Текст книги "Черный Гетман"

Измаил протолкался к помосту, добрался до ближайшего стражника и что-то прошептал ему на ухо. Тот кивнул, скрылся за деревянным выступом, но вскоре вернулся в сопровождении длинного и тощего, словно жердь, турка – по всей вероятности того самого чиновника, на чью алчность сетовал компаньон. Турок и египтянин стали спорить о чем-то, по очереди размахивая руками, наконец договорились и исчезли в ведущем к стене проходе.

Ожидая, чем закончится дело, чтобы отвлечь себя от грызущих душу сомнений в успехе затеянного предприятия, Ольгерд с интересом оглядывался по сторонам. Оказалось, что Измаил оставил их у той части рынка, где торговали рабами для плотских утех. Девушки, зрелые женщины и миловидные юноши располагались под навесами, защищающими их от злого крымского солнца, и вид имели, по сравнению со своими товарищами по несчастью, вполне ухоженный.

Бродя рассеянным взором по непривычно открытым женским лицам – все, кого он встречал на улицах, отгораживались от посторонних плотными масками из конского волоса, – он вдруг поймал себя на том, что внимательно рассматривает стоящую в одиночестве под одним из навесов рабыню.

Вначале и не понял, что в ней не так, потом сообразил: татарка! Лет двадцати пяти, лицом не страшна, но и не красавица писаная – черты угловатые, скулы резкие, киргизские. Да и по здешним меркам тоже, поди, не гурия. Стан такой, что восточным людям не по нраву – талия не осиная, бедра скорее мальчишеские, чем девичьи, грудь едва оттопыривает давно не стиранную черную рубаху. Волосы короткие, явно обрезаны, чтобы не пугать покупателей нечесаными колтунами.

В общем, смотреть-то особо и не на что, если бы не глаза. Девушка стояла полуприкрыв веки, изредка постреливая по сторонам густой пронзительной зеленью, в которой не было и тени страха и надлома. Присмотревшись внимательнее, Ольгерд увидел, что даже под полуприкрытыми веками таилась какая-то странная, лениво-отчаянная злость, словно выставленная на продажу рабыня втайне веселилась, наблюдая за всем происходящим вокруг. Его внимание не осталось незамеченным – взгляд девушки выстрелил вдруг прямо в Ольгерда. Мигом вспомнив, зачем пришел, он отвернулся к ногайскому помосту.

Торги были в разгаре. Важные турки, развалившись на подушках и потягивая какой-то напиток из маленьких, чуть не с наперсток, фарфоровых чашечек, наблюдали за тем, как слуги осматривают невольников, словно скот, бесцеремонно заглядывая им в зубы, раздвигая ягодицы, щупая мышцы на руках и ногах и отгоняя в сторону тех, кто им понравился. Отобрав примерно треть выведенных в загон мужчин, турецкие слуги завершили осмотр. Старший пересчитал отобранных по головам и помчался наверх с докладом. Турецкие сановники сразу же заспорили с Темир-беем – начался торг.

– Право первого выбора имеет сам кафский паша, – пояснил своему приятелю стоящий рядом грек. – Сейчас они сговорятся с этим дикарем, и будущих гребцов поведут на оскопление.

– А что, разве оскопляют не только евнухов?

– В Румском султанате в старые времена оскопляли всех до единого невольников. В наше время мужского достоинства, к счастью, лишают не всех подряд. Мастеров, знатных пленников, за которых можно получить выкуп, мальчиков, из которых воспитывают воинов, оставляют нетронутыми. Но домашних слуг, работников и гребцов кастрируют непременно – такие рабы намного спокойнее, они не интересуются женщинами, да и друг другом и не дают потомства… Впрочем, Коста, я вынужден тебя оставить, сейчас на торги допустят и прочих покупателей, а я хотел бы прикупить… – С этими словами грек, оставив собеседника, рванул в сторону помоста.

Измаил все еще не объявлялся, наверное, ждал, когда Темир закончит торги. Чтобы отвлечься от только что услышанного – не приведи Господи, на галеры попасть, – Ольгерд снова повернулся к навесам с рабынями и немедленно встретился взглядом с давешней татаркой.

Отследив его интерес, из глубины расположенного за навесом строения выскочил хозяин – стриженный ежиком армянин в длинной льняной рубахе и надетой поверх нее вышитой безрукавке. Хозяин спросил о чем-то Ольгерда и, не дождавшись ответа, сам себе засмеялся. Потом протянул руку к поддерживающему навес столбу и потянул за незамеченный раньше длинный кожаный поводок. Девушка дернулась и содрогнулась всем телом. Ее лицо, мигом потерявшее всю былую насмешливость, исказила гримаса такой безысходной ненависти, что Ольгерду стало не по себе. Отрицательно мотнув головой хозяину, он вновь отвернулся к помосту.

Оказалось, что сделал это вовремя. Присутствующие на торгах сановники уже поднялись на ноги, собираясь покинуть павильон, и на ковер в сопровождении долговязого турка вступил, наконец, Измаил. Несколько раз поклонившись по очереди всем присутствующим, он что-то произнес, обращаясь к Темиру. Тот недовольно кивнул. Измаил начал говорить.

Ольгерд стоял далеко и не мог разобрать слов, однако по всему выходило, что его всезнающий компаньон повел разговор в неправильном русле – бей с каждой секундой терял интерес к беседе: вначале нахмурился, затем прищурил глаза, а после того, как египтянин лихорадочно зашевелил губами, пытаясь поскорее добраться до конца своего рассказа, Темир махнул в его сторону рукой и отвернулся. Подчиняясь жесту ногайского бея, к Измаилу рванулись сразу трое охраняющих павильон янычар, однако дело, похоже, обошлось без кровопролития. Вытолкав посетителя в дверь, охранники спокойно вернулись на прежние места.

– Ничего не вышло, – тяжко вздохнул за спиной наблюдавший за разговором Сарабун. – Стало быть, прав ты был, господин. Зря мы в это логово неверных сунулись.

– Уж лучше бы я ошибся, – процедил сквозь зубы Ольгерд.

Все что он делал дальше, происходило так, будто его кто-то большой и невидимый двигал и заставлял говорить, словно куклу на веревочке. Повинуясь непреодолимому порыву, он развернулся к навесу и, поманив к себе пальцем все еще ждущего армянина, показал пальцем на странную татарку:

– Эй, хозяин, сколько?

Тот три раза выбросил перед лицом Ольгерда десять коротких волосатых пальцев.

– Триста? В талерах подойдет? – Ольгерд вытянул из наплечной сумы кошель и показал десятиталеровую монету. Продавец ее внимательно оглядел и что-то прокричал в сторону своей будки. Оттуда мигом выскочил шустрый мальчишка, который, как выяснилось, неплохо справлялся с обязанностями толмача.

– Мой хозяин, Гайк, говорит, что нужно еще половину от десяти. Столько возьмет меняла за монеты неверных. В эту цену входит также верхняя одежда и башмаки.

Ольгерд, соглашаясь, кивнул.

– Хозяин сейчас ее оденет и выведет. А ты пока готовь деньги! – Армянин, мальчишка и девушка скрылись в будке.

Ольгерд так увлекся, что не заметил, как к нему и потерявшему дар речи от изумления Сарабуну присоединился расклеившийся от неудачи Измаил.

– Вы видели, друзья, – мрачно выговорил он, ни на кого не глядя. – Ничего не вышло, он даже не дослушал до конца. А когда понял, что мы те самые путники, что пытались попасть к нему вчера, и вовсе велел прогнать, так что… – Речь египтянина оборвалась на полуслове, когда из будки вышел торговец, ведя, словно лошадь на поводу, девушку, фигуру которой теперь скрывал с макушки до пят серый хиджаб из грубой холстины. Если бы не протянутый в разрез ремешок, который хозяин, приняв и пересчитав деньги, передал в руки Ольгерда, она ничем бы не отличалась от свободных мусульманских женщин, каких они встречали на улицах Кафы.

– Она твоя, – перевел слова армянина подоспевший толмач-мальчишка. – Только будь осторожен, рабыня очень строптива. Дерется и никого не подпускает к своему телу, даже хозяину не удалось узнать, девственница она или нет. Тебе повезло, иностранец! Если бы эта фурия была сговорчивее, то хозяин оставил бы ее себе или же продал мурзе не меньше чем за пятьсот монет.

– Что здесь происходит? – выйдя из ступора, поинтересовался Измаил.

– Ничего особенного, – нарочито-небрежно ответил Ольгерд. – Просто, пользуясь случаем, хочу разрешить наш спор по поводу рабства.

– И каким же образом, друг? Ты решил обзавестись в походе наложницей?

При этих словах Измаила лицо Сарабуна перекосилось, словно ему прищемили причинное место. Он бросил испепеляющий взгляд на купленную рабыню, затем глянул на Ольгерда с откровенным осуждением:

– Господин, скажи мне, зачем ты это делаешь? Ты что, решил отказаться от госпожи Ольги?

– При чем тут Ольга? – искренне удивился бывший лоевский компанеец. – Да уж, приятели, такого вы, значит, обо мне мнения, чуть что, готовы обвинить во всех смертных грехах. Для начала дождитесь конца представления, потом уж судить будете. – Ольгерд с ненавистью поглядел на сжатый в кулаке поводок и, наклонившись, стал шарить рукой за голенищем.

Не дав ему завершить задуманное, из базарного проулка вдруг вынырнул хорошо одетый человек в сопровождении двух здоровенных амбалов. Судя по тому, как он с места в карьер начал ругаться с Гайком, пришедший тоже был представителем вездесущего армянского племени.

Два армянина долго препирались, при этом работорговец несколько раз указывал пришедшему на солнце и тряс у него перед носом кошель с полученными от Ольгерда деньгами.

– О чем они говорят? – поинтересовался Ольгерд.

– Рабыню, которую ты купил, хозяин пообещал этому человеку, – перевел мальчишка. – Он ушел за деньгами вчера, но вернулся только сегодня. Хозяин говорит, что он сожалеет, но торговля есть торговля.

– И что говорит этот?

– Он говорит, что вчера пришла из Трапезунда его галера, и он принимал товар, потому не мог подойти. Это очень богатый человек, его боится вся Кафа, потому что он отличается особыми пристрастиями. Выбирает на рынке самых строптивых рабов и находит себе развлечение в том, чтобы их укрощать до такой меры, что потом они готовы выполнить любой его каприз. Правда, говорят, многие при этом умирают в страшных муках…

Не добившись ничего от Гайка и обложив его по-армянски на чем свет стоит, истязатель-судовладелец обернулся к Ольгерду. Оглядел его с головы до ног, как рассматривают худосочный скот, процедил что-то сквозь зубы.

– Он предлагает тебе триста пятьдесят серебряных венецианских дукатов за эту рабыню, если ты уступишь ее ему, – прошептал толмач.

– Скажи ему, что это невозможно, – спокойно ответил Ольгерд.

– Триста семьдесят, – перевел мальчишка ответ, чуть не плача. Видно, ему было очень жаль обреченную девушку, но он был уверен, как и судовладелец, что перед такой огромной суммой неверный не устоит.

Ничего не отвечая, Ольгерд вытащил, наконец, из сапога свой кинжал, подошел к девушке и раздвинул у нее на шее хиджаб, обнаружив перетягивающий девичью шею кожаный ошейник. Гайк с мальчишкой тихо охнули хором. Ольгерд взялся рукой за ошейник, потянул на себя, поднял нож. В отличие от окружающих, в глазах у рабыни не мелькнуло и тени страха. Ольгерд всунул нож меж тонкой шеей с пульсирующей жилкой и грубой кожей ошейника и рванул его к себе. Освободив татарку от рабского поводка, удостоил армянина ответом:

– Скажи ему еще раз, толмач. Купить эту девушку невозможно, потому что я только что даровал ей свободу.

Из армянина, после того как он услышал перевод и понял в чем дело, словно из пробитого золотарского бурдюка, полился поток площадной брани, Гайк вытаращил глаза, мальчишка заметно повеселел, Сарабун вздохнул с облегчением. Один лишь Измаил обреченно покачал головой и осторожно проверил на крепость свой неизменный посох.

– Ты совершил благородный поступок, – сказал египтянин. – Только смысла в нем ни на грош. Еще до того, как мы покинем этот город, ее схватят и снова посадят на привязь.

– Я приготовлю ей вольную. Как это сделать по местным законам?

– Нужно составить грамоту и заверить ее у местного кадия, – смирившись с прихотью компаньона, объяснил Измаил. – После этого ей ничего не грозит.

– Тогда пошли искать кадия.

Швырнув в сторону будки ошейник и поводок, Ольгерд поманил девушку за собой. Оставив ругающихся на чем свет стоит армян выяснять отношения, они отправились искать базарных писцов.

Кадия они отыскали в квартале, примыкающем к базарной мечети. Поняв, что от него нужно, раскормленный важный старик недовольно затряс необъятным животом:

– Пророк не одобрял освобождения рабов! Жена Магомета, Маймуна Аль-Хариз, в день, когда наступила ее очередь быть с пророком, сказала: «O апостол Аллаха, я освободила девочку-рабыню!» – он сказал: «Вы были бы вознаграждены больше, если бы подарили рабыню одному из братьев вашей матери!» – я не могу ее освободить!

– Это высказывание пророка не подходит к данному случаю, – возразил Измаил. – Хозяин рабыни не мусульманин, рабыня же, напротив, правоверная. К тому же, понимая сложность этого дела с точки зрения шариата, хозяин готов уплатить достойную пошлину.

Выслушав египтянина, кадий заметно оживился и, закатив глаза к небу, изрек:

– Какой бы мусульманин ни освободил мусульманина, будет он ему освобождением от огня, ни освободил двух мусульманок, будут они ему освобождением от огня… Скажи своему гяуру, что если он надумает обратиться в истинную веру, то этот поступок спасет его от половины адских мук…

Текст вольной грамоты, не обращая ни малейшего внимания на громкие возражения писца, диктовал Измаил.

– Как тебя зовут и откуда ты родом? – спросил он освобожденную рабыню.

Девушка впервые раскрыла рот и чуть с хрипотцой произнесла:

– Фатима. Из Буджака.

Получив несколько монет, кадий оставил на подготовленной грамоте росчерк и приложил к ней, накапав воск, большой перстень с арабской вязью.

– Держи! – сказал Ольгерд, протягивая Фатиме вольную грамоту. Та склонилась в безмолвном поклоне. На секунду из разреза выглянула ее рука, и грамота исчезла под хиджабом.

– И что будем делать теперь? – спросил Измаил.

– Дадим денег, которых ей хватит, чтобы добраться до дому, и пусть идет с миром. Есть же у нее какие-то родственники, знакомые. Вот пусть и возвращается туда, где ее примут. Иди, иди, милая… – Ольгерд махнул рукой, указывая в сторону дальних крепостных башен.

Измаил повторил его слова по-татарски, вынул кошель и вручил освобожденной рабыне несколько серебряных монет. Девушка приняла дар, но, словно не расслышав сказанного, недвижно стояла на месте.

– Ладно, – сказал Ольгерд. – Дело у нас не выгорело, стало быть, теперь по уговору я командир. Так что слушай приказ. Возвращаемся на постоялый двор, сегодня отдыхаем и готовим лошадей, а завтра в путь, через Ор в Киев и дальше в Литву…

Трое компаньонов, переговариваясь, двинули в сторону городских ворот. Девушка несколько секунд постояла, словно решая, что делать дальше, и тенью скользнула за ними вслед.

* * *

Шли по улице молча. Обсуждать было ровным счетом нечего – все их планы рухнули в одночасье, а поездка в Крым оказалась пустой тратой времени. Ольгерда не радовала победа в споре с Измаилом, как и то, что он теперь стал по уговору командиром их маленького отряда. Ведь в глубине души он до последнего верил, что хитромудрому египтянину все же удастся завоевать доверие непробиваемого ногайца. Однако сердце старого бея, похоже, было вытесано из камня.

У крепостных ворот их ожидал неприятный сюрприз – решетка в арке надвратной башни была опущена, а несущие службу стражники отгоняли желающих покинуть город, оставляя проезд свободным.

– Вот напасть, – ругнулся Ольгерд. – Что там еще такое?

– Сейчас разузнаем. – Измаил, оставив компаньонов, скользнул вперед, высмотрел начальника стражи, с которым договаривался поутру, и вступил с ним в короткий разговор.

– Смотри, господин Ольгерд, – удивленно произнес Сарабун, – этот басурманин даже мзду брать не хочет. Видано ли это, чтобы в торговом городе посреди дня проезд перекрывали?

– Вот и мне все это не очень нравится, – кивнул Ольгерд. – Так что ты, лекарь, держи ухо востро…

– Ворота закрыты по приказу капитана башни, – объяснил, вернувшись, египтянин. – Стража и сама ничего толком не знает, то ли ждут какую-то важную персону, то ли ловят кого-то в городе.

– И когда они откроют проход?

– Кто же скажет, мой друг? Мы на Востоке, так что, может, через минуту, а может быть, только завтра утром… А может, и никогда, – подумав, философски добавил Измаил.

– Типун тебе на язык, – сплюнул Ольгерд. – Нет у меня ни малейшего желания здесь торчать.

– И что ты предлагаешь делать?

– Поехали к другим воротам. Не могут же они весь город перекрыть. Вон, гляди, местные находят себе пути. – Он указал на старого татарина, который вел на поводу ишака. После того как ему преградил дорогу стражник, почтенный горожанин, не говоря ни слова и не проявляя ни малейших признаков возмущения, потянул за уздцы своего строптивого спутника и исчез в ближайшем переулке.

– Они, наверное, калитку какую-то знают, – произнес, провожая старика взглядом, Сарабун. – Или к другим воротам напрямик пробираются.

– Так и есть, – кивнул Измаил, – ведь, чтобы попасть к соседним воротам, двигаясь по улице, нам нужно вернуться обратно к цитадели, куда сходятся все городские пути. Впрочем, ты теперь командуешь, Ольгерд, ты и решай.

Ольгерд не размышлял и не колебался:

– Если давать крюк по улице, то придется проезжать мимо невольничьего рынка, а делать нам там нечего. Не ровен час, опять этот армянин-истязатель встретится и цепляться начнет. Так что идем вдоль стены, по переулкам. Авось не заблудимся. – Компаньоны двинули в сторону переулка, в котором скрылся старик с ишаком.

Половину жизни Ольгерд провел в больших городах и по своему опыту знал, что все городские задворки чем-то неуловимо похожи друг на друга. И пусть здесь их окружали не деревянные срубы, как в Киеве или Смоленске, и не кирпичные дома, как в Вильно, а разнотычные мазанки, выглядывающие из-за глухих глинобитных заборов-дувалов, вокруг была такая же сонная тревожная пустота, скрывающая невольное ощущение незримой опасности, словно из-за безмолвных окон и дверей за ними наблюдают сотни далеко не дружеских взглядов.

– Тебе что-то не нравится? – заметив тревогу Ольгерда, спросил Сарабун.

– А что мне может понравиться, если мы уже четверть часа идем, а вокруг одни лишь дувалы и навстречу – ни души?

– В восточных городах так всегда, – пожал плечами египтянин. – Здесь люди живут не напоказ, отгораживать от улицы то, что происходит в доме, – обычное дело…

– А громилы среди дороги тоже дело обычное? – прервал его Ольгерд, завернув за который по счету угол.

Перед ними, целиком перегораживая узкий проход, стояли четверо здоровенных татар, чьи намерения были понятны, как «Отче наш…», – трое держали обитые железом дубинки, а четвертый, самый дюжий на вид, поигрывал аршинной цепью, на конце которой было закреплено небольшое чугунное ядро.

– Не пугайтесь, справимся, – засмеялся Ольгерд, вытягивая из ножен саблю. – Пистолей и ружей у них нет, а со своими разбойничьими инструментами им против нас не тягаться. В крайнем случае – убежим.

– Боюсь, что все не так просто, – спокойно произнес, прижимаясь спиной к спине Ольгерда, Измаил. – Сбежать, во всяком случае, не удастся. Сзади подходят еще трое, причем двоих я уже видел сегодня. Это охранники того армянина, который хотел купить твою девушку.

Ольгерд коротко обернулся назад и присвистнул – враги сзади были намного опаснее – держали, выставив перед собой, длинные ножи.

– Засада!!! – тонким дрожащим голосом завопил Сарабун. На рот ему мигом легла ладонь египтянина. Лекарь еще что-то коротко промычал и затих.

– Их семеро, нас двое, – скороговоркой произнес Ольгерд. – Лекарь не в счет. Измаил, ты хоть что-то колющее или режущее с собой в город пронес?

– Кинжал и два метательных ножа, – спокойно ответит тот.

– Возьми вот еще мой, я в этих забавах не мастер, – Ольгерд резким движением выдернул из голенища и передал боевому товарищу нож. – А ты, Сарабун, – прошептал он дрожащему лекарю, наблюдая, как враги начинают сходиться, опасливо глядя на его саблю, – нам сейчас только обуза. Времени не теряй, сигай через ближайший забор. Выбирайся отсюда как хош, зови местную городскую стражу. Если прорвемся, то встречаемся на постоялом дворе.

Сарабун стоял без движения, глядя на Ольгерда круглыми как плошки глазами.

– Давай!!! – рявкнул что было сил Ольгерд, выводя компаньона из ступора.

Лекарь кивнул, рванул с места, словно ему выстрелили в зад солью, и с проворством садового воришки скрылся за высоким, чуть не в два его роста, забором.

Ольгерд принял боевую стойку, выставив перед собой саблю и поигрывая острием на уровне глаз:

– Измаил, попробуй кинжалом достать того, что с кистенем. Он самый опасный. Потом, когда справишься, бей тех, что с дубинками. А я пока поиграюсь в ножички…

Не успел он закончить фразу, как из-за плеча, крутясь в воздухе, сверкнуло начищенное лезвие метательного ножа. Громила с кистенем, начавший уже раскручивать цепь над головой, охнул, переломился пополам, упал и засучил по земле ногами.

Второй и третий бросок египтянина были не столь удачными – один из нападавших со страху отскочил назад, и нож ударился в него боком. Кинжал Ольгерда не был приспособлен для бросков, но все же нашел свою цель – второй громила выронил дубинку и завизжал голосом рождественского поросенка, хватаясь за торчащую из плеча рукоять.

«Осталось пятеро», – подумал Ольгерд и двинулся навстречу вооруженным ножами. Фехтовальщики из грозных с виду подручных злокозненного армянина оказались что из крестьян канониры. Ольгерд сдвинулся влево, сделал ложный выпад и, дождавшись когда один из противников, неуклюже пытаясь защититься, взмахнул ножом, рубанул ему по предплечью. Подарок смоленского воеводы с честью выдержал боевое крещение – дамасская сталь без видимых усилий перерубила бугрящиеся мышцы до самой кости. Громила завыл как пес на луну, метнулся в сторону, ударился в забор и упал.

Ольгерд почуял, как в жилах, до мурашек в кончиках пальцев, быстро побежала с ходу разогнавшаяся в боевом азарте кровь. Второй налетчик прочитал у него в глазах свой приговор, закусил до крови губу и попятился.

«Ну уж проверять клинок, так по полной», – подумал Ольгерд и, сделав широкий мощный замах, всем телом ударил врага наискось в основание ключицы. Прекрасно сбалансированая сабля попала именно туда, куда он целил. Клинок, вобрав в себя скорость замаха и немалый вес своего хозяина, вошел как в масло в плечо и, развалив грудину, едва не располовинил туловище. Не обращая внимания на брызнувшую фонтанами кровь, Ольгерд с силой втянул воздух ноздрями, наскоро оценил обстановку и, убедившись, что с его противниками покончено, обернулся к оставленному на короткое время схватки компаньону.

Нападавшие, надо отдать им должное, дубинками владели отлично. На рожон не лезли, двигались грамотно, умело используя свое численное превосходство. Пока Ольгерд сражался со своими противниками, они отжали египтянина к стене, окружили его с трех сторон и медленно сжимали кольцо, ожидая, с какой стороны откроется противник, чтобы нанести ему сокрушительный удар. Расстояние между Измаилом и налетчиками неуклонно сокращалось.

Ольгерд громко крикнул, отвлекая внимание на себя, но было уже поздно. Стоящий слева бандит, верно выбрав момент, взмахнул дубинкой, направив ее прямо в голову Измаилу.

– Нет!!! – закричал Ольгерд, представляя, как железное навершие крушит бритый череп и в стороны разлетаются окровавленные осколки…

Он ринулся вперед что есть мочи, осознавая, что ничего не успеет сделать, но вдруг наперерез ему метнулась серая безмолвная тень. Сбрасывая на ходу хиджаб, в громилу с разгону врезалась выкупленная из рабства девушка. Кажется, она назвала себя Фатимой из Буджака, припомнил Ольгерд, наблюдая за тем, как гибкая фигурка в легчайших шароварах из ярко-синего шелка и желтой короткой тунике, открывающей полоску смуглой кожи на животе, словно фурия подлетела к противнику и нанесла ему хорошо поставленный удар, который, без сомнения, сделал бы честь любому кулачному бойцу. Громила крякнул, громко выпустил газы и, нелепо взмахнув руками, грянулся оземь.

Благодаря неожиданной помощи, удар, предназначенный египтянину, прошел мимо, дубинка лишь чиркнула по выбритой голове, однако и этого хватило с лихвой. Измаила отбросило к стене, он опустился на землю и затих, не проявляя признаков жизни. Дав нападавшему подняться на четвереньки, Ольгерд, подскочив, с размаху рубанул его по затылку.

Неожиданная подмога переломила ход схватки. Увидев, какая участь постигла их товарищей, оставшиеся налетчики, уже не помышляя о нападении, ринулись в разные стороны. Ольгерд заступил дорогу тому, что пытался проскочить мимо, и безо всяких вывертов сунул острием сабли ему под бок. Дамасский клинок не подвел и тут: без помех вошел в тело, насколько хватило вытянутой руки. Громила испустил дух еще до того, как его тело коснулось земли. Единственный уцелевший скрылся за углом.

Ольгерд пошарил глазами по сторонам, ища, чем бы обтереть липкую от крови саблю. Короткий переулок теперь напоминал бойню в разгаре дня – кровью было забрызгано все вокруг: лежащие вразброс порубленные тела, битая пылью, усыпанная камушками земля и даже стены соседних дувалов.

Бывшая рабыня склонилась над Измаилом, тронула его голову, приложила пальцы к жилке на шее и, убедившись, что египтянин жив, обрадованно кивнула Ольгерду.

Со стороны ворот донесся нарастающий топот множества сапог, часто перемежаемый звоном приготовленного к бою оружия, и через несколько секунд из-за угла вывалило не меньше трех десятков вооруженных до зубов турок. Девушка вскочила, накинула сброшенный хиджаб, мигом превратившись из неукротимой фурии в обычную забитую женщину-мусульманку, и в деланом испуге всем телом прижалась к стволу соседнего кипариса. Не обратив на нее ни малейшего внимания, блюстители городского порядка завопили все разом и ринулись на Ольгерда. Не дожидаясь, когда его порубят на татарское азу, Ольгерд бросил на землю саблю и выставил вперед руки. Он дал себя связать и в окружении плотного кольца стражников был доставлен в генуэзскую цитадель.

Свидетелей того, что они защищались от подосланных убийц, было достаточно, и местного суда он особо не опасался, выжил бы Измаил. Однако по прибытии сразу же выяснилось, что турецкая Фемида не отличается расторопностью. Никакого дознания не было и в помине: его завели в глухой угол крепостного двора, где в каменном полу чернела небольшая, в ширину плеч, дыра, укрытая железной решеткой. Сняв с пленника путы, стражники подняли решетку и, держа Ольгерда за руки, опустили его в черный провал.