Текст книги "Порт-Артур. Том 1"

– Не ваш ли это приятель, Сергей Владимирович?

– Он самый – крутоват бывает под горячую руку.

– Разберём сейчас всё на месте, капитан. Вам же так сильно волноваться при вашей полноте вредно, – успокоительно ответил Кондратенко и двинулся за Звонарёвым, поехавшим вперёд.

Борейко встретил генерала оглушительной командой «смирно». Поздоровавшись с ним и солдатами, Кондратенко спросил:

– Что вы тут, поручик, делаете?

– Трассирую позицию Залитерной батареи, ваше превосходительство.

– Что вы думаете делать на этой позиции?

– Стрелять, ваше превосходительство.

– Как же вы будете стрелять по невидимой цели?

– Так же, как японцы стреляли по нас под Цзинджоу, ваше превосходительство.

– Но у них были для этого специальные приспособления, которых у нас нет!

– Мы не глупее их, ваше превосходительство, и сами сумеем их сделать.

– Кроме того, у нас нет практики стрельбы по закрытым целям.

– Пока японцы подойдут к Артуру, успеем не один раз попрактиковаться, а затем по ним попрактикуемся ещё лучше.

– Я вижу, у вас на всё ответ имеется, поручик. Что у вас произошло с капитаном Лилье?

– Пожалуйте, ваше превосходительство, полюбуйтесь на этот, с позволения сказать, бетон постройки военного инженера, но, несомненно, японской, а не русской армии, – и Борейко зашагал к месту прежней позиции батареи.

Все двинулись за ним. Подойдя к одному из бетонных казематов, поручни стукнул кулаком по своду и, ухватившись рукой за его край, отломил большой кусок бетона, который и поднёс генералу.

– Цемента здесь почти нет, одна только глина да песок. И в этих-то «бетонных» казематах должны были сидеть люди и храниться порох и снаряды. Что это, недосмотр или предательство? Кто он – невежда в строительном деле или изменник и японский шпион? За одну эту постройку его следует расстрелять на месте, – закончил Борейко свою пылкую речь.

– Это мы всегда успеем сделать, – возразил Кондратенко. – Чем вы объясните это явление, капитан? – обратился он к Лилье.

– Случайный недосмотр десятника, я взыщу с него за это, – ответил капитан. – В свою очередь, прошу, ваше превосходительство, оградить меня от оскорблений со стороны этого полусумасшедшего офицера.

– Полусумасшедшего! – заорал Борейко. – А это тоже недосмотр? – кинулся он к соседнему каземату и легко обломил кусок его стены. – И это? – бросился он дальше.

– Очевидно, все постройки батареи имеют тот же дефект… – начал было Кондратенко.

– На батарее Б та же история, на Куропаткинском люнете то же, на Заредутной батарее то же…

– А на форту номер два? – спросил генерал.

– Там этого нет. Его строил честный офицер Рашевский, а не Лилье, – отрезал Борейко.

– Спокойнее, поручик! Я здесь старший, и я сам разберусь и приму какие надо меры, – остановил Борейко генерал. – Пойдёмте по всем указанным поручиком фортификационным сооружениям и проверим состояние бетона.

Борейко водил их по укреплениям и молчаливо тыкал пальцами в негодный бетон. Звонарёв легко отламывал куски от указанного места и завёртывал их в бумагу, подписывая сверху, откуда взята проба. Заявление Борейко подтвердилось полностью.

– Я пока лишь отстраню Лилье от производства работ. Временно примите вы их, Сергей Владимирович, – распорядился Кондратенко.

– Я мало понимаю в строительном деле… – пытался возражать прапорщик.

– Вам помогут, господин прапорщик, – перебил генерал.

– Я протестую против распоряжения вашего превосходительства. Ещё не выяснено, что явилось причиной не вполне удовлетворительной кладки бетона, а я уже признан в ней виновным и отрешён от должности, – хмуро проговорил Лилье.

– Протест ваш, капитан, является грубейшим нарушением воинской дисциплины, за которое я вас подвергну немедленному аресту. Потрудитесь отдать ваше оружие прапорщику Звонарёву, который сейчас же вас и доставит на гауптвахту. О поведении поручика Борейко, как лица, мне не подчинённого, мною будет сообщено командиру Квантунской крепостной артиллерии для принятия соответствующих мер, – решил генерал и тронулся с батареи.

Звонарёв, отобрав у Лилье шашку, вместе с ним направился на гауптвахту. Борейко же, оставшись на батарее, облегчил свою взволнованную душу долгими ругательствами по адресу всяческого начальства и Стесселя в особенности.

Вечером того же дня Звонарёв сидел в своей квартире в Артиллерийском городке. В дверь сильно постучали. Так как денщик ушёл, то прапорщик сам пошёл открыть дверь. Он очень удивился, увидя перед собой Варю Белую.

– Вы дома? – спросила девушка.

– Дома.

– Оставьте всякую работу, – тоном приказа проговорила Варя, – и следуйте за мной, господин прапорщик. – Затем, надев на голову офицерскую фуражку Звонарёва, девушка вышла на крыльцо.

Вечерело. Солнце садилось за Ляотешанем. Жаркий летний день сменялся прохладным вечером. С моря потянуло прохладой и запахом морских водорослей. На «Этажерке» громко играл оркестр. Все дорожки были запружены гуляющими.

Когда Варя со Звонарёвым подходили к «Этажерке», на улице показалась кавалькада во главе со Стесселем. Завидя генерала, офицеры и солдаты спешно вытянулись во фронт, Звонарёв же остался стоять рядом с Варей, опустив руки по швам. Заметив это, Стессель резко осадил лошадь и грубо крикнул:

– Прапорщик, где ваша фуражка?

– У меня, – вместо Звонарёва ответила Варя, шаловливо прикладывая растопыренные пальцы правой руки к козырьку.

– Женщины существуют для того, чтобы рожать детей, стряпать обед и штопать бельё, а не для ношения военной формы. Головной убор офицера должен находиться на его собственной голове, а отнюдь не на голове особ женского пола! – резко бросил Стессель.

– Равно как и не на кочне капусты, который некоторым заменяет голову, – звонким девичьим голосом выкрикнула в ответ Варя.

В толпе фыркнули.

– Молчать! – дико заорал генерал, оглядываясь на толпу и спеша уехать под громкий смех всех присутствующих.

– Зачем вы, Варя, наскандалили? – укоризненно заметил Звонарёв.

– Хамов надо учить! Я ещё обо всём расскажу Вере Алексеевне, как он меня, Белую, свою родственницу, публично опозорил перед всем Артуром.

– Но вы ведь тоже назвали его голову кочаном капусты.

– Охота ему было принимать на свой счёт. Я скажу, что это относилось к… вам, что ли.

– Очень благодарен за такое объяснение.

– Ну, пусть тогда к Водяге. Все знают, что он отпетый дурак. Пошли дальше, – и они смешались с толпой гуляющих на бульваре.

На «Этажерке» их окликнули Желтова с Олей Селениной, которые сидели на одной из скамеек и видели весь инцидент со Стесселем.

– Ты девчонка по сравнению со Стесселем и уже по одному этому должна быть с ним вежливой, тем более что его замечание больше относилось к господину Звонарёву, а не к тебе. Не думаю, чтобы твои родители были довольны твоей выходкой, – журила девушку Мария Петровна.

– Молодчина! Так Стесселю и надо, не будь грубияном, – поддержала Варю Оля.

– Боюсь только, чтобы моя выходка не отразилась на Сергее Владимировиче. Ради его спокойствия я готова даже извиниться перед Стесселем, хотя он совершенно этого не заслуживает, – заколебалась Варя.

– Я думаю, что к Стесселю не стоит больше возвращаться, – отозвался Звонарёв. – Бог не выдаст – Стессель на губу не посадит.

– Плюнь ты, Варвара, на генерала! Другого отношения он не понимает, – вмешалась Селенина.

– Не будь груба, Оля! Грубость никогда и никого не красят. А ты к тому же учительница и должна подавать пример культурности, – остановила её Желтова.

– Стессель может на меня нажаловаться папе и маме, – проговорила в задумчивости Варя. – Тогда мне попадёт. Во избежание этого я сама первая на него пожалуюсь родителям или самой Вере Алексеевне. Пусть знает, какой у неё хам муженёк.

– Правильно. Нападение – лучший способ защиты. Так и действуй! – сразу подхватила Оля.

По-южному быстро стемнело, с гавани потянуло прохладой. Огней зажигать не разрешалось, и публика постепенно стала расходиться. Заторопились и Желтова с Олей.

– Мы можем понадобиться в госпитале. К вечеру раненым обычно бывает хуже, – пояснила Мария Петровна.

Проводив их немного по улице, Варя со Звонарёвым направились к Артиллерийскому городку.

– Хотите, я вас проведу к моему заветному месту на Золотой горе? – предложила Варя. – Я люблю там сидеть и мечтать.

– Вы и мечты – вещи трудно совместимые.

– Я совсем не такой синий чулок, как вы себе представляете.

– Хуже. Вы амазонка из артурских прерий!

– Вы хотите сказать, что я дикарка?

– И в мыслях не было, – отнекивался прапорщик.

– Не отрекайтесь! Я всё равно не поверю. Я предпочитаю быть дикаркой, говорить что думаю, поступать как мне хочется, чем во имя так называемых приличий притворяться и говорить неправду.

– Всё хорошо в меру. Вы бываете резковаты, особенно для девушки. Немного выдержки вам не помешает.

– Терпеть не могу кисло-сладких людей, вроде…

– Меня?

– Я этого не сказала, но вы мне кажетесь слишком пресным.

– Значит, Борейко в вашем духе?

– Он по-медвежьи груб и неуклюж.

– Я пресен, он груб. Кого же вам ещё надо?

– Как вы… непонятливы, если не просто глупы. Будь у вас побольше перца, вы могли бы мне и понравиться, – кокетливо заметила Варя.

– Постараюсь весь свой наличный перец немедленно выбросить, чтобы им во мне и не пахло! – отозвался Звонарёв.

– Не смейте меня дразнить, как маленькую девочку! Вот и моя тропинка, – и девушка, свернув с дороги, пошла в обход Золотой горы по чуть заметной в темноте узенькой дорожке. – Смотрите не оступитесь, тут круто, и можно сильно ушибиться при падении, – предупредила Варя и тотчас оступилась сама.

Прапорщик едва успел подхватить её за талию.

– Вернёмся, пока вы нос себе не разбили, – предложил Звонарёв, продолжая поддерживать Варю под руку. Но она молча двигалась дальше. Через несколько шагов оступился прапорщик и, падая, крепко ухватился за Варю. Девушка качнулась, но устояла на ногах и сильной рукой помогла стать на ноги своему кавалеру.

– Прошу к моим ногам не падать! Можно обойтись и без подобных нежностей. И как ходить с вами? Вместо помощи я должна ещё помогать вам, – подсмеивалась девушка.

– Куда вы меня завели, зловредная особа? – отряхиваясь, спросил Звонарёв.

– Сейчас будет моё любимое местечко, – ответила Варя и, пройдя несколько шагов в сторону, очутилась перед большим кустом.

Раздвинув ветки руками, она, как ящерица, юркнула на площадку между скал. Прапорщик едва пробрался за ней, поцарапавшись о колючки и ветки кустов.

– Я люблю здесь отдыхать днём. Это место укрыто с трёх сторон кустами и скалами. Только к морю открывается узкая щёлка. Днём здесь чудесно: с моря тянет прохладой, кусты прикрывают от солнца, и ниоткуда тебя не видно. А ночью здесь, правда, одной страшновато. Вдруг на тебя кто-нибудь нападёт? Кричи не кричи, никто не услышит, не увидит и помощи не окажет.

– Кто же на вас осмелится напасть?

– Например… вы!

– Да я вас боюсь больше, чем вы меня!

– И совершенно напрасно! Смотрите, как красиво мерцают звёздочки на небе всеми цветами радуги, – и Варя повалилась на землю, подняв руки к небу.

По небу пронеслась яркая падающая звезда, оставляя за собой слабо светящийся след…

– Загадала, загадала своё заветное желание! – захлопала в ладоши девушка.

– Какое именно?

– Много будете знать – скоро состаритесь! – лукаво ответила Варя. – Расскажите, чем вы заняты на сухом пути?

– Строим батареи и форты.

– А перевязочные пункты?

– О них пока разговоров не было.

– Напрасно. Я уже не раз ездила вдоль линии фортов и думала о них. На самих укреплениях для врачей не отведено места, да и работать под обстрелом им будет нелегко. Придётся перевязочные пункты выносить в тыл. Я уже подыскала место у Залитерной батареи, недалеко от неё, в тылу, в глубоком ущелье. Хотите, я вам его покажу, и мы вместе с вами обсудим план оборудования перевязочного пункта? – предложила Варя.

– Всегда готов вам помочь и советом, и делом. Но организацией тыловых перевязочных пунктов занят штаб крепости, куда вам и надо обращаться по этому вопросу. Завтра я точно узнаю, кто именно ведает этим делом, – пообещал прапорщик.

– Мы устроим перевязочный пункт, чтобы на нём было всё, что нужно: вода, свет, печь, кипяток и, конечно, операционная, – планировала Варя.

– Это будет уж целый лазарет, а не перевязочный пункт, где оказывают первую помощь, накладывают лёгкие перевязки и отправляют дальше в тыл.

– Во всяком случае, раненых следует обмыть, согреть, перевязать и накормить, – развивала свой план девушка. – Я буду там работать сестрой. Никто и не подумает, что это я всё придумала, как надо устроить перевязочный пункт. Вы не боитесь смерти? – неожиданно спросила она.

Порт-Артур: Бульварная улица

– От судьбы не уйдёшь!

– Это так, но я всё же хотела бы уцелеть в Артуре и посмотреть, чем кончится война и что будет после неё.

– Кончится она, вернее всего, плохо для нас. Победят японцы, а затем в стране вспыхнет революция! Больно народ недоволен нынешним положением.

– Мария Петровна и Оля говорят то же! Папа думает, что революции, быть может, и не будет, если крестьянам дадут землю.

– Даром её крестьянам никто не даст, а денег у них нет!

– Царь заплатит за землю помещикам.

– Наивная вы девушка! Царь-то у нас – первый помещик! Ему кто за землю заплатит?

– Казна.

– Да он разорится, если станет платить всем помещикам. Деньги в казну дерут с мужика. Значит, фактически он и заплатит помещикам за землю. Но платить ему не из чего. Он и так от бедности пухнет с голоду.

– Вы социалист? Говорят, они стоят за народ, но хотят убить всех царей и богачей.

– Хотя я и не социалист, но знаю, что никого они убивать не собираются, а считают, что можно хорошо жить без царя и богачей.

– Они за равноправие женщин? За то, чтобы мы могли быть врачами, инженерами наравне с мужчинами?

– О да! Они за полное равенство в правовом отношении мужчин и женщин.

– Тогда я за социалистов! Мечтаю стать если не врачом, так фельдшерицей и работать акушеркой на Кубани в станице.

– Подготовьтесь и поступайте в Женский медицинский институт в Петербурге[130]130
  «Женский медицинский институт в Петербурге…» – единственный в дореволюционной России медицинский институт, дававший высшее медицинское образование женщинам. Открыт в 1897 году. После Великой Октябрьской революции преобразован в Ленинградский медицинский институт.


[Закрыть]. Я готов вам помочь. Говорят, у меня имеются педагогические способности. Студентом приходилось много заниматься со всякими оболтусами.

– Благодарю вас за столь лестное обо мне мнение! – расхохоталась Варя. – Хотя я ленива и тупа, но к оболтусам всё же себя не причисляю.

– Я не так выразился! Вы человек целеустремлённый, и то, что вам нравится, постигаете легко и просто. А то, что вам неинтересно, вы одолеваете с трудом. Мне приходилось иметь дело с такими учениками.

– А с ученицами, да ещё моего возраста?

– Я избегал таких уроков. Обычно всё сводится к кокетству, и серьёзно работать становится невозможно.

– Я кокетничать не собираюсь и подумаю над вашим предложением. Мама, наверно, скажет, что девице неудобно запираться в комнате с молодым человеком, хотя вы и больше похожи на красную девицу, чем я! Пошли домой, а то уже около полуночи, – поднялась Варя с земли и неторопливо пошла вперёд. – И кто поверит, что мы за весь вечер ни разу не поцеловались?

– Мы можем сейчас же наверстать это упущение! – пытался было обнять Варю прапорщик.

– Не стоит. Ваша скромность мне очень понравилась. Значит, вы хороший. Другой на вашем месте непременно полез бы обниматься, а вы даже не подумали.

– Ещё неизвестно, о чём я думал!

– Думали о Ривочке, которая вам натянула нос. Жаль мне вас, милый мальчик! Неразделённая любовь всегда тяготит. Постарайтесь её забыть. Я вам помогу, если только сумею это сделать. Хоть любовь не картошка, не выбросишь за окошко! – посочувствовала Варя.

На прощание она ласково потрепала Звонарёва рукою по щеке. Растроганный этой лаской, прапорщик хотел было поцеловать руку девушки, но она с лёгким смехом уже упорхнула от него.

Оставшись один, Звонарёв молча зашагал к себе. Было совершенно темно. В ночной тишине громко звучали шаги пешеходов и конский топот. Прапорщик думал о Варе и Риве, впервые сопоставляя их между собою. Задумчивая, женственная, мягкая Рива и волевая, вечно деятельная и резковатая на язык Варя. И обе казались ему по-своему хороши. Засыпая, Звонарёв так и не решил, кто же из них лучше.

Варя тоже долго ворочалась в постели, вспоминая свой разговор со Звонарёвым. Она инстинктивно чувствовала, что с сегодняшнего дня она стала ближе к нему, в какой-то мере завоевала его расположение, если не любовь. Но ясно понимала, что Рива ещё прочно сидит в его сердце и только время, пожалуй, излечит прапорщика от его увлечения.

– И всё же он будет моим, – упрямо пробормотала девушка, стараясь уснуть.

Утром следующего дня Звонарёв вместе с Кондратенко подходили в назначенный для заседания час к Адмиральской набережной, где их поджидал паровой катер с «Севастополя». По набережной крупными шагами уже расхаживал Стессель вместе с Белым и Никитиным. Сзади генералов шагали их адъютанты: ротмистр Водяга, поручик Азаров и капитан Поспелов. У катера на ходу что-то писал начальник штаба Стесселя полковник Рейс. Здесь же суетливо крутился бывший градоначальник города Дальнего, ныне инженер-капитан Сахаров. Кондратенко в сопровождении Звонарёва поспешил подойти к Стесселю.

– Прошу меня извинить за опоздание, ваше превосходительство, – проговорил Кондратенко.

– Вы прибыли вовремя, Роман Исидорович, сейчас ещё без четверти восемь. Зато генерал Смирнов, видимо, опаздывает.

– Комендант обычно бывает точен, – заступился Кондратенко за Смирнова.

Стессель в мрачном раздумье зашагал дальше, не обращая внимания на сопровождающих его лиц. Он старался припомнить все те доводы, которые должен был привести морякам в отношении самой срочной необходимости выхода всей эскадры в море и принятия генерального боя с японским флотом. На днях у него состоялось по этому вопросу секретное семейное совещание с женой и Фоком. Они обсуждали судьбы артурской обороны. Фок со свойственной ему прямотой и точностью, когда дело касалось лично задевающих его дел, развернул перед своим другом и начальником целую схему дальнейших действий по обороне крепости.

– Прежде всего надо убрать из Артура флот, во Владивосток ли, в нейтральные порты или на дно морское, это безразлично. Флот является главной приманкой для японцев в Артуре. Они боятся за свои морские коммуникации и готовы пожертвовать очень многим, лишь бы уничтожить наш флот. А если эскадра уйдёт из Артура, то крепость сразу станет для них второстепенным военным объектом. Борьба с Маньчжурской армией будет основным фактором войны, коль скоро наш флот исчезнет с театра военных действий. Японцы обложат Артур с суши, и начнётся длительная осада крепости. Они захотят взять нас измором. Наше продовольственное положение им, конечно, хорошо известно. И незачем штурмовать крепость, так как рано или поздно мы должны будем капитулировать от голода, – развивал свою мысль Фок.

– Продовольствие можно израсходовать очень быстро, стоит только начать кормить солдат получше, – вмешалась Вера Алексеевна. – А затем со спокойной совестью начнём переговоры о капитуляции.

– Если только Кондратенко не помешает, добавьте, Вера Алексеевна, – проговорил Фок.

– Его можно и обезвредить в случае чего. Он часто нарушает мои приказания. К этому можно придраться и отстранить его от дел, – сказал Стессель.

– Это делать надо осторожно, так как Кондратенко весьма популярен среди офицеров и солдат, – заметил Фок.

– С солдатнёй считаться не придётся. Их дело маленькое: исполнять приказание начальства. А из офицеров нужно подобрать наиболее подходящих для такого дела – кто в бой не рвётся, многосемеен и вообще обременён заботами о родственниках, – заключила свою мысль Вера Алексеевна.

Так и порешили.

Разгуливая теперь по набережной в ожидании приезда Смирнова, Стессель вновь повторял себе основной мотив сегодняшних своих выступлений на предстоящем заседании – возможно скорее выгнать моряков из Артура любыми средствами, чтобы затем развязать себе руки для дальнейших действий в Артуре.

В это время показалась коляска, в которой приехали Смирнов и его начальник штаба полковник Хвостов.

– Теперь все в сборе, можно и трогаться на «Севастополь», – проговорил Стессель.

Щеголеватый адмиральский катер быстро наполнился офицерами.

– Разрешите и мне с вами, ваше превосходительство, – попросил Сахаров у Стесселя.

– Садитесь, – пригласил Стессель.

Капитан поспешно прыгнул в катер.

– Отваливай, – скомандовал специально высланный для встречи Стесселя флаг-офицер адмирала Витгефта мичман Эллис.

Катер, разворачиваясь, отошёл от пристани и направился к стоящему в Западном бассейне под Тигровой горой «Севастополю». По пути он проходил мимо стоящих у входа миноносцев. Стессель вместе с Никитиным критически осматривали их. На некоторых судах было развешано для сушки матросское бельё. Матросы не обращали никакого внимания на катер, прохаживались по палубе.

– Не эскадра, а богоугодное заведение, – возмущался Стессель. – Честь отдавать! – заорал он на спокойно глядевших на него с миноносцев матросов и погрозил им кулаком. – Пристать к этому миноносцу, – приказал он Эллису. – Вы что, мерзавцы, не видите, что едет генерал?! – гаркнул он на матросов. – Кто здесь за старшего?

К борту подошёл широкогрудый боцман и вытянулся перед генералом. Стессель вскочил на банку и заорал:

– Фамилия твоя, сволочь? Название миноносца?

– Боцман Сизов, миноносец «Грозовой», – едва прошептал разбитыми губами матрос.

На шум выбежал из каюты лейтенант.

– Что у вас, плавучий кабак или военный корабль, лейтенант? – накинулся на него Стессель. – Я вас арестую! Марш сюда, я вас доставлю прямо к вашему Витгефту, пусть полюбуется на своих офицеров.

Опешивший лейтенант не сразу стал спускаться в катер.

– Живей, чёрт бы вас побрал! – прикрикнул Стессель.

– Я, ваше превосходительство, не привык… – начал было лейтенант.

– Он не привык, – передразнил Стессель, – я тоже не привык, чтобы мои приказания выполнялись не сразу, лейтенант. Можете возражать вашему адмиралу, а не мне.

– Правильно, почаще бы эту рвань так пробирали, смотришь, и толк бы был из них, – поддержал Стесселя Никитин.

– Вам так волноваться вредно, ваше превосходительство, – вмешался Кондратенко. – Надо сохранить спокойствие духа для предстоящего трудного совещания.

– Эта сволочь хоть кого выведет из себя, – пробурчал Стессель, но тон всё же сбавил.

Белый усиленно хмыкал и разглаживал свои пышные волосы; не одобряя Стесселя, он всё же не вмешался в происходящее. Когда наконец катер подошёл к «Севастополю», все облегчённо вздохнули, радуясь окончанию неприятного переезда. По парадному трапу, у которого стояли фалрепные[131]131
  Фалрепные – матросы, иногда офицеры, назначавшиеся для встречи начальствующих лиц. Они попарно становились на каждой укреплённой за бортом площадке трапа и на верхней палубе у входа.


[Закрыть], Стессель поднялся на палубу броненосца, где был встречен командующим эскадрой адмиралом Витгефтом. На шкафуте[132]132
  Шкафут – средняя часть верхней палубы.


[Закрыть] был выстроен почётный караул с оркестром. При появлении Стесселя матросы вскинули винтовки на караул, музыка заиграла марш, и под грохот салюта генерал обошёл фронт матросов. Как ни хотел генерал к чему-либо придраться, но всё было в безукоризненном порядке. Матросы, все как на подбор рослые, крепкие и прекрасно державшиеся, изо всех сил «ели глазами начальство».

– И с такими молодцами сидеть в здешней луже? – обратился Стессель к Витгефту, показывая на матросов. – Да от одного их взгляда японцы побегут к себе в Нагасаки. Спасибо, орлы, за службу молодецкую!

Отпустив караул, Стессель подошёл к офицерам, выстроившимся на шканцах[133]133
  Шканцы – часть верхней палубы, почётное место корабля, которому отдавалась честь и где читались перед строем законы, приказы и т. п. Здесь находились лица вахтенной службы.


[Закрыть]. Витгефт представил каждого из них генералу. После этого все направились вниз, в апартаменты адмирала, где должно было происходить совещание.

Звонарёв, находившийся в хвосте стессельской свиты, с удивлением узнал в начальнике почётного караула Андрюшу Акинфиева и ещё больше удивился, когда увидел на его плечах лейтенантские эполеты, а на груди новенький Георгиевский крест. Когда и за что успел Андрюша получить эти награды, Звонарёв не знал.

«То-то Рива оставила его при себе, – подумал прапорщик, – лейтенант и кавалер и влюблён в неё по уши, есть за что ухватиться».

Спускаясь вниз, он подошёл к Андрюше и поспешил его поздравить.

– Когда же ты успел всё это получить?

– Сегодня утром. Сам адмирал пришёл ко мне в каюту и принёс мне крест. Поскорей бы кончилось ваше заседание, тогда можно будет и на берег съехать, спрыснуть. Вот Рива удивится!

– Она ещё не знает?

– И не подозревает. А ты с кем?

– С Кондратенко.

– Адъютантом у него?

– Нет, нечто вроде инженера для поручений.

– Освободишься – заходи за мной, вместе съедем на пристань. Вечером, когда вернётся Рива, ждём тебя с Борейко. Будут Сойманов, Вася Витгефт, Эллис, – приглашал Андрюша.

Звонарёв поблагодарил, обещая зайти, и побежал на заседание.

В просторной адмиральской каюте, отделанной морёным дубом, был поставлен длинный стол, покрытый красным сукном. Посредине одно против другого стояли два больших кресла, дальше – кресла поменьше, а по концам были расставлены простые стулья. Витгефт с моряками расположились по одну сторону стола, а на другой поместился Стессель со своей свитой.

– Ваше превосходительство и господа офицеры, – первым выступил Витгефт, – позвольте мне приветствовать от лица флота наших дорогих гостей, генерала Стесселя и его сподвижников. Надо надеяться, что мы сегодня благополучно разрешим все интересующие нас вопросы и уладим все имеющиеся недоразумения.

Вдруг поднялся, сердито откашлявшись, Никитин.

– Меня удивляет выступление адмирала Витгефта. Во-первых, мы – совсем не гости и приехали сюда по делам службы, а не для дружеских бесед. Во-вторых, когда собираются вместе воинские чины по служебным делам, то открывает собрание старший из присутствующих, каковым является генерал Стессель, а не адмирал Витгефт. Поэтому я полагаю, что начальник Квантунского укреплённого района и должен руководить нашим сегодняшним совещанием, – закончил генерал.

Стессель и Рейс одобрительно закивали, Витгефт же покраснел и, нервно одёргивая китель, вскочил на ноги.

– Я думал… я полагал, что долг вежливости обязывает меня приветствовать вас, господа, но не возражаю… то есть прошу… генерала Стесселя руководить, – запутался адмирал в словах.

Стессель милостиво кивнул головой и поднялся.

– Вполне соглашаюсь с мнением генерала Никитина и удивляюсь… как бы сказать помягче… недогадливости, что ли, адмирала Витгефта. Я приехал сегодня на «Севастополь», как правильно заметил Владимир Николаевич, совсем не в гости. В гости ездят для развлечения и удовольствия. Какое же удовольствие может доставить мне, старому солдату, лицезрение бездействующей в напряжённое военное время, хотя и вполне боеспособной эскадры? Кроме того, исключительный беспорядок, царящий на боевых кораблях, как я лично сегодня убедился на примере хотя бы того же миноносца «Грозового», не может доставить удовольствия никому, кроме наших врагов. Я приехал по делу и прежде всего для того, чтобы получить наконец от моряков членораздельный ответ: что дальше собирается делать эскадра? По-прежнему ли она будет соблюдать строгий «нейтралитет» в происходящей войне или нет? – Стессель остановился и победоносно оглядел собрание.

Никитин шумно одобрил его, моряки, покрасневшие от возмущения, опустили головы. Кондратенко и Белый подавали какие-то сигналы Стесселю, видимо, желая его остановить.

Витгефт опять быстро вскочил с кресла.

– Слова вашего превосходительства я могу принять лишь за плохую, оскорбительную для нас, моряков, шутку, – начал он. – Ответить же на поставленный вами вопрос очень просто: вверенная мне эскадра до конца выполнит свой долг перед царём и родиной…

– …и будет по-прежнему стоять в порту, прячась от японцев? – спросил Никитин.

– Более чем двойное превосходство в силах японской эскадры лишает нас возможности вступить с ней в открытый бой. Поэтому мы должны стремиться к уничтожению её по частям, возможность чего представляется далеко не всегда.

– Поэтому вы и собираетесь ждать у моря погоды? – вставил Стессель.

– Ваше превосходительство знает, что эскадра отдала на сухопутный фронт около ста орудий, чем способствовала укреплению обороны крепости, – заметил с места командир порта адмирал Григорович.

– Было бы лучше, если бы моряки позаботились об уничтожении японской эскадры, – буркнул Никитин.

– Мы делаем всё, что в наших силах, чтобы нанести наибольший вред неприятелю… – начал было снова Витгефт.

– Поэтому-то и сидите в этой артурской луже и предпочитаете плавать не в Жёлтом море, а на берегу в море шампанского, – иронизировал Никитин.

– Как только повреждённые корабли будут исправлены и войдут в строй, с помощью Бога и покровителя моряков Николая-угодника попытаем своё счастье в ратном подвиге с японцами.

– Пока что Николай-угодник, по-видимому, помогает больше япошкам, чем вам, – заметил Рейс.

– Довольно разговаривать, господа, – оборвал пререкания Стессель. – Наша эскадра ещё не выполнила своего долга перед царём и родиной. Тринадцатого мая во время Цзинджоуского боя командиры «Отважного» и «Гремящего» – Лебедев и Цвигман – приказали разобрать свои машины и не вышли в море. Я считаю это прямой изменой. Оба эти преступника мною арестованы и будут судимы по законам военного времени, как бы против этого ни протестовал адмирал Витгефт. Обоих повешу на казачьем плацу! – неистовствовал Стессель. – Всех, кто за них будет заступаться, я тоже сочту за изменников со всеми вытекающими отсюда последствиями. Я заставлю флот служить России и русскому царю, а не японскому микадо! – потрясал кулаками генерал.

– Это слишком! Я не считаю здесь больше возможным присутствовать, – совсем растерялся Витгефт.

– Вношу предложение сделать перерыв, – спокойно проговорил Кондратенко.

Все его поддержали и с шумом поднялись с мест. Кондратенко и Белый обратились к Стесселю с просьбой быть в дальнейшем сдержанней.

– Не следует забывать, Анатолий Михайлович, что ход сегодняшнего совещания будет известен и наместнику, – предупреждал Белый. – Он же, как ты знаешь, души не чает в моряках.

– Адмирал Витгефт лишь строго проводит в жизнь указания наместника о необходимости, елико возможно, беречь нашу эскадру, – вторил ему Кондратенко.

– А вы как смотрите на это, Виктор Александрович? – обратился Стессель к Рейсу.

– По-моему, ваше превосходительство, пусть сперва моряки ответят на поставленные вами вопросы, – посоветовал Рейс. – А затем будет уже видно, что говорить дальше.

– Прошу занять места, заседание продолжается, – зычным командирским голосом предложил Стессель. – Кто желает высказаться? – спросил он, когда все заняли свои места.

Выступил адмирал Григорович. Поглаживая свои длинные «штабс-капитанские» усы, адмирал спокойным ровным голосом, как будто ничего не произошло, начал свою речь.

– Начальник Квантунского укреплённого района генерал Стессель является старшим лицом в Артуре по своему чину и первым ответчиком перед царём и Россией за всё происходящее в Артуре. Вполне понятны ввиду этого и его повышенная нервозность, и известная резкость, которую он проявил на нашем заседании при обсуждении вопроса о дальнейшей судьбе Артура. На этих днях вступают в строй «Цесаревич» и «Ретвизан», неделю тому назад вышла из дока «Паллада». Теперь, несмотря на явное превосходство сил противника, особенно в отношении миноносцев, всё же можно попытать счастья в бою.