Текст книги "Скарлетт"

Колум О'Хара был одним из самых удачливых собирателей денег и одним из выдающихся лидеров братства фениан.

Цитадель

Глава 47

«Брайан Бору» тяжело продвигался вдоль реки Саванны с помощью паровых буксиров. Достигнув Атлантического океана, он низким гудком отсалютовал удаляющимся буксирам и расправил паруса. Пассажиры оживились, когда нос судна погрузился в серо-зеленые волны устья реки и огромные лопасти колес начали вспенивать воду.

Скарлетт и Кэтлин наблюдали, как отступал, теряя очертания, ровный берег, пока он не слился в одну сплошную зеленую массу, а затем не исчез из виду.

– Что я сделала? – подумала Скарлетт, хватаясь за поручни в неожиданной панике.

Она взглянула в бескрайнюю гладь океана, искрящуюся солнечными бликами, и сердце ее забилось быстрее в предвкушении приключения.

– Ой, – вскрикнула Кэтлин. Затем послышался ее стон.

– Что случилось?

– О-о-о, я забыла о морской болезни, – выдохнула девушка.

Скарлетт сдержала смех. Она обняла девушку за талию и повела в каюту. В этот вечер стул Кэтлин за столом капитана был пуст. Скарлетт и Колум с аппетитом отдали должное обильной еде. Затем Скарлетт взяла чашку с мясным бульоном для своей несчастной кузины и с ложки покормила ее.

– Я поправлюсь через день или два, – слабым голосом пообещала Кэтлин. – Тебе больше не придется ухаживать за мной.

– Помолчи и выпей еще глоток, – сказала Скарлетт.

«Слава Богу, у меня все в порядке с желудком, – подумала она. – Даже от отравления в день Святого Патрика не осталось следа, иначе я не смогла бы получить такое удовольствие от обеда».

Когда на горизонте появились первые проблески рассвета, она внезапно проснулась и в страшной спешке неуклюже помчалась в маленькую уборную, примыкающую к ее каюте. Она упала на колени и извергла содержимое желудка в украшенный цветами фарфоровый сосуд на стуле из красного дерева. Это не могла быть морская болезнь. Нет, только не с ней, которая так любила морские путешествия. Даже в Чарльстоне, когда крошечный парусник боролся со штормовыми волнами, она не испытывала тошноты. «Брайан Бору» по сравнению с ним был устойчив, как скала. Она не находила объяснения случившемуся.

…Медленно-медленно Скарлетт подняла склоненную в изнеможении голову. Ее рот и глаза широко раскрылись от мелькнувшей догадки. Волнение, горячее и бодрящее, стремительно охватило ее, и она засмеялась глубоким гортанным смехом.

«Я беременна. Я беременна! Я помню, именно так это протекает».

Скарлетт откинулась к стенке, широко раскинув руки, и с наслаждением потянулась. «О, я чувствую себя замечательно. Не имеет значения, насколько гадко у меня в желудке. Я чувствую себя чудесно. Теперь Ретт мой. Я не могу дождаться дня, когда сообщу ему новость».

Неожиданные слезы счастья полились по щекам, а руки охватили живот, как бы прикрывая и защищая новую жизнь, зарождавшуюся в ней. О, как она хотела этого ребенка. Ребенка Ретта. Их ребенка. Он будет сильным – она знала это, она уже сейчас чувствовала его крошечную силу. Храброе, бесстрашное маленькое существо, подобное Бонни.

На Скарлетт нахлынули воспоминания. Маленькая головка Бонни на ее ладони, чуть больше головы котенка. Она вполне умещается в руке. Громадные руки Ретта, ласкающие их куколку… О, какой любил ее! Его широкая спина склонялась над колыбелькой, его низкий голос издавал глупые звуки, понятные только младенцу. Во всем мире не было человека, столь обожающего ребенка. Он будет так счастлив, когда она скажет ему. Она представляла его вспыхивающие радостью черные глаза и белозубую улыбку, освещающую лицо пирата.

Скарлетт улыбалась, думая об этом. «Я тоже очень счастлива», – подумала она. «Именно так и должно быть, когда ты имеешь ребенка», – всегда говорила Мелли.

– О Боже, – громко прошептала она. – Мелли умерла, пытаясь родить. А у меня, по словам доктора Мида, внутри все нарушено после последней неудачной попытки. Вот почему я не знала о беременности, я даже не заметила нарушения месячных, потому что они уже давно были нерегулярными. А вдруг этот ребенок убьет меня? О Боже, пожалуйста, не дай мне умереть именно тогда, когда я наконец получаю то, что мне нужно для счастья. – Она начала креститься со смешанным чувством мольбы, умиротворения и суеверия. Затем сердито тряхнула головой. Что она делает? Глупая. Она крепкая и здоровая. Совсем не как Мелли. Да, Мамушка всегда говорила, что Скарлетт неприлично тихо родила ребенка, издав шума не больше, чем уличная кошка. Она собиралась прекрасно справиться с этим. У нее будет замечательный ребенок. И вся ее жизнь будет замечательной. Они будут самой счастливой и любящей семьей в мире.

Слава Богу, она даже не вспомнила о мисс Элеоноре. Болтовня о любви к детям! Здесь вся ее спесь вылезает наружу. «Представляю, как она сейчас рассказывает об этом всем, даже старому мусорщику. Мой ребенок заставит говорить о себе в Чарльстоне прежде, чем появится на свет.

Чарльстон… Вот куда я должна поехать. Не в Ирландию. Я хочу видеть Ретта, говорить с ним.

Может быть, «Брайан Бору» зайдет туда. Колум – друг капитана; Колум мог бы убедить его сделать это». Глаза Скарлетт заблестели от радости. Она встала, умылась, затем прополоскала рот от оставшегося дурного, кислого вкуса. Уговорить Колума не представляло труда. Скарлетт направилась в спальню и, удобно устроившись между подушками на кровати, приступила к обдумыванию плана.

Когда Кэтлин проснулась, Скарлетт еще спала с блаженной улыбкой на Ж. губах. Она пришла к выводу, что нет нужды торопиться. Не нужно разговаривать с капитаном. У нее было еще время повидаться с бабушкой и ирландской родней. Она могла получить удовольствие, пересекая океан. Ретт заставил ее ждать в Саванне. Теперь была его очередь подождать. Пройдет еще много месяцев до рождения ребенка. Она была обязана развлечься, прежде чем вернется в Чарльстон. Несомненно, леди в деликатном положении не следовало бы высовывать нос на улицу.

Нет, сначала она повидает Ирландию. Вряд ли ей еще представится такой случай. Кроме того, она действительно наслаждалась путешествием на «Брайан Бору». Ее утреннее недомогание при других беременностях никогда не продолжались более недели. Подобно Кэтлин, она через день или два будет совершенно здорова.

Путешествие по Атлантическому океану на «Брайан Бору» напоминало длинный субботний вечер в доме О'Хара в Саванне. Сначала Скарлетт нравилось это.

Вскоре судно заполнилось пассажирами, севшими в Бостоне и Нью-Йорке. Скарлетт подумала, что они совсем не похожи на янки. Они были ирландцами и гордились этим. Их отличала кипучая энергия, столь привлекательная в О'Харах; они пользовались всеми услугами, которые экипаж мог предложить им. Весь день был насыщен развлечениями: состязаниями по преодолению препятствий на палубе, соревнованиями по метанию колец в цель, участием в таких азартных играх, как пари на количество миль, которые пройдет судно на следующий день. А вечером пели в компании профессиональных музыкантов и весело танцевали ирландские рилы и венецланские вальсы.

Веселье продолжалось даже тогда, когда танцы кончились. В дамском карточном салоне разыгрывалась партия в вист, и Скарлетт всегда была желанным партнером.

Все, кроме чарльстонского скверного кофе, было хорошо: и ставки выше когда-либо ей известных, и каждая новая карта щекотала нервы. То было время ее побед. Пассажиры «Брайан Бору» жили, доказывая, что Америка – страна больших возможностей, и они не возражали против того, чтобы потратить свое богатство.

Колум тоже не упускал случая поживиться из их карманов. Пока женщины играли в карты, мужчины удалялись в бар, где проводили время за виски и сигарами. Там на глаза Колума, обычно проницательные и сухие, набегали слезы жалости и гордости. Он разглагольствовал об Ирландии, находящейся под тяжким гнетом Англии, высоко оценивал роль пожертвований в Деле освобождения страны и принимал щедрые дары для Фенианского братства.

Поездка на «Брайан Бору» всегда была выгодным предприятием, и Колум проделывал такое путешествие по крайней мере дважды в год, несмотря на излишние затраты на роскошные апартаменты и обильную еду.

К концу первой недели Скарлетт смотрела на пассажиров с неодобрением. Как мужчины, так и женщины меняли платья четыре раза в день, что являлось лучшим способом похвастаться дорогим гардеробом. Скарлетт никогда в жизни не видела так много драгоценностей. Она, казалось, радовалась, что оставила свои украшения на хранение в банке: они бы поблекли среди великолепия вечернего салона, но, по правде говоря, совсем не была рада. Она привыкла иметь больше того, что имели другие, – больший дом, большее число слуг, больше роскоши, больше вещей, больше денег. Все это явно расстраивало ее планы обратить на себя особое внимание. В Саванне Кэтлин, Мэри Кейт и Хелен откровенно завидовали ей, а все О'Хара поддерживали ее стремление к превосходству.

На судне люди не только не завидовали ей, но даже не восхищались. Они не нравились Скарлетт. Было бы невыносимо, если бы вся Ирландия состояла из подобных людей. Если она еще раз услышит фамилию Грин с характерным «О» в начале, у нее начнется истерика.

– Тебе просто не приходилось сталкиваться с представителями новой американской буржуазии, – утешал Колум. – Ты – знатная дама. Вот в чем дело.

Именно это он и должен был сказать. Знатная дама, какой она должна стать после отдыха, окунувшись с головой в веселое житье и в последний раз почувствовав вкус свободы, затем вернется в Чарльстон к общепринятым манерам и останется таковой до конца своей жизни.

По крайней мере теперь, когда мисс Элеонора и другие в Чарльстоне начнут рассказывать о своих путешествиях в Европу перед войной, она не будет чувствовать себя обделенной. Скарлетт не сказала бы, что ей не нравится такая жизнь. Но дамы не говорят подобных вещей. Бессознательно у нее вырвался вздох.

– Ах, Скарлетт, дорогая, не может быть все так плохо, как ты представляешь, – сказал Колум. – Посмотрим на вещи с другой стороны. Ты вычищаешь их глубокие карманы за карточным столом.

Она засмеялась. Это правда. Фортуна была на ее стороне: за несколько часов 30 долларов. Она расскажет обо всем Ретту. О, как он будет смеяться! Когда-то он был азартным картежником на речных судах Миссисипи. Однако если подумать, то действительно хорошо, что в море можно провести еще неделю. Впредь она не возьмет ни пенни у Ретта.

Скарлетт относилась к деньгам со смешанным чувством скупости и щедрости. Сердитое подозрение к каждому, кто проявлял истинный или мнимый интерес к ее доллару, обеспечивало в течение многих лет сохранность каждого пенни в ее трудно заработанном состоянии. И при этом она чувствовала себя обязанной помогать своим тетушкам и семье Мелани. Она заботилась о них, даже не будучи уверенной, что сможет найти средства обеспечить себя. В случае непредвиденного несчастья она продолжала бы помогать им, голодая сама. Скарлетт старалась не думать об этом: это само собой разумелось.

Ее отношение к деньгам Ретта тоже было противоречивым. Как его жена, она была расточительна на свой гардероб и драгоценности, на содержание дома, который требовал огромных затрат. Но совсем по-другому она относилась к полумиллиону, выплаченному ей Реттом. Это неприкосновенно. Скарлетт намеревалась вернуть ему деньги, когда они снова станут мужем и женой. Он предложил их как откуп за раздельное житье, и она не могла принять их, потому что не принимала развод.

Ее тревожила мысль, что пришлось взять часть денег на путешествие. Все произошло так быстро, что на доставку ее собственных денег из Атланты не осталось времени. Скарлетт положила долговую расписку в коробку с остающимся в Саванне золотом и предполагала потратить как можно меньше золотых монет, которые теперь, заполняя пустоты корсета, где когда-то были стальные прокладки, вынуждали ее держать спину прямо и туго затягивать талию. Гораздо лучше было выиграть в вист и иметь на расходы свои собственные деньги. Может, на следующей неделе ей повезет и она положит в своей кошелек не менее 150 долларов.

Но все же она будет рада окончанию путешествия. Даже под всеми парусами, наполненными ветром, «Брайан Бору» был слишком велик, чтобы она могла почувствовать нервную дрожь, какую испытывала, уносясь от шторма в чарльстонскую гавань. Она так и не видела ни одного дельфина, вопреки поэтическим обещаниям Колума.

– Они там, дорогая Скарлетт! – с возбуждением произнес обычно спокойный, мелодичный голос Колума; он взял Скарлетт под руку и повел ее к перилам. – Наш эскорт здесь. Мы скоро увидим землю.

Первые чайки кружились над «Брайан Бору». Скарлетт импульсивно обняла Колума. Затем снова, когда он указал на лоснящиеся серебристые туши недалеко в море. Это были дельфины.

Позднее она стояла между Колумом и Кэтлин, придерживая шляпу на голове от сильных порывов ветра. Они входили в гавань под паром, Скарлетт с изумлением уставилась на скалистый остров у правого борта. Казалось, ничто, даже высокая стена неровных скал, не может устоять против разрушительной силы волн, бьющихся об нее и высоко подбрасывающих белую пену. Она привыкла к низкой холмистой местности графства Клейтон. Этот парящий над водой и застывший утес представлял собой самое экзотическое зрелище, когда-либо виденное ею.

– Он необитаем, не так ли? – спросила она Колума.

– В Ирландии не пропадает ни один клочок земли, – ответил он. – Да, нужна выносливость, чтобы добраться до Инишмора.

– Инишмор, – повторила Скарлетт прекрасное странное название. Оно звучало как музыка. Подобного названия она никогда не встречала раньше.

Затем она умолкла, Колум и Кэтлин тоже молчали. Каждый из них смотрел на широкие, голубые, искрящиеся воды залива Голвей, думая о своем.

Колум увидел впереди Ирландию, и сердце его переполнилось любовью и страданием. Он снова повторил каждодневную клятву изгнать угнетателей из страны и вернуть ее своему народу. Он не беспокоился об оружии, спрятанном в чемоданах Скарлетт. Таможенные офицеры в Голвее обращали внимание главным образом на корабельные грузы, проверяя оплату таможенной пошлины британскому правительству. Они взглянули на «Брайан Бору» с презрительной усмешкой. Они всегда так улыбались. Преуспевающие ирландские американцы удовлетворяли свое чувство превосходства над обоими: и ирландцами, и американцами. Но все же Колум считал большим везением, что ему удалось убедить Скарлетт поехать с ним. Ее нижние юбки гораздо больше подходили для того, чтобы спрятать в них ружья, чем дюжина американских ботинок и ситцевых платьев. И она могла бы немного отстегнуть от своего кошелька, увидев нищету своего народа. Но он не питал особых надежд. Колум был реалист и с первого взгляда оценил Скарлетт. Он не меньше любил ее из-за столь легкомысленного эгоизма. Он был пастором и прощал человеческие слабости, если люди не были англичанами. Действительно, он любил ее так же, как всех детей О'Хара.

Кэтлин крепко вцепилась в поручни. «Если бы не поручни, – подумала она, – я бы спрыгнула и поплыла. Я так счастлива, что приближаюсь к Ирландии. Я знаю, что доплыла бы быстрее корабля. Дом, дом, дом…»

Скарлетт вздохнула с тонким пищащим звуком. На том маленьком низком острове был замок. Замок! Это не могло быть ничем другим, он имел зубчатую крышу. Неважно, что он был полуразрушен! Это был настоящий замок, как на картинках в детской книжке. Она едва могла дождаться открывающейся возможности познакомиться с Ирландией.

Когда Колум помог сойти ей с трапа, Скарлетт поняла, что попала в совершенно иной мир. Доки работали, как в Саванне: с риском носились шумные, битком набитые фургоны, рабочие разгружали или загружали бочки, корзины, тюки. Но все люди были белые, и говорили они друг с другом на ничего не значащем для нее языке.

– Это гаэльский, древнеирландский язык, – объяснил Колум, – но вам не следует беспокоиться, дорогая Скарлетт. Гаэльский язык вряд ли известен где-нибудь еще в Ирландии, кроме как здесь, на западе. Все говорят поанглийски. У вас не будет затруднений.

Как бы опровергая его слова, к Колуму обратился человек с таким акцентом, что Скарлетт сначала не поняла, что он говорил по-английски. Колум засмеялся, когда она сказала ему об этом.

– Да, верно. Это звучит своеобразно, – согласился он, – но все же это английский. Англичане разговаривают по-английски в нос, как будто задыхаются. Это был сержант армии Ее величества.

Скарлетт хихикнула.

– А я думала, что это продавец пуговиц.

Перед короткого облегающего форменного мундира сержанта был тщательно украшен двенадцатью рядами толстого галуна между парами ярко начищенных медных пуговиц. Ей это показалось маскарадным костюмом.

Скарлетт взяла Колума под руку.

– Я ужасно рада, что приехала сюда, – сказала она, и это было действительно так. Все было по-другому, но-новому. Ничего удивительного, что люди любят путешествовать.

– Наш багаж привезут в гостиницу, – сказал Колум, вернувшись к скамейке, на которой оставил Скарлетт и Кэтлин. – Все устроено. Завтра мы будем в пути к Маллингар и к дому.

– Я бы хотела поехать прямо сейчас, – с надеждой сказала Скарлетт. —

Еще не поздно, почти день.

– Но, дорогая Скарлетт, поезд ушел в восемь. Гостиница очень хорошая, с прекрасной кухней.

– Я поняла, – сказала Кэтлин. – У меня будет время должным образом оценить великолепные сладости.

Она сияла от счастья, и Скарлетт с трудом узнавала в ней девушку, знакомую по Саванне.

– О, Скарлетт, ты не знаешь, что значит для меня ирландская земля под ногами. Я, кажется, могу упасть на колени и целовать ее.

– Пошли, – сказал Колум. – Нам трудно будет нанять экипаж, ведь сегодня суббота и базарный день.

– Базарный день? – переспросила Скарлетт.

Кэтлин захлопала в ладоши.

– Базарный день в большом городе. О, Колум, должно быть, это что-то грандиозное.

Скарлетт не представляла, что скрывается под словом «грандиозное», но оно звучало волнующе и незнакомо.

Жизнь на заросшей травой площади перед Железнодорожным отелем била ключом и пестрела красками. Когда возница высадил их у входа в отель, Скарлетт стала умолять Колума сразу же направиться на площадь, не заходя в комнаты и не обедая.

Кэтлин вторила ей:

– В ларьках много еды, Колум, а я хочу купить чулки, чтобы подарить их девочкам дома. В Америке нет таких, иначе бы я давно купила. Бриджид точно удавится от зависти, я знаю.

– Смотри, не удавись сама, – ухмыльнулся Колум. – Хорошо, увидимся в номере. Не потеряй кузину. Скарлетт. У вас есть деньги?

– Целая пригоршня. Джейми дал мне.

– Это американские деньги. Они недействительны здесь.

Скарлетт в панике схватила руку Колума. Что он имеет в виду? Разве ее деньги ничего не значили?

– Это не совсем то, дорогая Скарлетт. Здесь нужны английские деньги. Я сделаю для вас обмен. Как бы вы хотели?

– У меня есть деньги, выигранные в вист. Американские банкноты, – она сказала это сердито и с презрением. Все знали, что реальная ценность банкнот не соответствовала написанному на них. Ей следовало заставить платить проигравших серебром или золотом. Она открыла кошелек и вынула пачку скомканных пяти-, десяти – и однодолларовых банкнот. – Поменяй их, если сможешь.

Она протянула деньги Колуму. Он с удивлением поднял брови.

– Так много?.. Хорошо, что ты никогда не приглашала меня поиграть с тобой в карты, дорогая. У тебя должно быть здесь две сотни долларов.

– Двести сорок семь.

– Посмотри, Кэтлин. Ты никогда больше не увидишь такого везения. Хочешь подержать их?

– О нет, я не осмеливаюсь, – она отпрянула назад и спрятала руки за спину. Ее большие глаза уставились на Скарлетт.

Скарлетт почувствовала него, гость и подумала, что двести долларов не были такой уж большой суммой. Практически столько она заплатила за свои меха. Естественно, выручка Джейми в магазине должна составлять при этом 200 долларов в месяц. Не было нужды объяснять Кэтлин все это.

– Вот возьмите, – Колум протянул руку. – Здесь несколько шиллингов для каждой из вас. Вы можете купить немного вещей, пока я получу деньги в банке, затем мы встретимся в пирожковой.

Он указал на развевающийся желтый флаг в центре площади.

Скарлетт проследила за направлением его пальца, и сердце ее оборвалось. Улица между ступенями отеля и площадью была запружена медленно идущим скотом. Она не сможет пробраться через него!

– Я знаю, как справиться с ним, – сказала Кэтлин. – Пошли, Скарлетт, дай мне руку.

Стеснительная девочка, какую Скарлетт знала в Саванне, исчезла. Кэтлин была дома. Ее щеки и глаза ярко пылали, а улыбка была так лучезарна, как солнце над головой.

Скарлетт попыталась извиниться, запротестовать, но Кэтлин не обратила на нее внимания. Она потащила Скарлетт за собой, неистово проталкиваясь сквозь стадо коров. Через несколько секунд они стояли у площади. У Скарлетт не было времени ни закричать от страха, ни обругать Кэтлин. А уже на площади она была слишком зачарована зрелищем, чтобы помнить страх или гнев. Она всегда любила рынки в Чарльстоне и Саванне за их многоцветие, обилие товаров и людей. Но это несравнимо с базарным днем в Голвее.

Все находилось в движении, куда бы она ни посмотрела. Мужчины и женщины торговались, покупали, продавали, спорили, смеялись, расхваливали, критиковали, договаривались об овцах, цыплятах, петухах, яйцах, коровах, поросятах, масле, сливках, козах, ослах.

– Как чудесно! – воскликнула Скарлетт, когда увидела корзины с визжащими розовыми поросятами… крошечных осликов с длинными розовыми изнутри ушами…

И снова цветастые платья на молодых женщинах и девочках. Когда Скарлетт впервые увидела такое платье, она подумала, что девушка была в костюме; затем она увидела еще девушку, еще и еще, пока не поняла, что они были одеты почти одинаково. Не удивительно, что Кэтлин часто упоминала чулки! Везде, куда ни глянь, Скарлетт видела лодыжки и ноги в ярких полосках: голубых и желтых, красных и белых, белых и голубых. Девушки в Голвее носили кожаные туфли на низких каблуках, а не ботинки и юбки на четыре-шесть дюймов выше лодыжек. Что это были за юбки! Широкие, колыхающиеся, яркие, как чулки, красные или голубые, зеленые или желтые. Их блузки были более темных оттенков, но все же красочные с длинными рукавами, застегнутыми на пуговицы, и хрустящими белыми льняными косынками-фишю, завязанными спереди.

– Я тоже хочу чулки. И юбку, и блузку, и платок. Мне они очень нравятся. Они такие красивые!

Кэтлин засмеялась от удовольствия.

– Тебе понравилась ирландская одежда? Я очень рада. У тебя такие элегантные вещи, и я думала, ты будешь смеяться над нашими.

– Я бы хотела одеваться так каждый день. Это то, что вы носите дома? Какая ты счастливая! Не удивительно, что ты хотела вернуться домой.

– Это лучшая одежда для Базарного дня и для привлечения внимания парней. Я покажу тебе одежду на каждый день. Пойдем.

Кэтлин схватила Скарлетт за руку и повлекла ее через толпы людей, как только что вела ее через стадо коров. В центре площади стояли столы-доски на козлах – уставленные разными побрякушками и типично женским товаром. Скарлетт захотелось купить все, что увидела.

– Посмотри на эти чулки… и замечательные шали, такие мягкие на ощупь… О Боже! Какие кружева, какая тесьма!!! Моя портниха в Атланте продала бы душу дьяволу за возможность запустить руки в такие прекрасные кружева. А вон там юбки! О, дорогая, как тебе пошел бы этот оттенок красного… и синего тоже. Но подожди, там я вижу еще одну синюю, немного потемнее. Какая лучше? О… а вон светло-красная…

У Скарлетт закружилась голова от обилия выбора. Она потрогала все – шерсть была такая мягкая, толстая… Даже в перчатке ее рука почувствовала живое тепло шерсти. Быстро, небрежно стянула она перчатку, чтобы пощупать ткань. Ничего подобного она раньше не видела.

– Я жду вас у пирожковой, – исходя слюной от голода, сказал Колум. Он взял Скарлетт под руку. – Не волнуйтесь, дорогая Скарлетт, вы сможете вернуться сюда.

Он приподнял шляпу и кивнул женщинам в черном за столиками:

– Да сопутствует вам удача! Прошу простить мою американскую кузину. Она от восхищения прикусила язык. Я собираюсь покормить ее, и она сможет поболтать с вами, когда вернется.

Женщины ухмыльнулись, украдкой посмотрели на Скарлетт и промолвили:

– Спасибо, отец.

– Кэтлин сказала мне, что ты совсем потеряла голову, – произнес он, посмеиваясь, – она много раз дергала тебя за рукав, но ты была вне себя.

– Я совсем забыла о ней, – призналась Скарлетт. – Я никогда не видела столько прекрасных вещей сразу. Я решила купить вечернее платье. Но не уверена, что смогу дождаться гостей. Скажи мне правду, Колум, будет ли хорошо, если я буду одеваться, как ирландские девушки, пока я здесь?

– Думаю, что ты не должна поступать иначе, – последовал ответ.

– Как замечательно! Я так рада, что приехала сюда!

Она не разбиралась в английских деньгах. Фунт был бумажкой и весил менее унции. Пенни был огромный, как серебряный доллар, а монета, называемая двухпенсовик и равная двум пенни, была меньше одного пенни. Кроме того, были и монеты, называемые полпенни, а также шиллинги. Все это было так запутанно. Но ни в чем не было смысла, все было лишнее. Единственное, что для нее было значимо, – это юбки по два шиллинга и туфли по одному. Чужи были по пенни. Скарлетт отдала Кэтлин свой кошелек с монетами:

– Останови меня раньше, чем кончатся деньги. – И начала делать покупки.

Скарлетт купила юбки разного цвета и разной толщины. Кэтлин рассказала ей, что более тонкие носились как нижние. Кроме того, она накупила массу чулок – для себя, Кэтлин, Бриджид, для всех других кузин, которых собиралась повидать. Она также купила блузки и ярды кружев – широких и узких, в виде воротников, фишю и прелестных маленьких шапочек; длинный голубой плащ-накидку с капюшоном, такой же красный, так как не могла выбрать один из них, плюс черный, ибо Кэтлин сказала, что большинство людей имеет черные на каждый день. По той же причине была куплена черная блузка, которая могла, оттенять нижние юбки. Льняные фишю, льняные блузки и льняные нижние юбки – как будто кроме льна ничего не носили – и шесть дюжин льняных платков. Множество шалей. Она потеряла счет вещам.

– Я совершенно измотана, – счастливо простонала она, падая на плюшевый диванчик в гостиной отеля. Кэтлин бросила ей на колени кошелек. В нем все еще оставалось больше половины денег.

– О горе, – сказала Скарлетт, – я действительно начинаю любить Ирландию.