Текст книги "Порт-Артур. Том 1"

– Одним словом, «борзых щенков», а не деньги, – понял Сахаров.

– Можете и щенков, если в них будет надобность. Затем, крепостной интендант капитан Достохвалов. Ему постоянный оклад в триста рублей в месяц. Крепостной инженер полковник Григоренко – в случае надобности, сколько найдёте нужным, но не больше тысячи. Крепостным жандармам, ротмистру Микеладзе, ввиду его общепризнанной глупости, хватит и пятидесяти рублей в месяц, зато поручику Познанскому, как особо вредному и жадному, меньше сотни платить нельзя. Теперь моряки. Прежде всего – адмирал Григорович. В деньгах он не нуждается: своя рука владыка во всём портовом хозяйстве эскадры, – зато честолюбив. На этой его слабости и играйте. В Управлении портом, кроме того, приходится давать всем и вся, но по мелочишкам – не больше четвертного. Вот, кажется, и все великие и малые артурские акулы.

– Крепостной санитарный инспектор и крепостной контролёр? – напомнил Сахаров.

– Сдельно, от каждого протокола и акта; сумма – в зависимости от важности дела.

– Связь с вами?

– Через верных людей, они к вам будут заходить под видом нищих или разносчиков.

– Особые услуги?

– Что вы под этим подразумеваете? – несколько смутился Тифонтай.

– Военные тайны, – отрезал Сахаров.

– Они меня не интересуют, – лицемерно ответил Тифонтай.

– Не поэтому ли вы и имеете про запас паспорт японского подданного?

– Только в целях личной охраны, имея в виду предстоящее вступление японцев. Но откуда вы это знаете?

– Чтобы такая продувная бестия, как вы, да не имела бы двойного или тройного подданства! Не обижайтесь, Николай Иванович, – на вашем месте я поступал бы точно так же.

– Приятно слушать умные речи. Если бы не это обстоятельство, то разве знали бы мы сегодня в два часа дня о цзинджоуском разгроме как раз в тот момент, когда этот дурак Надеин посылал в Артур свои победные реляции?

– Я всё больше удостоверяюсь в том, что японская разведка поставлена на необычайную высоту.

– Это вам, Василий Васильевич, особенно надо иметь в виду в Артуре: каждый ваш шаг тотчас будет известен нам и соответственно оценён.

– Прикажете ваши слова понимать как угрозу?

– Бог с вами, это всего лишь дружеское предупреждение, не более, – расплылся в улыбке Тифонтай.

Вошедший слуга подал Сахарову на серебряном подносе телеграмму.

– От Стесселя. Фок уже в Нангалине. Быстро это он пролетел двадцать с лишним вёрст от Цзинджоу! – сообщил Сахаров своему собеседнику. – Почитаем, что он нам дальше пишет. «Не позже двух часов ночи вывезти из Дальнего в Артур всех русских подданных. Паровозы немедленно отправить в Нангалин, а людям отступать пешком. Одновременно сообщите командиру Шестнадцатого полка Раздольскому о необходимости немедленно приступить к уничтожению портовых сооружений, электрической станции, железнодорожных мастерских, запасов провианта и боеприпасов. Шестнадцатый полк должен в пять часов утра выступить к деревне Талингоу».

– Надеюсь, вы, Василий Васильевич, не особенно поторопитесь извещать об этой телеграмме Раздольского?

– До его штаба шесть вёрст. По темноте – час езды верхом. Сейчас около двенадцати часов. Следовательно, Раздольский может получить это извещение не ранее часа ночи. Ещё через час выступит, подняв полк по тревоге, и будет здесь ещё часа через полтора, то есть не ранее половины четвёртого. Тогда на подрывные работы у нас останется полтора часа, – рассчитал Сахаров.

– Отсюда явствует, что телеграмму надо отправить отсюда с нарочным не ранее чем через полтора-два часа, тогда в его распоряжении вовсе не будет времени для производства взрыва.

– Он может выслать вперёд конно-охотничью команду, тогда она будет здесь не позже чем через два часа.

– Сколько их человек?

– Сорок-пятьдесят.

– Необходимо их задержать любыми средствами. В Дальнем есть сапёры?

– Человек пять, не более, и с ними инженер-капитан Зедгенидзе.

– Сами они многого не сделают, а с помощью охотников успеют, пожалуй, взорвать половину Дальнего. Нельзя ли Зедгенидзе подкупить, не останавливаясь перед суммой?

– Боюсь, что нет: это ученик и последователь Кондратенко, который весьма хорошо подбирает себе людей. Но, кроме него, тут есть ещё лейтенант Сухомлин, беспробудный пьяница.

– Прекрасно! Конных охотников направим к Сухомлину, а Зедгенидзе ничего сообщать не будем. Лейтенанта до приезда охотников накачаем до потери сознания. Я этим озабочусь сам, – быстро решил Тифонтай. – Пошлите телеграмму в половине второго. В половине четвёртого охотники будут здесь, а полк придёт после пяти и, следовательно, не задерживаясь, двинется дальше.

– Ладно, всё будет сделано, как мы с вами договорились, Николай Иванович. Надеюсь, мы ещё увидимся с вами перед моим отъездом? – спросил Сахаров.

– К двум часам, когда вам надо будет выступать в Артур с вверенным вам гражданским населением, я буду здесь, – и купец направился к двери.

Сахаров по телефону вызвал начальника полиции и, сообщив ему о срочной эвакуации Дальнего, приказал собрать всех русских к двум часам ночи у его дома для дальнейшего следования в Артур пешим порядком.

Ровно в два часа ночи Тифонтай вернулся.

– Оба обезврежены, – сообщил он, – Сухомлин пьян, а Зедгенидзе спит мёртвым сном.

– Убит? – с ужасом спросил Сахаров.

– Зачем! Просто небольшая доза снотворного. До утра без медицинской помощи не разбудят, – весело ответил Тифонтай. – Раздольному сообщение послано?

– Минут десять назад.

– Отлично. Значит, охотники раньше четырёх часов здесь не будут, а полк, очевидно, поторопится пройти мимо Дальнего.

– Больше никаких указаний от вас не будет, Николай Иванович?

– Вот ещё что: в Артуре надо связаться с личным адъютантом Стесселя, князем Гантимуровым, из промотавшихся гвардейцев, он только что приехал от Куропаткина и весьма понравился Вере Алексеевне, затем с командиром Двадцать седьмого полка полковником Рейсом. Употребите всё ваше влияние, чтобы он был назначен начальником штаба Стесселя вместо Рознатовского, которого позавчера разбил паралич. В случае наступления чрезвычайного обстоятельства они нам очень пригодятся.

– Какого именно?

– Ну, скажем, при окончании обороны Артура. Они могут, конечно, из чисто альтруистических соображений повлиять на Стесселя через его жену в смысле нежелательности дальнейшего сопротивления. Это, конечно, только пример. Вы сами на месте увидите, когда и в чём они будут вам полезны.

– Дальнейших объяснений не требуется, – понял Сахаров.

– Вы уже уложились?

– Кроме моего белья и одежды, всё остальное в этом доме с сегодняшнего дня принадлежит вам, Николай Иванович.

– В память о нашей дружбе прошу вас, Василий Васильевич, взять себе всё, что только вам здесь нравится и что может понадобиться в Артуре.

Сахаров поблагодарил и приказал вошедшим слугам уложить в свою коляску несколько ковров и картин.

– Спасибо вам, Николай Иванович, за всё, и позвольте с вами проститься, – взволнованно проговорил Сахаров. – Не ожидал даже, что меня так разволнует отъезд из Дальнего. Как-никак я его создал своими руками.

– Вполне понимаю ваше волнение, Василий Васильевич. Уверяю вас, что и при новой власти ваше имя не будет здесь забыто. У вас есть конвой?

– Да, пять пограничников.

– Я вам дам ещё двух своих проводников.

– Это зачем? Я прекрасно знаю дорогу в Артур.

– Зато вас не знают мои люди, и вы можете подвергнуться их нападению; проводники же гарантируют вам полную безопасность в пути.

Сахаров ещё раз поблагодарил Тифонтая и вышел на улицу, где в темноте уже стояла толпа русских. Подвод в городе не было, поэтому, взвалив на себя кое-какой скарб, жители собрались в сорокавёрстный путь в Артур. Среди них было много женщин и детей. Всё это был трудовой народ – служащие и рабочие, которым пришлось бросить своё накопленное годами тяжёлого труда имущество и нищими отправляться в Артур.

Появление Сахарова было встречено целым взрывом жалоб и плача: от него требовали подвод хотя бы для женщин и детей.

– Реквизируйте лошадей и экипажи у китайских купцов и домовладельцев, – просили его из толпы.

– Не имею права конфисковать имущество подданных нейтральных стран, – ответил Сахаров.

– Не можем же мы нести на руках сорок вёрст свои вещи.

– Оставляйте их здесь, как я оставляю все свои дома с полной обстановкой. Ничего не поделаешь – война, – сокрушённо отвечал градоначальник.

– Уступите хотя бы свою коляску для маленьких детей.

– К сожалению, не могу. Меня к восьми часам в Артуре ждёт генерал Стессель.

– Сволочь! – злобно ругались в толпе.

Но Сахаров сделал вид, что не слышит брани, и, сев в коляску, приказал кучеру трогать.

Как только русские беженцы отошли от дома Сахарова, в гостиную, где находился Тифонтай, вошёл слуга. При его появлении Тифонтай почтительно встал.

– Как дела, мистер Тифонтай? – спросил он по-японски.

– Поручение, ваше превосходительство, мною в точности выполнено.

– Сколько заплачено Сахарову?

– Около двенадцати миллионов.

– Фактическая стоимость его имущества?

– Десять миллионов.

– Таким образом, наш чистый пассив – два миллиона, – резюмировал генерал. – В активе что?

– Дальний совершенно в целом виде.

– Во сколько вы определяете его стоимость?

– Не меньше двухсот миллионов.

– Сделка не без выгоды для нас, – проговорил японец. – Я доведу до сведения его величества императора о вашей плодотворной деятельности, мистер Тифонтай.

– Премного благодарен вашему превосходительству за столь высокую оценку моей работы, – рассыпался из благодарности Тифонтай. – Покорнейше прошу засвидетельствовать могущественнейшему из монархов мира, нашему обожаемому Тенно, мою беспредельную преданность.

– До окончательного ухода русских я остаюсь на своём прежнем положении, а затем займу этот особняк. Распорядитесь, чтобы ваши люди охраняли всё ценное имущество в городе. В награду они могут ограбить и сжечь несколько русских домов и все китайские хибарки на окраине, – приказал генерал.

– Всё будет исполнено в точности, ваше превосходительство, – почтительно раскланялся Тифонтай и вышел из комнаты.

В передней раздался властный хозяйский звонок.

– Кого это ещё принесло в такую позднюю пору? – нахмурился Танака. – Узнайте, мистер Тифонтай.

Японец продолжал сидеть в мягком кресле, рассматривая кончики своих туфель. В коридоре послышались быстрые шаги, дверь широко распахнулась, и появились Томлинсон со Смитом. Оба были в пальто, калошах, со шляпами на головах, как будто они зашли в сарай или мелкий ресторанчик, а не в благоустроенную квартиру известного им человека. За ними семенил, сгибаясь в три дуги, Тифонтай. Танаку как подбросило вверх. Он мгновенно оказался на ногах. С самой наиприятнейшей улыбкой на лице, на котором и следа не осталось от суровости и хмурости, почтительно приветствовал неожиданных гостей.

– Какому счастливому случаю обязан вашим приятным посещением? Смею вас заверить словом самурая, что ничто так не могло нас обрадовать, как встреча с вами, – рассыпался японец в раболепных любезностях.

Томлинсон и Смит молча сунули ему руки в знак приветствия и развалились в пальто и шляпах на мягких креслах.

– Где мистер Сахаров? – спросил американец.

Группа русских офицеров и китайских чиновников

– Полчаса как выехал в Артур по приказанию Стесселя, – доложил Танака.

– Вам, мистер Танака, придётся отправиться вслед за ним. А вы, мистер Тифонтай, сегодня же уедете в Ляоян, в штаб Алексеева, – распорядился Смит.

– Осмелюсь доложить, мистер Смит, что я получил приказ находиться в Дальнем до прибытия сюда японской императорской армии… – начал было Танака.

– Плевать мне на все ваши приказы! Наши общие дела требуют вашего присутствия в Артуре. Там имеется наш агент Сахаров, но он не вполне надёжен, и вы должны следить за его действиями, не останавливаясь перед его уничтожением, если он нам изменит. Никаких возражений я не принимаю. Вам следует помнить, что без займов Япония войну вести не сможет, а без Америки она денег не получит. Ваша страна в наших руках, и поэтому мои указания для вас не менее обязательны, чем распоряжения хотя бы самого маршала Ойямы[125]125
  Ойяма (конец 1840-х годов —?) – маркиз, маршал, главнокомандующий японскими войсками во время Русско-японской войны. В японо-китайскую войну 1894–1895 годов командовал армией, захватившей Порт-Артур (прим. 1985 г.). Ояма Ивао (1842–1916) – под его руководством был разработан план войны с Россией и проведена тщательная подготовка японской армии к кампании. В июне 1904 года был назначен главнокомандующим японскими войсками в Маньчжурии. Участвовал в сражениях при Ляояне, реке Шахэ, Мукдене. В 1907 году император пожаловал Ояме титул князя. В 1912 году назначен гэнро, в 1915 году – министром – хранителем печати Японии (прим. ред.).


[Закрыть], – безапелляционно заявил американец.

– А вы, мистер Тифонтай, – обернулся Томлинсон, – будете находиться в штабе Маньчжурской армии. Вам поручается организация вьючных обозов для русских. Они в них очень нуждаются. Это даст вам возможность бывать в различных штабах, учреждениях и так далее. Какие именно нужны будут сведения, вы получите указания от нашего внедрённого агента при штабе Алексеева. Он и будет руководить всей вашей деятельностью. Правительство его британского величества позаботится о вашем имуществе в Китае, Японии и Артуре. Выехать отсюда вы должны не позднее завтрашнего дня. Мистер Танака обеспечит вам пропуск через территорию, занятую японской армией. А там вы сами проберётесь уже к русским, – наставлял Томлинсон.

– Ваши указания, сэр, для меня священны, – приложил руку к сердцу Тифонтай.

– Осмелюсь спросить, вы сами останетесь здесь, в Дальнем? – изогнулся в дугу Танака.

– До прихода вашей армии. Затем мы отправимся в Токио, – ответил Смит.

– Распорядитесь, чтобы нам приготовили ванну и хороший ужин. Мы смертельно устали, тряслись в экипаже по разбитой дороге из Артура, – приказал Томлинсон.

– Вы проинструктировали Сахарова о том, что он должен делать в Артуре, мистер Тифонтай? – спросил Смит.

– Точно согласно полученным от вас указаниям, сэр, – почтительно склонился перед ним Тифонтай.

– Значит, мистер Томлинсон, всё в порядке. Мы можем и отдохнуть, – решил американец.

Танака и Тифонтай поспешили откланяться и уйти.

Спустя три дня японские войска наконец подошли к Дальнему. Уверенные в своей полной безопасности, они двигались без охранения и, когда перед самым городом неожиданно были обстреляны из придорожного гаоляна, в бешеной ярости принялись залпами обстреливать невидимого противника. Захватить никого не удалось, но вскоре установили, что нападение было организовано хунхузами, как именовали японцы китайских партизан, действовавших в Маньчжурии ещё со времён японо-китайской войны. Прошло с полчаса, пока японцы успокоились и двинулись дальше.

На главной площади города Дальнего японские колонны встретил Танака. Он был в парадной форме, верхом на коне и преисполнен сознания важности происходящего. Войска генерал приветствовал криками «банзай», на что солдаты отвечали теми же возгласами. Узнав про нападение, Танака обрадовался.

– Это хороший предлог для наложения контрибуции на китайское население. Разместите на постой солдат, а затем мы займёмся сбором контрибуции в центре города под наблюдением офицеров. Собранные деньги будут направлены в подарок нашему божественному императору. Что касается окраин, то там пусть солдаты сами займутся её сбором. Всех оказывающих сопротивление уничтожать на месте, – распорядился Танака.

К вечеру весь город наполнился мятущимися в ужасе китайцами, которых преследовали вооружённые японские солдаты.

Пойманных ставили на колени, заставляли наклонять головы, потом японцы рубили их короткими и острыми мечами. Скоро вся центральная площадь города была завалена трупами казнённых.

Утром Танака с большой свитой приехал полюбоваться на обезглавленные трупы. Он вспомнил, как десять лет назад организовал резню китайцев после взятия японцами Порт-Артура.

– Эта казнь китайцев – хороший пролог перед нашим вступлением в Порт-Артур в нынешней японо-русской войне. Опьянённые видом крови солдаты ринутся на русских и уничтожат их так же, как мы уничтожаем здесь китайцев. И так будет со всеми, кто посмеет сопротивляться храбрым солдатам великой Страны Восходящего Солнца, – напыщенно произнёс генерал, обращаясь к своему окружению.

В этот момент откуда-то из-за угла раздался одинокий выстрел. Пуля сорвала эполет с плеча Танаки. Генерал вздрогнул и побледнел. Затем приказал во что бы то ни стало найти стрелявшего и казнить его. Но одноухий китаец со шрамом на лице, как описывали его японские солдаты, успел скрыться среди китайских хибарок, и его найти не удалось. Обозлённый Танака приказал сжечь китайский посёлок вместе с жителями. Вскоре огромный пожар охватил китайскую окраину Дальнего. Генералу доложили, что среди трупов сгоревших обнаружен и виновник покушения.

Около девяти часов вечера сборный отряд Звонарёва подошёл к горящей станции Тафаншин. У станции Звонарёва встретил Белоногов.

– Тут, ваше благородие, брошена уйма всякого добра, – сообщил он. – Блохин нашёл целый вагон со снарядами и ружейными патронами.

– Вот так так! – удивился Родионов. – Мы на позиции сидели без снарядов, а тут их, оказывается, целый вагон, который бросают на поживу японцам!

– Снаряды нам уже не нужны, так как нет пушек, а патроны следует раздать стрелкам, – решил Звонарёв и велел послать несколько человек за патронами.

– Неужто опять на позицию пойдём? – взволновались стрелки.

– Мало, что ли, сегодня воевали? Надо и отдохнуть после боя.

Звонарёв успокоил их, объяснив, что патроны надо разобрать по рукам, чтобы они не достались японцам. Солдаты внимательно выслушали и одобрительно загудели.

– Честь имеем явиться, ваше благородие! – неожиданно появились перед прапорщиком Кошелев, Мельников и Грунин.

– Где вы, черти, пропадали? Мы по вас уже панихиду служить собрались, – приветствовал их Звонарёв.

– Значит, жить долго будем, – весело ответил Кошелев.

Услышав, что Мельников нашёлся, Варя и Шурка кинулись к нему.

– Как вы спаслись? Неужели даже не ранены? – закидали они вопросами фельдшера.

– Бог, должно, меня спас: когда я из блиндажа вышел до ветру, тут и ударило! Я решил, что там всех побило, а тут японцы со всех сторон наседают, я и подался бежать, пока аж здесь не оказался. Тут встретил Кошелева с Груниным, а на станции нас нашёл Блохин и послал к вам, – коротко изложил Мельников свои приключения.

– Будешь у меня за начальника санитарной части! – улыбнулся Звонарёв. – Вот тебе две сестры в помощь, да, может, найдёшь фельдшеров среди стрелков.

– У меня, ваше благородие, за станцией стоят три санитарные двуколки, есть в них и медикаменты, – проговорил Мельников.

– Где вы достали? – удивлённо спросила Варя.

– Стрелки бросили при отступлении.

Фельдшер с обеими девушками направился к повозкам.

Через несколько минут явился Лебёдкин и сообщил, что Заяц нашёл на складах несколько ящиков консервов и много обмундирования.

Звонарёв быстро направился к складам.

У крытых пакгаузов стояла целая толпа народу. Ни столбы огня, вырывающиеся из складов, ни грохот падающих балок, ни тучи головешек, сыпавшихся сверху, не могли остановить смельчаков, вытаскивавших из складов различное имущество.

Заяц, как курица-наседка, принимал всё принесённое имущество под свою охрану.

– Чего ты тут набрал? – спросил его Звонарёв.

– Одёжи и обуви человек на сто, консервов с полтысячи банок, хомуты, шлеи, чересседельники и бельишка малость!

– Куда же мы всё это денем?

– Консервы по рукам раздадим, бельё и одёжу тоже, а хомуты в санитарные двуколки положим: на Утёсе в хозяйстве они нам пригодятся.

– Надо бы, ваше благородие, нам выставить охранение, – предложил Родионов, – а то, не ровён час, налетит на пожар японец или хунхуз и переполоху наделает.

– Стрелков, что ли, нарядить?

– Ненадёжны они: пуганая ворона, говорят, куста боится, а у страха глаза велики! Им сегодня солоно пришлось на позициях. Наших послать придётся. Пошлём в дозор Кошелева с пятью человеками. Он у нас разве только штабс-капитана боится, после того как на него чихнул!

– Не больше твоего, Тимофеич! – из темноты отозвался наводчик и стал подбирать людей для дозора.

– Что-то без нас на Утёсе Ведмедь наш делает? – проговорил Блохин, который сидел вместе с Родионовым и Лебёдкиным. – Поди, скучает и со скуки водку лакает!

– Был бы он сегодня с нами на позиции, вовек бы оттуда не ушёл! Пропал бы сам и нас всех погубил! – задумчиво ответил Лебёдкин.

– Хорошо, что хоть наш прапорщик не очень боевой, – усмехнулся Родионов.

– Зато не форсит и нас слушает, – заступился Блохин.

– Это он правильно делает: миром да собором до всякого дела дойдёшь и всё обмозгуешь. Нам бы теперь только потихоньку до Артура добраться! – вздохнул Блохин.

– Надо найти наши полки и к ним пристать, – добавил Родионов.

Через полчаса горнист заиграл поход, и отряд стал собираться. Впереди должен был ехать Заяц на двух парах коров, запряжённых в где-то найденную им походную кухню, за ним – санитарные повозки, а дальше – стрелки и артиллеристы. Для лучшего надзора за стрелками, которых никто не знал, Звонарёв поставил их под команду Блохина и ещё четырёх артиллеристов.

С японской винтовкой в руках Блохин спешно строил своё войско, покрикивая на стрелков. Он был польщён и смущён своим назначением, впервые за свою жизнь выступая в роли командира.

– Геройский у вас командир! – шутили артиллеристы. – Одно слово – Блоха!

– Лебёдкин! – позвал Звонарёв. – Надо будет взорвать или поджечь вагон со снарядами. Справишься с этим?

– Так точно! Возьму двух человек и мигом оборудую, – и солдат повернул назад к станции.

Не прошло и пяти минут, как огромное пламя высоко взлетело в темноте ночи и страшный грохот потряс воздух, долго ещё отдаваясь эхом в спящих сопках.

– Всё взорвали, ваше благородие! – доложил вернувшийся Лебёдкин.

– Будешь пока в арьергарде со своими людьми нас от японцев прикрывать, а я вперёд пойду, чтобы с дороги не сбились в темноте, – распорядился Звонарёв.

Отряд уже отошёл вёрст на шесть от Тафаншина, когда впереди неожиданно раздались отдельные ружейные выстрелы, скоро перешедшие в сильнейшую перестрелку. Звонарёв остановил свой отряд.

– Что за стрельба, понять не могу! – недоумевал прапорщик.

– Японец нас обошёл! – заметили в толпе.

– У тебя, что ли, он между ног пролез, пока ты звёзды считал, дурья ты голова? – отозвался Блохин. – На позиции он остался, а сзади нас идут ещё стрелковые полки и охотники.

– Чем гадать-то зря, пошлём, ваше благородие, вперёд разведку, – посоветовал Родионов.

– Блохин, иди со стрелками вперёд! Пройдёшь с полверсты, шли гонца с известием, через версту ещё, а там и поворачивай обратно, а мы здесь пока переждём, – распорядился Звонарёв.

Отобрав человек двадцать стрелков, Блохин ушёл с ними в темноту.

Через полчаса гонец от Блохина сообщил, что впереди всё спокойно и никого нет.

Следующий гонец сообщил, что с ними повстречались отставшие солдаты Четырнадцатого полка, которые уверяли, что на идущие полки напала японская кавалерия, но была отбита.

– С вами был один Четырнадцатый полк? – спросил Звонарёв.

– Вся дивизия, ваше благородие! По тревоге вечером поднялись и пошли скорым маршем прямо на Артур, – доложил стрелок.

Вскоре подошёл и сам Блохин.

– Видать, наши стрелки здорового дёру дали! – начал он свой доклад. – Повозок всяких на дороге побито да поломано видимо-невидимо, а людей нет!

Послышался быстро приближавшийся конский топот. Солдаты настороженно вскинули винтовки на изготовку.

– Кто идёт? – воскликнул Родионов.

– Свои! От поручика Енджеевского к вам высланы, – послышался ответ, и двое верховых, держа третью лошадь за повод, подъехали к отряду.

– Где тут прапорщик будет? – спросил один из них.

Звонарёв отозвался.

– За вами поручик лошадь прислали! Просили вас приехать к себе.

– Японцы-то где? – спросило сразу несколько голосов.

– На наших позициях гуляют, костры жгут да пляшут от радости, – ответил охотник.

– А как же кавалерия ихняя в тылу оказалась?

– Какая кавалерия? Просто зря тревогу подняли.

Передав командование Родионову, Звонарёв поехал к поручику.

Вскоре они подъехали к группе развесистых деревьев, под которыми был разложен костёр. Около него, на бурке, подложив под голову папаху, растянулся Стах. Тут же лицом к огню лежало на земле несколько человек стрелков. Над костром кипел большой чайник, и солдаты подбрасывали под него сухие ветки. Поодаль стояли стрелки Блохина, поджидая подхода своего отряда.

Вскоре подошёл и остальной отряд.

До девяти часов утра следующего дня охотничья команда Енджеевского и отряд Звонарёва оставались на Тафаншинских высотах. Японцы не делали никаких попыток к наступлению, но оставаться тут всё же было опасно, так как части дивизии Фока отошли уже вёрст десять за Нангалин, и, таким образом, арьергард оторвался от дивизии более чем на тридцать вёрст.

Когда отряд приготовился к выступлению, Звонарёв и Енджеевский решили посмотреть издали на Цзинджоу. Доскакав до одной из сопок, они стали в бинокль разглядывать покинутые позиции.

Несколько рот японцев усиленно приводили их в порядок: поправляли окопы, свозили захваченные орудия. Вдали, за бродом Цзинджоу, были видны большие колонны японцев, уходящие на север.

– Неужели японцы уходят из Цзинджоу? – не поверил своим глазам Звонарёв.

– Чёрт бы побрал Фока с его трусостью! Останься наши полки здесь, японцы не посмели бы увести отсюда свои части! А теперь они спокойно отправляют свои полки на север против Маньчжурской армии, – сообразил Стах. – Сейчас пошлю к Фоку ординарца с этим известием, чтобы вернуть сюда наши полки!

– Едва ли только Фок поверит вам! Он так напуган, что, верно, уже добрался до Порт-Артура и там наводит на всех панику.

– Подожду тут до полудня, – решил Стах, – а там снимусь и двинусь за вами. Вас же попрошу на всякий случай занять следующий горный хребет у Нангалина. Он представляет собой прекрасною позицию. Эх, если бы у меня была бы хоть полубатарея! Не ушёл бы совсем отсюда.

Распрощавшись с Енджеевским, Звонарёв направился вдогонку за своим отрядом.

Вскоре наткнулись на брошенное орудие с передком, невдалеке в канаве лежал перевёрнутый зарядный ящик. Артиллеристы, позабыв о строе, кинулись к нему, и через минуту и пушка, и ящик были водворены на середину дороги.

– Как её только забрать с собой? – гадали солдаты.

Блохин осмотрел орудие со всех сторон, открыл замок, заглянул в ствол пушки и деловито заявил:

– Плохо банено! У нас на Утёсе Медведь бы за это по морде благословил! Как везти? Возьмём лошадей с двуколок и впряжём сюда!

– А то бросим? – не соглашались солдаты. – Кухня, она нам ведь полезная, а пушка сейчас ни к чему! Стрелять-то из неё не по кому.

– Как не по кому? Хотя бы по такому дураку, как ты, – обернулся Блохин, – чтобы глупостей не говорил! Пушка, она завсегда артиллеристу нужна! Да и деньги она стоит большие, не то что двуколка с кухней!

Спор решил Звонарёв. Так как раненых, за исключением Родионова, не было, то он решил бросить две санитарные двуколки и на одном уносе вывести орудие.

Пройдя немного, наткнулись ещё на орудие, но до Нангалина было уже близко, и было решено сперва поставить первую пушку на позицию у Нангалинских высот, а затем туда же перебросить и вторую.

Звонарёв поехал выбирать позицию для своей импровизированной батареи. Взобравшись на ближайшую сопку, он увидел перед собой равнину, ограниченную с севера Тафаншинскими высотами. В бинокль он заметил и двигающийся от Тафаншина отряд охотников.

Установив пушки на позиции и расположив стрелков, прапорщик оставил Родионова за начальника, а сам поехал на станцию Нангалин в разведку. На станции он нашёл много бродящих без дела солдат, целый полевой лазарет с сотней раненых, врачом и санитарами, десятка два пустых вагонов на путях. Около водокачки, тихо посапывая, как затухающий самовар, стоял сошедший с рельсов паровоз. Тут же копошились солдаты, видимо, раздумывая, как поднять его на рельсы. Одноногий старик, в старом солдатском мундире, с Георгиевским крестом на груди и в фуражке с красным околышем, бодро ковылял вокруг паровоза.

– Навались разом, – кричал он на солдат, – жми книзу сильнее!

Увидев подъехавшего Звонарёва, солдаты почтительно расступились. Прапорщик соскочил с коня и, обойдя паровоз, поднялся в паровозную будку. Беглого взгляда было достаточно, чтобы определить годность паровоза. Звонарёв подкинул угля в топку, подкачал воды в котёл и слез на землю.

– Ты кто такой будешь? – спросил он старика.

– Сторож при водокачке. Семён, сын Капитонов, Петров. Раньше машинистом ездил, пока в крушении ногу не оторвало, – ответил старик.

– Давай домкраты, пару запасных рельсов и несколько ломов, – приказал Звонарёв.

Вскоре работа около паровоза закипела. Оставив здесь за старшего одноногого машиниста, прапорщик пошёл осматривать станцию. Она была почти не разрушена, за исключением телеграфа, телефона, выбитых стёкол и поваленных станционных фонарей. Тут он встретил Блохина с Лебёдкиным и Кошелевым.

– Вы как сюда попали?

– Софрон Тимофеич до вас послали. Вот эстафета от поручика, – доложил Лебёдкин, протягивая прапорщику пакет.

Прочтя записку, Звонарёв узнал, что Енджеевский отходит к Нангалинским высотам без давления со стороны противника, так как получил сведения о высадке японцев в Талиенване, в тылу тафаншинских позиций. Одновременно он просил не задерживаться на нангалинских позициях.

– Софрон Тимофеич записку уже прочитали. Сейчас одну пушку сюда подвезут, а потом и другую, – доложил Лебёдкин.

– Паровоз бы нам только на рельсы поставить, тогда всё погрузим в вагоны и вывезем отсюда, – проговорил Звонарёв.

– На руках паровоз подымем и на место поставим, ваше благородие, – уверял Блохин.

Вместе с солдатами Звонарёв пошёл по станционным, путям осматривать вагоны. Они оказались в полной исправности, и нужно было только составить из них эшелон.

– Как подвигается работа, кавалер? – подходя к паровозу, спросил прапорщик у одноногого старика.

– Надо поднять ещё только одну пару колёс под тендером, и всё будет готово, хоть в Расею тогда езжай на паровозе.

Солдаты полезли под тендер с домкратом.

Пока поднимали паровоз, Звонарёв решил заняться составлением поезда, для чего надо было вручную перекатить вагоны на главный путь и сцепить их между собой.

– Кошелев и Блохин, – позвал он – Соберите стрелков и начните перекатывать вагоны по путям под состав.

– Вали, братки, сюда! – замахал фуражкой Блохин.

Солдаты со всех сторон стали сходиться на зов.

– Кати все вагоны на главную путю! – распорядился Блохин.

Скоро станция огласилась шумом двигающихся вагонов и перезвоном буферов.

– Надеюсь, господин прапорщик, вы не забудете о нашем лазарете? – подошёл к Звонарёву врач.

– Вот вам подряд семь теплушек и одна платформа! Можете здесь устраиваться, – ответил прапорщик.

Наконец паровоз был поднят на рельсы, и Капитоныч, забравшись в будку, с победным свистом повёл его по путям под состав.

В это время к станции подъехал Енджеевский, а следом за ним появилась «коровья батарея», как прозвали стрелки пушки, перевозимые на коровах.

– Вы никак уже готовы к отъезду? – удивился поручик.

– Вас только поджидаем.

– Я хотел до вечера задержаться на высотах и затем вместе с вами ехать дальше уже по железной дороге.