Текст книги "Скарлетт"

Глава 53

«До Трима миль десять – это немного», – подумала Скарлетт. Но дорога сильно петляла, меняла направление, как ей вздумается, затем, сделав наугад еще несколько петель, возвращалась, наконец, в нужную сторону.

Поэтому неудивительно, что Скарлетт горячо поддержала предложение

Колума остановиться в ближайшей деревне выпить чаю и перекусить. Они проехали до перекрестка и свернули на прямую широкую дорогу. Колум подстегнул пони и тот пошел быстрее, через несколько минут подхлестнул его еще разок, и, плавно покачиваясь, они поехали через большую деревню.

– Почему здесь так пустынно? – спросила Скарлетт, когда лошадка опять сбавила ход.

– Никто не живет в Баллихаре, это место пользуется дурной славой.

– Жаль, здесь красиво…

– Ты когда-нибудь была на скачках, Скарлетт?

– По-настоящему только один раз в Чарльстоне, но дома мы частенько устраивали скачки на короткие дистанции.

Папа просто с ума сходил. Он совершенно не мог спокойно ехать по дороге и разговаривать с попутчиком. Он устраивал скачки на каждой миле по Дороге.

Скарлетт засмеялась. Иногда Колум очень походил на папу.

– Они, должно быть, все перекрыли в Триме, – сказала Скарлетт, увидев толпу на беговом поле. – Да, все здесь!

Она увидела множество знакомых лиц.

Парни О'Хара стали махать руками и улыбаться. Скарлетт не позавидовала бы им, если бы старый Дэниэл узнал, что они были здесь. Ведь они еще не перекопали поле.

Земля была утрамбована на три мили. Рабочие как раз заканчивали последние приготовления. Колум привязал пони недалеко от беговой дорожки. И они стали прокладывать себе путь в толпе.

Все были в приподнятом настроении, все знали Колума, все хотели познакомиться со Скарлетт – «той маленькой леди, которая хотела знать, носит ли Роберт Донахью перчатки во время работы на ферме».

– Я чувствую себя королевой бала, – прошептала она Колуму.

– На кого лучше поставить? – через множество препятствий он вел ее к тому месту, где лошадей водили по кругу.

– Но, Колум, они великолепны. Что такие прекрасные лошади могут делать на скачках в этом захолустье?

Ему пришлось объяснять, что скачки не были захолустными. Победитель получает денежный приз до пятидесяти фунтов, это больше, чем годовой доход владельца лавки или фермера. А прыжки через препятствие – это настоящая проверка, которая позволяет выбрать лучшего. Победитель вполне может состязаться на самых крупных скачках в Пинчестоне, Голвее или даже в Дублине.

– Или выиграть любую скачку по всей Америке.

Он с улыбкой кивнул:

– Ирландские лошади – лучшие в мире, это признают все.

– Так же, как ирландское виски, я полагаю, – сказала дочь Джералда О'Хара. Эти две вещи она слышала с самого рождения. Барьеры казались ей очень высокими, так что, скорее всего, Колум прав. Эти скачки должны быть потрясающими. Да, действительно, лучших каникул и желать невозможно.

Какой-то приглушенный ропот пронесся в толпе.

– Драка! Драка! Колум вскарабкался на изгородь, чтобы посмотреть. Дикий оскал исказил его лицо. Он стукнул кулаком по раскрытой ладони левой руки.

– Ну, на кого ставишь, Колум? – спросил человек, стоявший рядом.

– Конечно, пять шиллингов на О'Хара.

Толпа возбужденно отхлынула от беговой дорожки. Колум спрыгнул вниз, схватил Скарлетт за руку и бросился бежать.

Три-четыре дюжины мужчин, молодых и старых, схватились врукопашную и, похрюкивая и повизгивая, дрались кулаками, ногами и локтями. Толпа обступила их неровным кругом, издавая одобрительные возгласы. Как бы в подтверждение того, что драка вспыхнула внезапно, верхняя одежда кучей лежала на одной стороне «ринга», некоторые пальто и куртки были сняты в такой спешке, что их рукава оставались вывернутыми наизнанку. На дерущихся же были одни рубашки, которые очень быстро краснели от крови хозяина или его противника. Не было никаких правил или порядка. Каждый бил того, кто оказывался ближе к нему, потом оглядывался в поисках следующего. Тех, кто был сбит с ног, быстренько поднимали и снова втягивали в драку.

Скарлетт никогда не видела, как дерутся на кулаках. Звуки падающих на землю тел и вид крови изо рта или носа наводили на нее ужас. Все четверо сыновей Дэниэла были там, и она умоляла Колума остановить их.

– Да! И потерять свои пять шиллингов? Ты что рехнулась, женщина?!

– Ты невыносим, Колум О'Хара, просто невыносим! Она повторила это позже Колуму, и сыновьям Дэниэла, и Майклу, и Джозефу – двум братьям Колума, с которыми она не встречалась прежде. Все сидели на кухне в доме Дэниэла. Кэтлин и Бриджид осторожно промывали им раны, не обращая внимание на нытье и жалобы. Колум только разливал виски по стаканам. «Все-таки это не так здорово, что бы они там ни говорили», – думала Скарлетт. Она не могла поверить, что для О'Хара и его друзей сам факт драки был неотъемлемой частью того удовольствия, которое они получили от ярмарки. В самом деле – «просто хорошее настроение!» Но девушки были хуже всех, когда начинали доводить Тимоти тем, что он отделался всего лишь синяком на глазу.

На следующий день Колум очень удивил ее, прискакав еще до завтрака на лошади и ведя за собой вторую.

– Ты говорила, что любишь кататься, – напомнил он ей. – Я взял для нас напрокат лошадей. Их нужно вернуть до обеда, так что быстренько прихвати вчерашнего хлеба, и поехали, пока гости не пожаловали.

– Так ведь седла нет, Колум.

– Цыц! Наездник ты или нет?! Возьми хлеба, Скарлетт, дорогая, а Бриди подсадит тебя на лошадь.

Скарлетт не ездила верхом без седла с детства. Она уже забыла это ощущение слияния в единое существо с лошадью. Но чувство это вернулось, будто она всегда так ездила, и вскоре ей уже не нужны были поводья, животное чувствовало малейшее нажатие колен и слушалось ее.

– Куда же мы едем? – они двигались по незнакомой тропинке.

– К Бойну. Я собираюсь показать тебе кое-что.

Река. Сердце Скарлетт забилось быстрее. Что в ней притягивало и в то же время отталкивало Скарлетт?

Начался дождь, и Скарлетт с благодарностью подумала о Бриди, которая заставила ее взять платок. Она покрыла голову и затем медленно поехала позади Колума, прислушиваясь к шуму дождя в листьях живой изгороди и медленному, размеренному цоканью копыт. Так все спокойно. Она совсем не удивилась, когда дождь вдруг прекратился. Теперь птицы, прятавшиеся в изгороди, могут опять выпорхнуть наружу. Дорожка закончилась, и вот она – река. Берега были такими низкими, что вода буквально выплескивалась.

– Вот это брод, где Бриди купалась, – сказал Колум. – Может быть, ты тоже захочешь принять ванну?

Скарлетт задрожала.

– Я же не такая смелая. Вода, наверное, ужасно холодная.

– Попробуй, ты можешь только слегка плеснуть водой. Мы сейчас будем переправляться. Держи поводья как следует.

Его лошадь осторожно ступила в воду. Скарлетт подобрала юбки и заткнула их за пояс, потом последовала за ним.

Достигнув противоположного берега, Колум спешился.

– Слезай и давай позавтракаем, – сказал он, – я привяжу лошадь к дереву.

Деревья росли здесь же неподалеку, и тень от них ложилась на лицо Колума. Скарлетт плавно соскочила на землю и передала Колуму поводья. Она выбрала солнечное местечко на тропе и села, прислонившись к стволу дерева. Берег был покрыт ковром из маленьких желтых цветочков с листьями, напоминающими по форме сердечко.

Она закрыла глаза и прислушалась к спокойному шуму реки, шелесту листьев, птичьему пению. Колум сел подле нее, и она медленно открыла глаза. Он разломил хлебную ковригу надвое и дал Скарлетт большую часть.

– Я хочу рассказать тебе одну историю, пока мы едем, – сказал он. —

Местность, где мы находимся, называется Баллихара. Двести лет назад, совсем недавно, это был дом наших людей. Это земли О'Хара.

От неожиданности Скарлетт выпрямилась и открыла глаза. Это? Вот эти земли принадлежат О'Хара? «Баллихара – разве не так называлась та опустевшая деревня, через которую они так быстро вчера проехали? Она нетерпеливо повернулась к Колуму.

– Теперь успокойся и ешь свой хлеб, Кэти-Скарлетт. Это долгая история, – сказал он.

Улыбка Колума не дала вопросам Скарлетт сорваться с губ.

– Две тысячи лет назад первый О'Хара поселился здесь и сделал землю своей собственностью. Тысячу лет назад викинги, или скандинавы, как мы их сейчас называем, открыли зеленые богатства Ирландии и захотели присвоить их. О'Хара, как и другие ирландцы, охраняли реку, когда по ней могли вторгнуться завоеватели на длинных лодках с драконами на носу. Они строили прочные укрепления против неприятеля.

Колум отломил кусочек хлеба и положил в рот. Скарлетт нетерпеливо ждала, пока он прожует. Так много лет она даже представить себе не могла. Что же происходило дальше, тогда, тысячу лет назад?

– Викинги отступили, – сказал Колум, – и О'Хара возделывали свою землю и поили свой скот еще лет двести или больше. Они построили укрепленный замок для себя и своих слуг. У ирландцев хорошая память, и они знали, что завоеватели могут прийти опять, как когда-то давно приходили викинги. Так оно и случилось. Но пришли не викинги, а англичане. Больше половины Ирландии было отдано им, но О'Хара выдержали их натиск за прочными стенами и сохранили свои земли еще на пятьсот лет до битвы на Бойне. Эта печальная история тебе известна. После двухтысячелетнего в падения О'Хара эта земля стала английской. Вдовы и дети О'Хара, которые остались в живых, переправились через брод. Один из этих детей вырос, стал фермером-арендатором и женился на нашей бабушке, Кэти-Скарлетт. И он уже мог смотреть с другой стороны темных вод Война на замок О'Хара, который был разрушен, и на выросшие на его месте дома англичан. Но название осталось прежним – «Баллихара».

Папа видел этот дом, знал, что эта земля принадлежала О'Хара. Скарлетт заплакала при мысли о папе, она поняла ту боль и ярость, которую видела на его лице, когда он рассказывал о Воинской битве. Колум подошел к реке, стал пить из ладони. Он вымыл руки, потом вновь набрал в пригоршню воды для Скарлетт. Когда она попила, он стер слезы с ее лица своими нежными влажными пальцами.

– Я не хотел тебе это рассказывать, Скарлетт…

Она сердито перебила его:

– Я имею право знать это.

– Я тоже так подумал.

– Я вижу по твоему лицу, что это не все, расскажи мне остальное.

Колум побледнел, как будто от боли.

– Да, это не все. Английская Баллихара была построена молодым лордом. Про него говорили, что он был прекрасен, как Аполлон, а сам он приравнивал себя к Богу. Он решил сделать Баллихару самым лучшим поместьем во всей Ирландии. Его деревня – Баллихара – принадлежала ему вся, до последнего камешка, она должна была быть больше всех остальных, может, даже больше Дублина. Так оно и было. Конечно, она оставалась меньше Дублина, но ее единственная улица была шире, чем центральная улица столицы. Конюшни у него были как собор, окна – чистые, как алмазы, сады его мягким ковром укрывали берега Бойна. Павлины расправляли свои великолепные хвосты на лужайках, и прекраснейшие женщины, все в драгоценностях, приезжали к ним в гости. Он был господин Баллихары.

Но у него была печаль: только один-единственный сын. Он дожил до того времени, когда родился внук. И внук этот тоже не имел ни брата, ни сестры. Он был красив и великолепен и стал господином Баллихары вместе со всеми ее конюшнями, похожими на соборы. Как потом и его сын.

Я помню молодого хозяина Баллихары. Я был совсем ребенком и думал, какой он чудесный и хороший.

Он ездил на высокой чалой лошади. Если его джентри вытаптывали наше зерно во время охоты на лису, он всегда бросал монетки нам, детям. Он сидел такой высокий и стройный в своем розовом плаще, белых бриджах и начищенных сапогах. Я не мог понять, почему отец забирал у нас монетки, ломал их и проклинал лорда.

Колум вскочил и начал ходить взад-вперед по берегу. Когда он продолжил, голос его был тонким и напряженным.

– Начался голод, люди болели и умирали. «Я не могу видеть, как страдают мои крестьяне, – сказал лорд. – Я куплю два крепких корабля, дам им свободу и отправлю в Америку, где есть еда и всего в изобилии. Мне все равно, что мои коровы ревут от того, что их некому доить, мне все равно, что мои поля заросли крапивой. Меня больше заботят мои люди, а не скот и зерно».

Крестьяне и поселенцы целовали ему руку и благодарили за заботу.

Многие собрались в дорогу. Но далеко не все могли вынести боль разлуки с

Ирландией. «Мы останемся, хотя и умираем от голода», – сказали они молодому лорду. Потом он объявил на всю округу, что всякому, кто попросит, дадут любой дом с радостью и совершенно бесплатно. Мой отец проклял его. Он очень разозлился на двух своих братьев за то, что те приняли дар англичанина. Но они настаивали на том, чтобы ехать… Они утонули вместе с остальными, когда гнилые корабли попали в первый же шторм. Корабли эти получили горькое название «гробы».

Мужчина из Баллихары лежал в конюшне и ждал. Ему было наплевать, что она похожа на собор. И когда молодой лорд пришел, чтобы оседлать свою высокую чалую лошадь, он схватил его. И он повесил золотоволосого хозяина Баллихары в башне близ Бойна, где когда-то один из О'Хара стерег корабли.

Скарлетт прикрыла рот рукой. Колум был очень бледен, он шагал и говорил не своим голосом. Башня! Это, должно быть, та самая. Рука плотно прижалась к губам. Она не должна говорить.

– Никто не знает, – продолжал Колум, – имя этого человека, что был в конюшне. Одни называют одно имя, другие – другое. Когда пришли английские солдаты, он уже покинул Баллихару, не оставив никаких следов. Англичане повесили всех за смерть молодого лорда.

В тени дерева лицо Колума было еще белее. Крик вырвался из его горла.

Нечеловеческий бессловесный крик.

Он повернулся к Скарлетт, и она содрогнулась, увидев его дикие глаза и искаженное мукой лицо.

– Вид? – выкрикнул он. Это прозвучало подобно пушечному выстрелу.

Он опустился на колени на желтый ковер цветов и наклонился, пряча лицо.

Его трясло.

– Прости меня, Скарлетт, дорогая, – сказал уже тот Колум, которого она знала, и поднял голову. – Моя сестра Молли просто заражена этим западным миром, поэтому говорит подобные вещи. Она всегда умела приводить меня в ярость.

Он улыбнулся, и его улыбка была убедительней всяких доводов.

– У нас есть еще время проехать через Баллихару, если ты хочешь посмотреть. Она пустует уже около тридцати лет, но никто ее не разорил. Никто даже близко не подходит туда.

Он разжал крепко стиснутые руки, и улыбка на его мертвенно-бледном лице стала естественной:

– Пойдем, лошади здесь.

Лошадь Колума вырвалась на тропинку через заросли куманики и спутанные ветви кустарников, и вскоре Скарлетт увидела гигантские камни в стенах башни прямо перед собой. Он выставил руку, чтобы предупредить ее, затем осадил лошадь, сложил руки рупором у рта.

– Сэакайн! – крикнул он. Этот странный звук эхом отразился от камней. Он повернул голову, и глаза его оживились, а щеки порозовели.

– Это гаэльский, Скарлетт, древний ирландский язык. Где-то здесь живет в хижине мудрая женщина. Говорят, что это ведьма, старая, как Тара, жена того человека, который сбежал от Пэдди О'Брайна из Трима двадцать лет назад. Ты, верно, слышала о нем. Я предупредил ее, что мы проезжаем. Я вообще-то не очень верю в колдунов, но это не значит, что мы не должны проявлять к ним уважения.

Они выехали на прогалину вокруг башни. Вблизи Скарлетт увидела, что между камнями нет известкового раствора и они не сдвинулись за все это время ни на дюйм. Сколько им лет, говорил Колум? Тысяча? Две тысячи? Не имеет значения. Она не чувствовала страха, хотя Колум ей рассказывал такие ужасные вещи. Эта башня была всего лишь строением, и Скарлетт никогда не видела работы прекрасней. Это место нисколько не пугало ее, напротив, даже приглашало войти. Она подъехала поближе.

– Ты очень смелая, Скарлетт. Я предупреждал тебя, что ходят слухи, будто в башне обитает призрак повешенного человека.

– Ха-ха! Привидений не бывает. Кроме того, лошадь не подошла бы так близко, если бы здесь что-то было. Все знают, что животные это чувствуют.

Колум расхохотался. Скарлетт прикоснулась к камням, они были гладкими от многовекового выветривания. Они впитали в себя солнечное тепло, холод ветра и дождя. В сердце ее воцарился необычный покой.

– Она действительно очень старая, – сказала Скарлетт, хотя знала, что слова пусты, потому это и не имело значения.

– Она выжила, как огромное дерево, – сказал Колум, – корни которого уходят глубоко, к центру земли.

«Корни уходят глубоко…» Где она слышала это раньше? Ну конечно. Ретт говорил это о Чарльстоне. Скарлетт, улыбнувшись, постучала по древним камням. Она могла бы рассказать ему кое-что о корнях, которые глубоко уходят. Нужно только подождать, когда он снова начнет рассказывать о том, как стар Чарльстон.

Дом в Баллихаре был тоже построен из камня, но еще и облицован гранитом. Каждая пластина была великолепно отшлифована, и все это выглядело надежно и крепко. Дом был огромный, каждое его крыло было больше, чем любой, даже очень большой дом. «Построен надолго, – сказала она себе. – Жаль, что никто здесь не живет».

– У лорда не было детей? – спросила она Колума.

– Нет, – спокойно ответил он. – Была жена, но она вернулась к своим родным или ушла в монастырь. Поговаривают, будто она сошла с ума.

Скарлетт почувствовала, что не стоит восхищаться домом при Колуме.

– Давай посмотрим деревню, – предложила она.

Это был целый городок, слишком большой для деревни. Но здесь не осталось ни одного целого окна или невыломленной двери. Скарлетт стало не по себе, она чувствовала, что ее прямо разрывает от ненависти.

– Как нам лучше поехать домой? – спросила она Колума.

Глава 54

– Завтра у старушки день рождения, сказал Колум, оставляя Скарлетт у Дэниэла. – Скажи им, что я приду утром.

Скарлетт удивилась, почему он сказал это так игриво. Не так уж много нужно, чтобы отпраздновать день рождения пожилой женщины. Пирог, конечно, а что еще? Она уже решила, что подарит своей бабушке хорошенький кружевной воротник, который купила в Голвее. У нее будет еще время купить себе такой же, когда она поедет домой. Боже мой! Это будет в конце недели!

Вдруг Скарлетт поняла, что ей надо делать. Она сразу вскочила и выбежала на улицу. Надо спешить, ей предстоит много работы. Надо все вымыть и вычистить в доме старой Кэти-Скарлетт, даже если там сейчас и не очень грязно, и в доме Дэниэла. Еще нужно подмести двор и прополоть огород в старом доме. Приготовить скамейки, стулья и табуретки, чтобы рассадить тех, кто не поместится в домике. Амбар надо вычистить и постелить свежую солому для тех, кто останется ночевать. Это будет большое празднество, не так уж часто отмечают людям сто лет.

Ешьте и идите, – сказала Кэтлин мужчинам, когда те пришли обедать.

Она поставила на стол кувшин молока, четыре хлебца и масленку. Все было съедено безропотно, но так быстро, что Скарлетт даже представить себе не могла. Потом они вышли, нагибаясь, чтобы пройти через низкую дверь. За все время никто не промолвил ни единого слова.

– Ну, начнем, – скомандовала Кэтлин, как только все вышли. – Мне надо побольше воды из колодца. Ведра там, за дверью.

Скарлетт, подобно мужчинам О'Хара, и не подумала возражать.

После обеда женщины со всей деревни пришли, чтобы помочь им. Было очень шумно, работа была не из легких, и вскоре нежные руки Скарлетт покрылись волдырями. Но она получила удовольствия даже больше, чем предполагала. Босиком, как и все остальные, юбки заткнуты за большой фартук на талии, рукава закатаны до локтя, она снова чувствовала себя ребенком, который играет в саду, приводя в бешенство маму, потому что вечно пачкает передничек и стаскивает туфли и чулочки. Только сейчас товарищи по игре у нее были много лучше, чем плакса Сьюлин или крошка Кэррин, которая была слишком мала, чтобы брать ее в игру.

Как давно это было… Да нет, не очень давно по сравнению с башней.

Корни, которые уходят глубоко…

«Колум меня так напугал сегодня утром… Ужасная история про эти корабли… То ведь были мои дядьки, родные папины братья утонули. Будь он проклят, этот английский лорд. Я даже рада, что его повесили».

Наверное, мир не видел еще такого празднества, как день рождения старой Кэти-Скарлетт.

О'Хара со всего графства и дальше приезжали в повозках, крытых фургонах, верхом и пешком. Здесь была половина Трима и весь Адамстаун. Они несли подарки, еду и выпивку, приготовленную или припасенную специально к празднику. Вскоре Скарлетт показалось, что еды этой хватит на целую армию. Фургон Махуоли из Трима прикатил забитый бочонками с элем, как и фургон Джима Дэли из Маллингара. Старший сын Дэниэла поехал верхом в Трим и вернулся с ящиком глиняных трубок, возвышавшихся за спиной, подобно огромному уродливому горбу, а также с двумя сумками табака, которые были приторочены к седлу. В честь такого знаменательного события каждый мужчина и многие женщины должны были получить по новой трубке.

Бабушка Скарлетт принимала поток гостей и подарков, как королева, восседая в своем кресле с высокой спинкой и попивая чай с виски. На ней был новый кружевной воротник, надетый поверх черного шелкового платья.

Когда зазвонили к вечерне, уже собралось не менее трехсот человек, которые приехали поздравить Кэти-Скарлетт О'Хара в ее сотый день рождения.

Самый старший мужчина сидел на почетном месте у огня напротив нее. Осторожно, с любовью развернул он полосатую ткань и достал арфу. Сотни три с лишним голосов ахнули. Это был Маккорнак, единственный настоящий наследник искусства бардов сегодня, после смерти великого О'Кэролона. Он заговорил, и его голос уже звучал музыкой.

– Я скажу вам слово учителя Турлофа О'Кэролона. Я проводил время в Ирландии и был счастлив, пил за каждого сильного мужчину, который действительно любит музыку. И эти слова я переделаю на свой лад. Я пью за всех сильных мужчин и за каждую сильную женщину, такую, как КэтиСкарлетт О'Хара.

Он поклонился ей.

– Но это должно быть сказано, когда все пьют.

Две дюжины рук наполнили стаканы. Он выбрал самый большой, поднял его за старую Кэти-Скарлетт и осушил до дна.

– А теперь я спою вам сказку про Финна Маккула, – сказал он. Его старческие согнутые пальцы коснулись струн арфы, и волшебство наполнило воздух.

Следуя за Колумом О'Хара, пришли два музыканта, с собой у них были волынки, несчетное количество скрипок, с дюжину разных дудочек и флейт, а в руках – трещотки, которыми они отбивали задорный ритм.

Женщины наполняли тарелки едой. Дэниэл О'Хара сидел во главе стола. распоряжаясь небольшим бочонком черного пива. Танцующие заняли середину двора, и никто не спал.

– Я даже представить себе не могла, что бывают такие вечеринки, – запыхавшись, сказала Скарлетт, когда вырвалась из круга танцующих.

– Ты что, никогда не праздновала Первый майский день?! – воскликнули кузины, шокированные таким заявлением.

– Тебе надо будет остаться до Первого мая, Кэти-Скарлетт, – сказал Тимоти О'Хара.

Целый хор голосов поддержал его слова.

– Я не могу, мне нужно успеть на корабль.

– А что, не будет других кораблей? Скарлетт вскочила со скамейки. Она уже достаточно отдохнула, а скрипачи завели новый рил.

И пока она танцевала, одна мысль беспрестанно вертелась в ее мозгу. Должны же быть другие корабли. Почему бы не остаться и не продлить себе удовольствие плясать рил в пестрых полосатых чулках? Чарльстон никуда не денется. Он будет стоять, как стоял, когда она приедет. Ничто там не изменится, те же чаепития, в тех же самых обваливающихся домах, за теми же самыми высокими недружелюбными стенами.

И Ретт тоже никуда не денется. Пусть подождет. Она его достаточно долго прождала в свое время в Атланте, но теперь все по-другому. «Ребенок в моей утробе удержит Ретта, сделает его моим, стоит мне только захотеть».

Она решила, что ей можно остаться еще, до первого мая.

На следующий день она спросила Колума, есть ли еще корабли после первого мая. Конечно, они были. Прекрасный корабль, который останавливался сначала в Бостоне, откуда придется ехать еще, прежде чем добраться до Америки. Они с Бриди очень хорошо сделают, если подумают о том, как они будут добираться до Саванны, прежде чем оставаться.

– Корабль отправляется девятого вечером. Так что у тебя будет всего полдня на покупки в Голвее.

Ей больше не надо делать покупки, она уже думала об этом. В Чарльстоне никто никогда не станет носить ирландские чулки и нижние юбки. Они слишком яркие и простые. Она хотела только оставить несколько, это будет прекрасный сувенир. Остальные она отдаст Кэтлин и своим новым друзьям в деревне.

– Девятое мая. Это намного позже, чем мы планировали, Колум.

– Немного больше недели после первого мая, Кэти-Скарлетт. Совсем немного по сравнению с вечностью.

Да, действительно. У нее не будет больше такого случая сделать что-то для

Колума. Путешествие из Саванны в Бостон и обратно будет для него трудным.

После всего, что он для нее сделал, она должна была проявить к нему хоть какое-то внимание.

26 апреля «Брайан Бору» отплыл из Голвея, две каюты на борту были свободны. Прибыл корабль 24 в пятницу с пассажирами и почтой. Почту разобрали в Голвее в субботу, воскресенье есть воскресенье, так что небольшая сумка с письмами ушла в Маллингар только в понедельник. Во вторник почтовый дилижанс оставил пакет с письмами почтмейстеру в Триме, среди них был большой толстый конверт со штемпелем «Джорджия» для Колума О'Хара из Саванны. Колум О'Хара получил очень много писем, они предназначались всей семье О'Хара и посвящались дню рождения бабушки.

Почтальон оставил конверт в пивной в Адамстауне.

– Я подумал, что незачем ждать еще сутки, – сказал он Мэту О'Тулу, хозяину этого заведения, которое служило пивной, небольшой лавкой и почтой одновременно. – В Триме они будут только печать ставить до завтра, пока ктото другой не возьмется привезти его.

Он с готовностью взял кружку пива, которую Мэт О'Тул предложил ему от имени Колума. Может, пивная О'Тула была маленькая и не очень богатая, но кружки здесь были большие, из темного стекла.

Мэт О'Тул позвал свою жену со двора, где она развешивала белье.

– Посиди здесь, Кэт, пока я схожу к дядюшке Дэниэлу.

Отец Мэта был братом покойной жены Дэниэла, Терезы, царствие ей небесное.

– Колум! Это великолепно! – в конверте лежало письмо от Тома Мэхона, подрядчика церкви. После недолгих уговоров епископ согласился позволить Скарлетт пересмотреть приданое ее сестры.

– Тара, моя Тара, я сделаю это! Это не женщина, это просто сгусток энергии!

– Колум! Представляешь? Этот толстокожий епископ просит пять тысяч долларов за треть Тары. О Господи, помилуй! Да за пять тысяч можно купить все клейтонское графство. Но я заставлю его уступить.

– С епископами не торгуются, – говорил ей Колум. – Если ей нужно приданое и у нее есть денежки, ей придется выложить их. Таким образом, она финансирует работу церкви, пусть ее это успокоит.

– Ты знаешь, что это не так, Колум. Я ненавижу, когда кто-нибудь хочет на мне поездить, даже церковь. Прости, если тебе обидно слышать такие слова. Все равно Тара должна быть моей, там мое сердце. О, какой я была дурой, что позволила себя уговорить остаться. Сейчас мы были бы на полпути к Саванне.

Колум не стал поправлять ее. Он ушел, пока она искала ручку и бумагу.

– Мне необходимо написать обо всем дяде Генри Гамильтону, сию же минуту. Он возьмется за все. Все должно быть готово, когда я приеду.

В четверг Скарлетт пошла в Трим сама. Ее раздражало, что Кэтлин и Бриди были заняты на ферме, а Колум просто приводил в бешенство своими внезапными исчезновениями. Хотя он все равно не мог, бы ей ничем помочь. А ей так много надо было сделать. Она еще хотела купить такие хорошенькие мисочки, как у Кэтлин на кухне, и корзинки разного плетения, и еще кучу плотных полосатых льняных скатертей и салфеток. Она собиралась сделать свою кухню в Таре такой же уютной, как ирландские. В конце концов, разве само название «Тара» не из Ирландии?

Что же касается Билла и Сьюлин, она должна быть с ними щедрой, особенно с Биллом, как бы то ни было, он заслужил это. Есть много хороших земель, которые графству будут не нужны. Уэйд и Элла могут жить с ней и Реттом в Чарльстоне. Ретт к ним очень хорошо относится. Она подыщет хорошую школу, где каникулы покороче.

Ретт будет о них заботиться, как всегда заботится о детях, но когда родится малыш, он увидит, как Скарлетт любит его, он ведь перестанет ее все время критиковать, а летом они будут в Таре, красивой, возрожденной, своей Таре.

Скарлетт понимала, что она строит воздушные замки. Может быть, Ретт никогда не покинет Чарльстон и ограничится случайными визитами в Тару. Но почему бы не помечтать в такой чудесный весенний день, пока едешь в повозке, запряженной хорошеньким пони, и на тебе надеты чулки в красную и синюю полоску.

Первый майский день был отмечен, как и обещали. Было много угощения, танцев на улице Трима да плюс еще огромное майское дерево на стене разрушенного замка. В волосах Скарлетт была алая лента и венок из цветов, а когда английский офицер попросил ее прогуляться до реки, она ему ответила не слишком вежливыми словами.

Она вернулась домой уже после захода солнца. Скарлетт прошла пешком четыре мили, все время останавливаясь. Ей так не хотелось, чтобы эта ночь кончилась, хотя она еще не наступила. С одной стороны, она страстно хотела домой в Тару, чтобы работать, делать что-то, но все равно была рада, что осталась на Первое мая. Оставалась всего неделя, казалось бы, совсем немного.

В среду Фрэнк Келли, почтальон из Трима, остановился у Мэта О'Тула выкурить трубку и выпить кружечку пива.

– Для Колума О'Хара опять раздутый конверт, – сказал он. – О чем, черт возьми, могут ему писать?

Его предположения были совершенно дикими. В Америке все может быть.

И они могли только предполагать.

Папаша О'Хара был очень хорошим и дружелюбным человеком и большим болтуном. Но когда сказать было нечего, даже он замолкал.

Мэт О'Тул не отдал ему письма. Нужды в этом не было. Он знал, что Клара

О'Торман зайдет после обеда, а потом пойдет проведать свою старую бабушку.

Она и передаст письмо, даже если Колум не зайдет сам. Он прикинул, сколько оно весит. Наверное, очень хорошие новости, если не жаль потратить денег и послать такое тяжелое письмо. Или наоборот.

– Там почта для тебя, Скарлетт. Колум оставил на столе и чай, если захочешь. Ну что, приятно провела время с Молли? – в голосе Кэтлин послышалась неприязнь.

Скарлетт не стала ее разочаровывать. Посмеиваясь, она описала свой визит.

– У Молли была еще жена доктора. Когда я вошла, Молли чуть не уронила чашку. Она не знала, может, нужно просто уйти и сказать, что я новая служанка. Потом жена доктора пропищала: «О, богатая американская кузина! Какая честь! «, стараясь при этом отвести взгляд от моей одежды. Услышав это. Молли подскочила как ужаленная и кинулась целовать меня в щеки. Клянусь тебе, Кэтлин, что на ее глаза навернулись слезы, когда я сказала, что пришла за своим дорожным костюмом. Она просто умоляла меня остаться, как бы я ни выглядела. Я чмокнула ее, когда собралась идти. И докторшу тоже, как следует. Все надо делать как следует и доводить до конца.