Текст книги "Порт-Артур. Том 1"

– Когда, вы считаете, эскадра сможет выйти в море? – спросил Стессель.

– Около первого июня: к этому времени весь ремонт на судах будет закончен, и, кроме того, будут погружены на эскадру все необходимые запасы.

За Григоровичем выступил младший флагман эскадры адмирал князь Ухтомский.

– Эскадре нечего и думать о выходе в море. Там её ждёт неизбежная гибель или от японских мин, во множестве разбросанных на внешнем рейде, или в бою с превосходящими силами противника. Поэтому единственное разумное решение – это отсиживаться в Артуре, ожидая, когда он будет деблокирован Маньчжурской армией или когда к нам на помощь подойдёт вторая эскадра из России. Мы, моряки, должны свою судьбу, но примеру Севастополя, связать с крепостью. Свезти на берег свои орудия, списать в десант возможно большее число людей, образовав из него подвижный резерв крепости, и этим усилить оборону Артура, а там что Бог и Николай-угодник дадут, то и будет.

– Что ваше сиятельство предполагает делать с флотом, если Артур будет вплотную обложен с суши и эскадре будет угрожать опасность быть потопленной на внутреннем рейде Артура? – спросил Рейс.

– Оставаться в нём до последней возможности…

– …а затем затонуть в этой луже… – перебил Стессель.

– …и вновь воскреснуть под японским флагом, – вставил Никитин.

– Мы, моряки, считаем, что Артур никогда сдан не будет. Следовательно, если даже допустить возможность потопления кораблей на внутреннем рейде, то воскреснут они после войны опять под русским, а не под японским флагом, – возразил Никитину Витгефт. – Поэтому предложение князя, по-моему, является наиболее целесообразным.

– Флот всю осаду камнем будет висеть на нашей шее! – кипятился Никитин. – Пусть-ка он лучше убирается поскорее на все четыре стороны из Артура, а своё продовольствие оставит для нужд гарнизона.

– Помимо продовольствия, нам нужно получить от моряков ещё орудия и снаряды к ним, – вставил Белый.

– С чем же мы тогда выйдем в море, где нас ждёт бой с японцами? – спросил Витгефт.

– Я лично думаю, что мнение князя Ухтомского о необходимости флоту остаться в Артуре в наших условиях самое правильное, – ответил Белый.

– Вопрос ясен, – резюмировал Стессель. – Моряки в море выходить не хотят, а мы, сухопутные, считаем, что они должны возможно скорее оставить Артур и выполнить своё прямое назначение – попытаться с боем овладеть морем или с честью погибнуть.

В дальнейшем все сухопутные генералы, за исключением Белого, высказались за выход эскадры в море, а моряки, кроме Григоровича, Эссена и командира «Баяна» Вирена, – за её оставление в Артуре.

Стессель презрительно усмехнулся.

– Из опроса мнений господ моряков ясно, что они забывают о своей прямой обязанности – помогать не только Артуру, но и Маньчжурской армии. Без победы на море победа на сухопутном фронте будет крайне затруднительна. И наоборот, при нашем господстве или даже простом равенстве сил на море быстрая победа на суше обеспечена. Поэтому я ещё раз от лица армии категорически требую выхода эскадры в море для уничтожения японского флота. Отказ от выполнения этой задачи буду рассматривать как измену долгу присяги и своей родине! – стуча кулаком по столу, угрожал генерал.

– Вы забываете, что флот вам не подчинён, – выкрикнул в ответ тонким фальцетом Витгефт, – и вы не имеете права отдавать флоту никаких приказов!

– Если эскадра не выйдет в море, я запрещу морякам появляться на территории укреплённого района. Рассыплю стрелковые цепи по берегу и обнесу порт колючей проволокой. Варитесь тогда в собственном соку! – кричал Стессель.

По знаку Рейса Стессель опять объявил перерыв и, выйдя из-за стола, стал громко выговаривать Белому.

– Тебе бы, Василий Фёдорович, во флоте служить. Ты всегда руку моряков держишь, – упрекал он начальника артиллерии.

– Я ответствен за артиллерийскую оборону крепости, а без пушек и снарядов защищать Артур не могу, – возразил Белый и отошёл к морякам.

Никитин, окружённый младшими морскими офицерами, обвинял адмиралов в трусости.

– Будь моя воля, – бубнил он, – всех бы ваших адмиралов и капитанов первого ранга разогнал, а вас, лейтенантов и мичманов, поставил бы командовать броненосцами. Поди, вы с ними справились бы не хуже адмиралов?

– Справились бы, ваше превосходительство. Мигом бы японцам нос утёрли, – хором отвечали мичманы и лейтенанты.

– Где бы у вас тут малость горло промочить, а то больно пересохло оно от всей этой болтовни?

– Сельтерской прикажете, ваше превосходительство?

– Я не дама в положении и не кисейная барышня, – обиделся генерал.

– Коньяку, рому, виски? – продолжали предлагать моряки.

– Наконец-то догадались! Чего хотите, но чтобы было покрепче.

Через четверть часа воинственный генерал уже пил брудершафт со всеми мичманами и лейтенантами. На заседание он больше не пошёл, а вместо этого прочно окопался в кают-компании, откуда затем был переправлен в одну из офицерских кают, где мирно опочил.

После вторичного перерыва прения приняли наконец более спокойный характер. Моряки признали, что эскадре всё же необходимо попробовать выйти в море и попытаться, не ввязываясь в бой, прорваться во Владивосток. Хотя Вирен и Эссен настойчиво указывали на абсурдность этого предложения при наличии чуть ли не всего японского флота под Артуром, большинство всё же не согласилось с ними. Затем договорились о возвращении из крепости некоторой части орудий среднего калибра, наметили время выхода в море примерно на пятое июня, и на этом окончилось заседание. Стессель отказался от предложенного Витгефтом обеда и уехал вместе с Рейсом, Водягой и Сахаровым, а Смирнов, Кондратенко и Белый остались у адмирала.

После отъезда Стесселя атмосфера сразу резко изменилась. Исчезла натянутость, все оживились и весело заговорили друг с другом.

За длительным обедом, сопровождавшимся обильной выпивкой, все участники окончательно настроились на мирный лад, многократно лобызались и уверяли друг друга во взаимной любви.

Вернувшись домой, Стессель начал было хвастливо повествовать супруге о своих победах над моряками, но Вера Алексеевна, разделявшая с мужем нелюбовь к морякам, на этот раз, против обыкновения, слушала его довольно равнодушно. Это обстоятельство заставило генерала насторожиться: за многолетнюю супружескую жизнь он хорошо усвоил, что после столь холодного приёма ему предстоит выдержать хорошую головомойку. Он не ошибся в своих предложениях и на этот раз. Едва кончился обед и генерал удалился в свой кабинет, как к нему вошла Вера Алексеевна. Предвкушая неприятный разговор, генерал нервно заёрзал на своём диване.

– Что у тебя, Анатоль, произошло вчера на «Этажерке» с Варей Белой? – сразу задала вопрос Вера Алексеевна.

– Когда я проезжал мимо «Этажерки», она напялила на себя фуражку этого прапора, что всегда с ней бывает, и начала отдавать мне честь, в то время как он стоял с ней рядом болван болваном. Я указал ей на недопустимость такого отношения к офицерскому головному убору – вот и всё.

– Почему же она со слезами жаловалась на тебя своей матери, что ты её публично оскорбил?

– Я, кажется, ничего особенного не сказал, только напомнил, для чего служит женский пол.

– И это, по-твоему, ничего? Порядочной девушке публично сказать, что она существует для деторождения! Ты, Анатоль, забыл, что «Этажерка» не казарма, а Варя не солдат, и твои солдатские шуточки с ней совершенно неуместны. Мария Фоминична, конечно, в обиде на тебя за дочку. Надо тебе будет перед ней хорошенько извиниться и Варе подарить что-нибудь.

– Чего ради я стану ещё извиняться, коль я ничего обидного не сказал? И не подумаю.

– Если ты сам не понимаешь своей грубости, то я прекрасно это сознаю. Нечего тебе думать или не думать. Раз я тебе говорю, значит, так и надо. Ты пойдёшь к Белым и извинишься за свою грубость перед Марией Фоминичной, а не пойдёшь, я вместо тебя отправлюсь с извинениями, – пригрозила генеральша.

– Ладно уж! Так и быть, съезжу к Белым завтра, что ли. У них бывают такие вкусные блинчики к кофе, что пальчики оближешь, да и узнать надо, до чего же договорился Белый с самотопами, – сдался генерал.

– Потом, ты до сих пор не утвердил награждение артиллеристов за Цзинджоуский бой.

– И не утвержу! Пусть на будущее время знают, что за потерю пушек я наград не даю.

– Но в этом списке есть и Варя Белая. Она-то не виновата в том, что были оставлены пушки.

– Неудобно наградить её одну, а других не награждать.

– Пустяки ты говоришь. Варя прежде всего генеральская дочь, поехала туда по своей охоте, чуть не погибла там, а ты её равняешь со всеми остальными.

– Там была ещё какая-то другая, такая же сумасшедшая девчонка. Надо и её тогда наградить.

– Отчего же не наградить, если она этого заслужила?

– По-моему, бабы не могут совершать никаких подвигов, разве что родят сразу тройню или четверню.

– Бабы! Грубиян! Ты-то сам, герой, как и за что свой «Георгий» получил и к нему генеральский чин в придачу?

– Мне подвезло…

– Ты прекрасно знаешь, что не будь меня, и везения этого бы не было. Лучше без разговоров утверди-ка эти награды. Я приказала писарям принести нужные наградные листы и на них зачеркнула твою резолюцию об отказе.

– Но в нём ведь что-то около ста человек.

– Я отобрала только те листы, где есть Варя Белая. В них всего десять человек с Утёса. Они с начала войны не получали ни одной награды!

– Утёсовцам ещё куда ни шло! – и генерал лениво подписал поданную ему женою бумагу.

– Я сегодня получила письмо от Лилье. Бедняжка под арестом. Его посадил за какие-то пустяки Кондратенко.

– Раз Кондратенко посадил, значит, за дело: Лилье твой большой жулик.

– Я думаю, что Лилье можно отпустить с гауптвахты, посидел он денёк, и хватит с него.

– Маловато больно. Его на сколько посадил Кондратенко?

– На две недели. Я от твоего имени написала Роману Исидоровичу письмо с просьбой, если можно, освободить Лилье и поручить ему постройку хотя бы нашего блиндажа, а я за ним сама присмотрю.

– Много ты в этом понимаешь!

– Попрошу Сахарова помочь мне – недаром же он целый Дальний выстроил.

– Причём половину денег украл.

– Не пойман – не вор! Все инженеры – воры. Подпиши-ка письмо к Кондратенко. В нём ты не настаиваешь на освобождении Лилье, а только просишь, если он найдёт это возможным. Понял?

Генерал махнул рукой и, кряхтя, черкнул какую-то закорючку на бумаге.

– Ещё что? – спросил он.

– Ещё тут нужна твоя подпись, – ткнула генеральша пальцем в бумагу.

– О чём она?

– Об отсрочке до конца войны платежей по налогам с имущества Тифонтая.

– Это меня не касается. Пусть обращаются к градоначальнику, он этими делами ведает.

– Он отказал, поэтому обращаются к тебе.

– Где сам Тифонтай? Поди, к японцам сбежал?

– Что ты, Анатоль! Он из Дальнего успел уехать на север в штаб наместника, а Сахарову выдал доверенность на ведение всех своих артурских дел.

Стессель подписал и эту бумагу.

– Теперь можешь спокойно спать, – и генеральша ласково поцеловала мужа в лоб.

Стессель сладко зевнул и повернулся на бок. Вера Алексеевна вышла из комнаты, тихонько прикрыв за собою дверь.

В столовой её ждал Сахаров.

– Всё подписано; Василий Васильевич, – обратилась к нему генеральша, протягивая бумагу.

– Не знаю, как мне вас и благодарить, Вера Алексеевна, – расшаркался капитан, целуя руку превосходительной хозяйки.

– У меня к вам будет небольшая просьба. Мне нужны хорошие золотые серьги, желательно с бриллиантами, хотя можно и с рубинами, не особенно дорогие, рублей на пятьдесят, – проговорила Вера Алексеевна.

– Приложу все свои усилия, чтобы достать их. У меня осталось ещё несколько старых знакомых среди ювелиров-китайцев. Они большие знатоки в таких вещах и, конечно, не откажут мне, – уверил капитан. – Как только найду что-либо подходящее, тотчас же доставлю вам.

– Буду вам крайне признательна. Серьги мне нужны для свадебного подарка дочери Белого, – пояснила генеральша, прощаясь с Сахаровым.

Через час, сидя в своём небольшом, но очень уютном особняке в Новом городе, Сахаров бесцветными чернилами условным шифром писал письмо Тифонтаю. В нём он подробно сообщал об окончании ремонта повреждённых судов, о предстоящем выходе эскадры для прорыва во Владивосток, о розни между флотом и армией, о ходе работ по укреплению сухопутного фронта. В заключение он уведомлял об освобождении до конца войны от налоговых платежей всех его предприятий в Артуре и просил выслать просимые генеральшей серьги. «Цена по вашему усмотрению, – заканчивал Сахаров своё послание. – Налогов сложено на сумму около 50 000 рублей. Полагаю, что серьги могут стоить от 3 до 5 тысяч, так как в них очень заинтересована артурская Юнона».

Окончив письмо, Сахаров ещё раз проверил шифр, скатал послание в тонкую трубочку и хлопнул в ладоши. Вошёл старый нищий. Сахаров выслал денщика и с удивлением взглянул на нищего, который сразу распрямился и насмешливо взглянул на Сахарова.

– Мистер Сахаров, по-видимому, не ожидал меня видеть здесь и в таком виде? – спросил он.

– Вы очень сильно рискуете, ваше превосходительство, появляясь в Артуре.

– Война является сплошным риском. Мы, военные, к нему привыкли. Я буду изредка, когда найду нужным, появляться у вас. О моём здесь пребывании, конечно, никому не должно быть известно.

Сахаров только почтительно слушал своего собеседника и кивал головой в знак полного согласия. Затем японец взял письмо, ознакомился с его содержанием, униженно кланяясь капитану, бесшумно вышел из комнаты. Оставшись один, Сахаров разразился целым потоком брани по адресу Томлинсона, Смита и Танаки.

«Мёртвой хваткой держат меня за горло, и я бессилен перед ними. Выдать их невыгодно и крайне опасно. И я, и моя семья можем погибнуть от руки наёмных убийц», – с горечью думал капитан, шагая по своему кабинету.

В этот же вечер у Ривы собралась не очень многочисленная, но дружная компания. Праздновались сразу два события: свадьба Андрея с Ривой и получение им наград за свои боевые подвиги.

Ещё засветло пришли Желтова с Олей Селениной и Лёля Лобина со Стахом Енджеевским. Они поднесли Риве большой столовый сервиз из китайского фарфора. Самый характер этого подарка говорил о том, что связь Ривы с Андрюшей они рассматривали как настоящее супружество.

– Мне даже неловко принимать от вас такие подарки, – сконфуженно протестовала Рива.

– Берите, дарим от чистого сердца, – ответила Желтова, целуя девушку. – Вам в семье он очень пригодится.

Моряки поднесли Риве цветы, а Андрюше – кортик в позолоченной оправе. Прибывшие позже Борейко и Звонарёв с трудом втащили в комнату огромную, чуть ли не в сажень высотой, бутылку, наполненную водкой. На ней честь честью красовалась этикетка Петра Смирнова с указанием ёмкости – десять вёдер сорокаградусного хлебного вина. Головка бутылки была опечатана казённым белым сургучом, толстым слоем покрывавшим дюймовую пробку. В отличие от бутылок обычного типа в нижней части был устроен небольшой краник, через который можно было цедить водку.

– Наше с Серёжей тебе искреннее пожелание, Андрюша, – чтобы у тебя было столько же счастья в жизни, сколько водки в этой бутылке, и чтобы жизнь твоя всегда была полна любви и счастья, как эта бутыль водкой, – сказал Борейко прочувствованным голосом.

– Откуда вы достали это чудище? – спросила его Рива.

– Осталась в качестве сувенира о пребывании в Артуре великих князей Кирилла и Бориса. Она была приготовлена специально по их заказу, но мартовская катастрофа помешала её использовать по назначению. Я узнал о ней случайно, и мы решили преподнести её вам с Андрюшей в знак нашей любви.

– Надеюсь, вы не собираетесь выпить водку в один присест? – осведомилась Рива не без тревоги.

– Не беспокойтесь, мы её будем пить долго-долго.

Чтобы не раздавить обеденный стол гигантской бутылью, её поместили на специальной дубовой подставке. Борейко в качестве виночерпия сел возле неё, разливая водку по рюмкам. К удивлению всех, сам он ограничился только тремя небольшими рюмками.

– Решил отвыкать от водки, – пояснил он удивлённой Риве.

– Не иначе как вы собрались жениться, – догадалась Оля.

– Дело неплохое, да кто за меня пойдёт?

– Поищем, авось и найдём, – загадочно сказала Рива.

Борейко в ответ только оглушительно прокашлялся и поспешил перевести разговор на другие темы.

– Слыхал я, что микадо вашего Витгефта наградил орденом Восходящего Солнца за блестящее выполнение десантной операции армии Оку, – обратился он к Акинфиеву.

– На его месте я наградил бы ещё многих других, помимо адмирала, – вмешался Эллис, – прежде всего Ухтомского, Рейценштейна, Шенсновича: все они дружно поддерживали адмирала сегодня на совещании.

– Наши, Стессель с Фоком, тоже от них не отстали. Допустили беспрепятственную высадку армии Оку. Зря сдали японцам Цзинджоу, подарили им Дальний, сейчас делают вид, что собираются защищать Артур, – продолжал Борейко. – На укреплениях казематы и блиндажи строятся не столько из бетона, сколько из глины, пушки установлены на позициях открыто – одним словом, всё делается, чтобы ускорить падение Артура.

– К Стесселю надо прибавить ещё и нашего Савицкого, и командира Пятнадцатого полка Грязнова, Гандурина и ещё многих других, – заговорил до этого молчавший Енджеевский. – После Цзинджоу все они сперва решили бежать прямо в Артур и только по настоянию Кондратенко задержались на Юпилазском перевале. Моим донесениям, что японцы уходят на север, никто из них не поверил, а мне «за неточное выполнение приказания о прикрытии отхода после Цзинджоуского боя» закатили строгий выговор в приказе.

– Меня интересует, – спросила Желтова, – в Маньчжурской армии дела обстоят так же, как у нас, или лучше?

– Здесь Стессель и компания, там Алексеев и компания, хотя люди и разные, но сущность их совершенно одинакова. Следовательно, и дела обстоят тоже одинаково: у нас Цзинджоу, у них Тюренчен, тоже поражение, беспорядочный отход, – ответил ей Енджеевский.

– Там хотя единоначалие есть, а у нас в Артуре Стессель – одно, Смирнов – другое, Витгефт – третье, – заметил Звонарёв, молчаливо сидевший в стороне.

– Григорович – четвёртое, так как он не подчинён Витгефту, – пояснил Сойманов. – А, как известно, у семи нянек дитя всегда бывает без глаза.

– При таком положении вещей трудно рассчитывать на успех в войне, – с грустью проговорила Мария Петровна.

– Главный вопрос войны – обладание морем – пока что нами не решён в свою пользу. Правда, и японцы тоже не могут считать себя полными хозяевами в Жёлтом море, но бездеятельность нашего флота фактически передала инициативу в борьбе за обладание морем в руки японцев, – проговорил Стах.

– Да, наш Витгефт палец о палец не ударил, чтобы воспрепятствовать высадке японцев у Бидзиво, затем не помог армии в борьбе за цзинджоуские позиции, а сейчас спокойно наблюдает за тем, как японцы устраивают свою военно-морскую базу в Дальнем. Он является объективно предателем наших интересов в этой войне, – проговорил Эллис.

– Нельзя нас, молодёжь, смешивать с Витгефтом и капитанами первого и второго ранга! Они прежде всего не знают современной техники, ибо как командиры выросли при парусном флоте. Наши корабли по своей конструкции отнюдь не хуже японских, особенно построенные за границей. Но плохо подготовленный командный состав не умеет их использовать как надо. Из морского корпуса нас выпускают плохо подготовленными к современной морской службе. Приходится дополнительно кончать потом артиллерийские, минные, штурманские классы, чтобы стать специалистом в одной из этих отраслей морского дела. Подготовка матросов-специалистов поставлена ещё хуже. Выезжаем больше на русской смекалке. В общем, и нам, и матросам не хватает культуры для полного освоения современной морской техники, – разглагольствовал Сойманов.

– Короче говоря, в тысяча восемьсот семидесятом году Францию победил немецкий учитель, а теперь нас побеждает японский, – резюмировала разговор Желтова.

– Вывод из этого может быть сделан только один: необходима скорейшая смена образа правления, – живо проговорила Оля Селенина.

– Мы все верноподданные сыны своей родины и ради её блага готовы на всё, – заметил Сойманов.

– Кто как понимает это благо, – заметила Желтова.

– По-нашему, всё, что может помочь нашей победе над японцами, то благо, – заметил Борейко.

– С таким определением мы все согласимся, – вмешалась Оля Селенина.

– С чем вас всех и поздравляем, – закончил Борейко. – Завтра же все вместе открутим головы Стесселю, Витгефту и всей их компании. Это, несомненно, будет очень полезно для нашей победы.

– Иногда бывают полезны и поражения, – заметила Оля. – Севастопольский разгром способствовал обновлению нашего государственного строя.

– Что не помешало, однако, нигилистам убить царя-освободителя, – заметил Сойманов.

– Не столько освободителя, сколько мучителя, – не сдавалась Оля.

– Вы, оказывается, довольно-таки зловредный комарик! – посмотрел на Олю с высоты своего саженного роста Борейко.

– Зато вы мне кажетесь довольно-таки ручным медведем.

– Ты недалека от истины, Оля, – заметила Рива. – Это предобрый медведище, хотя и хочет казаться страшным и сердитым.

– Ой, Андрюша, Серёжа, Павлик – защитите! Меня при жизни собираются канонизировать, а я совсем не хочу превращаться в живые мощи, – с комическим ужасом воскликнул Борейко.

– Итак, эскадра всё же на днях уходит в море, – сообщил Звонарёв.

– Слава Создателю! – в один голос воскликнули Борейко, Енджеевский и Сойма-нов. – Когда точно?

– На рассвете девятого июня, – сказал Эллис.

Куинсан, подававшая на стол, бросила на него быстрый взгляд и отвернулась. Андрюша заметил это и нахмурился.

– Принеси-ка мне чаю, – приказал он девушке, – и не толкись понапрасну здесь.

Служанка поспешила выйти из столовой.

– Выйдет вся эскадра или только её часть? – полюбопытствовал Борейко.

– Выйдут все броненосцы, крейсера и оба отряда миноносцев. Если встретим лишь часть японской эскадры, то попытаемся её разбить, – ответил Эллис.

– А если всю?

– Тогда боя не примем и вернёмся в Артур.

– Не очень-то вы храбры! Под Синопом[134]134
  Синоп – имеется в виду Синопское сражение 1853 года между русской эскадрой Черноморского флота под командованием вице-адмирала П. С. Нахимова и турецкой эскадрой, окончившееся выдающейся победой русских моряков.


[Закрыть] Нахимов не спрашивал, сколько перед ним турок, атаковал их и уничтожил. А вы рассчитываете: много или мало будет японцев и что в каком случае делать, – иронизировал Стах.

– Там было другое соотношение сил, – начал было Эллис.

– А главное… дух был боевой, и во главе стоял не растяпа Витгефт, а настоящий боевой адмирал, – перебил его Стах.

– За здоровье нашего героя Андрюши! Пусть тебе с Ривой живётся как в раю, – чокнулся Борейко. – Горько молодым!

Все, смеясь, подхватили этот тост. Рива и Андрюша церемонно поцеловались.

– Чей за нами черёд? – спросила Рива.

– Стаха и Лёли.

– А за ними?

– Вари и Серёжи.

– А потом? – не унималась Рива.

– Оли и Бори! – в один голос воскликнули все присутствующие.

– Что-о-о? – одновременно взревел Борейко и запищала Оля.

– Это что-то новое! Наша Оля настоящая весталка и дала обет безбрачия, – улыбаясь, проговорила Мария Петровна.

– Выйти замуж за такого медведя, как он! С ума надо сойти, чтобы такое представить себе, – возмутилась Селенина.

– Напрасно ты так говоришь, Оля! Он очень хороший, этот медведь, – обратилась к учительнице Рива.

– Только пьяница беспробудный, – отрекомендовал себя Борейко.

– Оля вас быстро к рукам приберёт. Хотя сама и маленькая, но характер у неё огромный. Живо забудете о водке, – подтвердила Желтова.

– Ничего не возражал бы против этого.

– Так за чем же дело стало? – под общий смех спросил Акинфиев.

Так, смеясь и дружески шутя, гости ещё долго сидели в уютной квартирке.

Звонарёв был очень удивлён, получив на своё имя телефонограмму за подписью Жуковского, в которой ему предлагалось к двум часам дня прибыть на Электрический Утёс, причём многозначительно добавлялось: «Форма одежды парадная, при оружии».

Когда Звонарёв подъехал к батарее, то увидел, что рота выстроена во фронт. На правом фланге расположился оркестр. Во главе взводов находились офицеры, на левом фланге, вооружённый японской винтовкой, стоял Блохин, рядом с ним фельдшер Мельников, Шура Назаренко и Варя Белая.

Наскоро поздоровавшись со Звонарёвым, Жуковский приказал ему стать в четвёртый взвод и тревожно ткнул пальцем в приближающуюся кавалькаду. Заняв своё место в строю, Звонарёв увидел, что к батарее приближались верхом сразу четыре генерала: Стессель, Смирнов, Белый и Никитин, – за ними двигалось человек двадцать свиты и конвоя.

Как только превосходительные гости спешились, Жуковский подал команду, музыка заиграла, солдаты вскинули винтовки на караул.

Генералы по очереди, начиная со Стесселя, поздоровались с ротой. Затем, став против середины фронта, Стессель громким голосом начал вызывать награждённых солдат.

Поздравив награждённых и поблагодарив их за службу, Стессель обратил внимание на Блохина.

– Откуда у тебя эта винтовка? – спросил он у солдата.

– Взял в бою под Цзинджоу, ваше превосходительство.

– Больно рожа у тебя похабная, бандитом смотришь. Под судом был?

– Он и сейчас в разряде штрафованных состоит, – доложил Жуковский.

– Напрасно представляли его к кресту, надо было сперва штраф с него снять. Что ты сделал под Цзинджоу?

– Винтовку японскую забрал, ваше превосходительство.

– Ты бы лучше живого японца взял.

– Я приколол его, ваше превосходительство, а винтовку взял.

– Какой же ты подвиг совершил?

– Сбил японскую пушку прямой наводкой при атаке города Цзинджоу, – доложил Жуковский.

– Что же ты об этом молчишь, дурак?! – рассвирепел Стессель. – Герой, а морда арестантская. Вы за ним присматривайте, как бы снимать крест потом не пришлось. Ба! Жидёнка вижу, – удивился генерал, увидев перед собой Зайца. – Ты-то что геройского мог совершить?

– «Под ураганным огнём артиллерии доставил обед на позицию, за убылью номеров стал за наводчика к орудию и до конца боя отражал атаки японцев», – по наградному листу прочитал личный адъютант Стесселя князь Гантимуров.

– Первый жид в Артуре, которому я даю крест, и, надеюсь, последний, – брюзжал Стессель.

Последними были вызваны Варя Белая и Шура Назаренко. Дойдя до Шуры Назаренко и увидев на ней медаль, Стессель спросил, от кого она её получила, и, узнав, что от Макарова, поморщился.

– Он не имел права награждать тебя, раз ты работала в береговой части, а не в морской, ну да всё равно. – И генерал милостиво нацепил ей ещё одну медаль.

– А тебе, стрекоза, – обратился Стессель к Варе Белой, – не следовало бы давать медали за твою дерзость, но…

– Без всяких «но», генерал! Оставьте медаль себе на память о вашей тогдашней грубости. Мне она не нужна, – выпалила Варя и, обойдя остолбеневшего от удивления генерала, сбежала вниз к своей лошади, вскочила на неё и вихрем понеслась от батареи.

– Варвара, вернись! – крикнул было ей вдогонку отец, но девушка только махнула в ответ рукой.

– Придётся тебе, Василий Фёдорович, вместо медали наградить её берёзовой кашей: совсем девка от рук отбилась! – сердито обернулся Стессель к Белому. – За новых георгиевских кавалеров, ура! – закончил он.

Выходка Вари расстроила весь ритуал награждения. Пропустив роту мимо себя торжественным маршем, Стессель отказался от предложенной закуски и вместе со свитой тотчас же уехал. Солдаты вернулись в казарму, обсуждая происшедшее.

После завтрака Звонарёв заторопился в город: ему хотелось повидать Варю и переговорить о случившемся. Девушку он застал за чтением.

– Изумительно интересная вещь! Почему нам в институте не давали таких книг? – встретила она Звонарёва.

– Что за роман?

– Роман! Учебник физиологии для фельдшерских школ. Ну, что сделал Стессель после моего отъезда? Воображаю, как он обозлился! Папе я боюсь на глаза попасться. Представьте, этот дурак Гантимуров звонил мне по телефону, что завтра лично привезёт мне злосчастную медаль. Я сказала, что немедленно выброшу её в море. А жаль! – вздохнула Варя. – Так красиво – сестра с Георгиевской медалью.

– Ха-ха-ха-ха! – расхохотался Звонарёв. – Зачем же вы от неё отказались?

– Принципиально! Чтобы не думали, что меня можно безнаказанно оскорблять.

В передней раздался звонок, и послышался голос Белого, спрашивающего о Варе.

– Она со Звонарёвым, – ответила Мария Фоминична.

– Эта дрянная девчонка скандал сегодня устроила Стесселю на Электрическом Утёсе – отказалась от награды.

– Как так? Она ведь сама ездила к Стесселю хлопотать о ней!

– Ничего подобного, – вылетела Варя в переднюю, – я хлопотала за Звон… за солдат, а не за себя. А Стессель не смеет меня при всех называть стрекозой, как будто я маленькая, и говорить, что я не заслужила медали, – затараторила Варя и вдруг громко всхлипнула и залилась слезами.

– Имей после этого дело с бабами! – возмутился Белый и ушёл в свой кабинет, сердито хлопнув дверью.

Звонарёв, оставшись один, принялся рассматривать валявшиеся на столе старые журналы. Подождав, когда Варя с матерью ушли из передней, он хотел тихонько уйти.

– Вы уже уходите, прапорщик? – неожиданно окликнул его генерал из кабинета.

– Так точно. Разрешите откланяться.

– До свидания. И мой совет вам: никогда не женитесь на сумасшедших девчонках, которые и сами не знают, чего они хотят, – неожиданно добавил Белый, пожимая руку Звонарёву.