Текст книги "Черный Гетман"

Капитан Хашар

Караульный у крепостной калитки повозился с тяжелым навесным замком, вытянул ржавую дужку из массивной проушины, распахнул настежь створку и, произнеся что-то одобряющее, толкнул Ольгерда в сторону выхода. За короткое время, прошедшее после того, как его вытянули веревками из зиндана и выставили из крепости, Ольгерд едва успел привыкнуть к солнечному свету и теперь, борясь с резью в глазах, пытался рассмотреть приближающихся к нему людей.

Первый из выросших прямо пред ним силуэтов заговорил голосом Измаила:

– Цел, литвин?

– Подождите, дайте мне его осмотреть, – перебивая египтянина, из-под его локтя вывернулся маленький лекарь. – Все же четыре дня в тюрьме – не шутка. Вы не ранены, господин? Вас там не истязали, не морили голодом?

Ольгерд, наконец, привык к свету и разглядел, что находится под стеной цитадели, вероятно противоположной той, которая примыкает к невольничьему рынку, – рядом возвышались одни лишь дувалы. Кроме продолжавшего сыпать вопросами Сарабуна и Измаила, бритую макушку которого украшал большой желто-синий кровоподтек, в переулке не было никого, за исключением двух ногайцев, держащих под уздцы лошадей.

– Не ранен, – скупо ответит Ольгерд. – Голоден, раз в день бросали лепешку и спускали кувшин с водой, так что добрый шмат сала с горилкой сейчас бы с удовольствием сгрыз, но в голове от голода не темнеет. – Отмахиваясь от хлопочущего вокруг лекаря, как от надоедливой мухи, спросил: – И кто же это на нас напал?

– Армянин, торговавший девушку, был так разъярен, что послал гонца к капитану надвратной башни, чтобы тот перекрыл ворота. Это его двоюродный брат. За нами он отправил своих слуг и наскоро нанятых на базаре разбойников.

– Ясно, – усмехнулся Ольгерд. – Как твое здоровье? И ты, Сарабун, рассказывай, как сбежал.

– Со мной все в порядке, – ответил Измаил, потирая отметину, оставленную разбойничьей дубинкой. – Немного тошнило первый день, и голова кружилась. Но Сарабун нашел в здешних предгорьях какие-то корешки, быстро сделал настой и заставил пить. После этого стало намного легче.

– Если бы ваш друг позволил наложить повязку на голову, то он бы выздоровел гораздо быстрее, – пробурчал маленький лекарь. – Может быть, вы ему объясните, господин, что ложное радение о мужеской красоте и забота о собственном здоровье – вещи не сравнимые. А со мной ничего страшного, проскочил несколько заборов так, что опомниться никто не успел, поплутал еще по кварталам, выбрался из города и пришел на постоялый двор, где уже были господин Измаил и… доктор смешался, покраснел и указал на нескладного татарчонка, который смутно напомнил Ольгерду кого-то очень знакомого.

– Так это же…

– Это Фатин, наш новый слуга, – скосившись на второго татарина, в котором Ольгерд с удивлением признал ногайца из охраны Темир-бея, перебил Ольгерда Измаил.

– Что еще за маскарад? – спросил Ольгерд.

– После того как тебя увели стражники, она дождалась, пока я приду в себя, и наотрез отказалась уйти. Если бы не она, мы бы валялись на улице с проломленными черепами, уж я так точно, пришлось согласиться. Но не таскать же везде за собой девицу в мусульманском городе, вот Сарабун и предложил ее переодеть. Кстати, как тебе турецкий зиндан?

– Я думал, что «каменный мешок» – это просто слово из книжек, – скривился Ольгерд. – Ну да ладно, об этом как-нибудь потом. Теперь ты мне расскажи, как вам удалось меня освободить? Большую мзду с тебя взяли?

– Не поверишь, – развел руками египтянин, – но твое освобождение отнюдь не моя заслуга. Вернувшись на постоялый двор и уладив дела с Фатим… Фатином, мы стали думать, как тебя выручать. Фатин рвалась… рвался чуть ли не брать штурмом цитадель, Сарабун предлагал вечером подпоить стражу снотворным отваром, я же прикидывал, кому и сколько платить. За этим занятием нас и застал этот уважаемый нукер, – он указал на ожидающего ногайца, – посланный Темир-беем. Как выяснилось, Темир, узнав о том, что в кровавой стычке, случившейся в городе, принимали участие те самые неверные, что дважды пытались с ним говорить, приказал разузнать все подробности. Я поспешил к Темиру, после нашей беседы он отправился к местному паше, а нам велел ждать на постоялом дворе. На третий день к нам прибыл снова его посланник и сказал, что сопроводит к тому месту, где тебя выпустят из тюрьмы. И вот мы здесь, ты на свободе, а Темир-бей ожидает тебя в своей юрте.

– Что, прямо сейчас?! – Ольгерд с ужасом оглядел свой пришедший в полную негодность за время сидения в зиндана наряд, ко всему еще и перепачканный разбойничьей кровью.

– Нет! – улыбнулся египтянин. – Нукер сказал, что бей ждет тебя на закате, так что время еще есть. Мы оплатили турецкую баню и приготовили новую одежду. Скорее на коня и поехали отдыхать. Я чувствую, что тебе предстоит непростой разговор.

– А Фатин, что, тоже с нами в баню поедет? – с тревогой спросил Ольгерд, наблюдая за тем, как мнимый татарчонок вслед за ногайцем легко взмывает в седло.

– Нет, – рассмеялся египтянин. – Он подождет нас на постоялом дворе. А вот нукер, тот будет все время с нами. Мстительный армянин все еще на свободе, и бей приказал тебя охранять.

* * *

Свежая шелковая рубаха приятно щекотала чистую размякшую кожу. Турецкая баня, куда привез его Измаил, была, конечно, не ровня лоевскому срубу с ядреной каменкой, где несложившийся его тесть, сотник Тарас Кочур, мог веником душу в пятки загнать, но после грязного узилища и она со своим сырым, почти не горячим паром, пробивающимся сквозь дырки в каменных полках, показалась Ольгерду настоящим земным раем.

На сей раз в шатер ногайского бея он попал без проволочек – сопровождавший его ногаец что-то коротко сказал охранникам, несущим службу на входе, и приподнял тяжелый войлочный полог, приглашая войти. Внутреннее пространство, большое и полутемное, освещалось отверстием в центре купола. Эта дыра одновременно служила и дымоходом: под ней чернел обложенный камнем круглый очаг, вокруг которого, по известному восточному обычаю, были разложены ковры и щедро набросаны небольшие квадратные подушки. У очага на ложе из подушек полулежал ногайский бей. Темир кивнул Ольгерду и скупым жестом предложил устраиваться рядом с ним. Ольгерд опустился на ковер, подоткнул под себя подушки, которые на ощупь оказались плотными и упругими – были набиты не привычным пухом, а овечьей шерстью, и осторожно, чтобы не оскорбить хозяина бесцеремонностью, огляделся вокруг.

Помня о прошлом посещении и девичьем смехе, доносившемся тогда из темноты, Ольгерд рассчитывал обнаружить в шатре одалисок, но внутри были только он и бей. А это означало, что разговор предстоит серьезный. Вблизи лицо грозного ногайца казалось еще старше, но считать бея стариком не давали глаза, которые даже в полутьме шатра сверкали, словно у молодого барса.

Выдержав приличествующую паузу, Темир протянул Ольгерду глиняную плошку, до половины наполненную белой жидкостью:

– Пей! Кумыс. Хорошо с дороги, – ногаец говорил по-русски правильно, но с заметным акцентом, от какого не могут избавиться даже те татары, что большую часть жизни проводят в московских и украинских землях.

О хмельном напитке из сброженного кобыльего молока Ольгерд слышал, но пробовать его до сих пор ему не приходилось. Кумыс оказался тягучим, резким и кисло-сладким. Он сделал глоток – в нос ударило, словно от ядреного кваса. Кумыс ему понравился, и он с благодарностью кивнул. Темир-бей улыбнулся кончиками губ.

– Прими мою благодарность за спасение, – произнес Ольгерд, допив до дна и отставив плошку. – Я твой должник, Темир-бей. Но позволь все же узнать, зачем ты это сделал? Ведь днем раньше ты отказался нас выслушать.

Темир прищурил глаза:

– Чтобы суд над тобой был справедливым и беспристрастным, я преподнес в дар паше десять лучших галерных рабов своего ясыря. Причин этому несколько. После того как твой друг пытался ко мне пробиться, я наблюдал за тобой. Ты купил девушку, не славянку, а татарку, но не сделал ее наложницей, а освободил. Этот поступок поразил меня до глубины души, и я понял, что таким образом Аллах, желая нашей встречи, подает мне знак. Я послал вслед за вами своего слугу, чтобы он привел тебя и твоих друзей в мой шатер, но опоздал – меня опередил этот гнусный армянин, которого давно пора протащить по степи на аркане или просто посадить на кол. Остальное тебе известно.

– Какова же вторая причина, Темир?

– Я не пожалел времени и съездил на место стычки, пока еще не убрали трупы. И снова убедился, что тебя мне послал Аллах. Мне нужна твоя сабля, литвин.

– Сабля? – не понял Ольгерд. – Но мне не вернули ее после освобождения, да и не думаю, что она стоит больше десятерых невольников…

– Не старайся казаться глупее, чем есть. Твой клинок обошелся мне в двадцать золотых дукатов, я выкупил его у стражников, которые тебя доставляли в зиндан.

– Ничего не понимаю, Темир. Так чего же ты хочешь от меня в благодарность?

– Я думал, что ты уже понял меня, христианин. Я хочу взять тебя на службу.

Ольгерд нахмурился:

– И какова же служба у ногайского бея, который живет набегами на моих единоверцев? Разве у тебя в орде мало воинов-мусульман? Если ты этого от меня хочешь, то лучше сразу же возвращай обратно в зиндан. Ни веру свою, ни землю свою я не предам даже ценою жизни!

– Такого ответа я и ждал, – улыбнулся старик. – Не бойся, то, что я тебе предложу, не потребует от тебя предавать свою веру. Даже, отчасти, наоборот, ты сможешь спасти от казни несколько десятков христиан…

Все еще ничего не понимая, Ольгерд пожал плечами:

– Ты вправе требовать благодарности. Но при всем при этом я не смогу стать твоим вассалом на всю жизнь. Потому что я должен исполнить то, ради чего искал с тобой встречи.

– Теперь настало время поговорить и об этом, – долив себе в плошку кумыс из большого кувшина, сказал Темир-бей. – Расскажи, зачем я понадобился тебе и твоим друзьям?

Ольгерд тоже долил себе кумыса, сделал три больших глотка. Спокойно, глядя бею в глаза, произнес:

– Филимон, слепой кобзарь, перед смертью рассказал нам о твоем племяннике, Дмитрии. Я его ищу. Хочу знать то, что знаешь о нем ты.

Старый бей нахмурился, замолчал и долго сидел, устремив на Ольгерда тяжелый давящий взгляд.

– Что именно рассказал тебе слепец?

– Все, что он знал.

– Ты уверен в этом?

– Ему не было смысла что-то скрывать, потому что он был при смерти.

– Ты точно знаешь, что он умер?

– Я сам опускал его тело в могилу.

– Он умер от болезни?

– Нет. От раны, которую нанес ему посланный Дмитрием убийца.

– Ты знаешь Дмитрия?

– Я встречался с ним трижды. Первый раз – когда он убил моих родителей, второй – когда он взял меня в плен и бросил раненого в лесу, а третий – этой осенью в Киеве. Так все же ответь мне, бей, какую службу ты хочешь мне поручить?

Темир кивнул.

– Ты говоришь правду. Но я расскажу тебе все, что знаю, только если ты дашь мне клятву верности. Служба тебе предстоит не подлая. Полсотни христианских солдат из разных стран, которые содержаться в Кафе под стражей, выразили желание купить свободу, совершив поход на Буг вместе с моей ордой.

– И с кем идете вы воевать?

– Одна из польских крепостей осаждена московитами. На помощь им идут запорожцы. Порта сейчас в союзе с польским королем, а ногайцы – вассалы Порты. Великий визирь Кепрюле, который правит от имени четырнадцатилетнего Мехмета, приказал нам прийти к стенам союзного города и снять с него осаду. Так что, если тебе и придется скрестить сабли с христианами, это будет не набег, а честная война. Ну что, клянешься?

Ольгерд, соглашаясь, кивнул.

– Я твой должник. И я буду тебе служить. Где моя сабля?

Темир улыбнулся, вытянул откуда-то из подушек блеснувшие каменьями ножны, протянул по-солдатски, вперед эфесом. Ольгерд вытянул клинок на ладонь, поцеловал шершавую сталь:

– Клянусь, бей!

Удовлетворенно кивнув, старик-ногаец крикнул что-то в сторону закрывающего вход полога. В шатер потянулись слуги и служанки с блюдами и кувшинами и начали накрывать дастархан. Уставив ковры ароматными яствами, слуги исчезли так же быстро, как появились. Дождавшись, когда они снова останутся одни, Темир-бей хлебосольным жестом предложил гостю начинать ужин, сам же, отправив в рот пару щепоток плова (данью вежливости тому, с кем он разделил стол), начал рассказ.

* * *

– Наш род принадлежит к одной из ветвей прямых потомков великого Чингисхана. Сотни весен мои предки несут на копье бунчук беев Ногайской Орды. Но кровь Чингизидов с каждым поколением набирает все больший вес, потому мой отец возносил молитвы Аллаху, страстно желая, чтобы его сыновья смогли стать ханами одного из татарских царств. Но у отца не было сыновей. У него было много наложниц и только одна жена. В первые годы их жизни в одной юрте у нее рождались только девочки, из которых выжила лишь одна Агли. Я появился на свет, когда старшей сестре исполнилось десять лет, а через три года мать, истощенная родами и болезнями, покинула нас. Два года жизни Агли заменяла мне мать.

На пятый год моей жизни на лагерь отца, выехавшего с небольшой охраной в степь на первую весеннюю охоту (он был страстный соколятник, да упокоит его душу Аллах), напала шайка пограничных бандитов. Бандиты: татары, русские, поляки – всякий сброд, что обитает в густых камышах ниже днепровских порогов, напали на лагерь ночью, перебили всех и увезли Агли с собой.

Отец, к счастью, был не убит, а только ранен. Чудом вырвавшись из лап смерти, он вырвал половину своей бороды, проклиная тот день и час, когда его любимая дочь уговорила взять ее на охоту. Мы ожидали, что вскоре в один из ногайских юртов прибудут гонцы неверных с предложением о выкупе – нужно быть очень безрассудным человеком, чтобы держать у себя и тем более обесчестить дочь ногайского бея! – но никто так и не появился. Теряясь в догадках, отец стал высылать лазутчиков в селения неверных, чтобы разузнать о том, кто из бандитов совершил это дерзкое нападение и почему он не дает о себе знать.

Миновало лето, пришла осень, а потом наступила зима, но выяснить, кто на него напал и как сложилась судьба Агли, так и не удалось. Так и не оправившись от ран, да и от горя, отец, не дождавшись новой травы, отправился в Последнюю Степь, а я по приказу могущественного султана Порты был отправлен в Истанбул, где обучался вместе с другими детьми знатных вассалов.

В тринадцать лет, получив образование в медресе и обучившись ратному делу у янычар, я вернулся в степь, чтобы принять на себя бремя власти над ногайским народом. Имея при себе ярлык светлейшего султана и три сотни лучших турецких воинов, я собрал наших мурз на курултай и потребовал, чтобы мне возвратили отцовский бунчук.

Едва утвердившись в юрте ногайского бея, я, помня обещание, которое дал отцу, лежащему на смертной кошме, продолжил поиски Агли. Мы совершали набеги на пограничные селения и жестоко пытали пленных. Вскоре один из них признался, что набег на отца совершил отряд известного своей жестокостью казака Герасима, зимнее стойбище которого пряталось в глубине речных зарослей. Раздобыв проводника, я посадил в седло отборных нукеров и напал на это селение.

Если ты разговаривал со старым Филимоном, которого я приказал ослепить, то остальное тебе известно. Поиски мои завершились, но вместо сестры я обрел племянника, который был всего лишь на пять лет меня моложе. Я возвратился в Ор-Кепе, где проводил зимние месяцы, и дал сыну Агли все, что мог, – учителей, наставников в воинском искусстве, ласковых наложниц. Но не прошло и года, как я пожалел, что взял его с собой и привел в свой дом. Жестокости Дмитрия не было пределов – он радовался, когда ему удавалось причинить боль кому бы то ни было – слугам, рабам, домашним животным. Дружбы, как я надеялся, у нас тоже не получилось – мальчишка был настоящим волчонком, ни перед кем не раскрывал свою душу.

От Филимона, которого Дмитрий потребовал взять с собой, я узнал, кто был отцом моего племянника. Тут же в моей, еще горячей тогда голове возникли далеко идущие планы. По матери Дмитрий был Чингизид, по отцу – наследник правителя Московского царства. И неважно было, что его отца низложили и объявили обманщиком, – он был коронован, а это означало, что его потомки, кем бы он ни был на самом деле, отныне и навек получили право претендовать на трон. Великий Салах ад-Дин, сокрушивший крестоносцев, был внуком простого курдского воина. Сиятельный Бейбарс, привезенный в Каир в колодках из куманских степей, стал султаном-мамлюком и возвеличил свой род Берш на сотни лет. Памятуя об этом, я, уже представляя себя могущественным визирем при султане, который объединит под своей рукой Московское, Крымское, Казанское, Астраханское и Сибирское ханства, я ждал, когда в пограничных землях вспыхнет очередной бунт, чтобы повести на Москву под знаменем внука Ивана Гордого большое войско татар и казаков.

«Что же, мысль, если с татарского боку, не такая уж и плохая, – вынужден был признать про себя Ольгерд. – Внук царя Иоанна, как ни крути, стал бы отличным предводителем для бунтарей, разбойники во все времена любят прикрываться самозванцами. К такому вот восстанию вполне могли бы примкнуть и многие бояре, недовольные твердой рукой Романовых…»

– Несколько лет я вел тайные переговоры с казаками: запорожцами и донцами, – продолжал между тем старый бей. – Я приглашал их к себе, дарил подарки и рассказывал о том, что далеко, в Порте, под рукою султана, живет законный московский царь. Самого же Дмитрия, боясь подосланных убийц, сообщникам показывать не спешил.

Одну из таких тайных встреч и подслушал, спрятавшись за ковром, мой племянник. Мне тогда исполнилось двадцать лет, ему же было только пятнадцать, мы уже давно шли разными путями и лишь терпели друг друга. Через несколько дней после подслушанного разговора Дмитрий молча свел у меня лучших коней и ушел в степь, прихватив самых отчаянных джигитов.

– Ты слышал о нем потом? – спросил Ольгерд.

Темир-бей отпил кумыса из чаши и хмуро кивнул:

– Да, мне сообщали о его делах. Вначале я думал, что он решил пойти по стопам своего отца и, заручившись поддержкой одного из воюющих с Москвой королевств, воцариться в Москве. Но вскоре выяснилось, что над ним возобладали самые гнусные черты характера, и мой неблагодарный племянник, не помышляя о троне, собрав шайку отчаянных головорезов, промышляет в лесах простым разбоем. Потом и эти слухи иссякли, словно пересохший источник. До сегодняшнего дня я думал, что он погиб.

– А знаешь ли ты о Черном Гетмане?

Темир бей пожал плечами:

– Это какой-то языческий фетиш, которому поклоняются казаки из старых родов, но точно я ничего о нем и не знаю. Многие верят, что его обладатель будет непобедим в бою. А почему ты меня об этом спросил? – вскинулся бей. – Ведь именно в тот раз, когда нас подслушивал Дмитрий, старый казацкий бей рассказывал мне эту легенду…

– Ты ошибся, Темир, – ответил Ольгерд. – Дмитрий не отказался от своих планов. Черный Гетман действительно существует, и твой племянник ищет его, проливая при этом реки крови. Он уничтожает всех, кто его знал в детстве. Он приказал убить Филимона, значит, может подослать убийц и к тебе.

– Смерти я не боюсь, – покачал головой старый бей. – Солнце уже село, Аллах нас не видит, а значит, самое время отложить все серьезные разговоры, хорошо поесть и позволить себе небольшие слабости, которые раскрашивают в яркие цвета тяжелую походную жизнь. Я долго жил и воевал вместе с казаками и научился ценить их любимую еду и питье. Мои кухарки умеют готовить многие ваши блюда.

Темир-бей отставил в сторону кумыс, взял в руки большой узкогорлый кувшин и стал лить прозрачную жидкость в маленькую глиняную чашку. В нос Ольгерду, дразня, ударил запах горилки. Он взял в руки протянутую чашку и уже совсем не удивился, когда на большом стоящем меж ними блюде под холстиной, откинутой хозяйской рукой, обнаружилось снежно-белое, с розовыми прожилками, сало…

* * *

Отужинав с Темиром, Ольгерд возвратился на постоялый двор. На вопросы компаньонов отмахнулся рукой: устал после темницы и тяжкого разговора безмерно. Рухнул в постель как убитый, спал так крепко, что его едва добудился утром посланный старым беем нукер. Ольгерд приказал слуге вылить на голову ведро ледяной воды, оделся, нацепив, невзирая на жару, единственный свой парадный камзол, обвешался оружием для пущего виду и двинул в опостылевшую Кафу принимать командование.

Загадочный отряд, о котором Ольгерду так ничего толком выяснить не удалось, располагался неподалеку от невольничьего рынка в большом подворье, окруженном со всех сторон глухой двухсаженной стеной с запертыми на засов воротами, находившимися под охраной двух вооруженных до зубов янычар. Ворота по приказу нукера открылись, и Ольгерд въехал в просторный двор, окруженный вдоль стен большими соломенными навесами. Под навесами, прячась от солнечных лучей, сидели, стояли и разгуливали шесть-семь десятков мужчин, наряженных в самые невообразимые лохмотья, словно какой-то могущественный шутник распорядился собрать оборванцев всех стран и народов Европы, от соседней Валахии до далекой Португалии. При их появлении все присутствующие, занятые по большей части играми, кто в нарды, кто в кости, кто в шахматы, разом оторвались от своих занятий и вперили взгляды во вновь прибывших. Нукер что-то резко прокричал, указывая плетью на Ольгерда. Завернутый в обрывок когда-то белого плаща человек переставил на шахматной доске фигуру, тихо сказал партнеру: «Шах!» – поднялся на ноги и громко произнес по-французски:

– Мусульманин говорит, что этот вот казак (он произнес в нос «кассак», вложив в голос как можно больше презрительности) будет нашим капитаном!

Ответом на слова добровольного толмача был громкий нестройный гогот.

«Понятно, – подумал Ольгерд. – Мне поручено командовать плененным сбродом. Ну и службу сыскал мне Темир!» Он осмотрел толпу уже внимательным, оценивающим взглядом и изменил первоначальное мнение. Это были мужчины в полном расцвете сил, определенно не обозные возницы, а воины. Мало того, среди узников не было ни одного увечного и больного. Определенно здесь были собраны те, кто не смогли себя выкупить и ради свободы или денег согласились воевать на стороне турецкого султана.

Ольгерд усмехнулся. Он, пришлый наемник без роду-племени, которому удалось держать в железном кулаке десяток ополченцев буйной литовской шляхты, не боялся за то, что ему не удастся их подчинить своей власти. Опасался за другое:

– Не разбегутся они в походе? – спросил он негромко у нукера.

– Куда? – искренне удивился тот. – Мы пойдем по степи, днем и ночью вокруг конные караулы. У наших джигитов быстрые кони. К тому же им всем за поход обещана свобода и жалованье. Тот, кто ищет добра от добра, оскорбляет Аллаха.

– Ну, коли так, езжай к бею и доложи, что я приеду к нему через несколько дней.

Дождавшись, когда за нукером закроется створка ворот, Ольгерд тронул шпорой коня, так что тот недовольно всхрапнул, и, красноречиво положив правую руку на рукоятку пистоля, рявкнул, как умел, на французском наречии, которому чуть обучился еще в наемниках:

– А ну, весельчаки, марш на плац! Командир знакомиться с вами будет.

При этих его словах толмач-мальтиец густо покраснел. Перехватив его взгляд, Ольгерд ухмыльнулся: «Вот сейчас и посмотрим, кто здесь „кассак“…»

Пленные воины, люди опытные, уловив в голосе новоприбывшего начальства командирскую сталь, не мешкая поднялись со своих мест и, высыпав на палящее солнце, начали, толкаясь, изображать подобие строя.

Ольгерд со всей возможной лихостью соскочил с коня. Высмотрел в первой шеренге хмурого мужичонку, чьи кривые ноги выдавали привычку к верховой езде, кинул ему свой повод:

– Отвести к воде, напоить, потом привязать в тени и возвратиться в строй!

Тот, безропотно кивнув, отправился выполнять приказание. Следующий, к кому обратился, был шуткарь-толмач.

– Кто таков? – спросил, подойдя вплотную.

Высокий черноволосый мужчина с правильными чертами лица явно ожидал наказания за свою вольность, но четко ответил:

– Анри Калье из Памплоны, лейтенант… бывший лейтенант корсо Суверенного рыцарского странноприимного ордена Святого Иоанна Иерусалимского на Родосе и Мальте. Командовал абордажным экипажем галеры «Канюк», попал в плен после боя с османским флотом…

– Мальтиец? – усмехнулся Ольгерд. – Наслышан. Сказывали, что мальтийцы отличные воины и моряки. Ну что же, раз ты сам себя в толмачи назначил, поможешь знакомиться с остальными.

Представление затянулось почти до вечера. Подчиненных у Ольгерда оказалось ровным счетом шестьдесят семь человек. Это был редкий сброд искателей удачи, которыми во все времена были богаты земли и воды, расположенные на границе двух вечно воюющих миров – христианства и ислама. Собранный отряд состоял из пленных, по большей части венецианцев (Порта вела с Венецией многолетнюю войну), наемников: германцев, французов и испанцев, а также троих мальтийских корсар. Вторую половину «войска» составляли христиане-«добровольцы» с покоренных турками болгарских, греческих и валашских земель, в основном преступники, которым был предложен выбор между плахой и воинской службой.

Разделив отряд на пять десятков, в каждый из которых вошло от двенадцати до пятнадцати человек, он назначил временных командиров из наемников, имеющих опыт командования и чьи лица внушили ему мало-мальское доверие. Распределил разноязычных людей так, чтобы они худо-бедно понимали своих начальников и друг друга, своим заместителем он поставил мальтийца Анри, который оказался и самым старшим по званию и знал много наречий, разговаривать мог со всеми, кроме болгар и валахов.

О себе Ольгерд для пущей загадочности рассказывать ничего не стал. Предупредил, что поутру будет проверять воинскую выучку, гаркнул янычарам, чтоб открывали ворота, и, поинтересовавшись напоследок, хорошо ли их кормят, убыл на постоялый двор, где, сгорая от любопытства, его ожидали компаньоны.

В подробностях пересказал весь разговор с ногайским беем, упустив разве что странное его отношение к запретам на вино и свинину. Скрепя сердце предложил Измаилу ехать в Вильно самому, однако тот наотрез отказался. Сарабуна Ольгерд гнать и не собирался: во-первых, куда он денется, во-вторых, толковый лекарь в тяжелом кровопролитном походе на вес золота. А в том, что рейд к стоящей по-над Бугом старинной и мощной крепости под названием Клеменец будет не увеселительной прогулкой, Ольгерд не имел и тени сомнений.

На следующее утро, собираясь на службу, открыв дверь комнаты, он обнаружил «татарчонка», про которого, положа руку на сердце, успел уже позабыть. Фатима дремала, обхватив колени руками и прислонившись к косяку, но при его появлении во мгновение ока вскочила и вытянулась в струнку.

– Что ты здесь делаешь? Мы дали тебе мало денег, чтобы добраться до дома? Я дам еще. Надевай обратно женское платье, накинь на голову, что тут у вас положено, и езжай!

– Ты дал мне свободу. Значит, я сама могу решать, что мне делать и куда отправляться, – своим низким, чуть с хрипотцой голосом ответила девушка.

– Ты, конечно, права, – не мог не согласиться Ольгерд, – но позволь узнать, что же именно ты решила?

– Стать твоим телохранителем.

Некоторое время Ольгерд молчал, тщетно пытаясь сообразить, как бы повежливее ответить этой сумасшедшей. То, что у девушки от перенесенных испытаний помутился разум, он понял уже тогда, когда она ринулась в бой с подосланными громилами. Стараясь не обидеть спасительницу и побаиваясь, что ее помешательство может в любой миг перейти в буйство, Ольгерд осторожно ответил:

– Годится ли женщине воевать? Меч – не игла, а пищаль – не поварешка…

В глазах у девушки сверкнул недобрый огонек.

– Султан Ибрагим и главный евнух его гарема так не считали.

– Ты хочешь сказать, что была охранницей в султанском гареме? – Ольгерд, собравшийся было уходить, остановился и глянул на Фатиму совсем иными глазами. Или ее помешательство зашло так далеко, или… – Ты можешь чем-нибудь подтвердить свои слова? И если ты жила в Стамбуле, то как оказалась на здешнем невольничьем рынке?

– Это долгая история, но, если ты найдешь свободное время, я тебе расскажу обо всем. Что касается подтверждения моих слов…

В руке у девушки сверкнула сталь. Ольгерд отшатнулся и схватился за саблю, но Фатима выставила открытую ладонь, мол, не нужно опасаться, развернулась и сделала едва заметное глазу метательное движение. Прятавшийся в рукаве нож несколько раз перевернулся в воздухе и со звонким «бзинь» вонзился точно в середину железного кольца, служившего ручкой входной двери.

– Ну и что с того? – стараясь внешне не выдать своего изумления, произнес Ольгерд. – Мало ли где ты научилась ножики бросать. Да и попасть могла случайно. Второй нож врезался в дерево точно рядом с первым.

– И это тоже случайность? – холодно осведомилась девушка.

Дверь в соседнюю комнату отворилась. На пороге стоял Измаил. Египтянин внимательно посмотрел на девушку, застывшую в боевой стойке, затем на торчащие из двери рукоятки ножей, одобрительно кивнул и лишь после этого обратился к Ольгерду:

– Прошу меня простить, но я слышал часть вашего разговора. Думаю, что наш Фатин говорит правду.

– Даже если так, чем я-то могу помочь? – буркнул Ольгерд.

– Мы идем в тяжелый поход. Твои солдаты, как ты их описал, мне не внушают доверия. Так что преданный человек нам очень даже пригодится. А в хм… его преданности я не сомневаюсь. Решай, командир.

– Дашь лошадь, пусть едет с нами, – не скрывая недовольства, объявил Ольгерд. – Сегодня будем наших воинов на выучку проверять, вот и поглядим на что она способна.

* * *

Время смотра было определено еще с вечера, и, когда Ольгерд в сопровождении компаньонов въехал на подворье, солдаты уже ожидали своего нового командира, толпясь под навесом.

– Хашар, – презрительно прошептал из-за спины Измаил.

– Это еще что? – не понял Ольгерд.

– В армии Чингисхана было принято набирать толпу пленников из местных жителей и пускать их на штурм крепостей впереди основного войска, – так же шепотом пояснил египтянин. – Эта толпа и называлась хашар. – Ты только погляди на них, вор на воре. Если это войско выпустить разом в город, то через час-другой у жителей не останется ни одного кошеля. Не срежут, так отберут…

– Разные есть, – не согласился Ольгерд. – Конечно, и преступников хватает. Но их сюда, поди, отправили не за то, что у соседей кур воровали. Что-что, а нож-то держать все должны уметь. Впрочем, сейчас и проверим, кто на что горазд. Заодно испытаем нашего татарчонка… Эй, Фатин! На чем желаешь биться?

– Для начала попробуем на шестах, – выехав вперед и внимательно оглядев пестрое сборище, которому египтянин прилепил хлесткое и обидное название, произнесла девушка.