Текст книги "Скарлетт"

Глава 67

Более недели стояла прекрасная погода. Дороги высохли, плетеные изгороди были усеяны цветами, а Кэт провела беспокойную ночь, потому что у нее резался новый зубик.

Накануне отъезда Скарлетт почти вприпрыжку побежала в Баллихару, чтобы забрать новое платье для Кэт. Она была уверена, что сейчас все будет в порядке.

Когда Маргарет Сканлон заворачивала платьице, Скарлетт выглянула в окно посмотреть на обезлюдевший в обеденное время городок и увидела Колума, входящего в ирландскую протестантскую церковь, стоящую на другой стороне широкой улицы.

«А, хорошо, – подумала она, – он в конце концов собирается это сделать. Я уж решила, что он никогда не прислушивается к голосу разума. Это нелепо, когда весь город давится в тесноте во время службы каждое воскресенье в маленькой нарядной часовне, в то время как пустует эта огромная церковь. И то, что она построена протестантами, не повод, чтобы не занять ее. Я не знаю, почему он так долго упрямился, но не буду поднимать из-за этого шум, а лишь скажу ему, как я рада, что он передумал».

– Я сейчас вернусь, – сказала Скарлетт миссис Сканлон.

Она побежала вдоль тропинки, поросшей сорняками, которая вела к маленькому боковому входу. Скарлетт тихо постучала в дверь, а затем надавила на нее.

Послышался громкий неприятный звук, затем другой, и Скарлетт почувствовала, как что-то острое задело ее рукав, она услышала звук осыпающегося возле ее ног гравия, который с гулом отдавался в глубине церкви.

Луч света из открытой двери падал прямо на незнакомого человека, стоявшего лицом к ней. Его темные угрюмые глаза напоминала глаза дикого животного.

Незнакомец пригнулся и направил в ее сторону пистолет, который держал двумя грязными, грубыми, как камень, руками.

«Он стрелял в меня! – эта мысль полностью овладела Скарлетт. – Он уже убил Колума, а сейчас хочет убить и меня. Кэт! Я больше никогда не увижу Кэт».

Подступившая ярость помогла Скарлетт освободиться от физического шока и, сжав кулаки, она ринулась вперед.

Звук второго выстрела раздался словно взрыв, оглушительно отражавшийся от сводчатых потолков в течение какого-то времени, показавшегося вечностью. С криком Скарлетт бросилась на пол.

– Я прошу тебя, успокойся, дорогая Скарлетт, – сказал Колум.

Скарлетт знала его голос, и все же этот голос был не его. В нем чувствовались лед и сталь. Скарлетт посмотрела вверх. Она увидела, как правая рука Колума обхватила шею человека, а левая держала его запястье. Ствол пистолета был направлен к потолку. Скарлетт медленно встала на ноги.

– Что здесь происходит? – осторожно произнесла она.

– Закрой, пожалуйста, дверь, – сказал Колум, – здесь достаточно света из окон.

– Что… здесь… происходит?

Колум ничего не ответил.

– Брось, Дэви, – сказал он человеку. С металлическим грохотом пистолет упал на пол.

Медленно опустил Колум руку незнакомца, быстро освободил свою собственную, обвивавшую его шею, сжал обе руки в кулаки и со всей силой нанес удар. Бессознательная человеческая масса упала к его ногам.

– С ним все будет хорошо, – сказал Колум. Он быстро пробежал мимо Скарлетт и тихо закрыл дверь на засов. – А теперь, дорогая Скарлетт, нам надо поговорить.

Стоя сзади, Колум положил руку на ее плечо. Скарлетт вздрогнула и резко повернулась к нему.

– Не «нам», Колум. Ты… Ты скажешь мне, что здесь происходит.

Живость и теплота вновь прозвучали в его голосе.

– Произошла неприятность, дорогая Скарлетт…

– Не зови меня «дорогая Скарлетт». Этот человек пытался меня убить. Кто он? Что происходит здесь?

Очертания лица Колума были неясными из-за тени. Шея его как будто побелела от испуга.

– Пойдем туда, где светло, – сказал он тихо и направился туда, где тонкие лучи солнечного света падали через заколоченные окна.

Скарлетт не могла поверить своим глазам. Колум улыбался, глядя на нее.

– Беда в том, что если бы у нас была дешевая гостиница, то этого бы не произошло. Я хотел, чтобы ты ничего не знала, Скарлетт, дорогая, ты видишь, это приносит неприятности.

Как он мог улыбаться? Как у него хватало духу? Скарлетт заикалась, она была слишком напугана, чтобы говорить.

И Колум рассказал ей историю фенианского братства.

Когда он закончил, она вновь смогла говорить.

– Иуда! Ты мерзкий, лживый предатель. Я доверяла тебе. Я считала тебя своим другом!

Она была слишком удручена, чтобы злиться на то, как он с жалостью и улыбкой смотрел на нее в ответ.

Все было предательством, все. Он использовал ее, обманывая с момента встречи. Они все так поступали: Джейми и Морин, все кузены из Саванны и Ирландии, все фермеры и другие жители из Баллихары и окрестностей. Даже миссис Фиц. Ее счастье оказалось иллюзией.

– Послушай, Скарлетт…

Она ненавидела голос Колума, его музыку, его обаяние.

– Я не буду слушать.

Скарлетт попыталась закрыть уши, но слова его проскальзывали сквозь пальцы.

– Помнишь свой Юг и сапоги завоевателя, вступившего на него? Подумай об Ирландии, ее красоте и о том, что она истекает кровью в руках врага. Они украли у нас наш язык. В этой стране учить ребенка ирландскому – преступление. Неужели ты не видишь? Скарлетт, если бы ваши янки говорили словами, которые ты выучила с ножом у горла. «Стой» – слово, которое ты знаешь лучше всего, потому что могут убить из-за того, что не остановилась. А затем твой ребенок учит язык, на котором говорят янки, и язык твоего ребенка – не твой собственный, и он не понимает тех слов любви, которые ты ему говоришь, а ты не понимаешь, что он просит на языке янки, и не можешь ему помочь. Англичане украли у нас наш язык и вместе с ним украли наших детей.

Они взяли нашу землю, которая для нас – мать. Когда мы потеряли детей и мать, у нас ничего не осталось. Мы пережили горечь поражения. Подумай, Скарлетт, подумай о том, как у тебя отнимали твою Тару. Ты мне рассказала, как ты ее защищала. Защищала всем своим сердцем, всей волей, всей силой. Когда нужно было – лгала, нужно было убивать – могла убивать. Так было и с нами, кто боролся за Ирландию. И все же мы спасли ее, потому что мы еще можем радоваться жизни. Ее музыке и любви. Ты знаешь, Скарлетт, что значит любить. Я наблюдал, как ты росла и расцветала. Неужели ты не понимаешь, что любовь – это чаша, наполненная до краев: чем больше из нее пьешь, тем больше в ней остается.

Так и мы любим Ирландию и ее народ. Я люблю тебя, Скарлетт, все мы тебя любим. Ты не останешься без любви из-за того, что Ирландия – наша главная любовь. Неужели ты не заботишься о своих друзьях только потому, что заботишься о своем ребенке? Одно не исключает другое. Ты думала, я – твой, ты говоришь: брат. Ты не ошиблась, я останусь другом и братом до самой смерти. Твое счастье – мое, твоя горечь и боль – мои. И все же Ирландия – моя душа. Я не делаю ничего предательского, чтобы освободить ее от рабства. Но моя любовь к Ирландии не исключает мою любовь к тебе, она придает ей новую силу.

Как бы сами по себе руки Скарлетт опустились и теперь висели неподвижно. Колум очаровал ее, как он всегда очаровывал, когда так говорил, хотя она понимала не более половины. Ей казалось, будто кто-то завернул ее в шаль, которая согревала, но в то же время стесняла.

Человек, лежащий на полу без сознания, застонал. Скарлетт со страхом взглянула на Колума.

– Этот человек – фенианец?

– Да, сейчас он скрывается. Он говорит, что его друг донес на него англичанам.

– Ты дал ему пистолет? – сказала Скарлетт.

– Да, Скарлетт. Как видишь, у меня больше нет от тебя секретов. Я спрятал оружие в этой английской церкви. Я – его хранитель в братстве. Когда придет день восстания, тысячи ирландцев получат оружие, хранящееся здесь.

– Когда? – спросила Скарлетт, боясь ответа.

– У нас нет точной даты. Нам нужны еще корабли, которые привезут это оружие. Шесть, если возможно.

– Это то, что ты делаешь в Америке?

– Да. С помощью многих людей я собираю деньги, затем мне помогают купить на них оружие, и я сам перевожу его в Ирландию.

– На «Брайан Бора»?

– И на других судах.

– Ты собираешься убивать англичан?

– Да. Но мы будем более милосердны. Они убивали наших женщин, детей, мужчин. Мы будем убивать солдат. Солдатам платят за то, чтобы их убивали.

– Но ты же – священник, – сказала Скарлетт. – Ты не можешь убивать.

Несколько минут Колум молчал. В пробивавшихся лучах солнца можно было видеть, как пылинки медленно кружили над его опущенной головой. Когда Колум поднял ее, Скарлетт увидела, как потемнели его глаза, наполненные горечью.

– Когда мне было восемь лет, – сказал он, – я видел, как из Адамстауна в направлении Дублина шли стада и телеги, груженные пшеницей, чтобы англичане устроили пир. Я видел, как умирала моя сестра. Ей было лишь два года, но от голода у нее не было сил даже подняться. Моему брату было три, и у него тоже почти не было сил. Самые маленькие всегда умирали первыми. Они плакали, потому что были голодные и слишком маленькие, чтобы понять, что нет еды. Мне было восемь, я уже кое-что понимал. Я не плакал, потому что знал: когда ты голоден, чем больше плачешь, тем меньше у тебя остается сил. Еще один брат умер, ему было семь лет. Затем умер следующий, тому было шесть, а затем брат, которому было пять. Или, к моему великому стыду, я не помню, может, это была сестра. Затем в мир иной ушла моя мать. Я всегда считал, что она умерла от боли, исходящей из ее разбитого сердца, а не из пустого желудка.

От голода умираешь не один месяц, Скарлетт. Смерть от голода – немилосердная смерть. Все эти месяцы мимо нас проезжали телеги с едой.

В голосе Колума чувствовалось отсутствие жизни, но вскоре он оживился.

– Когда я был мальчиком, я подавал надежды. Учеба мне давалась легко, я много читал. Наш священник считал меня очень способным, и он сказал моему отцу, что, возможно, за мое усердие меня примут в семинарию. Мой отец дал мне все, что мог. Мои старшие братья, работая на ферме, делали больше, чем им полагалось, и мне не приходилось трудиться. Я мог оставаться со своими книгами. И никто меня и словом не попрекнул, потому что для семьи большая честь, когда один из сыновей – священник. И я принимал все как должное, потому что искренне верил в добродетель Господа и мудрость святой церкви. Я верил, что быть священником – это призвание. – Колум заговорил громким голосом: – Теперь-то уж я смогу получить ответ на вопрос, который меня мучил. Так я решил. В семинарии будет много книг, в ней царит мудрость святой церкви. Я занимался, молился и искал. Занятия и молитвы приводили меня в восторг. Но я никак не мог найти ответ на свой вопрос. «Почему? – спрашивал я своих наставников, – почему маленькие дети должны умирать от голода?» Единственный ответ, который я получил, был: «Веруй в любовь и мудрость Господа».

Колум поднял руки над своим измученным лицом. Голос его перешел в крик.

– Господи! Я чувствую, что ты здесь. Чувствую твою силу. Но я не могу видеть твое лицо. Почему ты отвернулся от своего народа – ирландцев?

Руки его упали.

– Ответа нет, Скарлетт, – сказал он, запинаясь, – и никогда не было. Но у меня было видение. В нем я увидел, как голодные дети собрались вместе. Они были уже не такие слабые. Тысячи детей протягивали свои маленькие истощенные ручки, этими ручками они опрокинули повозку с едой и не умерли. Теперь это моя миссия. Опрокидывать повозки, вышвыривать англичан, сидящих за столами, заставленными всякой снедью, дать Ирландии любовь и сострадание, которые не дал ей Господь.

Скарлетт с трудом дышала, слушая богохульство Колума:

– Ты попадешь в ад.

– Я уже в аду! Если я вижу, как солдаты насмехаются над чей-то матерью, которой приходится просить милостыню, чтобы купить еды для своих детей, это видение ада. Когда я вижу, как на улице старика толкают в грязь, чтобы солдаты могли идти по чистой стороне, я вижу ад. Когда я вижу, как людей выселяют из домов, подвергают телесным наказаниям, а мимо семьи, у которой картофельная грядка не больше метра, проезжает телега, скрипящая под тяжестью зерна, я говорю, что вся Ирландия – это ад. И я с радостью умру и приму вечные муки ада, лишь бы хоть на один час избавить Ирландию от ада земного.

Неистовство Колума потрясло Скарлетт. Она попыталась осознать, что он сказал. Допустим, ее не было там, когда англичане ломились в дом Дэниэла. Допустим, у нее не было денег, а Кэт была голодна. Допустим, английские солдаты действительно были как янки и забрали у нее животных, а поля, на которые она любила смотреть, сожгли.

Она знала, как беспомощно чувствуешь себя перед солдатами. Она знала чувство голода. Эти воспоминания остались у нее, и ничто не могло их стереть.

– Как мне тебе помочь? – спросила она Колума. Он боролся за Ирландию, а Ирландия была домом ее народа и ее ребенка.

Глава 68

Жена капитана корабля была полной краснолицей женщиной. Она взглянула на Кэт и протянула ей руки:

– Иди ко мне? В ответ Кэт потянулась к ней. Скарлетт знала наверняка, что Кэт заинтересуется очками, висящими на цепочке вокруг шеи женщины, но она ничего не сказала. Ей нравилось слышать восторженный голосок Кэт.

– Какая милая крошка. Нет, дорогая, их надевают на нос, а в ротик брать не надо. Какая красивая у тебя оливковая кожа. Ее отец испанец?

Скарлетт задумалась на секунду и ответила:

– Бабушка.

– Как мило, – женщина взяла из ручек Кэт очки, а вместо них вложила печенье.

– Я сама – четырежды бабушка. Что может быть лучше на этом свете? Я начала ходить в море вместе с мужем, когда мои дети уже выросли. Я не могла оставаться в опустевшем доме. Зато теперь чувствую радость оттого, что я бабушка. После Саванны мы пойдем в Филадельфию за грузом, и у меня будет два дня, чтобы побыть со своей дочерью и двумя внучатами.

«Похоже, она заговорит меня до смерти раньше, чем мы выйдем из бухты, – подумала про себя Скарлетт. – Я не перенесу этих двух недель на корабле».

Но вскоре она обнаружила, что тревога ее была напрасной. Жена капитана повторяла одно и то же так часто, что Скарлетт приходилось лишь кивать головой и говорить: «Боже мой». К тому же она была очень мила с Кэт, и Скарлетт могла совершать моцион на палубе, не беспокоясь о ней. Здесь, где соленый ветер обдувал лицо, ей лучше всего думалось. В основном она строила планы на будущее. Нужно будет найти того, кто купит ее магазин. Был еще дом на Пилтри-стрит. Ретт платил за содержание его в хорошем состоянии. Но держать пустой дом, в котором она никогда больше жить не будет, казалось нелепостью.

Итак, ей надо продать магазин и дом на Пилтри-стрит. Еще бар. Он относился к разряду не очень плохих. Бар приносил отменный доход и дела в нем шли прекрасно. Но Скарлетт решила освободиться от пут Атланты, а это подразумевало и продажу бара.

А как насчет домов, которые она строила? Она совсем не знала об этом. Ей надо будет самой проверить и убедиться, что строители все еще пользуются лесом Эшли. Нужно будет удостовериться, что с Эшли все в порядке. И с Бо. Она обещала Мелани.

Когда она покончит с Атлантой, то поедет в Тару. И, пожалуй, все, потому что как только Уэйд и Элла узнают, что поедут домой с ней, они просто загорятся этим желанием. Было бы так несправедливо их дразнить. Прощание с Тарой будет сложнее всего. Лучше это сделать быстро. Тогда прощание не будет столь мучительным. О, как она тосковала по Таре.

Корабль вошел в устье Саванны, оставались уже последние мили до города, но этот последний отрезок пути, казалось, они будут плыть вечно. Чтобы пройти по каналу, судно предстояло взять на буксир. С Кэт на руках Скарлетт ходила от одного края палубы к другому, пытаясь получить удовольствие от восхищения ребенка, увидевшего неожиданно взлетевших в небо болотных птиц. Они уже почти дома, а корабль все плывет и плывет. Она хотела видеть Америку, слышать ее голоса.

Наконец показался город и доки.

– Послушай, Кэт, послушай, как поют. Эти песни поют негры, это наш Юг, ты чувствуешь солнце? И так будет изо дня в день.

Ничего не изменилось на кухне Морин, как ничего не изменилось в семье. Та же привязанность, тот же рой детей. Мальчику Патрисии был почти уже год, а Кэт была беременна. Ритм жизни большого дома мгновенно захватил Кэт в свои объятия. Она с любопытством взирала на других детей, дергала их за волосы и подставляла свои.

Скарлетт наполнилась ревностью. «Кэт не будет по мне скучать, я не вынесу разлуки с ней, но я ничего не могу поделать. Слишком многие в Атланте знают Ретта и могли бы ему о ней рассказать. Я лучше убью его, чем позволю ее у меня забрать. Я не могу взять ее с собой. У меня нет выбора. Чем раньше я поеду, тем раньше вернусь. Я привезу ее братика и сестричку. Это будет для нее подарком».

Она отправила телеграмму в контору дядюшки Генри Гамильтона и Пеней, в дом на Пилтри-стрит. Затем двенадцатого мая села в поезд, следующий в Атланту. Скарлетт была взволнована и одновременно обеспокоена. Она так долго отсутствовала, за это время все могло произойти. Но не стоит мучиться. Скоро она и так многое узнает. Она будет наслаждаться лучами горячего солнца Джорджии и изысканностью своего туалета. На корабле ей пришлось быть все время в трауре, но сейчас в своем изумрудного цвета ирландском платье она просто сияла.

Но Скарлетт успела позабыть, какими грязными были американские поезда. Плевательницы, находившиеся в каждом конце вагона, вскоре наполнились окурками, от которых исходило зловоние. Не проехал поезд и двадцати миль, как боковой проход в вагоне был завален всяким мусором. Какой-то пьяный зацепился, шатаясь, за ее сиденье, и тут Скарлетт неожиданно осознала, что одной ей ехать не придется. «И кто смеет двигать мой саквояж и садиться рядом! В Ирландии такого не бывает. Первый класс – это первый класс. Никто не вторгается к тебе и не побеспокоит тебя». Она развернула перед собой местную газету и прикрылась ею как щитом. Ее милое льняное платье уже успело помяться и стать грязным.

Гул железнодорожного вокзала Атланты и крики бесшабашных кучеров заставили сердце Скарлетт сильнее забиться от волнения, и она забыла про грязь, сопровождавшую ее всю дорогу. Сколько жизни здесь было во всем, сколько нового. Скарлетт увидела дома, которых раньше не было, новые вывески на старых магазинчиках. Везде царили шум и толчея.

Сидя в кэбе, она то и дело выглядывала в окно, чтобы посмотреть на Пилтри-стрит, обнаружив, что для владельцев домов наступили лучшие времена. У дома Мерриуэзеров была новая крыша, а дом Мидов был перекрашен. Все выглядело не так ветхо, как тогда, когда она уезжала полтора года назад.

И вот – ее дом!

«О, я не помню, чтобы здесь толпилось столько людей. Это же прямо проходной двор! Неужели он всегда так близко стоял к улице! Ой, по-моему, я глупа. Какая мне разница! Я уже решила его продать».

– Это неподходящее время для продажи дома, – сказал Скарлетт дядюшка Генри Гамильтон.

Экономический спад продолжался, бизнес шел везде плохо. И хуже всего дела обстояли на рынке недвижимости, особенно – с такими большими домами. Жизнь людей ухудшалась, а не наоборот.

Маленькие домики, подобные тем, которые она строила, распродавались, как только у них появлялась крыша. Здесь ей повезло. Но почему она хотела продать дом во чтобы то ни стало? Ведь он ей ничего не стоил. Ретт оплачивал все счета.

«Он смотрит на меня, как будто от меня дурно пахнет, – подумала Скардетт. – он осуждает меня за развод». На какой-то момент ей захотелось рассказать о себе и о том, что действительно произошло. Дядюшка Генри единственный, кто был на ее стороне. Если бы его не было, то в Атланте не осталось бы никого, кто бы не смотрел на нее с презрением.

«Это все ерунда, – как свеча, вспыхнула мысль в голове Скарлетт, – дядюшка Генри не прав, осуждая меня, как и все в Атланте.

Я не такая, как они. Я другая. Я принадлежу семейству О'Хара!»

– Если вы не хотите взять на себя лишние хлопоты по продаже моей собственности, Генри, – сказала она, – так мне и скажите.

– Я старый человек, Скарлетт. Было бы полезнее свести тебя с какимнибудь молодым юристом.

Скарлетт встала со стула, протянула руку и заулыбалась с неподдельной нежностью.

Только когда она ушла, Гамильтон мог сказать, как Скарлетт изменилась: «Скарлетт выросла, она уже не зовет меня – дядюшка Генри».

– Миссис Батлер дома? Скарлетт сразу узнала голос Эюли и поспешила в приемную. Легкое движение руки, и служанка, открывавшая дверь, исчезла в другой комнате.

– Эшли, дорогой, я так рада видеть тебя, – она протянула ему обе руки.

Эшли крепко сжал их и посмотрел на нее.

– Скарлетт, ты никогда не была такой восхитительной. Климат чужой страны пошел тебе на пользу. Расскажи мне, те ты была, что делала? Дядюшка Генри сказал, что ты уехала в Саванну, и он потерял с тобой связь. Нам всем было интересно знать.

Скарлетт была уверена, что все сгорали от любопытства, особенно старая сестра Эшли с ее змеиным языком.

– Заходи и располагайся, – сказала она, – я так хочу узнать все новости.

Служанка находилась неподалеку, и Скарлетт шепнула ей, проходя мимо: «Принеси нам кофе с пирожными».

Они прошли в небольшую комнату. Скарлетт села на угол маленького диванчика, показывая на место рядом с собой.

– Садись рядом со мной, Эшли, пожалуйста. Я хочу взглянуть на тебя.

Слава Богу, исчез его виноватый взгляд. Генри Гамильтон, наверное, был прав, сказав, что Эшли изменился в лучшую сторону. Скарлетт рассматривала его сквозь опущенные ресницы, расчищая на столе свободное место для кофе. Эшли Уилкс все еще был красив. Его тонкие, аристократические черты с годами стали более заметными. Однако он выглядел старше. «Ему ведь не более сорока, – подумала Скарлетт, – а серебра в волосах больше, чем золота. Похоже, он проводит больше времени на лесном складе, чем раньше. У него сейчас прекрасный цвет кожи, не тот, с сероватым оттенком, от сидения в конторе». Она была рада его увидеть, особенно такого подтянутого. Ее обещание Мелани теперь уже не казалось столь обременительным.

– А как тетушка Питти? Как Индия? А как Бо? Должно быть, он уже взрослый мужчина!

– Питти и Индия все такие же, – ответил Эшли. – Питти все время строит воздушные замки, а Индия заработалась в комитете по улучшению морального облика Атланты.

Они пытались избаловать Бо, но ничего не вышло, – серые глаза Эшли загорелись от гордости, – Бо – настоящий маленький мужчина. Скоро ему исполнится двенадцать лет, но ему можно спокойно дать пятнадцать. Он президент клуба, основанного местными мальчишками. Они построили деревянный домик на складе у Питти. Домик был сложен из лучших бревен. Бо следил за этим. Он понимает в лесном бизнесе больше, чем его отец, – сказал Эшли с печалью и в то же время с восхищением. Из мальчика может выйти в будущем ученый. Он уже получил в, школе приз за сочинение на латыни. Бо читает книги, которые предназначены для гораздо более взрослых… Я, наверное, наскучил тебе всем этим, Скарлетт. Гордящиеся отцы могут быть очень утомительными.

– Совсем нет, Эшли, – солгала Скарлетт.

Книги, книги, книги… Именно они и были злом для всех Уилксов. Всю свою жизнь они строили по книгам. Но с мальчиком может быть все нормально. Если он уже разбирается в древесине, то есть надежда. Теперь, если, конечно, Эшли не заупрямится, у Скарлетт появилась возможность выполнить еще одно обещание, данное ею Мелани. Скарлетт опустила руку на рукав Эшли.

– Я хочу попросить тебя о большом одолжении, – сказала она. Эшли взял ее за руку. – Я хочу, чтобы ты мне пообещал отправить Бо в университет. Для меня это значило бы многое. Мне он почти такой же сын. Я видела, как он появился на свет. Сейчас у меня достаточно денег, и это для меня не проблема. Ты не можешь быть таким черствым и сказать «нет».

– Скарлетт – улыбка Эшли исчезла с лица, вид его стал серьезным – «Господи, с ним будет трудно. Слава Богу, что эта копуша с кофе все еще здесь. Он не будет говорить в ее присутствии. У меня есть шанс, пока он не успеет сказать „нет“.

– Сколько сахару тебе положить. Эшли? Я налью тебе.

Эшли взял у нее чашку и поставил ее на стол.

– Я думаю, кофе может подождать, Скарлетт, – он взял ее за руку. —

Посмотри на меня, дорогая.

Глаза его слегка светились. Мысли Скарлетт потеряли свою стройность.

Но почему? Он выглядит почти как тот старый Эшли, Эшли Уилкс из Двенадцати Дубов.

– Я знаю, что у тебя есть деньги, Скарлетт. Дядюшка Генри проговорился об этом. Я понимаю, что ты должна чувствовать. Но нет никакой необходимости. Он никогда не был достоин тебя, ты избавилась от него, неважно как. Ты можешь забыть обо всем этом, как будто ничего и не было. Ты свободна от Ретта. Скажи, что выйдешь за меня замуж, Скарлетт, и я клянусь своей жизнью, что дам тебе столько счастья, сколько ты заслуживаешь.

«Было время, когда я была готова продать свою душу ради этих слов, – подумала Скарлетт. – Как же это несправедливо, сейчас я их слышу и ничего не чувствую. Где же ты был раньше, Эшли?» Прежде чем вопрос успел зародиться у нее в голове, она уже знала ответ. Все из-за старых сплетен, кажется, то было так давно. Эшли был полон решимости вернуть ей доброе имя в глазах общества Атланты. Как это на него похоже. Такая уж у него натура

– поступать благородно, даже если это могло разрушить всю его жизнь и ее, впрочем, тоже. Он даже не подумал об этом. Скарлетт прикусила язык, чтобы сдержать свою злость. Бедный Эшли, не его вина в том, что он был не тем, кем был.

Как-то Ретт сказал: «Эшли принадлежит к довоенной эпохе. Сегодня в этом мире для него места нет. Я не могу быть нечестным и злым по отношению к нему. Я не хочу терять никого, кто связан с теми славными днями. Все, что у нас осталось от той эпохи, – воспоминания и люди».

– Дорогой Эшли, – сказала Скарлетт, – я не хочу за тебя замуж. Давай это оставим. Я не собираюсь лгать. Я слишком стара, и ты мне слишком не безразличен. Ты так долго был частью моей жизни и всегда будешь. Скажи, что позволишь мне это сохранить.

– Конечно, дорогая, мне приятно услышать, что ты так обо мне думаешь. Я не буду утомлять тебя просьбой выйти за меня замуж.

Он улыбнулся, теперь он выглядел таким молодым, совсем как тот Эшли из Двенадцати Дубов. В сердце Скарлетт что-то кольнуло. Драгоценный Эшли. Он, по-видимому, не догадывался, что в его голосе Скарлетт ясно слышала облегчение. Все было хорошо. Нет, лучше, чем хорошо. Теперь они действительно могут стать друзьями. С прошлым аккуратно покончено.

– Что ты собираешься делать, Скарлетт? Ты вернулась насовсем? Она была готова услышать этот вопрос еще до того, как покинула Голвей. Она должна убедиться, что никто в Атланте не мог узнать, как ее найти. Это было чревато тем, что Ретт заберет у нее Кэт.

– Сейчас, Эшли, я продаю свою собственность. Я не хочу ограничивать свою свободу. После того как я побывала в Саванне, я навестила в Ирландии родственников моего отца, затем уехала путешествовать.

Рассказывая, ей надо было быть осторожной. Эшли бывал за границей и может уличить ее, если она упомянет места, в которых не была.

– Так сложилось, что я не увидела Лондон, а думаю, что могла бы там пожить немного. Как ты думаешь, Эшли, Лондон – это хорошая мысль? – Скарлетт знала о Лондоне по рассказам Мелани, которая считала его самым лучшим из всех городов. – Я так довольна нашей встречей, Эшли. Ты придешь снова, да? Я еще буду здесь, надо кое-что уладить.

– Как только смогу. К сожалению, такие радости бывают редко.

Служанка подала Эшли перчатки и шляпу.

– До свидания, Скарлетт.

– До свидания. Да, Эшли. Ты выполнишь мою просьбу, правда? Я так расстроюсь, если ты этого не сделаешь… Я умоляю, Эшли Уилкс. Если ты не позволишь мне сделать для Бо то, что я прощу, я заплачу. Ты ведь знаешь, джентльмены никогда умышленно не заставляют даму плакать.

Эшли поклонился:

– Я все думал о том, как ты изменилась, Скарлетт. Но я ошибся. Ты попрежнему можешь подчинять своей воле мужчин. Я был бы плохим отцом, если бы отказался принять от тебя подарок для Бо.

– О, Эшли! Я люблю тебя и всегда буду любить. Спасибо!

«А теперь иди на кухню и разболтай об этом, – думала Скарлетт о служанке, закрывшей за Эшли дверь. – Неплохая пища для сплетен. Я люблю Эшли и буду его любить. Но им никогда не понять».

Чтобы управиться с делами в Атланте, Скарлетт потребовалось гораздо больше времени, чем она ожидала. Она не смогла уехать в Тару до десятого июня.

«Почти месяц я не видела Кэт! Я этого не перенесу. За это время у нее, наверное, прорезался зубик, а может быть, и два. Может, она мучается, и никто не догадается дать ей поплескаться в воде? Ужасно жарко. Маленький ирландский ребенок не знает ничего о жаре».

Последняя неделя в Атланте потребовала от Скарлетт так много нервов, что она плохо спала. Почему не идет дождь? Красная пыль покрывала буквально все уже через полчаса после того, как водяные потоки успевали ее смыть.

Но в поезде до Джонсборо она могла расслабиться, несмотря на то, что в Атланте ей пришлось задержаться. Скарлетт удалось сделать то, что она запланировала, гораздо лучше, чем предполагали дядюшка Генри и ее новый адвокат.

Проще всего было с баром. Во времена кризиса именно такие дешевые заведения становятся популярными. Что касается магазина, то у нее из-за него было не очень веселое настроение. Магазин был гораздо более ценен из-за земли, на которой он стоял, и новые хозяева собирались снести его и построить на том месте восьмиэтажный дом. Ей подсказали купить еще пятьдесят акров для строительства на них ста домов на окраине города. Это поможет Эшли процветать года два. Подрядчик подсказал ей, что у них начала покупать лес, потому что были уверены, что здесь им не подсунут плохую древесину. Похоже, что несмотря на его человеческую натуру, дела у него пойдут. Ей тоже повезет. Генри Гамильтон в этом был прав. Ее маленькие домики шли очень хорошо. Они приносили доход. Большой доход. Она была сильно удивлена, когда узнала, сколько денег скопилось на ее счету. Этих денег будет достаточно, чтобы покрыть расходы, связанные с поездкой в Баллихару. Теперь Скарлетт могла быть спокойна. Урожай обещал принести хорошие деньги, оставались семена для следующего посева. Гора долларов от сдачи в аренду недвижимости, похоже, тоже будет расти.

Она бы все сделала, даже если бы не заработала столько денег. Теперь же это было проще. Она сказала подрядчику, чтобы тот отсылал весь будущий доход в Саванну Стефану О'Хара. Он получит деньги, необходимые для дела Колума.

«Как смешно вышло с продажей дома на Пилтри-стрит. Я ожидала, что мне с ним будет очень тяжело расстаться. Все же это был дом, где я жила с Реттом, где Бонни родилась и провела свою маленькую жизнь. Но единственное, что я ощутила, было чувство облегчения. Когда я получила предложение от женской школы, то готова была расцеловать старуху-управляющую. Я чувствовала, будто с меня сняли цепи. Ничто теперь не задерживает меня в Атланте».