Текст книги "Порт-Артур. Том 1"

Прапорщик отправился к своим батареям.

Вскоре бой возобновился по всей линии. Теперь японцы обрушились на стрелковые окопы. Эти окопы вовсе не имели бетонных блиндажей, а прикрывались лишь лёгонькими деревянными козырьками, которые могли предохранить только от ружейных и шрапнельных пуль, но не от артиллерийского огня.

Траншеи наполнялись ранеными и убитыми. Вскоре на задние аппарели окопов стали выбрасывать трупы, которые мешали передвижению в траншеях.

Белые рубахи убитых образовали за окопами чётко видимую японцами кайму, чем ещё больше облегчали им пристрелку.

На море появились ушедшие было японские суда и начали фланговым огнём обстреливать стрелковые траншеи. Мощные взрывы морских снарядов сносили сразу по несколько саженей окопов и проволочных заграждений. Положение пехоты стало критическим. Звонарёв с волнением наблюдал за развёртывающейся перед ним драмой, не имея возможности ничем помочь стрелкам.

– Ваше благородие, японец лезет на наши окопы! – показал пальцем Купин на цепи противника, быстро приближавшиеся со стороны деревни Сидай.

– Прямой наводкой шрапнелью! – скомандовал прапорщик, и несколько белых разрывов появились над неприятельскими цепями.

Японцы сразу остановились и припали к земле, скрываясь за малейшими укрытиями на местности.

Звонарёв ещё раз удивился тому, насколько хорошо сливалась с местностью их защитная одежда.

Вскоре губительный артиллерийский огонь заставил стрелков очистить передовые окопы и отойти на вторую линию. Батареи наполнились ранеными, искавшими укрытия в бетонных блиндажах.

На перевязочном пункте не хватало рук, и все артиллеристы, не занятые около орудий, превратились в санитаров, наскоро оказывающих помощь раненым.

Артиллерийские позиции всё больше наполнялись стрелками, которые постепенно уходили из совершенно уже разрушенных окопов.

– Ваше благородие, – спросил Звонарёва стрелковый унтер-офицер, – кто у вас тут за старшего будет?

– По артиллерийской части – я. А где ваши офицеры?

– Кого побило, кто убёг, – спокойно ответил солдат. – Мы не знаем, отступать ли нам дальше, и если отступать, то куда?

– Попытаемся ещё продержаться здесь, пока есть снаряды, может, помощь из резерва подойдёт.

– Не видать её что-то, ваше благородие, должно, весь резерв на другие участки израсходовали. Так я, ваше благородие, пока пушки будут стрелять, людей задержу здесь, – ответил унтер и поспешил к своим стрелкам.

Между тем после многих тщетных усилий японцам удалось захватить передовые окопы, и по ним они быстро начали распространяться в обе стороны, обходя с тыла и флангов. Одновременно неприятельская артиллерия вновь обрушилась на русские батареи.

Выглянув из-за бруствера, Звонарёв увидел, как захватившие передние окопы японцы добивали штыками русских раненых. Он видел, как некоторые из них пытались бежать от озверевших японцев, но падали, пронзённые штыками и пулями. Вне себя от возмущения, прапорщик бросился к орудиям.

– Вали картечью, Купин! – крикнул Звонарёв стоявшему неподалёку наводчику, но вблизи разорвался снаряд, и прапорщик увидел вместо солдата только кровавые куски мяса да один сапог, который, высоко взлетев в воздух, упал на бруствер.

Около орудий не осталось больше артиллеристов.

– Помогите мне пушку навести! – попросил Звонарёв нескольких стрелков, ещё продолжавших отстреливаться из-за брустверов батарей.

Оставив винтовки, солдаты сейчас же бросились ему помогать. Наскоро зарядив пушку картечью, прапорщик грубо навёл её на переполнивших ход сообщения японцев и выстрелил.

Стрелки с жадным любопытством кинулись к брустверу. Картечь с визгом врезалась в толпу японцев, опрокинула и смяла их, и только несколько уцелевших человек, побросав в ужасе винтовки, выскочили из траншей и стремительно бросились в тыл.

Дав ещё два-три выстрела, батареи замолкли, расстреляв все свои снаряды.

– Отходи! – скомандовал Звонарёв стрелкам и бросился к перевязочному пункту.

Тут он увидел бледную, трясущуюся Варю. Она молча показывала на то место, где только что был перевязочный пункт. Попавшие в него одновременно несколько снарядов совершенно разрушили блиндаж и погребли под ним всех раненых.

– Шурка где? – отрывисто спросил у неё прапорщик.

В это время выброшенная взрывом земля в одном месте зашевелилась, и на поверхности показалась голова девушки. Вскочив на ноги, Шурка с криком опрометью бросилась бежать.

– Уходить надо, ваше благородие! Совсем окружил нас японец, – с разбегу подлетел к ним Блохин, и все трое устремились за Шуркой.

– Стой, – вдруг остановился солдат, – забыл в блиндаже свой вещевой мешок. Я мигом обернусь, – и он кинулся обратно к батарее.

– Куда ты, дурья голова? – окликнул Звонарёв, с ужасом глядя ему вслед.

Но Блохин уже исчез в блиндаже и тотчас появился опять с вещевым мешком за плечами. Японцы были уже на батарее. Один из них, вскинув винтовку наперевес, бросился на Блохина, но тот с размаху упал ему под ноги, так что японец, запнувшись об него, полетел кувырком. В следующее мгновение Блохин был уже на ногах, выхватил у японца винтовку, ткнул его штыком и бросился бежать за Звонарёвым, потрясая в воздухе захваченным трофеем.

Около центральных батарей им навстречу с винтовками в руках выбежали Лебёдкин, Белоногов и Заяц.

– Уходи! – на бегу махнул им Звонарёв.

– Нас послал за вами, ваше благородие, Софрон Тимофеевич, они внизу у кухни со всеми нашими, – ответил Лебёдкин, и все устремились дальше.

Около кухни было относительно тихо, снаряды сюда почти не залетали. Здесь вокруг Родионова собрались все утёсовцы. Тут же, сидя на земле, рыдала Шурка.

– Пошли дальше, – скомандовал Родионов, едва к ним присоединился Звонарёв с другими солдатами.

– Дай передохнуть-то им, Софрон Тимофеевич, – сказал Ярцев.

– Не до отдыха сейчас, тикать надо, а то японцу в лапы как раз угодим!

Сзади затрещали частые ружейные выстрелы. Солдаты бросились бежать дальше. Плачущую Шурку Назаренко волокли под руки Белоногов и Ярцев.

К узкому проходу через окопы и проволочные заграждения со всех сторон стекались стрелки, на ходу отстреливаясь от наседавших японцев.

Проскочить через проход сразу большому числу людей было почти невозможно, но тут помогла японская артиллерия, которая, преследуя русских огнём, обстреляла свои же цепи. Спасаясь от обстрела, японцы кинулись в сторону и остановились. Это дало возможность русским вырваться из рокового круга окопов и проволочных заграждений. Но впереди ещё предстояло пробежать с версту по открытой местности до выемки железной дороги, где можно было бы укрыться от огня противника.

К своей радости, они увидели двигавшиеся им навстречу цепи стрелков в белых рубахах. Все облегчённо вздохнули. Японские снаряды остались позади, впереди была помощь. Запыхавшиеся люди пошли шагом.

– Сосчитай-ка, Тимофеич, кто у нас остался налицо, – распорядился Звонарёв.

– Налицо двадцать шесть, было сорок, не хватает четырнадцати. Убито пятеро, ранено трое, а остальные остались где – неизвестно! – доложил фейерверкер.

Начали вспоминать, кого ещё не хватает. В числе пропавших оказались Мельников, Кошелев и денщик Звонарёва Грунин. Никто не знал, куда они делись.

– Подберутся ещё, ваше благородие! – успокоил Лебёдкин.

Совсем стемнело. Со стороны позиции доносилась лишь редкая ружейная перестрелка. К железной дороге продолжали подходить стрелки Пятого полка. Скоро их собралось человек около ста.

– Возьмите над нами команду, ваше благородие, – подошёл к Звонарёву стрелок, – а то офицеров у нас нет, и в темноте мы боимся к японцу попасть.

– Ладно! Собирайтесь да идите с нами на станцию Тафаншин, там, верно, и ваши офицеры найдутся, – распорядился Звонарёв.

– Артиллеристы, подымайсь! – скомандовал Родионов, и все тронулись дальше в путь.

– Ваше благородие, мы с Зайцем и Белоноговым пойдём вперёд, вроде как разведку сделаем, – предложил Лебёдкин.

– И меня с собой возьмите, – попросил Блохин, потряхивая своей японской винтовкой.

Звонарёв согласился и отпустил их.

Из дневника офицера штаба генерала Оку

«Командующий 2-й японской армией генерал Оку во время Цзинджоуского боя находился на горе Самсон, откуда и наблюдал в подзорную трубу за ходом боя.

Весь его немногочисленный штаб был им разослан с различными приказаниями наступающим частям. Около генерала остался лишь майор Ямаоки, два ординарца и телефонист. По мере развития боя командующий всё сильнее нервничал. Начатое ещё с темнотой наступление на русские позиции до полудня не увенчалось успехом, несмотря на почти десятикратное превосходство в силах и наличие более чем двухсот полевых орудий, не считая морской артиллерии.

В подзорную трубу генерал ясно видел, что артиллерия русских уже давно была приведена почти к полному молчанию, что окопы противника были сильно разрушены, и всё же пехота его величества микадо не только не могла дойти до противника, но даже несколько отступила по всей линии и начала спешно окапываться, укрываясь от ружейного огня русских. Подбежавший связист подал генералу пакет. – От кого? – спросил Оку. – От командира полевой артиллерии армии, – доложил посланец.

Генерал нетерпеливо разорвал конверт и, водрузив на нос очки, начал читать. Лицо его сразу приняло серьёзное, сосредоточенное выражение.

– Генерал Нира сообщает, что на батареях остался только неприкосновенный запас снарядов, и просит срочного пополнения, – проговорил Оку, обернувшись к подошедшему майору.

– Боюсь, ваше превосходительство, что раньше вечера мы эту просьбу удовлетворить не сможем, – ответил офицер, – так как на море всё ещё продолжается сильное волнение, что очень затрудняет выгрузку боеприпасов.

– Наша пехота несёт большие потери, особенно Первая дивизия в центре и Третья – на левом фланге. Необходимо немедленно принять самые решительные меры к преодолению сопротивления противника.

– Тогда придётся выдвинуть из резерва Третий пехотный полк и бросить его в атаку.

– Но куда? До сих пор в русской позиции нет ни одной бреши.

– Левый фланг русских сильно выдвинут вперёд и к тому же обстреливается с моря. Здесь находится тактический ключ ко всей позиции, ваше превосходительство! Следовательно, сюда и надо двинуть резервный полк.

– Без хорошей артиллерийской поддержки он тоже едва ли будет иметь успех, а снарядов у нас в обрез. В случае неудачи и русской контратаки мы окажемся в весьма критическом положении, ибо артиллерия не имеет снарядов, а полки расстроены тяжёлыми потерями.

– Пока жив наш Ямато-Дасаки[120]120
  Ямато-Дасаки – японский дух (прим. ред.).


[Закрыть], нам нечего опасаться поражения! Великая праматерь Аматёрасу Омиками[121]121
  Аматёрасу (Аматэрасу) Омиками – богиня солнца, культ которой в Японии связывают с происхождением династии японских императоров.


[Закрыть] всегда поддержит своих верных сынов!

– У русских есть хорошая пословица: «На Бога надейся, сам не плошай». Поэтому, не оставляя надежды на помощь богини Восходящего Солнца, надо подумать и о пополнении снарядами, хотя бы из артиллерийских парков Пятой дивизии, расположенной у станции Пуландьян. Я поручаю это вам, Ямаоки-сан!

– Для выполнения вашего распоряжения потребуется время, ваше превосходительство.

– На выдвижение резервов в боевую линию тоже нужно время. Даю вам два часа на выполнение моего поручения. Я же в это время подтяну Третий полк к месту атаки и буду лично напутствовать его на пути славы!

Майор откозырял и поспешил к своей лошади.

Оставшись один, Оку задумался. Он знал, что к северу от него находится Первый Сибирский корпус русских. Надо было успеть во что бы то ни стало до его подхода разгромить артурские войска и затем всеми силами обрушиться на север. Поэтому, чтобы наверняка обеспечить успех, сегодня целых три дивизии были брошены на один русский полк, занимавший цзинджоуские позиции. Тем не менее русские оказали совершенно исключительное сопротивление сперва при занятии города Цзинджоу, являющегося как бы передовым редутом всей позиции, а затем и по всей линии фронта.

«Один полк против двенадцати. Шестьдесят орудий против двухсот сорока! И всё же за семь часов боя решительного успеха не достигнуто, – мрачно соображал генерал, – а сзади за Тафаншинскими высотами стоит ещё целая русская дивизия, не бывшая в бою. Есть о чём призадуматься!»

Генерал мрачно шагал по своему наблюдательному пункту. Затем он приказал одному из ординарцев тотчас же отправиться к Третьему полку в деревню Шиндзы и передать приказание приготовиться к атаке.

Когда солдат ушёл, Оку поднёс было бинокль к глазам, но тотчас его опустил. Он опять увидел – в который раз сегодня – захлебнувшуюся около самых окопов русских очередную атаку японской пехоты.

Появился ещё ординарец, на этот раз от начальника санитарной части армии, с донесением, что с начала боя через перевязочные пункты прошло около ста раненых офицеров и свыше трёх тысяч солдат. Командующий нахмурился.

«Если к этому прибавить ещё убитых, то наши потери составят до полутораста офицеров и не менее четырёх тысяч нижних чинов, то есть около четверти всего офицерского состава армии и полутора полков солдат. На позициях у русских и в начале боя не было такого количества людей, – горестно думал генерал. – Ещё одно последнее усилие, и если оно не удастся, то, придётся прекратить бой и ожидать высадки новых подкреплений, обороняясь одновременно и с юга, и с севера от наступающих русских армий», – решил Оку.

Явился Ямаоки и доложил, что артиллерийские снаряды уже подвозятся.

– Передайте сейчас же генералу Нира, чтобы он открыл самый сильный огонь по противнику и стрелял до последнего снаряда! – распорядился Оку.

Вскоре японская артиллерия вновь усиленно загрохотала по всему фронту, а пехота опять бросилась в атаку, но снова была отбита.

– Все резервы, какие ещё есть под руками, немедленно бросить вперёд! Я жду, что господа офицеры покажут себя истинными самураями и вместе с солдатами покроют себя вечной славой! – диктовал Оку майору свой очередной приказ.

Артиллерия усиленно стреляла.

– Патроны в полках на исходе, на батареях осталось по пяти-шести снарядов на орудие! – тревожно сообщили из дивизии через полчаса.

– Стрелять до последнего патрона и снаряда, а затем идти в штыки, и да поможет нам великая Аматёрасу! – неистово кричал Оку в телефон своим командирам дивизий.

Вечерело. Победа, казалось, окончательно ускользала из японских рук, и тут неожиданно с правого фланга передали радостную весть о том, что полки Четвёртой дивизии ворвались в русские окопы.

– Банзай! – забывая о своём престиже, во всю глотку закричал обрадованный генерал и стал усиленно смотреть в подзорную трубу.

Ему было видно, как серо-зелёные фигурки широкой волной заливали взятую позицию. Перед ними стремительно двигались назад белые линии русских цепей. Вскоре вся позиция была покрыта флагами Страны Восходящего Солнца. Победа стала несомненной.

– Прикажете отдать диспозицию в преследовании противника? – спросил у генерала Ямаоки.

– Я ещё не сошёл с ума! Ни одного шага дальше позиции! На ночь приготовиться к отбитию контратаки противника и тотчас начать подготовку позиции к обороне на случай завтрашнего боя, – приказал генерал. – Теперь же подтянуть парки и два полка из Пятой дивизии к Цзинджоу.

Со всех сторон шли радостные вести о захваченных пленных и трофеях, но больше всего Оку обрадовался, когда лазутчики донесли об отходе частей, стоявших за Тафаншинскими воротами. Артурская армия перестала угрожать ему с юга.

– Теперь пишите диспозицию, Ямаоки-сан. «Всем частям армии, за исключением двух полков и трёх батарей Первой дивизии, к утру подготовиться к движению на север. Оставшимся под Цзинджоу частям держать связь с противником, но отнюдь не ввязываться при этом в бой», – продиктовал командующий майору.

Когда около полуночи было получено сообщение об оставлении русскими Дальнего, Оку ещё раз в этот день прокричал «банзай» в честь своего императора.

– Право, Ямаоки-сан, растерявшиеся и перетрусившие русские генералы сегодня больше моего заслужили благодарность нашего божественного Тенно, – проговорил он, обращаясь к своему офицеру.

В знак согласия тот молча наклонил голову».

Глава третья

Когда японцы начали общее наступление на русские позиции, генерал Фок, на обязанности которого было руководить обороной Цзинджоу, находился на Тафаншинских высотах. Отсюда, почти в шестивёрстной дальности, он наблюдал за ходом боя. Генерал нервничал и чувствовал неприятную истому. Он помнил секретный приказ Стесселя – не задерживаться под Цзинджоу и отходить прямо в Артур. Надо было его выполнять. Около по-прежнему сидел Надеин и угрюмо шамкал беззубым ртом:

– Пора двинуть на помощь Третьякову Тринадцатый и Четырнадцатый полки с бригадой Ирмана[122]122
  Ирман Владимир Александрович (1852–?) – полковник, впоследствии генерал-лейтенант. Участник Русско-турецкой войны 1877–1878 годов. Командир Четвёртой Восточносибирской стрелково-артиллерийской бригады, деятельный участник обороны Порт-Артура. Из плена в Нагасаки пытался бежать, был арестован. В 1906 году назначен комендантом крепости Владивосток, в 1912 году переведён на Кавказ (прим. 1985 г.). При обороне горы Высокой 9 сентября 1904 года по приказу Ирмана была проведена успешная десантная вылазка артиллерийского взвода за линию фронта, в результате которой японцы, понеся серьёзные потери, оставили захваченные окопы. Во время Первой мировой войны Владимир Ирман получил чин генерала от артиллерии, а вскоре сменил немецкую фамилию на русскую – Ирманов. В 1916 году корпус Ирманова участвовал в Брусиловском наступлении. После Октябрьской революции находившийся на Кавказе Владимир Ирманов присоединился к Белому движению. В 1918 году в возрасте 66 лет вступает в ряды Добровольческой армии, где командовал 1-й бригадой 1-й Кавказской казачьей дивизии в составе корпуса генерала А. Г. Шкуро. В эмиграции, несмотря на преклонный возраст, Владимир Ирманов не оставался в стороне от политики: он возглавил Новисадский отдел Союза монархистов-легитимистов, руководил изданием газеты «Вера и Верность». В 1924 году по повелению Кирилла Владимировича возглавил Корпус офицеров Императорских российских армии и флота. Умер 27 сентября 1931 года от апоплексического удара, был похоронен на русском участке местного кладбища. Семья Ирманова покинула Нови-Сад (Югославия) в 1944 году, перед вступлением в город частей Красной Армии. Могила не сохранилась (прим. ред.).


[Закрыть], иначе будет пождно и придётша оштавить пожицию.

Неподалёку, в ожидании генеральских распоряжений, группой стояли чины штаба и командиры всех полков дивизии.

– Третьяков трус и подлец, раз он сам не может справиться с японцами, занимая такую позицию и имея около полусотни орудий, из которых больше десятка тяжёлых крепостных, – сердито бросил Фок ворчавшему Надеину. – На таких позициях я бы волком ходил и всех японцев передушил, как цыплят.

– Окопы и батареи ражрушены, артиллерия молчит, нет шнарядов, полк потерял половину швоего шоштава, – не унимался старик Надеин.

– Дезертиры и бегуны, а не солдаты! Смотрите, сколько их в тылу без винтовок ходит.

– Это артиллеришты, у них нет ни винтовок, ни шнарядов для штрельбы.

– Вооружить их винтовками раненых и убитых и послать в окопы.

– Едва ли это вожможно при данных обштоятельштвах.

В это время к ним подъехал верхом худощавый полковник Ирман, командир Четвёртой Восточносибирской стрелково-артиллерийской бригады, в сопровождении высокого, юношески стройного, моложавого капитана с лихо закрученными вверх иссиня-чёрными усами – Али-Ага Шихлинского.

– Ваше превосходительство, – обратился Ирман к генералу Фоку, прикладывая руку к козырьку, – японцы почти уже обошли левый фланг позиции, на правом фланге наши части тоже отходят под давлением превосходящих сил противника. Положение Пятого полка очень тяжёлое. Разрешите выдвинуть мои батареи на позицию полка и огнём на картечь остановить противника: это облегчит отход Пятого полка.

– Категорически запрещаю выдвигать вперёд хоть одно орудие, – резко возразил Фок. – Наоборот, оттяните сейчас же назад к Нангалину вашу Третью батарею, которая слишком у вас выдвинута вперёд и легко может попасть в руки японцев.

– Нашей батарее не угрожает опасность потому, что впереди неё залив Хунуэза, который форсировать японцам не так легко. В случае необходимости батарея свободно может отступить на Талиенвань или Дальний… – вмешался Шихлинский.

– Прошу без рассуждений выполнить моё распоряжение, – оборвал офицеров Фок.

Сдерживая своё возмущение, Ирман и Шихлинский, откозыряв, поспешили отъехать.

– Как хотите, Владимир Александрович, – обратился к Ирману Шихлинский, – а я не отведу своей батареи, пока Пятый полк будет нуждаться в нашей поддержке. Даже в случае его отступления я буду стрелять до последнего, не считаясь с указаниями Фока.

– В случае отхода Пятого полка Фок первым кинется в тыл, забыв о вас и о всех других. Поэтому я не возражаю против ваших намерений и даже больше – полностью разделяю ваши планы. Артиллерия должна до последнего патрона помогать пехоте, – согласился Ирман.

На этом офицеры и расстались.

– Пятый полк бежит, – доложил Фоку начальник его штаба полковник Дмитриевский.

– Бежит не полк, а отдельные трусы и шкурники, которых надо сейчас же задержать и половину из них перестрелять на месте! – сердито прикрикнул Фок.

Но вскоре Фок уже не спорил и не ругал своих подчинённых, вскоре и для него стал очевиден отход Пятого полка. Фок растерялся. Взмахом руки он подозвал к себе всех своих офицеров.

– По-видимому, японцы сосредоточили против нас огромные силы, благодаря чему им удалось занять такую сильную позицию, какой была наша. После разгрома Пятого полка перед ними нет больше препятствий, и они, очевидно, через час, много – полтора, будут уже здесь. Было бы безумием с моей стороны принять бой на неукреплённых позициях против превосходных сил противника, и нам остаётся одно: возможно скорее отступать к Артуру и укрыться за его укреплениями, – заикаясь от волнения, проговорил Фок.

– Я ш вами не шоглашён… – начал было Надеин, но Фок попросту отмахнулся от него, как от назойливой мухи.

– Прошу господ командиров полков немедленно, по тревоге, поднять обозы и отправить их прямо в Артур, а через час после них должны двинуться и сами полки; так как Четырнадцатый полк расположен ближе всех к позиции, то он и составит арьергард. Тринадцатый и Пятнадцатый полки в порядке номеров пойдут к Нангалину, а оттуда через перевал Шииндзы, по Мандаринке, к Артуру. Артиллерия пойдёт в промежутке между полками. Прошу немедленно привести в исполнение мои приказания, чтобы через час уже всё было в движении!

– Прикажете написать диспозицию частям? – спросил начальник штаба полковник Дмитриевский.

– Какие там диспозиции! Лишь бы нам удалось ноги отсюда до ночи унести подобру-поздорову. Не время сейчас писаниной заниматься! – жёлчно ответил Фок и приказал подать себе лошадь.

– Ваше превосходительство, а мне когда отходить? – подбежал к генералу толстый, неуклюжий командир Четырнадцатого полка полковник Савицкий.

– В бой не ввязывайтесь! Можете сниматься с позиции около девяти-десяти часов вечера, ночёвка полка в Нангалине!

– Туда без малого двадцать вёрст, дорога скверная, и идти надо ночью. Если я снимусь отсюда в десять часов вечера, то я только к утру буду в Нангалине. Какая же это ночёвка?

– Не велика беда, если ваши стрелки не поспят одну ночь. Важно выйти из-под удара противника, оторваться от него и поскорее прибыть в Артур.

– Понимаю, слушаюсь! – торопливо ответил Савицкий.

– Пора нам двигаться, – обратился Фок к своему штабу. – Мы должны проскочить в Нангалин и оттуда руководить общим отходом полков дивизии.

– Прикажете сообщить в Дальний об отступлении? – напомнил Дмитриевский. – Там сосредоточено многомиллионное имущество, которое в короткий срок вывезти, конечно, невозможно, и его придётся уничтожить, чтобы оно не попало к японцам.

– Потом, потом! Дайте уйти от всей этой сумятицы! – и генерал широкой рысью двинулся вперёд. За ним затрусил и остальной штаб.

Командиры полков карьером поскакали к своим частям, и в полках поднялась суматоха. Командиры батальонов лично обходили свои роты и передавали распоряжение о выступлении, сокращая для верности срок на четверть часа, ротные командиры урезывали время ещё на четверть часа, а фельдфебеля просто поднимали солдат по тревоге. В результате не через час, а через полчаса обозы всех полков сплошной лавиной тянулись по всем дорогам, идущим к Нангалину. Тотчас за обозами начали выступать и полки.

Оставленный в арьергарде Четырнадцатый стрелковый полк тоже недолго задержался на месте. Трусоватый командир полка полковник Савицкий нервно прислушивался к отдельным выстрелам, ещё раздававшимся в направлении цзинджоуских позиций. Вскоре он вызвал к себе начальника охотничьей команды поручика Енджеевского и приказал ему выдвинуться вперёд и по возможности «задержать японскую армию, которая в составе нескольких дивизий преследует отходящий Пятый полк».

– Довольно-таки мудрёная задача: с тремястами человек без артиллерии задержать целую армию, – не без иронии ответил поручик.

– Продержитесь возможно дольше. Помните: жертвуя собою, вы спасёте нашу дивизию от разгрома, – с пафосом проговорил полковник.

– Сделаю всё возможное и невозможное, господин полковник. Не поминайте лихом, если не вернусь! – в тон Савицкому произнёс Енджеевский, сдерживая улыбку при виде взволнованного лица своего командира.

Поручик держался совсем другого мнения о намерениях японцев. Он не верил в мифическую опасность, якобы грозившую русской армии. Понеся огромные потери при штурме цзинджоуских позиций, японцы теперь приводили себя в порядок после тяжёлого боя и меньше всего думали о преследовании русских.

Отпустив поручика, командир Четырнадцатого полка решил, что его роль как начальника арьергарда окончена, и приказал полку немедленно выступать к Нангалину.

Около полуночи, когда утомлённые поспешным отходом полки проходили мимо разъезда Перелётный, находящегося в семи верстах от Нангалина, кто-то в темноте принял конных разведчиков Пятнадцатого стрелкового полка за японскую кавалерию и открыл по ним огонь. Перепуганные стрельбой обозы понеслись вперёд к Нангалину и проскочили его, не останавливаясь. Это вызвало переполох на станции, где скопились лазареты и много раненых.

Генерал Фок поддался общему настроению и приказал немедленно подать себе экстренный поезд в Артур. Но единственный паровоз на станции оказался неисправным, и генерал поспешил сесть на лошадь и пуститься вдогонку своих доблестных обозов.

Прошло немало времени, пока растерявшиеся начальники наконец догадались подать сигнал «отбой», который был подхвачен всеми горнистами и трубачами. Услышав сигнал, солдаты постепенно успокоились. Стрельба смолкла, полки снова двинулись вперёд.

В этот же день, вечером, в городе Дальнем, являющемся крупнейшим оборудованным портом Квантунской области, в квартире градоначальника, военного инженера в запасе Василия Васильевича Сахарова, сидел его друг и компаньон по многочисленным коммерческим предприятиям, Николай Иванович Тифонтай.

Сахарова с Тифонтаем связывало давнее знакомство ещё по Петербургу. Известный в то время авантюрист, считавшийся в придворных кругах тибетским врачом, Бадмаев[123]123
  Бадмаев Пётр Александрович (1851–1919) – до принятия крещения – Жамсаран, бурят, врач тибетской медицины. Учился в Петербургском университете. Автор записки о мирном присоединении к России Китая, Тибета и Монголии. Организовал торговый дом в Забайкалье. В Чите завёл типографию и печатал на русском и бурятском языках газету «Жизнь в восточной окраине». В 1916–1917 годах сблизился с Распутиным, был выслан из России.


[Закрыть], крестник самого царя Александра III, играл видную роль при царском дворе. У Бадмаева служил секретарём китаец Тифонтай. По примеру своего покровителя он тоже принял православие и стал называться в честь наследника Николаем. Сахаров, тогда молодой блестящий гвардейский офицер, постарался втереться в доверие к одной из самых приближённых рейлин царевны – Вырубовой[124]124
  Вырубова Анна Александровна (1884–?) – ближайший друг царской семьи и Распутина. В 1917 году выслана по распоряжению Временного правительства за границу. В тексте неточность: до 1907 года она была Танеевой (прим. 1985 г.). Тем не менее в Финляндии, на станции Рихимякки, толпа солдат сняла её тогда с поезда. В конце сентября Н. И. Танеева (мать Вырубовой) добилась освобождения дочери через Л. Д. Троцкого. А. А. Вырубову из Свеаборга вернули, доставили в Смольный и вновь отпустили. Более года она скрывалась у знакомых и друзей, поскольку угроза неминуемого нового ареста тяготела над нею по-прежнему, что и произошло. После того, как во время революции её выпустили из тюрьмы, желая избежать повторного ареста, находила приют в подвалах и каморках бедняков, когда-то вырученных ею из нищеты. В декабре 1920 года Вырубовой удалось вместе с матерью нелегально перебраться в Финляндию, где она и прожила оставшиеся 40 лет своей жизни (под девичьей фамилией Танеева), приняв постриг с именем Мария в Смоленском скиту Валаамского монастыря. Умерла в июле 1964 года в возрасте 80 лет. Похоронена на православном кладбище в Хельсинки в районе Лапинлахти (прим. ред.).


[Закрыть]. Она имела большое влияние на императрицу Александру Фёдоровну и через неё на самого царя.

Вырубова лечилась у Бадмаева, и Сахарову представилась возможность познакомиться и с Бадмаевым, и с Тифонтаем.

Бадмаев стоял на стороне безудержной экспансии России на Восток, и прежде всего в Китай. Он не прочь был представлять в Петербурге «тяготеющие к России китайские торговые круги». Тифонтай полностью воспринял эту политическую линию.

Как только Порт-Артур был занят Россией на правах аренды на двадцать пять лет, и Тифонтай, и Сахаров почувствовали, что настало время для активных действий. Сахаров через Вырубову получил рекомендацию к всемогущему тогда министру финансов Витте и был назначен градоначальником создаваемого города и порта Дальнего. Тифонтай же с помощью Бадмаева стал главным поставщиком русской армии в Маньчжурии и на Квантуне. Ловкими махинациями оба приятеля вскоре создали себе хорошее состояние.

Сейчас Сахаров и Тифонтай сидели за небольшим, украшенным перламутром столиком и пили шампанское. Они только что заключили крупную сделку. Тифонтай купил все предприятия Сахарова в Дальнем. Сахаров знал, что городу грозит японская оккупация, и в трудную для него минуту он решил обратиться к своему другу Тифонтаю.

– Объегорили вы меня совсем, Николай Иванович! За шапку сухарей скупили мои дома и заведения! – говорил Сахаров ему. – Пользуетесь затруднительным положением и обираете меня, как липку!

Тифонтай сощурил свои чёрные глаза и, одёрнув костюм, с вежливой улыбкой ответил:

– Не родился ещё на свете человек, который сумел бы вас обойти, Василий Васильевич! Шутка ли сказать, построить город и порт стоимостью в двадцать миллионов рублей и составить себе на этом десятимиллионное состояние! Слава о вас гремит по всему Дальнему Востоку. Такие доходы – и ни одной, даже самой паршивенькой, сенаторской ревизии? Поистине, вы маг и чародей у нас в Квантуне!

– Но, Николай Иванович, вы известны не меньше Сахарова, вас знают на всех биржах от Токио до Сингапура!

– Льстите мне, Василий Васильевич. Я всего лишь скромный и малоизвестный купец.

– Не прибедняйтесь, Николай Иванович. Кому половина Артура принадлежит? Вам. Там, куда ни плюнешь, всё в Тифонтая попадёшь: бани – Тифонтая, мельница – Тифонтая, винокуренный завод – Тифонтая, театр – его же, не говоря уже о всех кабаках и опиокурильнях. Здесь, в Дальнем, с сегодняшнего дня вам тоже принадлежит до полусотни каменных домов, электрическая станция, добрая половина складов и все публичные дома. Это ли не богатство! Нет, Николай Иванович, честное слово, вы здорово сегодня меня объегорили, приобретя моё имущество за бесценок.

– По-моему, это не более как дружеская услуга с моей стороны. Завтра-послезавтра Дальний займут японцы, и всё ваше имущество было бы реквизировано, как принадлежащее русскому подданному и офицеру.

– Но ведь вы тоже русский подданный.

– Но не офицер, а мирный купец, готовый кому угодно платить любые налоги, лишь бы не воевать.

– Да ведь мы с вами с начала войны не один миллион заработали на поставках в армию.

– И ещё заработаем, если будем вести себя умненько.

– Вы – быть может, я – нет: моя песенка в Дальнем спета. Перевёл сегодня по телеграфу все свои деньги в шанхайский банк при помощи японцев. Правда, пришлось заплатить большие куртажные, но зато деньги будут в целости. Надо отдать справедливость – японцы дальновидны в коммерческих делах. Понимают, что я могу быть им ещё очень и очень полезен в Артуре сейчас и после войны.

– У меня к вам, Василий Васильевич, есть деловое предложение. Я, как вы знаете, остаюсь здесь. Артур же, верно, будет обложен. Не возьмёте ли на себя труд присмотреть за моими артурскими предприятиями?

– Сколько я за это получу?

– Два процента от чистой прибыли.

– Меньше десяти я не согласен.

– Видит ваш русский бог и все китайские идолы, больше трёх процентов я вам дать не могу.

– Семь!

– Только для вас – четыре!

– Последнее слово – пять!

– Так и быть – сойдёмся на четырёх с половиной, но с одним условием: я всегда должен быть в курсе всех артурских дел.

– Но если он будет блокирован?

– Нет такой блокады, которой не прорвали бы деньги.

– В свою очередь, вы будете информировать меня о всех моих делах в Китае, Корее и Японии.

– В Артуре вам придётся кое-кому платить – некоторым регулярно, а другим от случая к случаю. Одним словом, обычные российские порядки.

– Я вас слушаю, друг мой, – и Сахаров вынул записную книжку.

– Артурскому полицмейстеру Тауцу ежемесячно по сто рублей, и ни одной копейки больше. Если он вздумает вымогать, шепните об этом Вере Алексеевне Стессель с соответствующим, конечно, подношением, и она быстро поставит на место этого жулика. Ей самой – почтительнейшие подношения: старинное китайское золото и серебро, камни и всякие дамские украшения, но отнюдь не деньги; цена подарка – в зависимости от важности ожидаемой услуги. К генералу, само собой разумеется, ни-ни-ни: раскричится сдуру и всё испортит. Комиссар Артурского городского совета полковник Вершинин глуп, как пробка, и потому честен. Подъехать к нему можно, уступая за бесценок разные нужные ему вещи: отрез на шинель, бельё, платки, духи – кстати, душиться он очень любит.