Текст книги "Скарлетт"

Она приняла ванну, облачилась в свежее платье и спустилась вниз, чувствуя, что к ней вернулось самообладание. И вдруг увидела Чарльза Рэгленда. Он не должен был быть на этом приеме! Она сделала вид, что не замечает его.

– Вы хорошо выглядите. И у вас замечательный дом. У меня такая чудесная комната, кажется, я могла бы в ней остаться навсегда.

– Я ничего бы так не желал, Скарлетт. Вы знакомы с Джоном Грэхэмом?

– Только заочно. Всеми правдами и неправдами добиваюсь, чтобы меня представили. Здравствуйте, мистер Грэхэм.

– Миссис О'Хара – Джон Грэхэм был высок и строен и обладал непринужденной грацией прирожденного атлета. Он был хозяином псарни в Голвей Блейзерс, имел, наверное, самых знаменитых гончих в Ирландии. Каждый охотник на лис в Великобритании питал надежду однажды быть приглашенным на охоту в Блейзерс. Грэхэм знал это, и Скарлетт знала, что он знает. Не было никакого смысла изображать из себя святую простоту.

– Мистер Грэхэм, вы берете взятки? (Отчего же Чарльз не перестает так на нее смотреть? И вообще, что он здесь делает?)

Расхохотавшись, Джон Грэхэм откинул назад свою седую голову. Когда он снова взглянул на Скарлетт, в его глазах блеснул лукавый огонек.

– Мне говорили, что американцы приступают сразу к делу, миссис О'Хара. Теперь я вижу, что это правда. Скажите мне, что конкретно вас интересует.

– Вас устроили бы мои рука и нога? Я, пожалуй, смогу удержаться в дамском седле без одной ноги – по мне так это единственное его достоинство – и для того, чтобы править, мне вполне хватит одной руки.

Хозяин улыбнулся:

– Необычное предложение. Про американцев говорят, что они к тому же еще и склонны к экстравагантности.

Скарлетт уже начала терять терпение от его шуток. К тому же присутствие

Чарльза вызывало у нее легкое раздражение.

А вот чего вам, наверное, не говорили, мистер Грэхэм, так это того, что американец лезет через забор там, где ирландец войдет в ворота, а англичанин отправится восвояси. Если вы позволите мне охотиться в Блейзерс, я добуду хотя бы лапку, или обещаю прилюдно съесть стаю ворон, причем без соли.

– Клянусь Богом, мадам, за такие речи я буду рад видеть вас, когда вы только пожелаете.

Скарлетт улыбнулась.

– Ловлю вас на слове.

Она сделала вид, что поплевала на ладони. Грэхэм широко улыбнулся и сделал то же самое. Звук от их хлопка эхом разнесся под сводами длинной галереи.

Затем Скарлетт направилась к Чарльзу Рэгленду.

– Я же написала в своем письме, что это единственный прием во всей Ирландии, на котором вам не стоит появляться. С вашей стороны это нечестно.

– Я приехал не для того, чтобы стеснять вас, Скарлетт. Я просто хотел вам кое-что сказать сам, не в письме. Не беспокойтесь, я не собираюсь вам докучать. Я в состоянии понять, что «нет» значит «нет». На следующей неделе мой полк отправляется в Доунгал, и это был для меня последний шанс сказать вам то, что я хочу сказать. И, должен признаться, последний шанс увидеть вас снова. Я обещаю не бросать на вас тайком жалобных взглядов, – он печально улыбнулся. – Я репетировал эту речь. Как она, ничего?

– Вполне сносно. Что случилось в Доунгале?

– Белые Ребята. Похоже, что их там больше, чем в остальных графствах.

– По дороге сюда меня остановили два констебля, они хотели обыскать мой кабриолет.

– Да, мы выставили все патрули. Скоро будут собирать арендную плату и… но не будем об этом. Скажите мне лучше, что вы такого смешного рассказали Джону Грэхэму? Я давно уже не видел, чтобы он так хохотал.

– Вы с ним давно знакомы?

– Он мой дядя.

Скарлетт смеялась, пока у нее не заболели бока.

– Так вот что у вас, англичан, означает слово «скромный». Если бы вы хоть немножко почаще хвастались своими родственниками, Чарльз, вы бы избавили меня от больших хлопот. Я целый год пыталась попасть в Блейзерс, но никого здесь не знала.

– Вот кто вам действительно должен понравиться, так это тетушка Легация. Она заткнет дядю Джона за пояс и даже глазом не моргнет. Пойдемте, я вас представлю.

Вдали раздавались зловещие раскаты грома, однако дождя не было. К середине дня стало совсем душно. Эрнст Сатклифф ударил в обеденный гонг, чтобы привлечь внимание гостей. Они с женой придумали нечто совершенно необычное, сказал он, довольно сильно нервничая. Самые любопытные тут же засыпали его вопросами: будут ли, как обычно, крокет и стрельба из лука? Или бильярд?

– Продолжай, Эрнст, прошу тебя, – сказала его жена.

То и дело останавливаясь и заикаясь, Эрнст все же поведал им о своем замысле. Над рекой натянут веревки, всем раздадут купальные костюмы, и самые смелые смогут, держась за трос, остудиться в стремнине.

– Ну это, конечно, не стремнина, – поправила его Нан Сатклифф, – но вполне приличное течение. Туда же доставят шампанское со льдом.

Скарлетт была одной из первых, кто решился. Было похоже, что предоставляется возможность провести полдня в холодной ванне.

Это оказалось гораздо приятнее, чем холодная ванна, даже несмотря на то, что вода была теплее, чем надеялась Скарлетт. Перебирая руками по веревке, она продвигалась к середине реки, туда, где было поглубже. Неожиданно Скарлетт почувствовала, что находится целиком во власти течения. Здесь было холоднее, и ее руки быстро покрылись гусиной кожей. Ее швырнуло прямо на веревку, затем она почувствовала, что опора уходит из-под ног. Теперь все зависело от того, сумеет ли она удержаться за канат или нет. Ее бросало то в одну, то в другую сторону, ноги закручивало в водовороте. Скарлетт почувствовала опасное искушение отпустить веревку и поплыть, кружась, отдавшись на волю стихии. Плыть, быть свободной от земли под ногами, от стен и дорог, от всего, что причиняло ей боль и страдания. Сердце ее сладко замирало, когда она представляла себе, что будет, если она отпустит трос.

Руки Скарлетт дрожали от напряжения. Очень медленно и осторожно она продвигалась вперед, пока не почувствовала, что течение не пытается больше сбить ее с ног. Она повернулась спиной к остальным, чьи радостные крики доносились до нее с того берега, и заплакала, сама не зная почему.

В теплой воде кружились маленькие водовороты, как пальцы течения, бурлившего неподалеку. Постепенно Скарлетт ощутила их ласку и опустилась к ним в воду. Теплые щекочущие струи прижимались к ее ногам, бедрам, груди, переплетались вокруг талии и коленей под шерстяной блузкой и шароварами. Она почувствовала странную пустоту внутри себя, неясную тоску, жаждущую утоления.

– Ретт… – прошептала она, прижимаясь к веревке разбитыми губами.

– Ведь правда же это невероятно забавно, – воскликнула Нан Сатклифф. – Кто хочет шампанского?

Скарлетт заставила себя оглядеться по сторонам:

– Ну, Скарлетт, отчаянная голова, пройти через самое опасное место.

Вам придется возвращаться. Ни у кого из нас не хватит смелости отнести вам ваше шампанское.

«Да, – подумала Скарлетт, – нужно идти обратно».

После ужина она подошла к Чарльзу Рэгленду. Ее щеки были бледны, глаза блестели.

– Могу ли я угостить вас пирожным сегодня вечером? – тихо спросила она.

Чарльз был опытным, искусным любовником. Его руки были нежны, губы

– горячи и настойчивы. Скарлетт закрыла глаза, отдаваясь его прикосновениям, словно ласкам водяных струй. Но он произнес ее имя, и она почувствовала, что ощущение экстаза уходит от нее. «Нет, – подумала она, – нет. Я не хочу этого терять, я не должна». Она зажмурилась крепче, она думала о Ретте, представляла себе, что руки, ласкающие ее, – это руки Ретта, губы – губы Ретта, что мощная, теплая, пульсирующая волна, заполняющая болезненную пустоту в ее душе, – это Ретт.

Ничего не выходило. Это был не Ретт. От тоски, охватившей Скарлетт при этой мысли, ей захотелось умереть. Она отвернулась от настойчивых губ Чарльза и рыдала, пока он не оставил ее в покое.

– Моя дорогая, – сказал он. – Как я люблю тебя.

– Пожалуйста, – всхлипнула Скарлетт, – пожалуйста, уходи.

– Что случилось, милая, что-нибудь не так?

– Нет, это я, я. Дело во мне. Пожалуйста, оставь меня одну.

Ее голос был таким слабым, в нем слышалось такое горькое отчаяние, что

Чарльз обнял было ее, чтобы утешить, но тут же подался назад, увидев: единственное, что он может для нее сделать, – это уйти. Бесшумно передвигаясь по комнате, он собрал свою одежду и ушел, с тихим шорохом затворив за собой дверь.

Глава 83

«Уехал, чтобы присоединиться к своему полку. Я буду любить вас всегда. Ваш Чарльз».

Скарлетт тщательно сложила записку и спрятала ее под жемчужное ожерелье в свою шкатулку с драгоценностями. Если бы только…

Но в ее сердце ни для кого не было места. Там был Ретт. Ретт, смеющийся, поддразнивающий, подчиняющий своей воле, дающий защиту и спасение.

Когда она спустилась к завтраку, под глазами у нее были темные круги, печать безутешных ночных рыданий. Она выглядела неприступно в своем льняном зеленом платье. Она чувствовала себя закованной в ледяную броню.

Она была вынуждена улыбаться, говорить, слушать, смеяться, исполнять свой долг гостьи. Она взглянула на людей, сидящих по обе стороны длинного стола. Они беседовали друг с другом, хохотали, прислушивались к чему-то. Кто из них, как и она, носит в себе незаживающие раны? Кто из них чувствует себя мертвым изнутри и благодарен судьбе за это? Как мужественны люди.

Она кивнула лакею, стоявшему со столовым прибором в руках возле длинного буфета. Он принялся снимать одну за другой серебряные сервировочные крышки с больших блюд, ожидая ее знака. Скарлетт благосклонно отнеслась к нескольким тонким ломтикам бекона к омлету.

– Да, запеченный томат, – сказала она, – нет, нет, ничего холодного.

Ветчина, маринованный гусь, перепелиные яйца в студне, говядина, приправленная специями, соленая рыба, заливное, мороженое, фрукты, сыр, хлебцы, джемы, овощной гарнир, вина, эль, сидр, кофе.

Нет, она ничего не будет!

– Я, пожалуй, выпью чаю, – сказала Скарлетт.

Она была уверена, что сможет сделать глоток. После этого вернется к себе в комнату. К счастью, было много гостей, и большинство из них приехали охотиться. Почти все мужчины к этому времени будут уже в лесу. Обед также, как и чай, будет подан и в доме, и там, где будет проходить охота. Каждый может развлекаться, как ему вздумается. До обеда ни от кого не требовалось быть в определенном месте в определенное время. Без четверти восемь – после первого гонга – всех просили собраться в гостиной. Обед должен был начаться в восемь.

Она указала на стул радом с женщиной, с которой не была знакома. Лакей поставил на стол маленький поднос с чайными принадлежностями. Затем отодвинул стул, усадил Скарлетт, развернул салфетку и изящным жестом набросил ей на колени. Скарлетт приветствовала соседку кивком головы.

– Доброе утро, – сказала она. – Меня зовут Скарлетт О'Хара.

У женщины была очаровательная улыбка.

– Доброе утро. Давно хочу с вами познакомиться. Моя кузина Люси

Фейн рассказывала мне, что она встречала вас у Барта Морланда, когда там был Парнелл. Не находите ли вы, что это восхитительное бунтарство – признавать, что поддерживаешь Гомруль? Меня зовут Мей Таплоу, к слову сказать.

– Мой кузен говорил, что Гомруль вызывал бы у меня гораздо меньше симпатии, если бы Парнелл был маленький, толстый и весь в бородавках, – сказала Скарлетт.

Пока Мей Таплоу смеялась, она наливала чай. «Леди Мей Таплоу», если быть абсолютно точным. Отец Мей был герцог, муж – сын виконта. Забавно, как быстро можно нахвататься всех этих сведений по мере того, как приемы сменяют один другой. Еще забавнее, как провинциалка из штата Джорджия привыкает к тому, что вокруг отпускают замечания, имея в виду всех и никого конкретно.

– Боюсь, ваш кузен будет абсолютно прав, если обвинит меня в том же самом, – доверительно проговорила Мей. – Я потеряла всякий интерес к правопреемству с тех пор, как Берти начал полнеть.

Настала очередь Скарлетт делать признания.

– Я не знаю, кто такой Берти.

– Как глупо с моей стороны, – сказала Мей. – Конечно, вы не знаете.

Вас же не было в Лондоне в этот сезон, верно? Люси сказала, что вы совершенно одна занимаетесь делами в вашем собственном поместье. Мне кажется, это восхитительно. Заставлять мужчин, которые не могут обойтись без управляющего (по правде сказать, это половина из них), выглядеть такими ничтожными, какие они и есть на самом деле. Берти – это принц Уэльский. Милый, ему так нравится быть капризным, но это начинает бросаться в глаза. Вы были бы без ума от его жены Александры. Глухая, как пробка. С ней невозможно поделиться секретом, не написав на бумаге, но хороша собой невероятно и так же мила, как и красива.

Скарлетт рассмеялась.

– Если бы вы могли себе представить, Мей, что я чувствую, вы бы умерли от смеха. Там, дома, где я росла, самые великосветские слухи были о владельце новой железной дороги. Всем было интересно, какую он носит обувь. Я с трудом могу верить, что болтаю с вами здесь про будущего короля Англии.

– Люси сказала, что вы мне должны безумно понравиться, и попала в точку. Обещайте мне, что если вы когда-нибудь соберетесь в Лондон, то остановитесь только у нас. Так что произошло с тем хозяином железной дороги? Какие у него были ботинки? Он при ходьбе не хромал? Я уверена, я была бы без ума от Америки.

Скарлетт с удивлением обнаружила, что съела весь свой завтрак и все еще была голодна. Она сделала знак лакею, стоявшему за ее креслом.

– Извините меня, Мей, я, пожалуй, попрошу добавки. Будьте добры, немного кэджери и кофе. И побольше сливок.

«Жизнь продолжается. И возможно, она не так уж и плоха. Я решила быть счастливой, и я буду счастливой. Мне кажется даже, что я уже счастлива. Просто я этого не замечала». И она улыбнулась своей новой знакомой.

Вечером во время ужина лило как из ведра. Все, кто был в доме, выскочили на улицу и дурачились под дождем. Скоро кончится это ужасное лето.

Скарлетт поехала домой на следующий день ближе к вечеру. Было прохладно, обычно пыльная живая изгородь была дочиста вымыта дождем. Скоро уже должен был начаться охотничий сезон. Подумать только, Голвей Блейзерс! Мне определенно нужны будут мои лошади. Нужнс будет проследить, чтобы их отправили по железной дороге. Самое разумное, я думаю, было бы погрузить их в Триме, затем в Дублин, а потом уже в Голвей. Иначе – это длинная дорога: в Маллингар, там отдых, а затем поездом в Голвей. Интересно, наверное, я и фураж должна им выслать. Еще нужно выяснить насчет конюшен. Завтра напишу Джону Грэхэму.

Она сама не заметила, как быстро очутилась дома.

– Такие новости, Скарлетт! – она никогда прежде не видела Гарриэт такой взволнованной.

«Однако она гораздо миловиднее, чем я думала. Если ее еще и соответствующим образом одеть…»

– Пока тебя не было, пришло письмо от одного из моих английских кузенов. Я говорила тебе, не так ли, что написала ему о том, как мне повезло и как ты добра ко мне. Этот кузен, его имя Реджинальд Парсон, впрочем, в семье его всегда звали просто Реджи, так вот, он договорился, чтобы Билли приняли в школу, в которую ходит его сын, сын Реджи. Его зовут…

– Подожди минутку, Гарриэт. О чем это ты говоришь? Я думала, что Билли пойдет в школу в Баллихаре.

– Он должен был бы пойти в эту школу, если бы не было ничего другого. Так я написала Реджи.

Скарлетт нахмурилась.

– Чем тебе не нравится местная школа, хотела бы я знать?

– Она мне нравится, Скарлетт. Это добрая деревенская ирландская школа. Но я хочу чего-то лучшего для Билли, ведь ты меня понимаешь?

– Ничего подобного.

Она была готова защищать Ирландию, ирландские школы вообще и школу в Баллихаре в частности, но тут она хорошенько вгляделась в обычно такое мягкое и беззащитное лицо Гарриэт. Оно больше не было мягким, оно лишилось своей слабости. Серые глаза Гарриэт были обыкновенно подернуты мечтательной дымкой, сейчас в них была сталь. Она приготовилась сражаться за будущее своего сына с кем угодно и с чем угодно. Скарлетт однажды уже была свидетелем того, как на ее глазах ягненок оборачивался львом, когда Мелани Уилкс принималась защищать то, во что она верила.

– Ты подумала о Кэт? Ей будет так одиноко без Билли.

– Прости меня, Скарлетт, но мне приходится думать о том, что лучше для Билли.

Скарлетт вздохнула:

– Я была бы рада предложить тебе какую-нибудь альтернативу, Гарриэт. Мы обе знаем, что в Англии к Билли всегда будут относиться как к сыну ирландца, ирландского конюшего. В Америке он сможет стать тем, кем ты захочешь, чтоб он стал.

И вот в начале сентября Скарлетт и стоически хранящая молчание у нее на руках Кэт прощались с Гарриэт и Билли, отплывающими в Америку. Билли плакал; лицо Гарриэт излучало решимость и надежду. Ее глаза были затуманены мечтами. Скарлетт надеялась, что хотя бы часть из них сбудется. Она написала Эшли и дяде Генри Гамильтону, рассказала им про Гарриэт, обращаясь к ним с просьбой помочь ей найти жилье и место учительницы. Она была уверена, что по крайней мере это они для нее сделают. Остальное зависело от обстоятельств и от самой Гарриэт.

– Пойдем в зоопарк, котенок Кэт. Посмотрим на жирафов, на львов, на медведей и на большого-большого слона.

– Львы Кэти больше нравятся.

– Ты вполне можешь и передумать, когда увидишь маленьких медвежат.

Они пробыли в Дублине неделю, каждый день ходили в зоопарк, после ели пирожные с кремом в кафе Бьюли, потом кукольный театр и обед в «Шелбурне» – многоярусные бутерброды, ячменные лепешки, серебристые шляпки взбитых сливок, корзиночки эклеров. Скарлетт поняла, что ее дочь неутомима и что у нее желудок из железа.

Вернувшись в Баллихару, они превратили башню в маленький уголок Кэт: посторонним вход воспрещен. Кэт собственноручно вымела сухую паутину и вековую пыль через высокий дверной проем, затем Скарлетт принялась носить воду, бадью за бадьей, и они вдвоем мыли, терли, скребли пол и стены комнаты. Кэт смеялась, плескалась, пускала мыльные пузыри. Это напоминало Скарлетт, как она купала Кэт, когда та была совсем еще маленькой. Больше недели ушло на то, чтобы привести комнату в порядок, но Скарлетт не возражала. Однако она была рада, что ступеньки, ведущие на верхние этажи, отсутствовали. Иначе Кэт с удовольствием вымыла бы всю башню снизу доверху.

Они закончили, когда, не будь лето таким засушливым, праздновался бы День урожая. Колум посоветовал ей не устраивать торжеств, если нечего праздновать. Он помог ей раздать мешки с мукой и с мясом, с солью, с сахаром, картофелем и капустой, которые прибыли в город в больших вагонах ото всех поставщиков, каких только Скарлетт смогла найти.

– Они даже не сказали мне «спасибо», – произнесла она с горечью, когда испытание было позади. – А если и сказали, то так, из вежливости. Можно подумать, до некоторых из них только сейчас дошло, что я тоже пострадала от засухи. Мое зерно погибло так же, как и их пшеница, я теряю деньги и при этом покупаю для них все эти продукты.

Она не могла выразить словами свою обиду, земля, земля О'Хара и жители Баллихары стали ее врагами.

Скарлетт энергично принялась за благоустройство башни Кэт. Совершенно не интересовавшаяся до сих пор, что же происходит у нее в доме, она проводила теперь долгие часы, бродя по комнатам, критически изучая находящуюся там мебель, каждый коврик, каждое одеяло, подушку, выбирая лучшее. Последнее слово было за Кэт. Она просмотрела все, что выбрала Скарлетт, и взяла яркий коврик, весь в цветах, три лоскутных одеяла и севрскую вазу для своих кисточек. Коврик и одеяла были брошены в глубокую нишу в массивной башенной стене. «Чтобы спать», – сказала Кэт. Затем она принялась сновать из дома в башню и из башни в дом со своими любимыми книжками с картинками, коробками красок, гербариями и коробочкой с засохшими остатками ее любимых пирожных. Ими она собиралась приманивать птиц и зверей, чтобы потом рисовать их на стенах башни.

Скарлетт с затаенной гордостью выслушивала планы Кэт и наблюдала за ее усердными приготовлениями. Кэт решила создать свой мир, в котором ей было бы хорошо и без Билли. «Я могла бы многому поучиться у своей четырехлетней дочери», – подумала Скарлетт с грустью. На Хэллоуин они праздновали день рождения Кэт. Они испекли четыре маленьких пирожка, каждый был с четырьмя свечками. Один съели сами, сидя на полу в башне. Второй съели вместе с Грейн. А по дороге домой оставили еще два для птичек и зверюшек.

На следующий день радостная Кэт сказала, что не осталось ни крошки.

Она не позвала ее пойти посмотреть. Теперь башня была ее личным владением.

Как все в Ирландии, той осенью Скарлетт читала газеты с чувством тревоги, перерастающей в возмущение. Тревога ее была вызвана частыми случаями выселения и лишения имущества. Она вполне могла понять то сопротивление, которое в ответ оказывали фермеры. Нападения на управляющих людей, вооруженных вилами, а то и просто с голыми руками, были лишь нормальной человеческой реакцией, и ей было жаль, что ни одно из выселении не остановили таким способом. Фермеры не виноваты в том, что урожай плохи не выручено денег от продажи зерна. Она это хорошо понимала.

На охоте все только об этом и говорили, причем владельцы земель были гораздо менее снисходительны, чем Скарлетт. Они были обеспокоены случаями сопротивления, оказываемого фермерами. «Чего, черт возьми, они ждут? Если они не платят арендную плату, то лишаются дома. Они это знают, так было всегда. Мятеж, вот что это такое…»

Однако и Скарлетт изменила свое мнение и встала на позицию своих соседей, когда появились Белые Ребята. Если летом было несколько отдельных инцидентов, то теперь Белые Ребята были лучше организованы и гораздо более жестоки. Ночь за ночью озарялись светом факелов амбары и скирды сена, убивали овец, забивали свиней, ослам и тягловым лошадям перебивали ноги или резали сухожилия, разносили вдребезги витрины магазинов, а внутрь подбрасывали навоз или горящие факелы.

С приближением зимы участились нападения на военных: английских солдат и ирландских констеблей, на дворян, путешествующих как верхом, так и в повозках. Отправляясь куда-нибудь, Скарлетт непременно брала с собой грума.

Кэт была источником ее постоянного беспокойства. Разлука с Билли, казалось, расстроила ее гораздо меньше, чем боялась Скарлетт. Она была все время занята какой-нибудь игрой, которую сама для себя придумывала. Но ей было всего четыре года, и Скарлетт не нравилось, что она так много гуляет одна. Она не желала держать своего ребенка в клетке, но ей хотелось, чтобы Кэт не была уж такой подвижной, такой независимой, такой бесстрашной. Она разгуливала по конюшням и амбарам, кладовкам и маслобойням. Она бродила по полям и лесам, как маленькая дикарка, чувствуя себя там как дома, да и в самом доме было множество неиспользуемых комнат, там было так здорово играть. Чуланы, полные ящиков и сундуков. Подвалы, в которых хранились вино и бочки с продуктами. Помещения для слуг, для серебра, молока, масла, сыра, льда, гладильная, плотницкая мастерская – в Бит Хаусе было чем заняться.

Искать Кэт было бессмысленным занятием. Она могла быть где угодно, но всегда являлась домой, чтобы поесть и принять ванну. Скарлетт не могла понять, откуда девочка знала, который час, но она никогда не опаздывала.

Каждый день после завтрака Скарлетт и Кэт совершали прогулки верхом. Однако Скарлетт боялась ездить по дорогам из-за Белых Ребят. И ей не хотелось брать с собой грума, чтобы не разрушать очарование этих прогулок вдвоем. Таким образом, их маршрут пролегал теперь по тропинке, которой она пользовалась раньше, мимо башни, через брод и дальше по направлению к дому дяди Дэниэла. «Возможно, Пиджин О'Хара это и не нравилось, но ей придется мириться с этим, если она хочет, чтобы я продолжала выплачивать аренду за Симсуа. Ах, если бы Тимоти, младший сын Дэниэла, побыстрей нашел себе невесту! Тогда бы ему досталось это маленькое имение, а характер Пиджин, безусловно, только выиграл бы от присутствия посторонней женщины». Скарлетт не хватало той непринужденности, которая существовала в ее отношениях с собственной семьей до Пиджин.

Каждый раз, прежде чем отправиться на охоту, Скарлетт спрашивала

Кэт, не возражает ли она. Кэт морщила загорелый лобик с выражением недоумения в ясных зеленых глазках.

– Почему люди возражают? – спрашивала она.

От этого Скарлетт становилось легче. В декабре она объяснила Кэт, что ее не будет долго, потому что она едет далеко, на поезде. Реакция Кэт была такой же.

Скарлетт выехала на так давно ожидаемую охоту в Голвей Блейзерс во вторник. Собственно, охота должна была начаться в четверг, и она хотела иметь день в запасе, чтобы отдохнуть самой и дать отдых лошадям. Скарлетт вовсе не чувствовала себя усталой, наоборот, она ощущала прилив сил от радостного возбуждения. Однако она не собиралась рисковать. С начала охоты она должна быть в своей лучшей форме. Если четверг будет днем ее триумфа, она пробудет там пятницу и субботу. Это будет означать, что ее лучшая форма еще в порядке.

В конце первого дня охоты Джон Грэхэм преподнес Скарлетт выигранную ею лисью лапку с запекшейся кровью. Она приняла ее с истинно придворной вежливостью.

– Благодарю вас, ваше превосходительство, – сказала она, и все зааплодировали.

Аплодисменты стали еще громче, когда два распорядителя вынесли на большом деревянном блюде пирог, от которого еще шел пар.

– Я рассказал всем о нашем пари, – сказал Грэхэм, – и мы решили подшутить над вами. Это пирог с рубленым вороньим мясом: я возьму первый кусочек, то же самое по очереди проделают все Блейзеры. Таким образом вы будете последней.

Скарлетт одарила его своей самой очаровательной улыбкой.

– Я посолю его, если вы позволите, сэр.

Она заметила человека с хищным, как у ястреба, лицом. Верхом на черном коне он неожиданно выскочил прямо под ноги ее лошади. Скарлетт пришлось резко натянуть поводья, в результате чего она едва не вылетела из седла. Незнакомец правил с такой вызывающей надменностью, перед которой меркла присущая Скарлетт безрассудная смелость.

Позже, за завтраком, его окружила группа людей; все они что-то говорили, он же в основном молчал. Он был высокого роста, но Скарлетт всетаки разглядела, что у него нос с горбинкой, темные глаза и иссиня-черные волосы.

– Кто этот высокий человек со скучающим видом? – спросила она у одной из своей знакомой.

– Боже мой! – воскликнула та в радостном возбуждении. – Как он всетаки мил!

И она добавила с мечтательным вздохом:

– Говорят, что он самый порочный человек во всей Британии. Это Фэнтон.

– А как его имя?

– Все зовут его просто Фэнтон. Граф Фэнтонский.

– Вы хотите сказать, что имени у него нет? Нет, она никогда не поймет всей этой запутанной системы английский титулов. Это казалось ей бессмысленным. Ее собеседница улыбнулась. Скарлетт показалось, что на лице у нее промелькнуло выражение превосходства. Это привело ее в бешенство.

– Как глупо, не правда ли, – сказала она, – его зовут Люк. Фамилии его я не знаю. Я как-то всегда думала о нем как о графе Фэнтоне. Никто из моих друзей не занимает такого высокого положения, чтобы обращаться к нему както иначе, чем лорд, лорд Фэнтон или просто Фэнтон.

Она снова вздохнула.

– Он ужасно знатен. И так вызывающе красив.

Скарлетт ничего на это не сказала. Однако думала, что хорошо бы сбить с него спесь, чтобы он не выглядел таким надменным.

Возвращаясь с охоты в субботу, Фэнтон ехал рядом со Скарлетт. Она была рада, что взяла именно Луну, так они были с ним почти одного роста.

– Доброе утро, – сказал Фэнтон, коснувшись полей шляпы. – Насколько я понимаю, мы с вами соседи, миссис О'Хара. Если вы позволите, мне бы хотелось нанести вам визит, чтобы засвидетельствовать свое почтение.

– Это было бы очень мило. Где ваше поместье?

Черные густые брови Фэнтона поползли вверх.

– А вы не знаете? Адамстаун, на другом берегу Бойна.

Скарлетт была рада, что она этого не знала; совершенно ясно, что он этого не ожидал. Какое самомнение!

– Я хорошо знаю Адамстаун, – сказала она. – Несколько моих кузенов О'Хара – ваши арендаторы.

– Правда? Я никогда не знаю, кто у меня там живет, на моей земле, – он улыбнулся. У него были ослепительно белые зубы. – Вы знаете, я нахожу это очаровательным, эдакий налет американской чистоты в вашем скромном происхождении. Об этом говорят даже в Лондоне. Видите, это играет вам на РУКУ.

Он коснулся края полей рукояткой плети и отъехал в сторону.

«Какое хладнокровие! И какие ужасные манеры – он даже не представился. Как будто бы он был уверен, что я уже у кого-нибудь спросила, как его зовут. Как жаль, что я, действительно, это сделала».

Добравшись до дома, она велела миссис Фиц передать дворецкому, что для графа Фэнтона, когда он приедет, ее нет дома первые два раза.

Затем она занялась украшением дома к Рождеству. Она решила, что в этом году у них будет большая елка.

Скарлетт вскрыла посылку из Атланты, лишь только ее доставили.

Гарриэт Келли прислала немного кукурузной муки – храни ее Господь. «Мне кажется, я говорю о том, что мне не хватает кукурузных лепешек гораздо чаще, чем это чувствую. Подарок для Кэт от Билли. Отдам ей, когда она появится к чаю. А вот и пухлое письмо». Скарлетт устроилась в кресле поудобнее с чашкой кофе и приготовилась его читать. Письма Гарриэт всегда были полны неожиданностей.

Первое письмо было написано сразу после прибытия Гарриэт в Атланту и содержало в себе, помимо сумбурных выражений благодарности, невероятную историю о том, как Индия Уилкс завела себе серьезного ухажера. Янки, никак не меньше, новый священник в методистской церкви. Скарлетт была в восторге. Индия Уилкс – сама Мисс Правое Дело Конфедерации. Какой-то янки в бриджах появился на горизонте, уделил ей немного внимания, и вот она уже забыла, что вообще когда-то была война.

Скарлетт пропустила страницы, на которых описывались достижения

Билли. Кэт это будет интересно. Она прочитает ей их вслух. Затем она нашла то, что искала. Эшли попросил Гарриэт выйти за него замуж.

«Это ведь то, что я хотела, не так ли? Глупо было бы терзаться муками ревности. Когда же свадьба? Отправлю им какой-нибудь роскошный подарок. Господи! Тетушка Питти после свадьбы Индии не сможет жить в одном доме с Эшли, потому что это нехорошо. Не могу поверить. Хотя нет, могу. Это как раз похоже на тетю Питти – беспокоиться, что будут судачить, если она, самая дряхлая старая дева в мире, станет жить в одном доме с одиноким мужчиной. По крайней мере это поможет Гарриэт побыстрее выйти замуж. Нельзя сказать, чтоб предложение Эшли сделано от большой любви, но я уверена, наша Гарриэт, у которой в голове одни кружева и розовые бутоны, скоро поправит дело. А это уже хуже. Свадьба в феврале. Мне очень хотелось бы поехать, но не настолько, чтобы пропустить сезон замков. Даже не верится, что мне когда-то казалось, что Атланта – такой большой город. Я посмотрю, может, Кэт захочет поехать со мной в Дублин после новогодних праздников. Миссис Симе говорит, что примерки будут занимать всего несколько часов по утрам. Интересно, где держат зимой этих бедных животных из зоопарка?»