Текст книги "Ночи нет конца"

– Похоже на то. Сильное сотрясение мозга. На субмарине есть рентгеновская аппаратура, надо будет сделать снимок. Да и вам досталось, Джолли.

– До свадьбы заживет, – буркнул он. Оттолкнув мою руку, сел на постели. – Вам помочь, доктор?

– Ни о какой помощи не может быть и речи, – спокойным тоном возразил Суонсон. – Ранний ужин, после чего вам и остальным восьмерым двенадцать часов сна. Это распоряжение моего доктора. Ужин в кают-компании.

– Есть, командир, – слабо улыбнулся Джолли, с трудом поднимаясь на ноги. – Двенадцать часов сна меня вполне устраивают.

Минуту спустя неуверенной походкой он вышел из лазарета.

– Что теперь? – поинтересовался Суонсон.

– Надо бы выяснить, кто находился ближе всех к Бенсону, когда он оступился, перелезая через ограждение мостика. Только осторожно. Может, стоит как бы между прочим заметить, будто Бенсон мог поскользнуться.

– На что это вы намекаете? – раздельно проговорил Суонсон.

– Хочу знать, он упал или же его столкнули. Вот на что я намекаю.

– Упал или же… – Замолчав на полуслове, командир субмарины с подозрением посмотрел на меня: – Кому могло понадобиться сталкивать доктора Бенсона?

– А кому понадобилось убивать семерых, вернее, восьмерых зимовщиков?

– И то верно, – согласился Суонсон и вышел.

Делать рентгеновские снимки я не мастак, но, похоже, то же можно было сказать и о докторе Бенсоне, поскольку я нашел у него подробную инструкцию о том, как фотографировать и проявлять пленки. Что бы он сказал, если бы узнал, что, составляя подробную инструкцию, старается для самого себя? Два негатива, которые я проявил, вряд ли вызвали бы бурный восторг у членов Королевского фотографического общества, но меня их качество вполне устраивало.

Через какое-то время вернулся коммандер Суонсон. После того как он закрыл за собой дверь, я заметил:

– Ставлю десять против одного, что вы ничего не выяснили.

– Бедняком вы не умрете, – кивнул офицер. – Так оно и есть. Мне сообщил об этом старший торпедист Паттерсон. А что он за человек, вы сами знаете.

Я действительно знал, кто он такой. Именно Паттерсон отвечал за порядок и дисциплину среди нижних чинов. Суонсон признавался, что самым незаменимым человеком на субмарине был не он, командир, а Паттерсон.

– Паттерсон влез на мостик перед тем, как туда стал взбираться Бенсон, – продолжал Суонсон. – По его словам, он услышал, как Бенсон вскрикнул. Оглянувшись, увидел, что доктор уже падает. Сперва он не понял, что это врач: было темно, да и снег шел. Паттерсону показалось, что Бенсон держался одной рукой за поручень и успел перебросить через него колено, когда покачнулся назад.

– Странно, что такое могло случиться, – заметил я. – Ведь центр тяжести его тела оказался уже внутри мостика. Даже если бы Бенсон потерял равновесие, он успел бы ухватиться за поручень обеими руками.

– Возможно, он действительно поскользнулся, – предположил Суонсон. – Не забывайте, что поручни обледенели.

– Когда Бенсон исчез, Паттерсон кинулся к борту?

– Кинулся, – устало проговорил офицер. – По его словам, ближе чем на десять футов от верхней части мостика, откуда упал доктор, никого не было.

– А кто был дальше, чем на десять футов?

– Он не разглядел. Было же темно. А когда Паттерсон оглянулся, его ослепило прожектором, освещавшим мостик. Он лишь посмотрел вниз, а потом бросился за носилками. Ни вы, ни Ганзен еще не успели добраться до Бенсона. Паттерсон не из тех, кому надо объяснять, что надо делать.

– Выходит, тут нам ничего не светит?

– Ничего.

Тогда я подошел к шкафчику и, держа еще не высохшие рентгеновские снимки за струбцины, протянул их Суонсону.

– Бенсон? – спросил командир и в ответ на мой кивок стал внимательно изучать снимки. – Эта линия обозначает перелом?

– Перелом. Как видите, линия довольно четкая. Удар был сильный.

– Насколько тяжело его состояние? Сколько все это продлится? Ведь у него кома?

– Совершенно верно. Сколько времени будет продолжаться коматозное состояние? Будь я вчерашним выпускником медицинского колледжа, я сказал бы довольно уверенно. На месте специалиста высшего класса по черепно-мозговым травмам заявил бы: от получаса до года, а то и двух. Ведь люди, знающие свое дело, понимают: что собой представляет человеческий мозг, нам почти неизвестно. Поскольку я ни то ни другое, скажу: через два-три дня ваш доктор оклемается. Но могу ошибиться. А вдруг произошло кровоизлияние в мозг? Хотя это вряд ли. Судя по кровяному давлению, дыханию и температуре, органических повреждений не произошло. Теперь вам известно столько же, сколько и мне.

– Подобное заявление пришлось бы не по нутру вашим коллегам, – улыбнулся Суонсон. – Признание в собственном невежестве не очень-то поднимает авторитет врача. Как обстоят дела с теми двумя вашими пациентами, которые все еще находятся на станции «Зет»?

– Навещу их после ужина. Если позволит состояние их здоровья, завтра перенесем обоих на корабль. А пока хотел бы кое о чем попросить вас. Одолжите мне своего торпедиста, Ролингса. Не станете возражать, если я введу его в курс дела?

– Ролингс? Не понимаю, почему вам понадобился именно он. Наши офицеры и среднее командное звено – это цвет американского военно-морского флота. Почему не хотите выбрать кого-нибудь из них? И потом, мне не очень-то по душе, что вы собираетесь доверить рядовому секретные сведения, к которым не получили доступа мои офицеры.

– Эти секреты не имеют никакого отношения к военно-морскому флоту. Никто не собирается ущемлять права офицеров. Но мне нужен именно Ролингс. Он сообразителен, обладает мгновенной реакцией, владеет мимикой – а это незаменимые качества в игре, какую мы ведем. Кроме того, в том случае – надеюсь, этого не произойдет, – если убийца заподозрит, что мы напали на его след, он не станет опасаться кого-то из нижних чинов в уверенности, что мы не решимся поделиться с ним своими секретами.

– Зачем он вам нужен?

– Чтобы охранять Бенсона ночью.

– Охранять Бенсона? – Глаза Суонсона чуть сузились, но выражение его лица ничуть не изменилось. – Выходит, вы не уверены, что это был несчастный случай?

– Откровенно говоря, не знаю. Я нахожусь в таком же положении, что и вы. Ведь прежде чем вывести субмарину в море, вам приходится неоднократно проверять все ее системы. Не хочу рисковать. Даже если это и был несчастный случай, кому-то, возможно, понадобится расправиться с Бенсоном.

– Но какую же опасность представляет собой Бенсон? – упорствовал моряк. – Бьюсь об заклад, Карпентер, Бенсону не известно и не было известно ничего такого, что могло бы бросить на кого-то тень. Иначе он бы сообщил мне об этом. Такой уж он человек.

– А вдруг он увидел или услышал нечто такое, чему сначала не придал значения? Вдруг преступник опасается, как бы Бенсон не осознал, что произошло? Вполне вероятно, все это лишь плод моего воображения. Возможно, Бенсон сам упал. И все равно мне нужен Ролингс.

– Вы его получите. – Суонсон с улыбкой поднялся на ноги. – Не нужно цитировать директиву из Вашингтона.

Через две минуты появился Ролингс. На нем были кремовая рубашка и комбинезон. Именно так, по его мнению, следовало одеваться подводнику. Впервые за все время нашего с ним знакомства он не улыбнулся мне в знак приветствия. А на Бенсона даже не взглянул. Лицо его было спокойно и бесстрастно.

– Вы вызывали меня, сэр?

Я заметил, что он сказал «сэр», а не «док».

– Садитесь, Ролингс. – Когда он садился, я заметил, как оттопыривается у него боковой карман комбинезона. Кивнув на карман, я заметил: – Что это у вас там? Не очень-то сочетается с шикарным покроем вашего комбинезона, верно?

– Я всегда ношу с собой инструменты, – сказал без улыбки матрос. – Для того и карман.

– Давайте-ка посмотрим на этот инструмент, – предложил я.

Поколебавшись, Ролингс пожал плечами и извлек из кармана увесистый разводной ключ. Я взвесил его в руке.

– Вы меня удивляете, Ролингс, – заметил я. – Неужели вы думаете, что человеческий череп из бетона? Стоит легонько стукнуть этой штуковиной, как окажешься на скамье подсудимых по обвинению в заранее обдуманном или непреднамеренном убийстве. – Протянув ему бинт, я добавил: – Но если намотать на соответствующую часть ключа ярдов десять бинта, тебя обвинят лишь в нападении и нанесении травмы.

– Не понимаю, о чем вы там толкуете, – хладнокровно ответил моряк.

– А толкую я о том, что, когда сегодня днем в лаборатории мы с командиром и старпомом беседовали, а вы с Мерфи оставались снаружи, ты, думаю, прижался ухом к двери и узнал больше, чем следовало. Тебе известно, что что-то стряслось, и хотя ты не знаешь, что именно, решил держать ухо востро. Верно?

– Верно.

– А Мерфи знает?

– Нет.

– Я офицер флотской разведки. В Вашингтоне обо мне знают. Хочешь, чтобы командир подтвердил мои слова?

– Да зачем? – На губах его появилось некое подобие улыбки. – В моем присутствии вы угрожали командиру, но до сих пор на свободе. Выходит, вы чисты.

– Ты слышал, как я с пистолетом в руках угрожал командиру и старпому. Но потом вас обоих отослали. Больше ты ничего не слышал?

– Ничего.

– На станции «Зет» убиты три человека. Двое застрелены, третий зарезан. Чтобы скрыть следы преступления, трупы их были сожжены. Еще четверо зимовщиков погибли во время пожара. Убийца на борту корабля.

Ролингс промолчал. Глаза у него расширились, лицо побледнело. Я рассказал ему все, о чем поведал Суонсону и Ганзену, и настоятельно просил торпедиста никому не говорить о том, что он узнал. Затем я сказал:

– Доктор Бенсон получил тяжелую травму. На него было совершено покушение. Не знаю, с какой целью, возможно, с целью убийства. Но если это было покушение, то оно оказалось неудачным. Пока…

Успев овладеть собой, Ролингс бесстрастно произнес:

– Наш «приятель» может заявиться еще раз?

– Может. Никто, кроме командира, старшего офицера и меня, сюда не войдет. Ну а если появится кто-то другой… Можешь задавать ему вопросы после того, как он придет в сознание.

– Так советуете намотать десять ярдов, док?

– Десяти должно хватить. Только, пожалуйста, бей не сильно. Чуть повыше уха. Можешь спрятаться за занавеску, там тебя никто не увидит.

– Сегодня я чувствую себя одиноким, – пробурчал Ролингс. Разорвав упаковку, он принялся наматывать бинт на головку разводного ключа, потом посмотрел на переборку, сплошь оклеенную фотографиями из мультфильмов. – Даже медвежонок Йоги меня нынче не устраивает. Надеюсь, придет в гости кто-нибудь еще.

Покинув моряка, я почувствовал некое подобие жалости к его будущему гостю, даже если им окажется убийца. Казалось, я принял все меры предосторожности. Однако, оставив Ролингса охранять Бенсона, я все-таки допустил некоторый просчет. Охранять следовало совсем другого человека.

Второе за этот день происшествие случилось так быстро и неожиданно, что и в самом деле могло сойти за несчастный случай.

Во время ужина я сообщил, что с позволения командира субмарины в девять утра намерен заняться пациентами. Из-за плохого ухода большинство ожогов нагноилось, а это требовало постоянной обработки и частой смены повязок. Я также решил сделать рентгенограмму сломанной лодыжки у Забринского. Медикаменты в лазарете заканчивались. Где Бенсон хранил основные запасы, я не знал. Командир корабля сообщил мне об этом и послал со мной буфетчика Генри. Тот должен был показать мне, где находится склад.

Часов в десять вечера, после того как я вернулся со станции «Зет», где осмотрел обоих больных, Генри, проведя меня по опустевшему центральному посту, спускался вместе со мной по трапу. Трап вел в отсек инерциальной навигации и примыкавшее к нему отделение электроники. Отбив задрайку на квадратной тяжелой крышке люка в углу отделения, с моей помощью Генри поднял стальную плиту весом около семидесяти килограммов. Послышался щелчок, и крышка была зафиксирована стопором.

К крышке люка были приварены три скобы. Вниз вел скобтрап, по нему можно было попасть на нижнюю палубу. Первым стал спускаться буфетчик, я последовал за ним.

На складе, хотя он и занимал небольшое помещение, чего только не было. Верный своей натуре, Бенсон аккуратно и логично обозначил медикаменты, поэтому все необходимое я отыскал меньше чем за три минуты. Первым поднявшись наверх, я задержался у верхней части трапа, протянул вниз руку, взял из рук буфетчика мешок с медикаментами и рывком поставил его на палубу. После этого свободной рукой ухватился за среднюю скобу, приваренную к нижней стороне крышки люка, и стал подтягиваться, чтобы встать на палубу электронного отсека. Но подтянуться не смог. Тяжелая крышка, видно не удерживаемая защелкой, стала падать на меня, прежде чем я успел сообразить, в чем дело. Подавшись назад и в сторону, я ударился головой о комингс люка. Отчаянным усилием я наклонил голову вперед, иначе, угодив между комингсом и крышкой, мой череп раскололся бы как орех. Одновременно я попытался убрать левую руку. Спрятать голову я успел – удар был несильный, потом лишь немного побаливала голова. Но с рукой было гораздо хуже. Если бы кисть и предплечье привязали к наковальне, а потом по ним ударила бы кувалдой горилла, боль вряд ли была бы мучительнее. Несколько секунд я висел, удерживаясь раненой рукой, но затем под тяжестью собственного тела рухнул вниз. Мне показалось, будто горилла еще раз ударила по руке кувалдой, и я потерял сознание.

– Не стану пудрить тебе мозги, старичок, – сказал Джолли. – Чего обманывать собрата по профессии. Кисть у тебя изувечена будь здоров. С трудом часы из нее извлек. Средний палец и мизинец перебиты, причем средний – в двух местах. Но хуже всего обстоит с тыльной стороной руки. Повреждены сухожилия мизинца и безымянного пальца.

– Что это значит? – поинтересовался Суонсон.

– Значит, что до конца дней своих ему придется обходиться большим пальцем и еще двумя, – без обиняков заявил ирландец.

Негромко выругавшись, Суонсон повернулся к буфетчику:

– Как это ты недоглядел, черт возьми? А еще опытный подводник! Всякий раз, когда поднимаешь крышку люка, надо убедиться, что она надежно закреплена защелкой. Почему же ты не сделал этого?

– Незачем было этого делать, сэр, – с еще более подавленным и унылым, чем обычно, видом произнес Генри. – Я слышал, как щелкнул стопор, и подергал крышку. Она была зафиксирована. Могу поклясться, сэр.

– Какое там зафиксирована! Ты только посмотри на руку доктора Карпентера. Крышка почти не удерживалась. Стоило посильнее потянуть, и результат налицо. Когда же ты научишься выполнять инструкции, черт бы тебя побрал?

Буфетчик молчал, глядя себе под ноги. Джолли, выглядевший ничуть не лучше, чем я, собрал свои инструменты, посоветовал мне отдохнуть пару дней, сунул мне пригоршню пилюль, с усталым видом попрощался со всеми и, покинув электронный отсек, где перевязывал мне руку, начал карабкаться вверх по трапу. Обратившись к буфетчику, Суонсон произнес:

– Можете идти, Бейкер. – Он назвал Генри по фамилии, а не по имени: дурной знак. Выходит, Суонсон считал его проступок непростительным. – Утром я решу, как с вами быть.

– Какое это будет утро, я не знаю, – заметил я после того, как Генри ушел. – Завтрашнее или послезавтрашнее. Когда придется извиняться перед Генри. И вам, и мне. Крышка люка была на стопоре. Я сам проверял, командир.

Суонсон бросил на меня холодный взгляд. Помолчав, спокойно спросил:

– Вы имеете в виду то, на что, как я догадываюсь, вы намекали?

– Кто-то пошел на риск, – ответил я. – Да и риск-то был невелик. Большая часть экипажа спит, а в центральном посту в нужный момент никого не было. Кто-то из находившихся в кают-компании слышал, как я спрашивал у вас разрешения спуститься на склад медикаментов, а вы дали «добро». Вскоре после этого почти все легли на боковую. Лишь один не спал. Он терпеливо ждал подходящего момента. Спустился за мною следом. На его счастье, лейтенант Симс, вахтенный офицер, находился на мостике, где определялся по звездам, поэтому в центральном посту никого не оказалось. Негодяй отцепил защелку стопора, но крышку люка оставил в вертикальном положении. Он не знал наверняка, кто станет подниматься первым, но предположил, что Генри будет взбираться после меня. Как бы то ни было, расчет его оправдался. Правда, все вышло не так, как бы ему хотелось: убрать меня он не смог.

– Сию же минуту начну расследование, – заявил Суонсон. – Кто-то должен был видеть этого негодяя. Или услышать, как он встает с койки.

– Не теряйте напрасно времени, командир. Мы имеем дело с чрезвычайно умным преступником. Такой не станет навлекать на себя подозрения. Кроме того, узнав, что вы проводите расследование, он перепугается и затаится. В этом случае мне его не найти.

– Тогда запру всю эту компанию и буду держать ее под замком до тех пор, пока не вернемся в Шотландию, – мрачно процедил Суонсон. – В таком случае больше ничего не произойдет.

– В таком случае мы никогда не узнаем, кто погубил моего брата и еще шестерых, вернее, семерых человек. Кто бы это ни был, надо предоставить ему свободу действий, тогда он сам попадет в ловушку.

– Да боже ты мой! Старина, не можем же мы сидеть сложа руки и ждать, что он еще натворит. – В голосе командира субмарины сквозило раздражение, но обижаться на него я был не вправе. – Что же прикажете делать?

– Начнем танцевать от печки. Завтра утром допросим всех уцелевших зимовщиков. Выясним все, что возможно, относительно пожара. Пусть это будет открытое, на первый взгляд невинное расследование, предпринятое, скажем, по настоянию министерства снабжения. По-моему, мы сможем узнать кое-что весьма любопытное.

– Вы так полагаете? – Суонсон покачал головой. – Не думаю. Даже на мгновение мне трудно допустить, что такое может произойти. Посмотрите на свою руку. Совершенно же очевидно, дружище, кто-то знает или догадывается, что вы идете по их следу. Уж они постараются, чтобы вы ничего не узнали!

– Думаете, потому-то меня и шарахнули сегодня?

– А почему же еще?

– И Бенсона столкнули?

– Мы еще не выяснили, что его действительно столкнули. Хочу сказать, преднамеренно. Возможно, это чистая случайность.

– Вполне, – согласился я. – А возможно, и не случайность. Не знаю, прав я или нет, но мне кажется, что несчастный случай или случаи вовсе не связаны с опасениями убийцы, будто кто-то намерен его обнаружить. Во всяком случае, подождем до завтра.

Вернулся в каюту я в полночь. Инженер-механик был на вахте. Ганзен спал. Чтобы не беспокоить его, включать свет я не стал. Снял ботинки, лег на койку и натянул на себя покрывало.

Но уснуть не смог. Левая рука от локтя до кончиков пальцев ныла так, словно побывала в медвежьем капкане. Я дважды доставал из кармана болеутоляющие и снотворные таблетки, которыми снабдил меня Джолли, и столько же раз убирал их.

Я лежал и думал. И в конце концов пришел к выводу, что кто-то из лиц, находящихся на борту «Дельфина», не слишком-то жалует представителей лечащей профессии. Затем принялся размышлять, почему же она вызывает у него такую неприязнь. Спустя полчаса я перестал напрягать клетки своего мозга, потихоньку слез с койки и в одних носках пошел в лазарет.

Войдя, неслышно закрыл за собой дверь. В углу тускло горела красная лампочка. При ее свете можно было разглядеть скрюченную фигуру Бенсона, лежавшего на койке. Включив верхний свет, я на миг зажмурился, ослепленный, затем посмотрел на портьеру в дальнем конце лазарета. Ни единого звука.

– Вижу, руки у вас так и чешутся, Ролингс. Оставьте ключ в покое. Это я, Карпентер.

Отодвинув портьеру в сторону, с разводным ключом в руке появился Ролингс. Выражение лица у него было несколько разочарованное.

– Я ждал совсем другого человека, – укоризненно произнес матрос. – Так сказать, надеялся… Господи! Док, что это у вас с рукой?

– Хороший вопрос, Ролингс. Наш «приятель» постарался. По-моему, он хотел убрать меня. Не знаю только, на время или навсегда. Во всяком случае, еще бы немного, и мне кранты. – Рассказав торпедисту, что произошло, я поинтересовался: – Есть ли на субмарине человек, которому ты целиком доверяешь? – И тотчас понял, что он мне ответит.

– Забринский, – не колеблясь, произнес моряк.

– Сумеешь прокрасться туда, где он спит, и привести его сюда, но так, чтобы никого не разбудить?

Не став задавать лишних вопросов, он только заметил:

– Вы же знаете, док, он не может ходить.

– Тогда притащи его на себе. Вон какой верзила вымахал.

Ролингс улыбнулся и вышел. Через какие-то три минуты он вернулся вместе с Забринским. Спустя три четверти часа, сообщив Ролингсу, что он свободен, я вернулся к себе в каюту.

Ганзен по-прежнему спал. Он не проснулся даже после того, как я включил у своего изголовья ночник. С большим трудом я облачился в меховой костюм, отпер чемодан и извлек оттуда маузер, две завернутые в прорезиненную ткань обоймы и сломанный нож, обнаруженные Суонсоном в топливном баке трактора. Засунув все это в карман, я вышел из каюты. Проходя через центральный пост, доложил вахтенному офицеру о том, что намерен навестить двух пациентов, оставшихся в лагере. Когда я стал натягивать варежку на покалеченную руку, вахтенный и бровью не повел. Ведь у докторов свои законы, во мне он видел доброго лекаря, готового помочь и утешить больных и немощных.

Внимательно осмотрев обоих пациентов, я нашел, что состояние их здоровья неуклонно улучшается. После этого попрощался с двумя дежурившими в бараке матросами. Однако на субмарину возвращаться не стал. Я сходил в гараж и снова опустил в топливный бак пистолет, обоймы и обломок ножа. И лишь после этого зашагал на корабль.