причисление царя и его семейства к лику святых страстотерпцев, на возведенный на месте дома Ипатьева храм «на крови», на ежегодные крестные ходы от этого храма к Ганиной Яме, где были обнаружены останки казненных. Разве все это, спрашивал он, не свидетельство покаяния? Нет, отвечал Его Всемогущество. Ты говоришь о внешних признаках покаяния. Но действительное, глубокое покаяние означает переосмысление прошлого и новое рождение. Где это в нынешней России? Жестокая власть, ослепленный народ.

Они подошли к гряде невысоких, сплошь зеленых холмов, поднялись на вершину одного из них – и Марк замер, пораженный открывшейся ему картиной. Под холмами медленно несла светлые воды неширокая река и, плавно изогнувшись, уходила вдаль, туда, где падал Бог знает с какого неба столб сияющего света. За рекой расстилался цветущий луг, сбившись в рощи, стояли деревья с пышными, яркими кронами, диковинного вида птицы кружили над ними – и так прекрасен был этот мир, что Марк мог только глубоко вздохнуть и промолвить, ведь это же чудо! Преддверие Рая, пояснил Гавриил. Пойдемте. Они спустились с холма, по узкому деревянному мосту перешли реку – а Марк, задержавшись и поглядев в прозрачную воду, увидел стайки рыб разного цвета: были рыбы золотые, были ярко-красные, а иные двух и даже трех цветов. Поторопитесь, сказал Гавриил. Нас ждут. Марк удивился. Кто может ждать его в Раю? Он так и сказал своему вожатому, я и не думал, что меня могут ждать. Тогда спросил его Гавриил, а с кем бы вы хотели встретиться? Не раздумывая, Марк ответил, с мамой. Гавриил улыбнулся. Она в Раю? Вы уверены? Они шли изумрудным лугом. Из рощ величаво выходили олени, высоко держа головы, увенчанные тяжелыми рогами. Трусцой пробежал мимо волк, рядом с которым шаловливо скакал ягненок. Положив голову на мощные лапы, дремал лев, в то время как спрыгнувшая с дерева маленькая обезьянка теребила кисточку на конце его хвоста. Чуть поодаль, покачивая хоботом, высился слон, а на его спине на одной ноге стояла похожая на аиста белая с черными отметинами птица. Прислонившись спиной к дереву с толстым мохнатым стволом, сидел старик с длинными седыми волосами и седой бородой и наигрывал на дудочке мелодию, наполненную такой светлой печали, что у Марка стеснило сердце. Но тут же печаль отошла в сторону, и полился искрящийся радостью напев о жизни под райскими небесами, вечном свете, согласии и мире всех, кому уготовано место в Раю. И так жаль стало Марку, что жизнь на земле по-прежнему груба, жестока и беспросветна, что он спросил у Гавриила, а будет ли на земле такая жизнь, как здесь? И вообще: мыслимо ли это, или надо оставить всякую надежду? Вопрос не ко мне, отвечал Гавриил, а к Его Всемогуществу. Но могу совершенно твердо сказать одно: пока вы не заслужили ее. Марк кивнул. Но как желал он благоденствия стране своего Отечества! Как желал ей нового рождения и освобождения от угрюмого, тягостного чувства, что везде враги – и вовне, и внутри ее. Единственная и такая короткая жизнь дана человеку, а он вместо того, чтобы посвятить ее какому-нибудь благородному служению, любви, доброжелательности и радости, губит в бесконечных войнах, ожесточении и ненависти. Для того ли трудился Бог, создавая человека, наполняя небо звездами, придавая размеренный ход солнцу и луне, устраивая моря и океаны с их набегающими на сушу волнами – даруя земле красоту, подчас не уступающую райской. Чем дальше они шли, тем явственней виделась впереди стена, словно сложенная из сияющего света. Марк заслонился ладонью и спросил. Что это? Граница Рая, ответил Гавриил. Так кого вы хотели бы увидеть? Маму! – воскликнул Марк. Она вас ждет. Идите, сказал Гавриил и, кажется, слегка подтолкнул его. И не надо было подталкивать. Со всех ног бросился Марк к сияющей стене, увидел врата, у которых стоял ангел с огненным мечом, а чуть поодаль – маму, одетую во все белое. Он бежал к ней, кричал: мама! – и чувствовал, как закипают в груди счастливые слезы. Она обернулась и быстрым легким шагом пошла ему навстречу. Маркуша! – таким знакомым, таким родным голосом сказала Ксения, словно никогда не было гроба, могилы и холмика темно-коричневого суглинка. Ты живой? Да, мама, я жив, говорил он, протягивая руки, чтобы обнять ее. Но пустота оказалась в его объятиях, и он огорчился. Маркуша, повторила мама, Маркуша, дорогой ты мой… Как ты сюда попал? Ах, мама, долгая история. Скажи лучше, говорил он, жадно всматриваясь в ее ставшее совсем молодым лицо, ты не грустишь? Иногда, сказала она. Когда тебя вспомню. Лоллия. Но у нас здесь нет печали. У нас радость, покой и блаженство. Мама моя, промолвил он, утирая слезы, я так рад… Однако, молвила она, с любовью вглядываясь в лицо сына, бывает, я ловлю себя на желании оказаться дома, вместе с тобой и папой. Покормить вас. И чтобы вы меня хвалили и говорили, что у меня волшебный суп. Маркуша. А папа? Он здоров? Марк сказал. Он повесил у себя твой портрет и зовет меня, указывает и говорит, смотри, какая дивная была у меня подруга! И как я с ней был счастлив. Папа здоров, не волнуйся. А ты, Маркуша, ты не один? Ты не женился? Ее зовут Оля, сказал он, и мы поженимся. Теперь мне можно. Вернусь – и под венец. Он не мог оторвать взгляд от лица мамы, и его сердце щемило от счастья – но и от мысли о скором расставании. Раньше он думал, что не может себе представить, как это будет, когда мама умрет. Он думал, что это невозможно. Он придет домой, позовет маму, а ответом ему будет молчание, означающее, что мамы нет и не будет. Я папе скажу, что видел тебя. Что ты в Раю. Маркуша, промолвила она, я так счастлива. Ты стал таким взрослым, таким красивым. Оля должна очень тебя любить. Но почему мне так тревожно?

9.

Утром его будила Оля. Вставай, соня. Проснись, лежебока. Он не открывал глаз. Маричек, сказала она. Не притворяйся. Он молчал. Марик! – громко позвала она, положила руку ему на плечо и ощутила его холод. Тогда, схватив его за оба плеча, она принялась трясти его и звать, Маричек, ну, Марик, миленький, открой глаза. Марик! – крикнула она и, рыдая, опустилась на пол возле дивана, на котором неподвижно лежал он.

Finita la commedia[75]75
  Комедия окончена (итал.).


[Закрыть]

Две недели спустя Лоллий, небритый, с мешками под глазами, сидел в ресторане литературного дома вместе с прозаиком Д., поэтом К. и недавно вернувшимся после длительной командировки во Вьетнам очеркистом Л. Все знали о случившемся и обращались к Лоллию с той мужественной сдержанностью, которая так украшает хорошую мужскую компанию. Говорить старались преимущественно о литературе и политике, и ни в коем случае не затрагивать тем семьи, детей и внуков, и тем более – скоропостижных кончин. Но как-то так получилось, что прозаик Д. не от большого ума брякнул, что его двоюродный братец, долларовый миллионер и жучина еще тот, едва не переселился в лучший мир, попав в страшенное ДТП. Водитель наповал, а он отделался двумя шишками. Что значит – родился в рубашке. Поэт под столом пребольно пихнул прозаика ногой, но было уже поздно. Лоллий встрепенулся. Повезло, промямлил он. Надо выпить за счастливое избавление. Давайте. Молча выпили. А вот мне, качая головой молвил Лоллий, и слезы выступили на его тоскующих глазах, не повезло. Был сын – и нет сына. Помянем. Помянули. Он был совершенно… совершенно изумительный. Марк, мой сын. Да, он работал похоронным агентом. Ну, и что? – с вызовом спросил он, оглядывая прозаика, поэта и очеркиста. Всем нужен похоронный агент. Все сказали, работа, как работа. Не всем же заниматься высшей математикой или литературой. Насчет литературы вставил очеркист, и Лоллий тотчас уставил на него уничтожающий взгляд. Литературой? – ядовито спросил он. Это у кого здесь литература? У тебя с твоими зарисовочками? Или у тебя, обратился он к Д., с твоими шхунами, буксирами и рефри… рефрижераторами? Лоллий, урезонил его поэт К., успокойся. Мы знаем о твоем горе и уважаем его. Нет! – воскликнул Лоллий. Не поняли вы. Марк мог и математиком, и литератором, и всем, чем угодно. Он был талантлив, я утверждаю! Он учился на филфаке… блестяще учился! И блестяще учился на историческом. У меня его зачетки. Сплошь «отлично». Ну, да. Потом его потянуло. И знаете, почему? За всех ответил прозаик Д., проглотивший обиду, но давший себе крепкое слово разобрать по косточкам последнее сочинение Лоллия. Откуда нам знать, если ты не посвящал. А теперь скажу! Теперь, печально промолвил Лоллий, что уж. Не вернешь Маркушу. Я вам открою – он был единственный человек во всем мире… да, я утверждаю, во всем мире! который мог общаться с покойниками. Он их понимал. Понимаете?! Его друзья переглянулись, и очеркист Л. высказался со всей осторожностью. Любопытно, молвил он. И что же они ему рассказывали? Все! – твердо отвечал Лоллий. Всю свою жизнь. И говорили, как они себя чувствуют… там… Он повел рукой. Ну, в общем там. Я даже думал сочинить что-нибудь… Человек, понимающий мертвых. А? Такой роман можно было забабахать. Вот и сочини, сказал прозаик Д. Я? – Лоллий покачал головой. Из кувшина вылилось все, что в нем было. Увы. Но я не знаю, проговорил он с тоской, как мне теперь жить. Такая во мне пустота. В мире все пусто, и все пусто во мне. Финита ла комедиа.

2019–2022 гг.