Текст книги "Скарлетт"

Глава 81

А между тем жара не ослабевала, и вновь на небе не было ни облачка. Первые полосы «Тайме» целиком посвящались мнениям и гипотезам по поводу дальнейшего развития дел в небесной канцелярии. На второй и третьей страницах появлялось все больше коротких сообщений с мест о нападениях на поместья лэндлордов и ущербе, а также о насилии в отношении управляющих некоторых из поместий.

Скарлетт просматривала газету ежедневно, затем отбрасывала ее в сторону: «Слава Богу, мне не нужно опасаться обитателей Баллихары. Они знают, как я забочусь о них».

Однако жизнь становилась все труднее. Слишком часто, в каком-нибудь городе, где, как она думала, полно муки и прочих продуктов, Скарлетт обнаруживала, что разговоры о богатых запасах – сплошная фикция. Поначалу она вдохновенно торговалась, сбивая цену, если находила что-то стоящее, но с каждым разом раздобыть продовольствие становилось все труднее, и Скарлетт бывала счастлива, когда находила хоть что-нибудь, и без колебаний платила даже за самые завалящие товары.

«Здесь так же плохо, как в Джорджии после войны, – думала она. – Нет, даже хуже. Ведь тогда мы сражались против янки, которые грабили и жгли все, что попадалось им на пути, а в Ирландии, в отличие от Америки, злые силы действуют скрыто. Сейчас мне приходится бороться за жизнь большего количества людей, чем тогда в Таре. Неужели проклятие легло на эту землю?»

Скарлетт накупила свечей на несколько сотен фунтов, чтобы жители Баллихары могли зажигать их, обращая свои молитвы к Господу в местной часовне. Скарлетт все чаще стала замечать вдоль дороги или в полях каменные горки, когда возвращалась домой верхом или в повозке, груженой товарами. Она не знала, какие именно из древних языческих божеств пытались ублажать сложившие эти пирамиды люди, но если это поможет вызвать дождь, то она готова лично собрать в пирамиду все камни в графстве Миг.

Скарлетт ощущала себя совершенно беспомощной, что было для нее пугающе-новым чувством. Раньше она считала, что хорошо разбирается в земледелии, – ведь она выросла на плантации. Несколько успешных лет, проведенных ею в Баллихаре, лишь укрепили ее в мысли, что, когда напряженно трудишься и требуешь того же от окружающих, результаты не заставят себя ждать. Но что она могла сделать сейчас, когда одной только готовности работать было явно недостаточно?

Скарлетт по-прежнему не отказывалась от приглашений, которые ей регулярно присылали. Но если раньше она отправлялась на балы и званые вечера в поисках развлечений, то сейчас рассматривала каждую свою поездку к соседям как лишнюю возможность потолковать с другими лэндлордами о сложностях нынешней жизни.

Скарлетт прибыла в Килбрайдское аббатство по приглашению Гиффордов с опозданием на день.

– Мне стыдно, Флоренс. Я даже не прислала телеграммы, что задерживаюсь, – говорила она леди Гиффорд. – Сказать по правде, я только и делаю, что мечусь туда-сюда в поисках муки и съестного, и совершенно потеряла счет дням.

Леди Гиффорд была столь обрадована появлением Скарлетт, что и не думала обижаться. Все гости предпочли поезжу именно к ней, потому что она торжественно пообещала, что ее, дом удостоит посещением миссис О'Хара.

– Я долго ждал возможности поблагодарить вас, милая леди. – Почтенных лет джентльмен в бриджах энергично затряс руку Скарлетт. Это был маркиз Тревенский, с растрепанной седой бородой и подозрительно красным с синими прожилками кончиком носа.

– Спасибо, сэр, – сказала Скарлетт, а про себя подумала: «Интересно, чем обязана я такому изъявлению чувств?»

Маркиз говорил оглушительно громко, так как к старости стал плохо слышать. Обращаясь к Скарлетт, он делал невольными участниками разговора всех без исключения гостей, хотели они того или нет. Его рокочущий голос доносился даже до площадки для игры в крокет.

– Скарлетт нужно поздравить, – кричал он. – Она спасла Баллихару. Я упрашивал Артура не выбрасывать деньги на ветер, покупая корабли у мошенников, которые бессовестно его обманывали, уверяя, что суда сделаны из добротного строевого леса. Но Артур не слушал меня, он словно задался целью как можно скорее разориться. Он потерял восемь тысяч фунтов – больше половины отцовского наследства! На эту сумму он бы мог скупить все земли в графстве Мит. Дурак, он и есть дурак. Он не отличался сообразительностью и в детстве, но, черт подери, я любил Артура, как брата, хоть и несмышленого. Ни у кого не было более верного друга! Как я плакал, о. Боже! Как же я рыдал, мадам, когда он повесился. Артур сам прекрасно понимал, что балбес, каких мало, но кто же мог предположить, что у него хватит дури свести счеты с жизнью?! Он любил Баллихару всем сердцем, в ней он и сошел в могилу. Это непростительно, что Констанция так обошлась с поместьем. Она должна была сохранить его как память о бедняге Артуре.

Маркиз долго рассыпался перед Скарлетт в благодарностях за то, что она, по его словам, «сделала с поместьем то, на что у вдовы Артура не хватило ни умения; ни порядочности».

– Разрешите мне еще раз пожать вам руку! – прокричал он.

Скарлетт была у недоумении: «Что за сказки рассказывает ей этот старик?» Она слышала, что молодой хозяин Баллихары повесился не сам, а его затащил в башню кто-то из обитателей городка и там вздернул. Во всяком случае так звучала история в интерпретации Колума. Маркиз, должно быть, что-то путает. Людям в старости свойственно забывать даже самые очевидные вещи… А может, все-таки Колум ошибается? Ведь он был тогда совсем еще ребенком, просто слушал, что люди говорят. Его в то время в Баллихаре и не было: семья-то жила в Адамстауне… Впрочем, и маркиза там тоже не было, так что и он говорит с чужих слов. Не знаешь, кому и верить: все так запутано…

– Здравствуй, Скарлетт, – услышала она над ухом.

Повернувшись, она увидела Джона Морланда. Скарлетт улыбнулась старому маркизу, вежливо высвободила руку и взяла под локоть Морланда.

– Рада тебя видеть, Барт. Я искала тебя на каждом балу в этом сезоне, то тщетно.

– Я никуда не выезжал в нынешнем году. Все лошадьми занимался. Вот недавно еще две кобылы ожеребились – для меня это поважней, чем бал у вице-короля. Ну, давай, расскажи мне, чем ты все это время занималась.

Прошла, казалось, целая вечность со дня их последней встречи, и Скарлетт не знала, с чего начать.

– Это, я уверена, тебя заинтересует, – сказала она. – Одна из охотничьих лошадей, которую ты мне помог приобрести, в последнее время демонстрирует удивительную резвость, обгоняя саму Луну. Комета ее кличка.

Словно она вдруг решила для себя: «Хватит дурака валять – пора показать, на что я способна». И показывает…

Скарлетт и Барт отошли в угол комнаты и стали делиться последними новостями. Скоро Скарлетт поняла, что ее собеседник ничего не знает о Ретте. Зато она получила исчерпывающую информацию о том, как надо принимать роды у кобылы, если плод неправильно лежит в утробе. Впрочем, Барт ей нравился, и она мирилась с его некоторым занудством.

Все говорили только о погоде. Никогда прежде в Ирландии не было засухи.

Сейчас же солнечные дни следовали один за другим, и не было даже намека, что погода может измениться. В стране не осталось района, который бы не страдал от недостатка влаги. Что же будет в сентябре, когда придет время вносить арендную плату?

Только сейчас Скарлетт осознала, что ее ждет осенью. Сердце ее защемило. Сомневаться не приходится: фермеры будут не в состоянии платить. И если она не заставит их любой ценой заплатить, на что же ей можно будет рассчитывать в городе, где жители также будут сводить концы с концами? Магазины, трактиры, даже доктор – все они зависят от фермерских денег. Она, Скарлетт, будет разорена.

Скарлетт сложно было сохранить на лице выражение беззаботности и довольства, но она старалась как могла. С каким нетерпением ждала она конца недели, когда можно будет вернуться домой!

Заключительным аккордом многодневного светского раута у Гиффордов стал костюмированный бал 14 июня – в День взятия Бастилии. Гостей попросили прийти в самых экстравагантных костюмах. Скарлетт оделась броско, но со вкусом: красная юбка из Голвея с четырьмя нижними юбками – все разного цвета, полосатые шерстяные чулки, в которых, правда, было жарковато, и Скарлетт скоро стала ощущать некоторый дискомфорт. Но они произвели такой фурор, что, право же, стоило немного потерпеть.

– Я не представляла, что крестьяне могут так чудесно одеваться: мне они всегда казались такими неаккуратными, – долго восхищалась леди Гиффорд. – Я обязательно куплю себе такие же чулки и возьму их с собой в Лондон. Все просто умрут от зависти и будут умолять сказать им имя портного.

– Что за глупая женщина, – подумала Скарлетт. – Слава Богу, сегодня последняя ночь.

Чарльз Рэгленд приехал после ужина, когда начались танцы. Прибыл он

– с бала, завершившегося рано утром того же дня.

– Я бы примчался и раньше, если бы знал, что вы находитесь так близко, – сказал он Скарлетт.

– Близко? Вы же были в пятидесяти милях отсюда.

– Да хоть все сто – для меня это ровным счетом ничего не значит, когда речь идет о вас.

Скарлетт разрешила Чарльзу поцеловать себя, когда они уединились под сенью огромного дуба. Она уже стала забывать, когда ее целовали в последний раз, а сильные мужские руки заключали в объятия. Скарлетт почувствовала приятное волнение, когда Чарльз ее обнял.

– Любимая, – охрипшим от волнения голосом произнес Чарльз.

– Тс-с-с. Целуй меня, Чарльз, пока у меня не закружится голова.

Вскоре она действительно почувствовала головокружение. Она держалась за его мощные плечи, боясь упасть? Но когда Чарльз сказал, что придет к ней ночью в комнату, Скарлетт немедленно отстранилась от него. Голова ее мгновенно приобрела утраченную ясность. Поцелуи – это одно, однако новые претензии Чарльза совершенно невозможны.

Ночью он подсунул ей под дверь записку со словами раскаяния. Скарлетт сожгла ее. Уехала она рано утром, когда все еще спали, так что не было никакого прощания.

По приезде домой Скарлетт сразу же отправилась искать Кэт. Она не удивилась, обнаружив детей играющими возле старой башни: это было единственное сравнительно прохладное место во всей Баллихаре. Настоящим же сюрпризом для Скарлетт стало появление Колуна в сопровождении миссис Фицпатрик. Они терпеливо дожидались ее возле накрытого к чаю стола под большим тенистым деревом в саду за домом.

Скарлетт действительно обрадовалась. В последнее время Колум упорно избегал появляться в Бит Хаусе. Но вот он здесь, и ей доставляло большое удовольствие принимать у себя человека, бывшего для нее почти что братом.

– Мне рассказали удивительную историю, Колум, – сказала она. – Я думала, что сойду с ума от любопытства. Интересно, что ты думаешь по этому поводу. Вот скажи мне: возможно ли, что прежний молодой хозяин Баллихары сам повесился в башне? И Скарлетт, смеясь и передразнивая речь старого маркиза, в точности передала содержание их беседы у Гиффордов.

Колум аккуратно поставил чашку на стол.

– Мне нечего сказать, дорогая Скарлетт, – сказал он с приветливой улыбкой. Скарлетт очень любила, когда он так говорил. – Все возможно в Ирландии, в противном случае страну давно бы уже наводнили разные мерзавцы, как во всем остальном мире. – Колум улыбнулся и встал. – Мне пора. Я и так слишком засиделся, дожидаясь тебя, красавица. Дела больше ждать не могут. Но не верь, если эта женщина, – кивнул он в сторону Розалин, – станет говорить тебе, что я приходил сюда исключительно из-за любви к чаю с пирожными.

Он ушел так стремительно, что Скарлетт не успела завернуть для него в салфетку несколько пирожных.

– Я скоро вернусь, – бросила миссис Фиц и заторопилась вслед за Колумом.

Скарлетт увидела на другом конце выгоревшей от солнца лужайки Гарриэт и помахала ей рукой. «Идем пить чай!» – закричала она. Чая после ухода Колума оставалось предостаточно.

Колум О'Хара шел быстрым шагом, и Розалин Фицпатрик, приподняв подол, долго бежала, прежде чем смогла его догнать. С минуту она шла молча, чтобы отдышаться. Потом заговорила:

– И что теперь? Снова побежал к своей бутылке, я не ошиблась? Колум остановился. Повернулся к ней.

– В жизни не осталось больше правды, и это разрывает мне сердце. Ты слышала, что она говорила? Повторяла лживые слова англичанина, верила им. Точно так, как Девой и все остальные верят красивой лжи Парнелла. Я не могу больше, Розалин. Я едва удержался, чтобы не разбить вдребезги ее английскую чашку и не зарычать на нее, как цепной пес.

Боль и страдание были в глазах Колума, однако на лице Розалин появилось еще более суровое выражение. Слишком долго она сочувствовала ему, видя его душевные терзания, но сколько можно? Мысли о полном крахе дела жизни и предательстве окружающих захватили Колума. Более двадцати лет он боролся за свободу Ирландии, дела его пошли успешно, ему удалось создать целый арсенал оружия в протестантской церкви Баллихары, и вот теперь ему говорят, что делал он это все напрасно. Политические методы Парнелла более действенны. Колум всегда мечтал умереть за свою родину. Жизнь без борьбы за свободу Ирландии теряла для него всякий смысл.

Розалин Фицпатрик разделяла чувства, которые Колум испытывал к Парнеллу. Она, как и Колум, была сильно разочарована, что их работа не оценивается по достоинству лидерами общества фениев, более того, считается вредной. Однако Розалин могла подавить в себе чувства и беспрекословно выполнять приказы руководителей. Ее верность общему делу была велика: она жаждала личной мести больше, чем справедливости.

Но теперь Розалин решила отказаться от своей приверженности фенианству. Для нее страдания Колума значили больше, чем страдания всей страны. Она любила его больше жизни и не могла допустить, чтобы он погубил себя, терзаемый сомнениями и бессильной яростью.

– Ну что ты за ирландец, Колум О'Хара? – резко выговаривала ему Розалин. – Неужели ты позволишь Девою и его компании делать по-своему и совершить при этом непростительные ошибки? Ты не можешь не видеть, что происходит в стране. Люди сражаются неорганизованно, часто в одиночку и жестоко расплачиваются за свои действия, так как у них нет лидера. Они не хотят ни Парнелла, ни кого-то другого. Им нужен ты. Ты достал оружие для армии. Так почему ты сейчас, вместо того, чтобы собирать людей в боеспособный, хорошо вооруженный отряд, напиваешься до бесчувствия и занимаешься бесполезной словесной трескотней, словно надравшийся до чертиков какой-нибудь бездельник, потешающий своими пьяными разглагольствованиями завсегдатаев трактира?

Колум посмотрел на Розалин, потом отвел взгляд. В глазах его затеплилась надежда.

Розалин Фицпатрик отвернулась. Она не хотела, чтобы он видел, насколько она взволнованна.

– Удивительно, ты так легко переносишь жару, – заметила Гарриэт.

Она сидела под зонтиком, но ее нежное лицо было покрыто мелкими капельками пота.

– Мне нравится жара, – ответила Скарлетт. – Я чувствую себя как дома. Я тебе когда-нибудь рассказывала об американском Юге, Гарриэт?

– Нет.

– Самое мое любимое время года – лето. Жара, и никаких осадков на протяжении месяца – это была моя стихия. А как восхитительно выглядели хлопковые плантации, перед тем как раскрывались коробочки: куда ни кинешь взгляд, бескрайнее зеленое море. Я очень любила слушать, как поют рабочие, разрыхляя землю мотыгой. Их не видно, они где-то далеко-далеко, но воздух будто соткан из чарующей мелодии, которая едва доносится издалека.

Скарлетт вдруг замолчала. Только сейчас до нее дошло, что она назвала Джорджию своим домом. «Дом? Ирландия отныне ее дом», – подумала она про себя.

Гарриэт мечтательно протянула: – Там, наверное, так красиво.

Скарлетт с недоумением посмотрела на нее. Как будто мало ее била жизнь: Гарриэт все такая же романтическая натура, и ничто ее не меняет.

Нет, нельзя отбросить свое прошлое. Генерал Шерман привез меня в новую жизнь, но я уже достаточно пожила, чтобы так просто отказаться от прошлого.

Я не знаю, что со мной происходит. Вся в разладе сама с собой. Наверное, все-таки жара виновата: я уже привыкла к ирландской прохладе.

– Мне надо посмотреть счета, – сказала она Гарриэт.

Аккуратные колонки цифр действовали на нее успокаивающе и поднимали настроение.

Но в этот раз внимательное изучение цифр привело Скарлетт в состояние глубокой депрессии. Единственный более-менее стабильный доход приносили ее домики, которые продолжали строиться на окраине Атланты. Одно хорошо: ее деньги больше не шли на финансирование революционного движения, к которому принадлежал Колум. Эти деньги она пустит в помощь самым нуждающимся. Но все равно средств явно недостаточно. Скарлетт тратила огромные суммы на благоустройство своего поместья и городка. Ей с трудом верилось, что она с такой легкостью проматывала тысячи в Дублине, однако бесстрастная цифирь подтверждала, что все так и было.

Пусть только у Сэма Коллетона хватит практичности сэкономить при строительстве домиков, пусть даже на мелочах. Спрос на дома от этого не уменьшится, а доход будет выше. Она напишет ему, чтобы не покупал дорогие пиломатериалы: строить эти домики она решила в первую очередь для того, чтобы хоть чем-нибудь занять Эшли. Были и другие способы сократить затраты: на фундаменте, вытяжных трубах… Кирпич можно использовать и более низкого качества.

Скарлетт сама себя одернула. Что она говорит! Чтобы Джо дошел до всего этого сам? Никогда такого не будет. Он и Эшли – честнее людей не найти, идеалисты, каких еще поискать. Скарлетт вспомнила, как они беседовали друг с другом на строительной площадке. Ну два сапога пара! Они нашли друг друга. Она бы не удивилась, если бы они вдруг прервали на полуслове разговор о ценах на древесину и начали бы обмениваться впечатлениями о какой-нибудь книге.

Вдруг Скарлетт осенило: она отправит Гарриэт Келли в Атланту. Она и Эшли могли бы стать чудесной парой Они ведь так похожи: оба живут в каком-то иллюзорном мире, оба судят о жизни исключительно по книгам. Гарриэт хоть и была наивной, но у нее было очень важное качество – верность долгу. Иначе бы она не прожила целых десять лет с нелюбимым мужем. В ней есть сила. Она может иногда демонстрировать удивительный напор, как в том эпизоде с экзекуцией, когда Гарриэт столько прошагала пешком, чтобы найти пострадавшего от рук Дэнни офицера и постараться уговорить его не доводить дело до расправы. С Гарриэт Эшли бы чувствовал себя как за каменной стеной. Сам он тоже нуждается в женщине, о которой мог бы заботиться. Со своим характером он, наверное, совсем избалует Бо. Даже страшно представить, что может из него получиться. Билли Келли научил бы Бо уму-разуму. А еще надо отправить коробочку нюхательной соли для тетушки Питти. Но тут настроение Скарлетт упало: пустые фантазии – вот что такое ее рассуждения отправить обоих Келли в Америку. Во-первых, Кэт не переживет расставания с Билли. Когда пропал Окрас, она целую неделю ходила сама не своя. Но Окрас был всего лишь обыкновенным котом, а что тогда говорить о Билли! Кэт как-то сразу к нему привязалась, и эта привязанность изо дня в день крепла. Да и Гарриэт плохо переносит жару. Нет, от этой идеи придется отказаться. И Скарлетт вновь склонилась над счетами.

Глава 82

– Мы должны перестать тратить так много денег, – сердито сказала Скарлетт. Она потрясла расчетной книгой в направлении миссис

Фицпатрик. – Не вижу никакого резона кормить эту армию слуг, когда мука для хлеба стоит целое состояние. По крайней мере, половине из них нужно будет дать расчет. Какая от них польза, в конце концов? И не заводите старую песню, что надо сбивать масло из сливок: если и есть что-то, чего сейчас слишком много, так это масло. Его не продашь и за полпенни фунт.

Миссис Фицпатрик дождалась конца этой тирады. Затем она спокойно взяла книгу из рук Скарлетт и положила на стол.

– Значит, вы выбросите их на улицу? – спросила она. – У них будет достаточно товарищей по несчастью, ведь сейчас в Ирландии во многих поместьях происходит как раз то, что вы хотите сделать. Не проходит и дня, чтобы с десяток бедняг не клянчили на кухне тарелку супа. Вы хотите приложить свою руку к тому, чтобы их полку прибыло?

Скарлетт нетерпеливой походкой направилась к окну.

– Нет, конечно, нет. Перестаньте говорить глупости. Но должен же быть какой-нибудь способ сократить расходы.

– Мы тратим гораздо больше денег, чтобы прокормить ваших красивых лошадей, чем на содержание слуг. – Голос миссис Фицпатрик звучал сухо.

Скарлетт повернулась к ней.

– Достаточно, – сказала она с яростью. – Оставьте меня одну.

Скарлетт взяла счета и направилась к своему рабочему столу. Однако она была слишком расстроена, чтобы сосредоточиться на расчетах. Как это подло со стороны миссис Фиц! Она ведь знает, что я ни от чего не получала столько наслаждения в жизни, как от охоты. Единственное, что поддерживало меня в это ужасное лето, это мысль, что с приходом осени снова начнется охотничий сезон.

Скарлетт закрыла глаза и попыталась представить себе холодное, бодрящее утро, когда легкий морозец к исходу ночи превращается в туман, и звук рожка возвещает о начале гона. Какой-то мускул невольно дрогнул в мягкой плоти над стиснутыми челюстями. У нее всегда плохо с воображением, гораздо лучше выходило на деле.

Она открыла глаза и некоторое время упорно работала со счетами. Из-за отсутствия зерна на продажу и арендной платы в этом году она должна потерять деньги. Эта мысль беспокоила ее, потому что прежде в бизнесе она всегда получала прибыль и терять деньги было крайне неприятной переменой.

Но Скарлетт выросла в мире, где было в порядке вещей, что время от времени погибал урожай или буря приносила разрушения. Она знала, что следующий год будет другим. Из-за такого бедствия, как засуха или град, ее нельзя было назвать неудачницей. Это не было торговлей лесом или лавкой, где при отсутствии прибыли вся вина ложилась бы на нее.

Кроме того, потери едва ли пробьют брешь в ее состоянии. Она может вести экстравагантный образ жизни до конца своих дней, и даже если урожай в Баллихаре будет погибать каждый год, у нее все равно будет уйма денег.

Скарлетт невольно вздохнула: на протяжении стольких лет она работала не покладая рук, экономила на чем только можно и копила деньги, думая, что, когда у нее их будет достаточно, она будет счастлива. Теперь они у нее были благодаря Ретту, и почему-то это не имело никакого значения. За исключением того, что незачем больше было работать, не к чему стремиться.

Она была не настолько глупа, чтобы желать возвращения бедности и отчаяния, но ей нужно было, чтобы ей постоянно бросали вызов и чтобы ее живой ум все время находился в движении. К тому же она с тоской вспоминала о скачках через заборы и рвы, о могучих лошадях, которых, рискуя собственной жизнью, сдерживала усилием воли.

Когда со счетами было покончено, Скарлетт с безмолвным стоном повернулась к стопке личных писем. Она терпеть не могла писать письма. Тем более, что она уже знала наперед, что там за почта. Многие из писем были приглашениями. Она сложила их в отдельную пачку. Гарриэт сочинит вежливые отказы вместо нее: никто и не узнает, что это не она их писала, а Гарриэт обожает быть полезной.

Было еще два предложения руки и сердца, которые приходили Скарлетт по крайней мере раз в неделю. Все это были как бы любовные послания, но Скарлетт хорошо осознавала, что не получала бы их, не будь она богатой вдовой, большую часть из них точно.

Она ответила на первое письмо общепринятыми фразами, вроде: «оказали честь своим вниманием», «не в состоянии отплатить вам столь же страстной любовью», «в высшей степени ценю вашу дружбу» и тому подобное, которых требовал и которыми снабжал ее этикет.

Со вторым было сложнее. Оно было от Чарльза Рэгленда. Из всех мужчин, что она встречала в Ирландии, Чарльз нравился ей больше всего. Его восхищение ею было убедительным, не то что усердная лесть других мужчин. Он не был охотником за состоянием, в этом она была уверена. Чарльз был из богатой семьи английских землевладельцев. Младший сын, вместо карьеры священника он выбрал армию. Но у него, должно быть, есть и собственные деньги. Скарлетт была уверена, что его парадная форма стоила больше, чем все ее бальные платья, вместе взятые.

Что еще? Чарльз красив. Он такого же высокого роста, как Ретт, только не брюнет, а блондин. Не такой вылинявший, как большинство блондинов. Его золотистые волосы с медным оттенком потрясающе выглядят на фоне загорелой кожи. Он действительно очень хорош собой. Женщины были без ума от него.

Так почему же она не любила его? Она думала над этим, думала часто и много. Но она не могла, он был слишком ей безразличен.

«Я хочу любить. Ведь это самое прекрасное чувство на свете. Как несправедливо, что я сама узнала его слишком поздно. Чарльз любит меня, а я нуждаюсь в том, чтобы меня любили. Мне слишком одиноко и тоскливо. Почему же я не могу его полюбить? Потому что я люблю Ретта, вот почему. Вот так происходит и с Чарльзом, и с любым другим мужчиной. Ни один из них не Ретт».

Ты никогда не получишь Ретта, сказал ей рассудок.

Но сердце воскликнуло с болью: «Ты думаешь, я этого не знаю? Ты думаешь, я могу забыть об этом хоть на минуту? Ты думаешь, эта мысль не настигает меня каждый раз, когда я замечаю в Кэт его черты? Ты думаешь, она не обрушивается на меня каждый раз, стоит мне только вообразить, что я – хозяйка собственной жизни?»

Свой отказ Чарльзу Рэгленду Скарлетт писала очень осторожно, подбирая самые добрые слова, какие знала. Он никогда не понял бы ее, если бы она сказала ему, что он ей действительно нравился, что даже, возможно, она его немножко любила, в благодарность за его любовь к себе, и что ее искренняя симпатия к нему делала для Скарлетт брак с Чарльзом невозможным. Она желала ему лучшей участи, чем жизнь с женщиной, принадлежащей другому человеку.

Последний в этом сезоне прием устраивался под Килбрайдом, недалеко от Трима. Чтобы избежать осложнений, связанных с путешествием на поезде, Скарлетт решила ехать в кабриолете и править сама. Она выехала рано утром, когда было еще прохладно. Ее лошади с трудом переносили жару, несмотря на то, что их обтирали мокрыми губками четыре раза в день. Да и сама Скарлетт чувствовала себя неважно: вся мокрая, она проворочалась полночи, тщетно пытаясь заснуть. Слава Богу был уже август. Лето почти кончилось, если только оно само согласится это признать.

Небо было еще розоватым, но вдали в воздухе уже висело зыбкое марево.

Скарлетт надеялась, что она правильно рассчитала время для путешествия.

Ей хотелось добраться до места, пока еще не слишком жарко.

Интересно, встанет ли уже к тому времени Нан Сатклифф? Она мне никогда не казалась ранней пташкой. Не важно, прежде чем встречаться с кем то ни было, я с удовольствием приняла бы холодную ванну и переоделась. Надеюсь, что здесь для меня найдется приличная горничная, а не такая безруко, я идиотка, как у Гиффордов. Она же просто поотрывала рукава у всех моих платьев, когда вешала их в шкаф. Наверное, миссис Фиц, как всегда, права. Но я не хочу иметь собственную горничную, чтобы она ходила за мной как приклеенная, не давая ни минуты покоя. Дома Пегги Куин делает для меня все, что нужно, а уж если кто-нибудь приглашает меня к себе, то пусть мирится с тем, что я приезжаю без горничной. Пожалуй, мне самой следует устроить прием, чтобы расплатиться за гостеприимство. Все были ко мне так добры. Но не сейчас. В конце концов я всегда могу сказать, что в этом году было слишком жарко и к тому же я чересчур переволновалась из-за фермеров…

Неожиданно два человека выступили с двух сторон из тени от живой изгороди по краям дороги. Один из них поймал лошадь под узцы, второй направил на Скарлетт ружье. Сердце у нее бешено заколотилось, и мысли понеслись со страшной скоростью. Как же это она не сообразила взять с собой револьвер? Может быть, они только возьмут ее платья и чемоданы и отпустят ее пешком обратно в Трим, если она поклянется не рассказывать, как они выглядят. Идиоты! Ну почему они не в масках, как те грабители, о которых она читала в газете?

«Господи Иисусе! На них форма, это не Белые Ребята. Чтоб вам лопнуть, вы меня до полусмерти напугали!» – ей все еще было плохо их видно. Зеленая форма Ирландской королевской полиции сливалась с живой изгородью.

– Мне придется попросить вас предъявить удостоверение личности, мадам, – сказал полицейский, державший ее лошадь под уздцы. – А ты, Кевин, загляни-ка в кабриолет.

– Не смейте дотрагиваться до моих вещей. Что вы себе позволяете? Я миссис О'Хара из Баллихары и еду в Сатклифф-Килбрайд. Мистер Сатклифф – мировой судья, и уж он-то позаботится, чтобы вы кончили свои дни на галерах. – Про Эрнста Сатклиффа она сказала наобум, но он своими пышными рыжими усами и вправду был похож на мирового судью.

– Неужто вы и впрямь миссис О'Хара? – Кевин, которому велели обыскать кабриолет, подошел и встал возле нее. Он снял шляпу. – Нам о вас рассказывали в казармах, мадам. Я вот сам спрашивал Джонни пару недель назад, не заехать ли к вам представиться.

Скарлетт уставилась на них не веря своим ушам.

– Это зачем же? – спросила она.

– Ходят слухи, что вы из Америки, миссис О'Хара, теперь я и сам вижу, что это правда, – послушал, как вы говорите. Еще мы слышали, что вы родом из великого штата, который называется Джорджия. Мы оба питаем привязанность к этим местам, мы ведь сражались там в шестьдесят третьем.

Скарлетт улыбнулась:

– Не может быть! Подумать только, получить весточку из дома по дороге в Килбрайд. Где именно вы были? В какой части Джорджии? Вы воевали под началом генерала Худа?

– Нет, мадам, я был с ребятами Шермана, он-Джонни Рэба и вообще…

Скарлетт покачала головой, не в силах осмыслить услышанное. Она, должно быть, ошиблась. Но дальнейший разговор развеял ее сомнения. Ее собеседники, оба ирландцы» были теперь лучшими друзьями. И с удовольствием вспоминали дни кровавой войны, в которой они участвовали с разных сторон.

– Я не могу понять, – призналась она наконец. – Пятнадцать лет назад вы пытались убить друг друга, и после этого вы – друзья. Неужели вы даже не спорите никогда, кто был прав, южане или северяне?

«Джонни Рэб» рассмеялся.

– Какое это имеет значение для солдата, прав или не прав? Солдат должен сражаться, вот что ему нужно. Не важно, с кем ты воюешь, главное, чтобы была хорошая драка.

Дворецкий Сатклиффов едва не лишился своего профессионального хладнокровия, когда только что прибывшая в имение Скарлетт потребовала, чтобы ей в кофе подлили бренди. Она была чересчур взволнована и не могла с собой совладать.