Текст книги "Черный Гетман"

По реке прошли мимо городка Карачева, чьи окрестности полностью оправдывали название, которое он получил от частых здешних гостей, татар. Кара-чев на татарском означало именно «черный лес», глядя на которой немедленно приходили на ум рассказы о том, что именно здесь, «у села Карачарова», и встретился с Соловьем-Разбойником по дороге в Киев Илья Муромец…

На последней ночевке казаки перестали изображать из себя мирных черкасов, ищущих лучшей доли в далеких землях, извлекли из саней оружие и сменили мужицкие зипуны на дорогие кунтуши, из-под которых теперь посверкивала крепкая стальная броня. Так, вооруженным до зубов отрядом выехали на неожиданное посреди леса верстовое поле, в дальнем конце которого чернели бревна острога.

Логово Душегубца представляло собой стоячий, то есть собранный из вертикально вкопанных в землю дубовых бревен, трехсаженный острог с обламами – крытыми навесами над главной стеной, – который был возведен на круглом насыпном холме. Не то на месте покинутого городища вятичей, не то древнего готского кургана.

Главным отличием острога от многих десятков подобных засек, которых Ольгерд навидался за время службы у донцов, была возвышающаяся на два яруса выше стен круглая башня со стрельчатыми окнами, сложенная из дикого серого камня.

– Смотри-ка, донжон себе поставил, будто какой французский лыцарь, – пробурчал, разглядывая башню, Молява. – Ладно устроился этот Дмитрий. Только вот встречать нас, похоже, никто не спешит…

И в самом деле, несмотря на то, что отряд, подняв кошевую хоругвь, приблизился к острогу уже на расстояние в половину мушкетного выстрела, островерхие двухсаженные ворота, зажатые меж деревянными башнями, и не думали открываться.

– Кто-то внутри все же есть, – всматриваясь до рези в глазах в приближающиеся стены, ответил кошевому Ольгерд. – Не выглядит острог заброшенным. Только в обламах, точно говорю, ни души.

– То-то и оно, – пробормотал, пряча люльку в карман, Молява. – Не похоже, чтобы нас тут встречали, как званых гостей. Не случилось ли с Дмитрием Дмитричем чего, не приведи Господи?

Разговор с кошевым оборвали крики замыкающего разъезда. Ольгерд обернулся назад и увидел, как с противоположного конца поля вытекает из лесу и катится прямо к ним, разворачиваясь на ходу в конную лаву, визжащая и улюлюкающая толпа.

– Татары, мать их перетак! – рыкнул Молява. – И зимой им теперь в Крыму не сидится. Вот, значит, от кого острог запирали. А ну, хлопцы, завертай сани в гуляй-город!

Конные казаки, прикрывая пеших, выстроились в негустую цепь и наставили в сторону вопящих татар заряженные карабины, в то время как возницы начали споро распрягать коней, так что не успели налетчики приблизиться на расстояние прицельной стрельбы, как у них на глазах вырос полевой заслон. Более известный просвещенной Европе как вагенбург – круговое укрепление из возов или саней, внутри которого укрывались пешие стрелки и копейщики – что для легкой татарской конницы было препятствием почти непреодолимым.

Казаки дали упреждающий залп с седла, после чего спешились и ушли в укрытие. Противник понял, что легкой добычи ему не видать, как своих укрытых немытыми патлами ушей, и крик татарской лавы перешел в разочарованный вой. Однако командовал крымчаками отнюдь не безбородый юнец – конники с ходу поменяли тактику и, разделившись на две колонны, начали окружать гуляй-город, на ходу осыпая стрелами казаков. В ответ запорожцы открыли ружейную стрельбу.

Потеряв несколько человек, татары отступили и рассредоточились, окружив гуляй-город так, чтобы в случае вооруженного отступления отсечь казаков от леса. Похоже, неведомый предводитель принял решение живыми их с поляны не отпускать.

Зарядив карабин и пистоли, Ольгерд сел, опершись спиной на санный передок, и оглядел поле боя. Татары сновали взад-вперед на безопасном от выстрелов удалении. Похоже, что это была не попутавшая времена года набежная орда в несколько тысяч человек, а такой же, как и у них, малый отряд, тайно пробравшийся в самую глубь бескрайней брянской чащобы с какими-то им одним известными целями. Но чем дольше он размышлял о происходящем, тем сильнее в нем крепла уверенность, что цели у татар и казаков совпадают.

Ольгерд кинул взгляд на Душегубцев острог, который все так же безмолвствовал, скалясь запертыми воротами. Однако глаз уловил в одном из окон верхнего яруса башни едва заметное шевеление. Казалось, что оттуда наблюдают за стычкой.

Вторая атака татар началась одновременно с трех сторон. Под прикрытием лучников всадники в железных остроконечных шлемах с волчьими, лисьими и шакальими хвостами, обнажив сабли, рванули вперед, с остервенением нахлестывая и без того взбудораженных боем лошадей.

Казаки, а вместе с ними и Ольгерд, дали залп по приближающимся всадникам, однако татары надвинулись слишком быстро, и перезарядиться казакам не удалось. Защитники вагенбурга стали без суеты готовиться к рукопашной. Глядя на то как казаки готовят к бою кто сабли, кто пики, Ольгерд вытянул даренный Обуховичем клинок и заботливо обтер его замшей. Не успел он занять место в строю, как татары посыпались с коней прямо на сани.

– Отбивай, хлопцы, пока стрелки не готовы! – рявкнул Молява и, не давая врагу опомниться, ринулся в бой.

Ольгерд разрядил в первого возникшего перед ним противника один ствол своего двойного пистоля, оставил второй на самый крайний случай и, запрыгнув на сани, тут же схлестнулся в сабельном поединке с вертким, как червяк, молодым татарином. Сабельный боец из противника оказался что из безногого скороход. Ольгерду хватило двух движений: отвлекающего отмаха и тычка прямо в горло, чтобы отправить его к Аллаху. Со вторым, кинувшимся на него прямо из седла, пришлось повозиться. Татарин сбил его с ног, тут же, не дав подняться, врезал ногой в грудь, но, напоровшись мягким сапогом на стальной доспех, завыл, отскочил в сторону, споро выставив перед собой тяжелый турецкий ятаган. Ольгерд надвинулся и нанес рубящий удар. Татарин парировал грамотно, уводя свой клинок в сторону так, чтобы размахнувшийся противник подался вперед и потерял равновесие. Однако Ольгерд ждал подобного финта. Перехватив рукоятку сабли двумя руками, он, словно крутя колодезный ворот, вывернул в сторону ятаган. Не ожидавший ответного финта противник споткнулся и упал на одно колено. Этого было достаточно, чтобы размахнуться и рубануть саблей по вытянутой незащищенной шее.

Провожая взглядом покатившуюся по стоптанному, грязно-кровавому снегу голову, на которой чудом удержалась хвостатая шапка, Ольгерд убедился в который раз, что в пешем бою крымчак запорожцу не противник. Татар теснили по всему кругу, а в некоторых местах вышвырнули за линию саней.

Такого же мнения, похоже, придерживался и татарский предводитель. Прозвучала хриплая команда, и уцелевшие татары, словно блохи с искупавшейся в извести собаки, запрыгали с поклажи на снег и начали цоканьем подзывать оставленных под присмотром табунщиков лошадей.

Голос татарского предводителя Ольгерду был знаком. И, как оказалось, не ему одному.

– Эй, там! – гаркнул из-за тюков Молява. – А я ведь тебя узнал, татарская морда! Ты Темир-бей, ногайский мурза.

– И я тебя узнал, десятник Богдан! – Раздался в ответ голос старого ногайца. – Последний раз мы виделись под Берестечком. Я рад, что ты жив!

– Не десятник, теперь уже кошевой! И я тоже, поверь, не сильно этим опечален. Ну да ладно, о наших с тобой делах после поговорим. Пока же ответь, что вам здесь нужно?

– Подозреваю, что того же, что и тебе, казак! – крикнул, выезжая вперед Темир. – Предлагаю перемирие!

– Согласен! – ответил кошевой. – Хлопцы, не стрелять! Но ружья держите пока наготове!

Предводители двух отрядов пешими сошлись на нейтральной земле. Находились они от Ольгерда шагах в десяти, а звуки в звенящем морозном воздухе разносились чисто и далеко, так что он явственно слышал каждое произнесенное слово.

– Зачем ты напал на нас, Темир? – спрашивал, уперев руки в боки, Богдан Молява. – Мы пришли сюда по приказу своего гетмана. И находимся на своей, между прочим, земле…

– С каких это пор земля московитов стала землей запорожцев? – холодно осведомился ногайский бей. – Мы, между прочим, тоже пришли сюда, чтобы защитить моего племянника, потомка великого Чингисхана, и решили, что вы пытаетесь идти на штурм.

Лицо Молявы выразило целую гамму чувств – от искреннего возмущения до глубокой задумчивости. Задумался, в свою очередь, и Ольгерд. Зная больше, чем остальные, он подозревал, что Душегубец замыслил какую-то каверзу. Однако для чего ему понадобилось собрать и столкнуть лбами всех, кто мог помочь ему в осуществлении поведанных в несвижском подземелье безумных планов… Всех ли? Если так, то с минуты на минуту здесь появятся…

– Московиты!!! – раздался откуда-то слева истошный вопль.

Татары и казаки стали разворачиваться к лесной опушке, где уже рябили красные кафтаны стрельцов. К острогу определенно пришли не зеленые новобранцы, а прошедшие добрую выучку бойцы. Московиты время на переговоры не тратили. Споро выстроившись в две шеренги, воткнули в землю короткие бердыши и, умостив на тыльной стороне топорищ ложи мушкетов, дали залп. Залп ударил плотно, прицельно. Из санных боков брызнули по сторонам щепы, внутри вагенбурга закричал от боли задетый конь, а незащищенный татарский строй проредился едва не на четверть.

– Заводи своих с флага, вдоль опушки, Темир! – мигом опомнившись, закомандовал кошевой. – А мы пойдем в лобовую. В поле они нас перещелкают, как курей.

Татары, делая широкую дугу, потекли обратно к лесу, а казаки, раздвигая сани, ринулись вперед. Стрельцы при виде контратакующего врага не дрогнули – спокойно, будто на учениях, охаживали шомполами мушкеты, готовясь встретить противника вторым залпом, который при уменьшившейся дистанции обещал стать не в пример более сокрушительным.

Ольгерд ощупал свою броню, словно оценивая, пробьет ли нагрудник или наплечник московитская пуля, и тут ему в голову пришла сумасшедшая мысль. Вместо того чтобы присоединиться к атакующим, он метнулся внутрь вагенбурга, туда, где ждал завершения боя конный обоз…

Стрельцы завершили перезарядку и теперь, уперев бороды в приклады, сквозь прицелы наблюдали за надвигающимися на них казаками. Татар они не боялись – чтобы обезопаситься от легких конников-степняков достаточно было углубиться в лес на каких-то двадцать саженей, да и казаков на них шло не так уж и много, а после стрельбы их обещало стать и того меньше.

Но тут случилось то, чего не ожидал никто из участников скоротечной схватки. Не успел командовавший стрельцами боярин набрать в грудь побольше воздуху, чтобы рявкнуть «Пли!», – как казацкий строй раздался, и перед глазами изумленных стрельцов вырос огромный, пускающий ноздрями струи пара вороной конь, на котором, выставив перед собой пику, восседал закованный в броню всадник в железной полумаске с перекинутой через плечо леопардовой шкурой и топорщащимися за спиной отнюдь не ангельскими крыльями.

– Ляхи!.. Гусары!.. Польская гвардия!!!.. – охнул вразнобой стрелецкий строй. Стволы задергались в стороны, кто-то от неожиданности выстрелил без команды, вслед за ним, словно не в бою, а на загонной охоте, со всех сторон сразу раздался беспорядочный треск.

Неприцельный огонь не принес казакам почти никакого урона. Не успели московиты освоиться в круто изменившейся обстановке, как справа, меж разрядьем выдающихся в поле молодых сосенок, замелькали конные силуэты.

– Гусары! Сбоку обходят! – истошно завопил полохливый голос. Стрельцы, сломав строй, ринулись в спасительную чащобу.

Это были, конечно же, не гусары, а ногайцы. Ольгерд остановил коня на самой опушке и теперь стоял, наблюдая за тем, как исчезают в лесу казаки и спешенные татары. Исход сражения можно было считать решенным – стрельцы, те, кого не переловят преследователи, уйдут, откуда пришли. Если, конечно, в глубине леса их не ожидает подмога. Впрочем, в последнем Ольгерд решительно сомневался. Душегубец навряд ли призвал к себе в гвардию целый московский полк.

Дождавшись, когда исчезнет среди стволов последняя татарская шапка с мечущимся по сторонам ярко-рыжим лисьим хвостом, Ольгерд соскочил с коня, воткнул в землю пику, вложил в седельную кобуру карабин и, держась под деревьями, споро двинул вдоль опушки туда, где чернел на возвышении до сих пор безмолвный острог.

* * *

Тыльная стена острога, вдоль которой, хоронясь за каждым кустом, двигался Ольгерд, вывела его к песчаному обрыву. Холм, на котором стоял острог, здесь был срезан, словно кусок пирога: то ли осыпался сам, а может, и постарались разорители древних могил. Так или иначе, но этот участок стены был, с точки зрения как атакующих, так и защитников, самым неподходящим местом для штурма, а потому самым подходящим местом для тайного проникновения внутрь.

Короткими перебежками, в любой момент ожидая пальбы, Ольгерд пересек простреливаемое пространство, нырнул под спасительный навес облама и прижался к дубовым бревнам. Сверху не доносилось ни звука – то ли засевшие в остроге разбойники не заметили его появления, то ли их там было так мало, что Душегубцу не хватило народу, чтобы выставить наблюдателей по всему кругу. Внимательно оглядев стены, Ольгерд быстро обнаружил то, что искал, – трехсаженные, вкопанные в землю бревна со временем подались наружу и разошлись, образуя расширяющиеся кверху щели. Дерево не камень, и уход за острогом требуется постоянный. Даже у бездонной царской казны не всегда хватает ефимков, чтоб все остроги в порядке держать, а уж у Душегубца своих плотников не было, поди, и в помине. Не селян же ему сюда, в самом деле, на работы за полсотни верст пригонять…

Гусарский шлем с железной полумаской, пусть и подбитой изнутри мягкой замшей, очень мешал и сильно ограничивал обзор, но, имея над головой деревянный помост с проделанными в нем проемами, из которых и дубинкой могли огреть, и пулей угостить, а то и по-старинке, смолой или кипящим маслицем, оставаться с непокрытой головой не хотелось. Закинув саблю за спину, он, словно мальчишка, лезущий в соседский сад, подпрыгнул, подтянулся на руках и забрался наверх.

Поднявшись к обламу, Ольгерд оперся ногами в разошедшиеся бревна, расстегнул ремешок, снял шлем и, насадив его на саблю, начал медленно поднимать в проем. Пуля в шлем не ударила. Не огрела его и дубинка. Это могло, конечно, означать, что ему противостоит особо опытный и коварный противник, желающий дождаться, когда незваный гость поднимется наверх, и взять его в плен. Но единственным по-настоящему серьезным бойцом в шайке у Душегубца был сам ее предводитель… «Господи, помоги», – подумал Ольгерд. Подождал еще чуть, решился, возвратил шлем на голову, а саблю в ножны, подтянулся и вылез наверх.

«Господи» и на сей раз помог. Идущая по верху деревянной стены галерея была пуста, как нетопленая три года баня. Не веря в свою удачу, Ольгерд изготовил кинжал, чтобы резать часовых, и двинулся по обламу в сторону ворот, расположенных на другой стороне острога. Держась у внешней стены и старательно ныряя под бойницы, он, не встретив ни единой души, добрался до намеченной цели, залег у ведущей вниз лестницы с прогнившими ступеньками. Полежал немного, прислушиваясь, и только сейчас сообразил, что именно в остроге не так. В остроге было тихо и безлюдно. Внутри стояла глухая и какая-то нежилая тишина, невозможная для места, где находится ожидающий атаки гарнизон. Снизу не слышались непременные в таком случае конское ржание, звон упряжи, лязг оружия и приглушенные голоса. Не было и привычного ощущения боя, которое всегда передается напряжением людской массы, сжавшейся в ожидании столкновения с противником. Пахло сырой древесиной и старым слежавшимся навозом.

Последним свидетельством отсутствия здесь людей стала застрекотавшая прямо над головой сорока. Ольгерд осторожно выглянул наружу. Двор был пуст и занесен нетронутым снегом. Лишь от ворот до дверей каменной башни, единственного, не считая крытой коновязи, строения внутри острога, вела утоптанная тропинка.

Безлюдью в остроге могло найтись множество объяснений. К примеру, Душегубцеву шайку совсем недавно прогнали регулярные войска. Или же сам виновник торжества в последний момент поменял свои планы и умчался за тридевять земель. Можно было придумать с десяток самых сказочных версий, но Ольгерд, хоть сказки и любил, но в чудеса не верил. А потому, немного размыслив, пришел к выводу, что скорее всего хан-король-царь Димитрий настолько уверовал в силу добытого им Черного Гетмана, что прогнал подальше свою шайку и решил встретить своих будущих гвардейцев единолично.

Но если Душегубец здесь, стало быть, он наблюдает за схваткой татар, запорожцев и московитов из окна своей башни. Ольгерд не спеша поднялся на ноги и стал обводить взглядом окна.

Предположение оказалось верным. В среднем окне верхнего яруса стоял человек в черно-серебристом наряде и призывно махал рукой. Ольгерд махнул в ответ. Душегубец, а в том, что это был он, не оставалось ни малейших сомнений, указал на тропинку и основание башни, а потом сделал хлебосольный жест, явно приглашая в гости. Ольгерд кивнул и, пробуя ступени на крепость, начал медленно спускаться вниз.

Можно было, спустившись к воротам, просто поднять тяжелый деревянный засов и распахнуть настежь створки. Затем, дождавшись казаков, рассказать Моляве и остальным, кто есть такой на самом деле их будущий гетман. Если вместе с запорожцами к острогу подойдут и татары с московитами, им тоже интересно будет послушать. После этого, даже если башня окажется запертой, останется только обложить ее хворостом и выкурить оттуда Дмитрия, как суслика из норы. Дальнейшую судьбу очередного несостоявшегося потрясателя вселенной предугадать было не труднее, чем попасть из пистоля в столетний дуб с двух вершков. Душегубца ждала либо петля, пристроенная здесь же, на воротах, либо наспех выструганный кол, либо, в случае особого везения, снесенная саблей с плеч голова или залп расстрельной команды. Это, конечно, в том случае, если Черный Гетман всего лишь, пусть и очень древний, но кусок железа…

Однако судьбы стран и народов трогали Ольгерда гораздо меньше, чем его собственное ближайшее будущее. Впервые за все время он встречался с кровным своим врагом один на один. И теперь, когда от Душегубца его отделял лишь пустой двор, дверь, ведущая внутрь каменной башни да несколько лестничных пролетов, он хотел всё решить без каких бы то ни было помощников. Это было его и только его дело.

На какой-то миг Ольгерду показалось, что все, произошедшее с ним, начиная с того самого дня, когда он очнулся в плену у Дмитрия Душегубца, – это всего лишь сон. Казалось, вот сейчас он откроет глаза и окажется в лесу под Смоленском в компании со Шпилером и незадачливыми замошенскими разбойниками. Ольгерд тряхнул головой, отгоняя нахлынувший морок, и решительно толкнул грубую дверь, ведущую внутрь башни. Дверь оказалась незапертой, от легкого толчка сразу же застонала и подалась вперед, открывая темное нутро главного убежища Душегубца.

* * *

Солнечные лучи, пробиваясь через пробитые под самым потолком круглые отдушины, скупо освещали обширное, не разгороженное на комнаты помещение, представлявшее собой нечто среднее между кавалерийской казармой и разбойничьим притоном. Все пространство от входа до дальнего конца, где возвышалась круглая печь-голландка, занимали расставленные в беспорядке лежанки, устеленные вывернутыми мехом наверх тулупами, да лавки со свалками конской упряжи и нехитрого бандитского оружия – дубинок и пик, меж которыми теснились мешки, доверху набитые награбленным барахлом.

Внутри нижнего яруса, как и на улице, было пусто. Ольгерд стянул с головы шлем и огляделся в поисках лестницы. Последняя обнаружилась почти сразу: слева от входа вплотную к стене поднимались узкие каменные ступени. На верхнем конце, в потолке, серел прямоугольник открытого настежь люка. Это могло означать лишь одно: гостя не просто ждут, а прямо-таки приглашают. Отбросив последние колебания, Ольгерд вытянул саблю и, придерживаясь свободной рукой за холодную и шершавую поверхность стены, устремился на встречу со здешним хозяином.

Второй ярус башни отличался от первого, как султанские покои от невольничьего барака. Стены, драпированные парчовыми тканями, и полы, густо укрытые мохнатыми пестрыми коврами, словно пещера из сказки про Али-Бабу, ломились от роскоши. Окон здесь не было, просторный зал освещало множество стенных факелов, а воздух согревали расставленные в стенных нишах открытые очаги, в которых алели раскаленные угли, бросая отсветы на золото, серебро и сталь. Словом, логово Душегубца, определенно устроенное так, чтобы ошеломлять взор впервые попавшего сюда человека, задачу свою выполняло отлично.

Однако, дав глазам привыкнуть к колеблющемуся свету, Ольгерд увидел, что роскошь приемного покоя не королевская, а опять же разбойничья. Дорогое оружие, утварь, открытые сундуки с выпирающими наружу горами драгоценностей были собраны, развешаны и расставлены здесь по приказу человека, который знал об убранстве древних замков и монарших дворцов лишь по визитам в хоромы скоробогатых магнатов да из книг, повествующих о рыцарях и драконах. Аристократы, ведущие свой род от Меровингов и Каролингов, чьи предки срубали головы сарацинам под Пуатье и в Святой земле и сражались на полях Столетней войны, никогда не повесят на стены все подряд – каждая коллекция оружия собирается многими поколениями и непременно несет в себе определенный смысл. Например – алебарды Реконкисты, как у Потоцких. Или двуручные мечи, как у Вишневецких. Здесь же на стенах было развешано все без разбору. Шпаги и пистоли, мечи и алебарды, турецкие ятаганы с рыцарскими мизерикордиями соседствовали с тевтонскими моргенштернами, норманнскими секирами и новенькими колесцовыми мушкетами. Словом, хаос в оружейной подборке царил невообразимый. Да и сундуки с драгоценностями смотрелись выставленным напоказ купеческим приданным. Перемешанные в кучу жемчужные ожерелья, диадемы и перстни с цепями ни один здравомыслящий шляхтич не будет вульгарно выставлять напоказ. Вдобавок ко всему этому с потолочных балок свисали разнообразнейшие вымпелы и хоругви всевозможных стран и народов – от татарских бунчуков до тяжелых королевских штандартов. Какими неисповедимыми путями все они попали в загребущие разбойничьи руки, Ольгерд не стал и думать.

В поисках хозяина он сделал несколько шагов к центру зала, где стоял большой шахматный столик. На клетчатой поверхности черно-белого мрамора громоздились золотые и серебряные фигуры, которые, как выяснилось с близкого расстояния, являлись не чем иным, как сработанными под шахматы винными кубками. Вероятно, здешние игроки предпочитали дриаде Каиссе, которая, как известно, является покровительницей древней индийской игры, служение богу Бахусу…

Увлекшись рассматриванием затейливого убранства, Ольгерд едва не пропустил появление хозяина. Душегубец, а это безо всякого уже сомнения был именно он, выскользнул бесшумно из-за поддерживающей потолок дубовой колонны и встал не иначе как в заранее рассчитанном месте – так, чтобы оказаться меж двух склоненных факелов.

Зрелище было, что и говорить, впечатляющее. В своем обычном одеянии – черный бархат и серебряно-вороненый доспех – Дмитрий Душегубец, по лицу которого метались пляшущие отсветы и тени, выглядел истинным демоном. Чтобы не быть узнанным раньше времени, Ольгерд пониже наклонил голову.

– Так, значит, и королевские гусары тоже примкнули к моим сторонникам? – выдержав надлежащую паузу и скрестив руки на груди, осведомился хозяин. Голос у Душегубца был под стать его облику, сочный и хриплый. Только сейчас в нем не было даже тени привычных по прошлым встречам насмешливо-издевательских ноток. – Своей ли волей ты сюда пришел, шляхтич, или же послан ко мне по приказу твоего короля?

– Вот у короля сам и спросишь! – громко ответил Ольгерд и вскинул подбородок, до этого прижатый к груди.

– Ты?!! – В осекшемся голосе Душегубца прозвучало неподдельное изумление. Однако претендент сразу на три короны довольно быстро взял себя в руки. – Значит, выбрался все-таки. А меня как нашел?

– Как тебя не найти, если ты по долам и весям приглашения рассылаешь. Вот я и решил заглянуть на сей званый пир. Заодно и должок с тебя получить.

– Должок, говоришь? – в деланой задумчивости протянул Дмитрий, при этом он опустил руки и, выходя из-под факелов, сделал шаг вперед. – Должок, это можно. Выбирай любой сундук из тех, что здесь видишь. Под руку к себе не зову, больно ты горд, литвин, и на меня обозлен сверх меры. Гвардейца из тебя не получится, а придворного и подавно. Так что, раз уж смог от меня трижды уйти, то бери, что дают, и ступай наслаждаться жизнью.

– Золотом за жизни отца и матери в нашем роду выкуп со времен Рюриковых не брали, – спокойно ответил Ольгерд.

– Стало быть, жизнь мою хочешь забрать? – делая еще один шаг вперед, произнес Душегубец.

– Не только, – медленно поднимая саблю, ответил Ольгерд. – Еще я хочу забрать Черный Гетман.

В ответ Дмитрий звонко, по-мальчишески, рассмеялся.

– Тебе-то зачем он нужен, литвин? Главного ведь ты, похоже, так и не выведал. Чтобы пернач обрел свою силу, нужна настоящая княжья кровь. Я внук царя Иоанна, чей род через Ивана Калиту и Александра Невского идет от самого Рюрика, в моих руках Черный Гетман – сила страшная, настоящая. А ты кто такой? Безродный наемник, кочка на дороге.

– И об кочку порой можно споткнуться да лоб насмерть разбить, – произнес Ольгерд, уже готовясь к атаке. Он переступил вправо, обходя стоящий между ними шахматный столик.

– Раздавлю!!! – взревел Дмитрий. – Как мыша раздавлю!!! – И с размаху врезал сапогом по шахматной доске.

Стол подпрыгнул, словно испуганная лягушка, и в лицо Ольгерду, раскидывая по сторонам винные полосы, понеслись кубки-фигуры. Защищаясь, он непроизвольно подался назад и отмахнулся саблей. Задетые кубки со звоном разлетелись по сторонам. Провожая их глазами, Ольгерд засек знакомое движение и все так же, не задумываясь, нырнул головой вперед, спасаясь от черного кружка пистольного дула. В уши ударил грохот, на какое-то мгновение опередивший короткий свист. Он вздохнул, приходя в себя, и крепко сжал рукоятку сабли. Пуля, которую слышишь, – чужая пуля.

Не дав перевести дух, от центра зала к стене в свете факелов метнулась огромная тень – Душегубец, оставшийся без огнестрельного оружия, собрался воспользоваться своим настенным арсеналом. Ольгерд, выставив саблю, ринулся наперехват, но на самую малость не успел. Противник, вырвал с мясом из стены семнаш, полуторасаженную швейцарскую алебарду – лучшее оружие тяжелой пехоты, в опытных руках срезающую врагов не хуже, чем коса в руках Ее Величества Смерти. Алебарду можно упереть в землю, чтобы встретить на копье конную атаку. С ее помощью можно колоть, словно копьем, или же обрушить на голову и плечи врага тяжелое, острое лезвие топора или, развернув обратной стороной, вонзить, пробивая латы, кривой тяжелый клевец. Против такого оружия сабля – что перочинный нож. Единственное, что сейчас было в пользу Ольгерда, так это закрытое пространство зала, которое ограничивало возможность действовать длинным древком. Понял это и Душегубец. Сделав обманный выпад копейным острием, он ловко уцепил сабельный клинок крюком задней части клевца и, откинувшись назад всем корпусом, выдернул оружие из рук Ольгерда. Сабля бессильно звякнула, ударившись об пол. Душегубец ухмыльнулся, взял алебарду пехотным ухватом: левой рукой впереди снизу, правой сзади сверху, наклонился, словно прусский кирасир и, выставив вперед сверкающее лезвие копья, пошел в атаку.

Времени на раздумья не оставалось, и Ольгерд, надеясь на одну лишь удачу, в точности повторил маневр своего противника – огромным, что было сил, прыжком отскочил к стене, на которой посверкивала оружная сталь, и потянул на себя самое большое из того, что оказалось перед глазами. Удача не подвела и сейчас. Руки обхватили массивное древко тяжелой, как две капли похожей на топор палача, датской секиры. С таким оружием можно было потягаться и с противником, вооруженным семнашем. Душегубец, собираясь повторить свой прием, двинул вперед, словно охотник с рогатиной на медведя, однако Ольгерд, который еще в юности прошел два персидских похода бойцом вооруженной бердышами донской пехоты, действовал привычно и хладнокровно. Уклонившись от выпада, дождался, когда противник подался вперед и, вместо того чтобы нанести ответный удар (который, скорее всего, был бы отведен обратным ходом семнаша), занес над головой секиру. Держа ее в обеих руках, с хеканьем, словно заправский дровосек, рубанул что есть сил наискось по древку. Секира, рассекая персидский ковер, врезалась в пол, а Душегубец, изрыгая проклятия, отбросил в сторону бесполезный обрубок.

Ольгерд рванул топорище, пытаясь освободить оружие, однако лезвие зашло в щель между двумя досками слишком глубоко, и его не удалось высвободить с первого раза. Душегубец тут же воспользовался заминкой – дотянулся обрубком и с коротким замахом врезал Ольгерду по костяшкам пальцев.

Заорав, чтобы унять боль, Ольгерд отступил назад. Душегубец мгновенно воспользовался преимуществом и ринулся к косо торчащей в полу секире. Стена, к которой, не отводя взгляд от противника, протянул руку Ольгерд, на сей раз одарила его весьма и весьма неоднозначным в сложившейся ситуации оружием. Нежным словом моргенштерн, что в переводе с германского наречия означает «утренняя звезда», именовался бронзовый шар размером в кулак со ввинченными в него длинными стальными шипами, соединенный прочной недлинной цепью с деревянной рукояткой. По-русски такое оружие, только с простым каменным или железным билом, прозывалось кистень… В поле, в руках у конника, моргенштерн был смертоносным, незаменимым в бою оружием. Однако в помещении с деревянными столбами действовать им нужно было с очень большой оглядкой. Быстро оглянувшись вправо и влево, Ольгерд начал отходить назад, выманивая Душегубца, спрятавшегося за колонной, на открытое пространство. Тот, похоже, поддался на уловку, вынырнул из тени и начал медленно наступать. Похоже, что он тоже стремился к тому, чтобы оказаться подальше от любых ограничивающих маневр препятствий. И когда противник поравнялся с ближайшим факелом, Ольгерд понял почему. В руках у Дмитрия поигрывал голубоватыми отблесками огромный двуручный меч – цвайхандер с широким отсвечивающим синевой лезвием, кабаньими клыками второй, малой гарды и длинной ухватистой рукоятью. Это устрашающее оружие, вопреки представлениям не нюхавших пороху читателей и читательниц куртуазных романов, было вовсе не атрибутом рыцарей-крестоносцев. Его использовали пехотинцы-ландскнехты для перехвата и рубки вражеских пик. Однако, глядя на то, как ловко управляется с громоздким клинком Дмитрий Душегубец, Ольгерду не стало легче.