Текст книги "Порт-Артур. Том 1"

Проснувшись довольно поздно, Фок по обыкновению отправился на прогулку в штаб расположенного поблизости Четырнадцатого полка. По дороге он встретил начальника штаба Дмитриевского и, выслушав его доклад о положении на фронте, справился о Сахарове и приказал отправить в Артур все обозы с ранеными, всех лишних людей, а сапёров отослать к Волчьим горам.

– Разве намечается отступление? – удивился начальник штаба.

– На войне, да ещё оборонительной, когда инициатива в руках противника, трудно что-либо намечать. Но необходимо обеспечить свободу действий себе заранее, а для этого нужно избавиться от всего лишнего, – объяснил Фок и отпустил Дмитриевского.

В штабе у Савицкого, справившись о потерях в полку, он обратился к полковнику с вопросом:

– Каково ваше мнение о продолжении обороны Зелёных гор?

Савицкий на минутку задумался, стараясь понять, какой ответ будет более приятен начальнику дивизии. Вспомнив часто высказываемое Фоком мнение о желательности скорейшего отхода в Артур, он после минутного раздумья ответил:

– Чем скорее отойдём, тем лучше, ваше превосходительство!.. Здесь полки только зря несут большие потери от артиллерийского огня, чем ослабляется будущий гарнизон крепости.

– Я тоже так думаю, – довольно проговорил генерал. – Я уже отдал приказ об отправке обозов и всей тыловой шушеры в крепость.

В голове Фока давно уже созрел план, который он тщательно обдумывал во всех деталях, шагая по комнате.

«Кондратенко, конечно, будет держаться до последнего, – думал Фок. – Я же отступлю, как только японцы меня атакуют. В результате отряд Семёнова будет охвачен с фланга, а быть может, и с тыла, и едва ли от него много останется. Раз это случится, с Кондратенко будет покончено. Самовольно уехал из крепости, да ещё потерпел поражение! Такие вещи никому не прощаются! Тогда я единственный кандидат в начальники сухопутной обороны, и всё будет в моих руках».

При этой мысли Фок улыбнулся и весело потёр руки.

В тот же день, четырнадцатого июля, около пяти часов вечера, японцы наконец рискнули атаковать Тринадцатый полк Четвёртой дивизии, но были отбиты с громадным уроном. Узнав об этом, Фок пришёл в неистовство и, изругав площадной бранью командира полка, приказал ему отвести полк с передовых позиций, оставив на них лишь охотничью команду. Затем был вызван Дмитриевский, которому генерал под строжайшим секретом сообщил, что отряд Семёнова разбит и в беспорядке отступает к Артуру.

– Я только что говорил с его штабом. Там все на месте, – возразил было подполковник, но тотчас замолчал под гневным взглядом своего начальника.

– Сведения у меня от конного ординарца. Разошлите немедленно во все части приказ об отходе.

Дмитриевский послушно откозырял и вышел. Вызвав по телефону всех командиров полков, он не замедлил им сообщить о разгроме правого фланга и предстоящем спешном отступлении дивизии на Волчьи горы. В полках поднялся переполох, ещё более усилившийся, когда японцы снова атаковали некоторые участки фронта. В воздухе стало попахивать новым Цзинджоу, но тут неожиданно в дело вмешался Ирман, огнём своих батарей буквально сметавший противника, как только он показывался на хребте.

Узнав об этом, Сахаров опрометью бросился в штаб к Фоку и просил его обуздать расходившегося начальника артиллерии. Генерал разразился самой непечатной бранью по адресу идиотов, которые не понимают военной обстановки, затем не в меру ретивому начальнику артиллерии было послано категорическое приказание беречь снаряды.

Это распоряжение и приказ об отступлении Ирман принял с негодованием и немедленно поехал объясняться в штаб.

– Как отступаем? – накинулся он на Дмитриевского. – Японцы везде отбиты, снарядов осталось ещё по двести выстрелов на орудие, с ними я задержу противника, по крайней мере, сутки.

– Семёнов отступает, вернее, даже бежит в Артур, – начал было Дмитриевский.

– Вас кто-то ввёл в заблуждение! Командир второй батареи Лаперов доносит мне с правого фланга, что там все атаки отбиты и никто не отходит…

– Приказ Стесселя…

– Почему же вы не объясните ему, что нет никаких оснований для отхода с позиций?

– Обратитесь тогда к начальнику дивизии, он вам разъяснит.

Но Фок ничего разъяснять не стал, он просто приказал немедленно отходить.

– Через полчаса жду от вас, Владимир Александрович, донесений о выполнении моего приказа, – оборвал он Ирмана.

– Кроме того, я не согласен с намеченной диспозицией расположения батарей на Волчьих горах. Мои правофланговые батареи почему-то становятся за левым флангом, и наоборот. Из-за этого они сделают лишних двадцать вёрст и вовремя не смогут поддержать стрелковые части, – продолжал возражать Ирман.

– Я вашего мнения не спрашиваю, полковник! Вы свободны! – кивнул головой Фок на дверь.

Взбешённый Ирман полетел на телефонную станцию и пытался связаться со Стесселем в Артуре, но связь уже была прервана, и, ничего не добившись, он отправился к своим батареям. Не успело ещё зайти солнце, как полки Четвёртой дивизии начали отход по всему фронту, прикрываясь охотничьими командами. Заметив клубы пыли над всеми дорогами, японцы открыли по ним яростный шрапнельный огонь. Отступление всё больше принимало характер бегства, и, воспользовавшись этим, японцы прорвались во фланг и тыл Двадцать пятого и Двадцать шестого полков, сразу поставив их в критическое положение.

Кондратенко был разбужен своим вестовым как раз в тот момент, когда прорвавшиеся в тыл японцы с криками «банзай» атаковали небольшую китайскую деревушку, где помещался штаб Семёнова. При первых выстрелах полковник, собрав в штаб знаменитый взвод своего полка, конно-охотничью команду Двадцать пятого полка, две морских десантных пушки с десятком матросов, обозников, денщиков, наскоро организовал оборону. Противник был подпущен вплотную, а затем расстрелян в упор залпами сборного отряда. Кондратенко, выскочив из фанзы на двор, был оглушён ружейной трескотнёй, раздававшейся со всех сторон. Крики «банзай» смешивались с криками «ура» и перекрывались короткими выстрелами морских орудий. Пули роями летели в разные стороны. Разобрать, что происходит, в темноте было невозможно.

– Где? Что за стрельба? Где полковник Семёнов? Почему меня так поздно разбудили? – забросал генерал вопросами своего вестового.

– Ховайтесь у погреб, Роман Исидорович, а то, не дай Боже, ещё зацепит какая пуля! – вместо ответа советовал тот, хватая Кондратенко за рукав.

За воротами на Кондратенко налетели два матроса. Генерал узнал их в темноте по белой одежде.

– Где начальник отряда? – справился он у них.

– У околицы за заборами, – ответил один из них. – Японец сразу навалился, чуть было не забрал нашего генерала, говорят, он сильно ранен.

– Кого?

– Генерала пехоцкого Кондратенкина. Стрелки страсть рассерчали за это. Насмерть бьют всех японцев и никого в плен не берут.

– Да я жив и здоров!..

Матрос недоверчиво приблизил в темноте своё лицо к Кондратенко и старательно стал разглядывать его погоны.

– Никак и впрямь генерал! – радостно воскликнул он. – Вот солдаты-то обрадуются, что вы, ваше превосходительство, целы. Дозвольте, я вас провожу к ним, – и, не дожидаясь ответа, матрос пошёл вперёд. – Лети духом вперёд, доложи полковнику: идёт, мол, генерал целёхонек, – приказал он другому матросу.

Через несколько шагов их встретил спешивший навстречу Семёнов.

– Роман Исидорович, вы целы? – бросился к нему полковник. – Тут какая-то сука распустила слух, что вы ранены! Стрелки как узнали, так прямо ошалели от злости, погнали японцев, как овец.

– Что случилось-то? Почему могли попасть сюда японцы?

– Фок ушёл, а нам ничего об этом не сообщил, нас и обошли. Вы бы всё же побереглись, Роман Исидорович!

Но Кондратенко ничего не хотел слушать. Подойдя к цепям, он громко, во весь голос, поблагодарил солдат за заботу о нём.

– Рады стараться! Дай вам Боже долгие дни! С вами мы не пропадём! – радостно понеслось ему в ответ.

Отбитые японцы быстро отступили, исчезнув в темноте. Кондратенко и Семёнов вернулись в штаб. Там уже спешно наводил порядок адъютант.

– Где же Фок? – спросил генерал.

– Послан конный дозор выяснить местонахождение правого фланга Четвёртой дивизии, – доложил Семёнов.

– Что делается у нас на правом фланге в приморском районе?

– Начальник пограничников подполковник Бутусов доносит, что, кроме слабых атак с фронта, противник активности не проявляет.

– Конный ординарец из штаба Фока, – доложил адъютант, когда в фанзу вошёл запылённый усталый стрелок и подал Кондратенко пакет.

– Почему так долго ехал? – сурово спросил его генерал.

– Ночью плутал, ваше превосходительство, и у нас в штабе мне сказали, что Седьмая дивизия идёт в Артур, я думал вас по дороге перехватить, но никого не встретил, – оправдывался солдат.

– Фок с вечера ещё начал отход на Волчьи горы, – сообщил Кондратенко, пробежав глазами бумагу. – Приказываю отступить в район крепости Порт-Артур, – твёрдо проговорил он после длительного раздумья.

Время шло, ночь была на исходе, надо было торопиться. Вскоре полки в полной тишине двинулись в дорогу, пользуясь ночным мраком.

Кондратенко со штабом выехал к одному из перекрёстков, мимо которого должны были проходить все части. Здесь он в каждом полку и команде справлялся о потерях и благодарил стрелков.

Уже совсем рассветало, когда прошли последние подразделения.

– Прошу вас, Владимир Фёдорович, принять на себя общее начальство над походной колонной, – обернулся генерал к Семёнову, – а я вернусь и объеду оставшиеся в арьергарде охотничьи команды и батарею. Они много перенесли за эти дни. Надо их особенно поблагодарить за боевую работу.

– Вас могут отрезать в темноте от главных сил, Роман Исидорович. Что я тогда доложу Стесселю? – запротестовал полковник, но Кондратенко только махнул рукой.

– Не велика будет потеря для Артура. Меня с радостью заменят кем-либо другим. Кстати, вас, Владимир Фёдорович, можно поздравить с наступающими именинами. Завтра пятнадцатое число. Желаю вам во всём полного успеха, – протянул руку Кондратенко.

Через минуту он уже скрылся в темноте ночи.

Объезд охотничьих команд занял довольно много времени. Особенно долго генерал задержался в охотничьей команде Двадцать шестого полка. За убылью офицеров ею временно командовал унтер-офицер Демьянов, перешедший с Енджеевским из Четырнадцатого полка. Инициативный и энергичный солдат, он всеми силами старался задержать наступающие японские части. С этой целью он предложил заложить ряд самодействующих фугасов под мостами, в дефиле[146]146
  Дефиле – теснина, узкий проход, образуемый непроходимой или труднопроходимой местностью (горами, лесом, болотами и т. п.).


[Закрыть] на дорогах и других местах, где можно было ожидать прохождения крупных частей противника. Стрелки, в свою очередь, предложили заминировать оставляемые окопы и блиндажи.

– Где вы достанете нужное количество пироксилина? – усомнился Кондратенко, узнав об этой затее.

– В штабе бросили две двуколки пироксилина, не на чем было их вывезти. А мы шашки разобрали по рукам и теперь хотим их использовать. Есть у нас один матросик с «Баяна» – Бабушкин, минёр по специальности. Он нас научит, как надо ставить мины, – доложил Демьянов.

– Где он? – справился генерал.

– Лёгок на помине! – кивнул Демьянов на подошедшего в этот момент матроса. Гигантского роста, косая сажень в плечах, он до военной службы был борцом-тяжеловесом. Тяготясь бездействием артурской эскадры, он вызвался охотником в морской десант, приданный к дивизии Кондратенко.

Бабушкин подробно рассказал генералу, как он собирается устанавливать фугасы.

– Закопаем фугасы в землю так, чтобы не было их заметно. В темноте не больно разглядишь, где свежевыкопанная земля. Станет японец на фугас и взлетит на воздух. Нарвётся рота на такое минное поле – никто целым не уйдёт. Побоятся японцы дальше нас преследовать, а наши части тем временем устроятся на новых позициях, – развивал свою мысль Бабушкин.

Кондратенко сразу понял, какую пользу могут принести такие минные заграждения, и похвалил Бабушкина.

– Сами только будьте осторожны и не подорвитесь на фугасах раньше японцев, – предостерёг он солдат.

– На море мы привычны к минам! Там, куда ни повернёшься, сразу на неё наскочишь. Теперь на сухом пути мы устроим японцу такую же каверзу, – ответил матрос. – Если всё по правилам сделать, не поздоровится ему.

Поблагодарив солдат и матросов за проявленную инициативу, генерал пожелал им успеха и отправился догонять отряд Семёнова.

Наступил третий день праздника хризантем, а русские части продолжали ещё находиться на перевальных позициях. Помня упорное сопротивление русских в предыдущие дни, японцы с рассветом открыли ураганный артиллерийский огонь по их позициям. Одновременно японская эскадра начала обстреливать с моря Лунвантаньскую долину. Как ни силён был огонь японцев, но редкие цепи охотников почти не несли от него потерь. Беспрестанно перебегая с места на место и временами открывая сильный ружейный огонь, стрелки сумели ввести в заблуждение японцев, которые не заметили отхода главных сил русских. Четыре скорострельные пушки тоже, то и дело меняя позиции, временами открывали по врагу беглый огонь, что ещё более путало японцев.

Только после полудня они рискнули броситься на штурм. Велико было их удивление, когда они увидели пустые окопы. Они бросились искать врага по блиндажам, и тут начали действовать заложенные ночью фугасы. То тут, то там к небу взлетали огромные столбы дыма, земли и камней, гибли десятки людей. Японцы в ужасе бросились назад. Прошло довольно много времени, пока они решились снова занять покинутые русскими окопы.

Поняв наконец, что перед ними нет противника, японцы сомкнутыми колоннами двинулись по артурской дороге. Но только головная рота вступила на первый мост, как он с грохотом взлетел на воздух, перекалечив не один десяток японских солдат. Испуганные японцы бросились в стороны и опять попадали на мины. Ежесекундно с разных сторон доносился грохот взрывов, и десятки незадачливых потомков богини Аматёрасу-Амиками, как любили называть себя японцы, пачками отправлялись к праотцам. Совершенно обезумевшие перед невидимой опасностью, японцы поспешили отойти в исходное положение. Выдвинув затем вперёд небольшие разведывательные части, они до утра не решались двигаться по направлению к Артуру.

Между тем отряд Семёнова остановился в восьми километрах от крепости и, никем не беспокоимый, простоял тут до следующего дня.

Осмотрев расположение отряда и отдав Семёнову нужные распоряжения, Кондратенко поблагодарил полковника за службу и двинулся в Артур.

На Волчьих горах части Четвёртой дивизии нашли позицию в виде неглубоких окопов, вырытых у подошвы хребта, без всяких блиндажей и с очень незначительным числом лёгких козырьков. Возможности обстрела с этой позиции были ограничены густыми зарослями гаоляна, росшего в двадцати-тридцати шагах кругом. Всё это вызвало сомнение – туда ли пришли полки, куда нужно, но при тщательном обследовании окружающей местности нигде больше не было обнаружено никаких признаков укреплений. Сам строитель этого шедевра фортификационного искусства капитан Сахаров благоразумно, вместе с Фоком, заблаговременно уехал в Артур, предоставив самим частям разобраться на месте в расположении окопов. Утомлённые ночным переходом, полки начали устраиваться на новом месте, поминая лихом и инженеров, строивших эти позиции, и начальство, заставившее занимать их.

После жаркого, утомительного, душного дня наступила прохладная, сырая ночь. На небе замерцали разноцветными огнями тысячи звёзд. По всей линии расположения русских войск загорелись костры, которые чётко указывали японцам линии обороны. Некоторые из офицеров запротестовали было, опасаясь демаскировки окопов. Но Савицкий не посчитался с этими возражениями и приказал «огней не гасить до утра», чтобы комары и мошкара не беспокоили солдат. Японцы прекрасно воспользовались этим ориентиром и, тихонько подкравшись по гаоляну почти вплотную к русским, неожиданно кинулись в штыки. Атакованная рота Четырнадцатого полка была вся переколота, соседние же, вместо того чтобы поддержать её, сами бросились врассыпную. Вскоре весь полк в беспорядке отступил и частично разбежался по окрестным китайским деревням.

Толстый Савицкий в одном белье вскочил на лошадь и ускакал по дороге в Артур. Неизвестно, чем бы весь этот переполох кончился, если бы не подошёл из резерва батальон Тринадцатого полка и, охватив японцев с флангов, не заставил их уйти, после чего остатки Четырнадцатого полка были водворены на своё место.

Весь следующий день, шестнадцатого июля, пользуясь тем, что заросли гаоляна подходили почти вплотную к русским окопам, японцы несколько раз бросались в штыки и местами успели прочно засесть в занятых окопах. Но главные силы их, а также артиллерия подошли лишь к вечеру.

Перед закатом солнца в тылу ненадолго появился Фок и, выяснив у полковых командиров положение дел на участке, велел держаться до конца.

Тут не выдержал даже его любимец Савицкий и громко заявил, что он за свой полк ручаться не может.

– Окопы к утру будут или совершенно пусты, или в них останется ничтожное количество солдат при нескольких офицерах, – доложил он, делая плаксивую мину на своём полном лице.

– Медвежья, что ли, болезнь напала на ваш полк при виде японцев? – усмехнулся генерал.

– Общее переутомление, много случаев дизентерии и порядочное количество легкораненых – всё это снижает боеспособность полка, – жаловался Савицкий.

Карьера любого другого командира полка после такого признания была бы спета, но сегодня Фок даже был доволен таким откровенно паническим докладом. Это давало ему право доложить Стесселю, что дивизия доведена до полного истощения и дальше держаться на Волчьих горах не в состоянии.

– Конечно, всегда должно иметь в виду необходимость сохранения людей для обороны крепости, ибо главнейшей нашей задачей является упорная защита Порт-Артура, – предупредил офицеров начальник дивизии в заключение.

Это было понято как прямое указание о ненужности упорного сопротивления на Волчьих горах, и командиры полков сразу повеселели.

Весь день против дивизии Фока шёл ожесточённый артиллерийский бой, заставивший её оставить занятую линию окопов и отойти на следующий хребет. Наступившая ночь на время прекратила бой, зато с рассветом семнадцатого июля японцы обрушились на русских с удвоенной силой, и поредевшие, измотавшиеся полки дрогнули и начали отходить к Артуру; стоявший в резерве Четырнадцатый полк, вместо того чтобы прикрыть отступление, первый ринулся под защиту крепостных батарей.

Видя стремительное отступление русских, командующий японской осадной армией барон Ноги бросил в преследование все свои резервы, надеясь на плечах отходящих частей ворваться в Артур, но тут он ошибся. Находившийся при дивизии генерал Надеин собрал остатки полков и вместе с артиллерией Ирмана оказал решительный отпор противнику. Батареи одна за другой вылетали в стрелковые цепи и в упор, на картечь, расстреливали наступавших японцев. Отдельные взводы и даже отделения стрелков, зацепившись за попутную вершинку, кустарник или грудку скал и камней, надолго задерживали значительно превосходящие силы врага. Но эти разрозненные усилия, лишённые общего руководства, не могли, конечно, остановить движение противника, и к десяти часам утра семнадцатого июля остатки Четвёртой дивизии отошли к эспланаде[147]147
  Эспланада – открытое пространство в крепости между цитаделью и городскими строениями шириной 400–500 метров.


[Закрыть] крепости.

Стессель встретил вернувшегося в Артур Кондратенко весьма сухо. Им ещё накануне был заготовлен приказ об отрешении строптивого генерала от всех занимаемых должностей «за самовольную отлучку из осаждённой крепости».

Когда весть об этом дошла до штаба крепости, Смирнов, считавший Кондратенко своей опорой, всполошился и, не решаясь самостоятельно противоречить начальнику района, отправился за помощью и советом к адмиралу Витгефту. Последний предложил довести до сведения Стесселя через его начальника штаба, что в случае отстранения Кондратенко им будет отправлен специальный миноносец в нейтральный порт с донесением об этом непосредственно царю.

Перепуганный полковник Рейс поспешил к Стесселю и в весьма осторожных выражениях посвятил его в создавшееся положение.

– Плевать я хотел на всех моряков, а Смирнова завтра же смещу с должности коменданта крепости и назначу вместо него Фока, – начал горячиться Стессель.

– Сейчас получено донесение от генерала Фока, что его дивизия сбита с перевала и, неся сильные потери, отступает к Волчьим горам.

– Во всём виноват Кондратенко. Он, наверное, вмешался в распоряжения Фока и вовремя не поддержал его! – запальчиво ответил Стессель. – Я был совершенно прав, отстраняя от командования этого хитроумного хохла, – упирался начальник района.

Видя, что генерал закусил удила и спорить с ним бесполезно, Рейс решил прибегнуть к помощи Веры Алексеевны. Он дипломатически изложил ей историю с Кондратенко и, выразил своё глубокое сожаление об излишней горячности её супруга.

Узнав об отступлении Фока, генеральша встревожилась.

– В такие минуты отстранять от дел Кондратенко прежде всего глупо! Затем, кто же заменит его здесь? На Фока после Цзинджоу я не надеюсь. Смирнова пора посадить в сумасшедший дом за его чрезмерную учёность, Анатоль ничего в крепостях не понимает, Надеин стар, Горбатовский глуп, Церпицкий[148]148
  Церпицкий Константин Викентьевич (1850–1904) – генерал-майор. Служил в Средней Азии, в Виленском военном округе. Участник похода в Китай в 1900 году. В Порт-Артуре командир Второй бригады Седьмой Восточносибирской стрелковой дивизии, начальник Второго отдела сухопутного фронта и инспектор госпиталей.


[Закрыть] трус, – перечисляла по пальцам генералов Вера Алексеевна. – Роман же Исидорович – инженер, крепостное дело знает, ему и карты в руки! Хорошо, я переговорю об этом с мужем!

В результате бурной беседы в супружеской спальне приказ о Кондратенко был отменён, и Стессель ограничился лишь упрёком по его адресу.

Получив сообщение о поспешном отходе полков Четвёртой дивизии, Стессель приказал немедленно подтянуть к Артуру отряд Семёнова и лично отправился ему навстречу, как всегда, в сопровождении большой свиты.

В трёх верстах впереди линии фронта, на повороте старой артурской дороги, генерал остановился в ожидании подхода частей Седьмой дивизии. Среди генеральской свиты находились Никитин, Рейс, Сахаров, Гантимуров и ещё человек десять штабных офицеров и просто прихлебателей, чающих получения различных благ. Кондратенко с Науменко и Звонарёвым проехали навстречу отряду. Завидев своего начальника дивизии, который только что с ними провёл несколько тяжёлых дней на Зелёных горах, стрелки приободрились и подтянулись.

– Да здравствует наш генерал! Ура Кондратенко! – понеслось по стрелковым частям.

Роман Исидорович, весь сияющий, что-то кричал им в ответ и размахивал фуражкой.

Заняв затем место во главе колонны, Кондратенко сам повёл полки мимо Стесселя. Поравнявшись с начальником района, генерал, салютуя шашкой, подъехал к нему и отдал рапорт. Звонарёв и Науменко, присоединившись к свите Стесселя, наблюдали за прохождением частей отряда.

Впереди, с развёрнутым знаменем, дважды пробитым пулями в последних боях, шёл под музыку Двадцать пятый стрелковый полк. Стройными рядами, строго выдерживая равнение, шли стрелки под бодрящие звуки оркестра. Многие из них были перевязаны, но, несмотря на это, имели бодрый вид. Взвод за взводом, рота за ротой, батальон за батальоном, выдерживая дистанцию, шли один за другим Двадцать пятый и Двадцать шестой полки, временно сведённые после боёв в несколько рот. За ними двигалась артиллерия, тяжело громыхая орудиями. Впереди на вороном коне ехал заросший густейшей чёрной бородой, с перевязкой на голове, командир дивизиона полковник Мехмандаров. За ним тянулись длинной лентой орудийные запряжки, вороные – в первой батарее, гнедые – во второй и рыжие – в третьей. После дивизиона шла рота Квантунского флотского экипажа. Огромный матрос Бабушкин нёс перед ротой большой, развевающийся по ветру Андреевский флаг. Матросы двигались по-морскому – чуть вразвалку, с особой, только им присущей лихостью. Надетые набекрень фуражки с развевающимися сзади чёрными ленточками придавали им бравый, залихватский вид. Молоденький мичман, ведший роту, взмахнул своим палашом и подошёл к Стесселю, который милостиво протянул ему руку и сказал несколько приветственных слов. Шествие замыкала сводная рота пограничников.

Стессель здоровался и благодарил части за их боевую работу. По мере того как проходили всё новые ряды, он повернулся к Кондратенко и, крепко пожав ему руку, поблагодарил за блестящий вид вверенных ему стрелков и матросов.

– Можно подумать, что они идут не после боя, а с царского парада в Царском Селе! – восторгался он.

– Едва ли их туда пустили бы с перевязанными головами и руками, – заметил в ответ Кондратенко.

– Да, там порохом пахнет только во время салюта, – согласился начальник района.

Когда весь отряд прошёл, Кондратенко, официально взяв под козырёк, обратился к Стесселю:

– Разрешите мне, ваше превосходительство, вместе с моими полками отправиться на помощь Четвёртой дивизии.

– Прошу вас! Отныне она входит в ваше подчинение как начальника сухопутной обороны крепости – ответил Стессель.

На лицах Рейса, Сахарова и Гантимурова выразились недоумение, растерянность и досада.

– Подполковник Науменко, прапорщик Звонарёв, прошу вас следовать за мной, – обернулся генерал, отыскивая их глазами среди свиты, и тронул свою лошадь широкой рысью.

В это время, как бы салютуя ему, с верков Артура раздался тяжёлый грохот крепостных орудий.

Тесная блокада Артура началась.