Текст книги "Ночи нет конца"

Лишь сейчас я заметил на палубе стопку из нескольких банок сардин и банку побольше – мясных консервов.

– Ага! – произнес я. – Еще один ночной тать пойман с поличным!

– Что вы имеете в виду? – подозрительно спросил Хэггерти.

– У нашего приятеля недурной аппетит, – заметил я.

– Я не для себя, – пропищал Сэнди. – Клянусь. Понимаете…

– За борт надо этого недомерка выбросить. Вора этого. Стоит отвернуться, он тут как тут. А кому отвечать, а, скажи ты мне? Кому перед капитаном отчитываться? Кому платить из своего кармана за пропажу? Что же мне, камбуз запирать? – кипятился Хэггерти. – Подумать только, – произнес он с горечью, – я-то всегда доверял ближнему. Свернуть этому гаду шею, и все дела.

Я спросил:

– Где он был и что делал, когда вы вошли?

– Лез вон в тот большой холодильник, вот что он делал. Я его с поличным поймал.

Я открыл дверцу холодильника. Ассортимент продуктов был довольно однообразен: масло, сыр, консервированное молоко, ветчина и мясные консервы. И только.

– Подойдите-ка сюда, – сказал я Сэнди. – Хочу осмотреть вашу одежду.

– Ты хочешь обыскать меня? – возмутился Сэнди, поняв, что физическая расправа ему больше не грозит. – А кто ты такой? Легавый? Или сыскарь?

– Я всего лишь врач. Врач, который желает выяснить, почему сегодня вечером погибли три человека.

Сэнди уставился на меня сквозь линзы очков. Нижняя челюсть у него отвисла.

– Разве вы не знали, что оба стюарда, Моксен и Скотт, мертвы?

– Да нет, слышал, – облизнул сухие губы Сэнди. – Но я-то тут при чем?

– А мы это выясним.

– Ну, вы мне убийство не пришьете. – Сэнди утратил всю свою воинственность. – Я не имею к этому никакого отношения.

– Три человека умерли, а еще четыре едва не погибли. И все это вследствие пищевого отравления. Продукты поступают с камбуза. Меня интересуют лица, которые, не имея на то права, проникают на камбуз. – Посмотрев на Хэггерти, я добавил: – Пожалуй, все-таки надо доложить капитану.

– Нет, ради бога, не надо! – взмолился Сэнди. – Мистер Джерран убьет меня…

– Подойдите-ка сюда.

Старик покорно приблизился. Я осмотрел его карманы, но не нашел никаких следов инструмента, с помощью которого он мог внести инфекцию в продукты, хранящиеся в холодильнике, то есть шприца.

– Что вы собирались делать с этими банками?

– Я же вам говорил, я не для себя старался. Зачем мне столько? Я и ем-то меньше мыши. Спросите кого угодно.

Мне незачем было кого-то спрашивать. Как и Лонни Гилберт, Сэнди получал свои калории почти исключительно в виде продукции винокуренных заводов.

– Так для кого же предназначались консервы?

– Для Герцога, Сесила. Я только что от него. Он сказал, что голоден. Вернее, не так. Сказал, будто ему придется голодать, потому что вы на трое суток посадили его на чай и сухари.

Я вспомнил свой разговор с Герцогом. Пригрозив посадить его на диету, я лишь хотел вытянуть из него нужные сведения, но забыл сказать, что поститься ему не обязательно. Выходит, Сэнди не лгал.

– Герцог просил вас принести ему снеди?

– Да нет же. Хотел сюрприз ему приготовить. Хотел увидеть его физиономию, когда жратву ему притащу.

Ничего не поделаешь. Вполне возможно, Сэнди говорил правду. Но не исключено, что история эта послужила ему как прикрытие для иной, гораздо более зловещей роли.

– Ступайте к своему Герцогу и скажите, что с завтрака диета отменяется.

– Хотите сказать, что я могу идти?

– Если мистер Хэггерти не предъявит вам иск.

– Буду я пачкаться, – произнес кок, схватив Сэнди за шею так, что тот запищал от боли. – Если хоть раз появишься у камбуза, я тебе шею сверну к чертовой бабушке. – Хэггерти подтащил Сэнди к двери и вышвырнул вон.

– Дешево отделался, я считаю, – произнес кок, возвращаясь.

– Он не стоит того, чтобы из-за него так расстраиваться, мистер Хэггерти. Возможно, старикашка не лжет, хотя это и не оправдание для воровства. Скажите, Моксен и Скотт сегодня ели после того, как поужинали пассажиры?

– Они каждый вечер ужинали на камбузе. Обычно буфетчики едят прежде, чем обслужить клиентов. Наши стюарды поступали наоборот.

После того как Сэнди ушел, я заметил, как озабочен Хэггерти. Смерть обоих стюардов, похоже, потрясла его. Этим-то и объяснялся тот гнев, с каким он обрушился на злополучного грабителя.

– Мне кажется, я установил источник отравления. Полагаю, что хрен инфицирован очень неприятным микроорганизмом под названием Clostridium botulinum, который чаще всего обнаруживают в садовой почве. – Сам я о подобном виде инфекции никогда не слышал, однако такое объяснение звучало вполне убедительно. – Вас никто ни в чем не упрекнет. Факт инфицирования невозможно установить ни до, ни во время, ни после приготовления блюда. Были ли сегодня вечером остатки от ужина?

– Немного. Я приготовил кастрюлю для Моксена и Скотта, а остальное убрал.

– Убрали?

– Чтобы выбросить за борт. Остатков было мало.

– Итак, они за бортом?

Еще одна возможность упущена.

– В такой-то темноте выбрасывать? Объедки запаиваются в полиэтиленовые мешки, потом мешки прокалываются. А утром я их выбрасываю.

– Хотите сказать, объедки еще здесь? – спросил я, обрадовавшись, что ниточка не оборвана.

– Конечно. – Хэггерти кивнул в сторону квадратного пластмассового ведра, прикрепленного к переборке. – Вот они.

Подойдя к ведру, я поднял крышку. Хэггерти спросил:

– Собираетесь взять на анализ?

– Собирался. – Я опустил крышку. – Но теперь это невозможно. Ведро пусто.

– Пусто? Кто же это стал выбрасывать объедки в такую погоду? – с недоверием в голосе отозвался кок и зачем-то заглянул в ведро. – Странная история, черт побери. Нарушение инструкции.

– Может, ваш помощник…

– Чарли? Этот лентяй? Он не таковский. К тому же он сегодня не дежурил. – Хэггерти поскреб седую щетину на голове. – Бог знает, зачем они это сделали, но, должно быть, выбросил мешок Моксен или Скотт.

– Да, – отозвался я. – Должно быть.

Я так устал, что ни о чем другом, кроме того, как добраться до своей каюты и упасть на койку, не думал. Устал настолько, что, лишь придя к себе и увидев койку, вспомнил, что все мои одеяла у Смита и боцмана. Случайно бросил взгляд на столик, на котором оставил справочники по токсикологии, и усталость мою как рукой сняло. «Медицинская юриспруденция», из которой я почерпнул сведения об аконитине, очевидно съехав во время качки, лежала у дальней подставки. Шелковая ленточка, подклеенная к обрезу книги, была вынута – событие само по себе ничем не примечательное, если бы не одно обстоятельство. Я точно помнил: страницу, которую я читал, я отметил закладкой.

Любопытно, кому же стало известно, что я изучал статью об аконитине?

Глава 5

Оставаться в своей каюте на ночь одному мне вдруг расхотелось. Эксцентричный миллионер, переоборудовавший «Морнинг роуз», терпеть не мог запоров на дверях жилых помещений. Возможно, то было своего рода фобией, а может быть, он полагал (кстати, небезосновательно), что многие часто погибают из-за того, что им не удается выбраться из закрытой на замок каюты. Так или иначе, запереться изнутри было невозможно, на двери не имелось даже щеколды.

И я решил отправиться в кают-компанию, вспомнив, что там в углу стоит очень уютная кушетка. На ней можно устроиться на ночь и, главное, защититься от нападения со спины. В ящиках под кушеткой хранилась целая кипа мохнатых пледов – наследство от прежнего владельца, как и двери без замков. Но самое замечательное: помещение ярко освещено, сюда будут приходить люди даже в столь поздний час, тут уж вас никто врасплох не застанет. Правда, это не помешало бы выстрелить в меня через широкое окно кают-компании. Утешением, хотя и слабым, был тот факт, что злоумышленник или злоумышленники до сих пор не прибегали к актам явного насилия; правда, гарантии в том, что они не станут действовать напропалую, никто не мог дать.

И тут я вспомнил, что пленарная сессия правления кинокомпании «Олимпиус продакшнз» должна состояться в кают-компании. Когда же она началась? Минут двадцать назад, не больше. Еще столько же, и помещение освободится. Не то чтобы я сомневался в ком-то из четырех членов правления. Просто они могли бы удивиться тому, что я, имея комфортабельную каюту, решил обосноваться на ночь в кают-компании.

Отчасти из соображений долга, отчасти для того, чтобы убить время, я решил навестить Герцога, успокоить его относительно диеты и выяснить, правду ли говорил Сэнди. Дверь в его каюту была третья слева. Вторая справа была открыта настежь. Каюта принадлежала Мэри Стюарт. Она сидела на стуле между столом и койкой, широко открыв глаза и уперев локти в колени.

– Что же это такое? – спросил я. – Всенощное бдение?

– Спать не хочется.

– И дверь настежь. Кто-нибудь должен прийти?

– Надеюсь, что нет. Дверь невозможно закрыть.

– Да, двери здесь не запираются.

– Раньше это не имело значения. Теперь имеет.

– Уж не думаете ли вы, что кто-то проникнет в каюту и прикончит вас во сне? – произнес я таким тоном, словно исключал подобную возможность.

– Не знаю, что и подумать. Но со мной все в порядке.

– Все еще трусите? – покачал я головой. – Как не стыдно! А вот ваша тезка, маленькая Мэри, не боится спать одна.

– Она и не спит одна.

– Неужели? Ах да, я забыл, в какое время мы живем.

– Она с Алленом. В комнате отдыха.

– Вот оно что! Почему бы вам не пойти к ним? Если вы ищете безопасности, то безопасно там, где больше народу.

– Не хочу… как это называется… быть третьим лишним.

– Что за чушь! – воскликнул я и зашагал к каюте Герцога.

На щеках его играл румянец, правда чуть заметный, но дело, похоже, шло на поправку. Я спросил, как он сейчас себя чувствует.

– Отвратительно, – отозвался Герцог, потирая желудок.

– Все еще болит?

– Голодный спазм, – ответил он.

– Ночью ничего не ешьте, а завтра – что угодно. Чай и сухари отменяются. Кстати, напрасно вы послали Сэнди грабить кладовку. Хэггерти поймал его на месте преступления.

– Сэнди? В кладовку? – искренне удивился Герцог. – Никуда я его не посылал.

– Но ведь он сказал, что идет на камбуз?

– Ни словом насчет камбуза не обмолвился. Послушайте, док, не надо валить на меня…

– Выходит, я неправильно его понял. Возможно, он хотел сделать вам сюрприз.

– Действительно, я сказал ему, что голоден. Но…

– Да ладно. Все в порядке. Спокойной ночи.

Направляясь к себе, я заметил, что дверь в каюту Мэри Стюарт все еще открыта. При виде меня девушка ничего не сказала. Я тоже промолчал. Придя в каюту, взглянул на часы. Всего пять минут прошло. Оставалось пятнадцать. Как же, буду я ждать столько времени: от усталости у меня подкашивались ноги. Но нельзя же идти в кают-компанию без всякого предлога. Я напряг свой утомленный мозг, и спустя несколько мгновений ответ был готов. Открыв саквояж, я извлек оттуда три самых важных документа – свидетельства о смерти. Повинуясь безотчетному желанию, я посмотрел, сколько еще осталось бланков. Десять. Итого тринадцать. Слава богу, я не суеверен. Свидетельства и несколько листов гербовой бумаги с роскошной шапкой – прежний владелец ничего не делал наполовину – я положил в портфель.

Открыл дверь пошире и, убедившись, что коридор пуст, вывинтил укрепленную на подволоке лампу. Встряхнув ее как следует, ввинтил снова в патрон, взял портфель, закрыл дверь и направился на мостик.

Проходя по верхней палубе и поднимаясь по трапу, я убедился, что погода не улучшилась. Снег, гонимый ветром почти параллельно поверхности моря, валил так густо, что огонь на топовой мачте мерцал не ярче светлячка. На руле стоял Аллисон. Он чаще поглядывал на экран радара, чем на картушку компаса, что было вполне понятно при такой плохой видимости.

– Не знаете, где капитан хранит судовую роль?[11]11
  Судовая роль – список членов экипажа.


[Закрыть] У себя в каюте? – спросил я.

– Нет, – ответил рулевой, посмотрев через плечо. – В штурманской рубке. – Помолчав, он поинтересовался: – А зачем она вам, доктор Марлоу?

Вынув из портфеля бланк свидетельства о смерти, я поднес его к лампочке нактоуза. Аллисон сжал губы.

– Верхний ящик слева.

Достав судовую роль, я вписал куда положено фамилию, адрес, возраст, место рождения, вероисповедание, имена близких родственников каждого из трех покойников, положил книгу на место и направился в кают-компанию. Джерран, три других члена правления и Граф, которых я покинул полчаса назад, все еще сидели за круглым столом, разглядывая содержимое картонных скоросшивателей, лежавших перед ними. Кипа папок лежала на столе, несколько валялись на палубе, упав при качке. Посмотрев на меня поверх стакана, Граф произнес:

– Все еще не спите, дружище? Стараетесь для нас? Скоро я потребую вашей кооптации в состав правления.

– Пусть уж сапоги тачает сапожник, – отозвался я, поглядев на Отто Джеррана. – Извините за вторжение, но мне нужно оформить ряд документов. Простите, что помешал вашей беседе…

– У нас нет от вас секретов, – ответил Гуэн. – Мы просто изучаем рабочий сценарий. Все участники съемочной группы и члены экипажа получат завтра по экземпляру. Вам дать один?

– Спасибо. Потом. У меня в каюте вышло из строя освещение, а при спичках писать как-то несподручно.

– Сейчас уходим. – Лицо Отто не утратило землистого оттенка, но разум был способен управлять телом. – Полагаю, нам всем надо как следует выспаться.

– Именно это я и порекомендовал бы вам. Могли бы вы задержаться минут на пять?

– Конечно, если это необходимо.

– Мы обещали представить капитану Имри письменную гарантию, снимающую с него вину в случае новых жертв этой таинственной болезни. Он хочет получить подписанный документ к завтраку. Поскольку вахта капитана в четыре ноль-ноль, то и завтрак его будет ранним. Предлагаю сейчас же и подписать эту бумагу.

Все кивнули в знак согласия. Я сел за ближайший стол и, старательно выводя буквы (а почерк у меня отвратительный) и пытаясь использовать юридические обороты (они у меня получались кошмарными), составил документ, который соответствовал обстоятельствам. Остальные не то действительно разделяли мое мнение, не то просто устали, чтобы во что-то вникать, во всяком случае, едва взглянув на бумагу, подписались под ней. Среди подписавшихся был и Граф; я не подал виду, что удивлен этим, хотя мне и в голову не приходило, что Граф тоже принадлежит к руководящим кругам. Я считал, что известные кинооператоры (а Тадеуш, несомненно, относился к таковым) всегда независимы и поэтому не могут входить в состав директората. Во всяком случае, открытие это объяснило мне отсутствие должного почтения к Отто со стороны Тадеуша.

– А теперь на покой, – отодвинул свое кресло Гуэн. – Вы тоже идете спать, доктор?

– После того, как заполню свидетельства о смерти.

– Обязанность не из приятных. – Гуэн протянул мне папку. – Может быть, это вас развлечет.

Я взял сценарий. Джерран, с видимым усилием поднявшись из-за стола, произнес:

– Я по поводу похорон, доктор Марлоу. По морскому обычаю. Когда они состоятся?

– Этот обряд принято совершать на рассвете. – Отто болезненно поморщился, поэтому я прибавил: – После того, что вам довелось испытать, мистер Джерран, советую пропустить церемонию. Отдыхайте как можно дольше.

– Вы действительно так считаете? – Я кивнул, и с лица Джеррана исчезла страдальческая маска. – Сходите за меня, Джон, хорошо?

– Разумеется, – ответил Гуэн. – Спокойной ночи, доктор. Спасибо за помощь.

– Да-да, большущее спасибо, – отозвался Отто.

Неуверенной походкой все направились к выходу. Я извлек бланки свидетельств и принялся заполнять их. Затем запечатал их в один конверт, а документ, предназначенный для капитана, – в другой, едва не забыв поставить под ним собственную подпись, и понес их в ходовую рубку Аллисону, чтобы тот при смене вахты передал пакеты капитану Имри. Аллисона в рубке не оказалось. Тепло одетый, закутанный почти по самые брови штурман восседал на табурете перед штурвалом, не прикасаясь к нему. Время от времени штурвал вращался сам по себе – то по часовой, то против часовой стрелки. Реостат освещения был отрегулирован на максимальную мощность. Штурман был бледен, под глазами очерчены темные круги, но на больного похож он не был. Поразительная способность восстанавливать силы.

– Гидрорулевой включен, – объяснил он почти веселым голосом. – И свет как дома в гостиной. К чему ночное зрение при нулевой видимости?

– Вы должны соблюдать постельный режим, – заметил я.

– Я только что из-под одеяла и снова нырну туда. Штурман Смит еще не поправился окончательно и знает это. Пришел сюда лишь затем, чтобы уточнить наши координаты и подменить Аллисона, пока тот чашку кофе выпьет. Ко всему прочему, рассчитывал встретить вас здесь. В каюте я вас не нашел.

– А зачем я вам понадобился?

– «Отар-Дюпюи», – произнес штурман. – Как вам нравится это название?

– Название отличное.

Смит слез с табурета и направился к буфету, где капитан хранил собственные запасы горячительного.

– Но не затем же вы искали меня по всему судну, – продолжал я, – чтобы угостить бренди.

– Нет. Честно говоря, я размышлял. Правда, мыслитель я оказался аховый, судя по тому, в какой переплет попал. Рассчитывал, вы мне поможете разобраться, – произнес он, протягивая стакан.

– У нас с вами может получиться отличная сыскная бригада, – сказал я.

Смит улыбнулся, но улыбка его тотчас погасла.

– Три мертвеца и четыре полумертвых. Пищевое отравление. Что за отравление?

Как и с Хэггерти, я принялся вешать ему лапшу на уши насчет анаэробных микробов. Но оказалось, Смит – не Хэггерти.

– Чрезвычайно разборчивый яд. Поражает А и убивает его; пропускает Б; поражает, но не убивает В, оставляет в покое Г и так далее. А все ели одно и то же.

– Действие яда непредсказуемо. Во время пикника шесть человек могут съесть один и тот же инфицированный продукт, после чего трое попадут в больницу, а остальные и рези в желудке не почувствуют.

– Понятно, у одних болят животики, у других нет. Но тут совсем другое дело. Речь идет о сильнодействующем яде, вызывающем мучительную и скорую смерть одних и совершенно не действующем на других.

– Я сам нахожу это странным. У вас есть на этот счет какие-то соображения?

– Да. Отравление было преднамеренным.

– Преднамеренным? – Я отхлебнул бренди, соображая, насколько откровенным можно быть со штурманом. Не слишком. Пока, во всяком случае, решил я. – Разумеется, преднамеренным. А как просто это делается. У отравителя есть маленький такой мешочек с ядом. И еще – волшебная палочка. Стоит ею взмахнуть, и он превращается в невидимку, а потом начинает носиться между столами. Щепотку Отто, мне ничего, щепотку вам и Окли, ни одной щепотки Хейсману и Страйкеру, двойная доза Антонио, ни одной для девушек, щепотка Герцогу, по две Моксену и Скотту и так далее. Своевольный и капризный тип, этот ваш приятель-невидимка. Или вы назовете его разборчивым?

– Не знаю, как я назову его, – серьезно ответил Смит, – зато знаю, как назову вас: неискренним, заметающим следы, уводящим в сторону, не в обиду будь сказано.

– Никаких обид.

– Вы не так уж просты. Не станете же вы уверять, будто у вас нет определенного мнения по этому поводу.

– Такое мнение у меня было. Но поскольку я размышлял о случившемся гораздо дольше, чем вы, эти сомнения я отбросил. Ни мотива, ни обстоятельств, ни способа отравления – ничего этого установить невозможно. Разве вы не знаете: когда доктору становится известно о случайном отравлении, он прежде всего подозревает, что отравление это отнюдь не случайно.

– Итак, вы во всем разобрались?

– Насколько это возможно.

– Понятно. – Штурман помолчал, потом прибавил: – Вам известно, что в радиорубке у нас имеется приемопередатчик, с помощью которого можно связаться практически с любым пунктом в северном полушарии? У меня такое предчувствие, что скоро нам придется его использовать.

– За каким бесом?

– Просить о помощи.

– О помощи?

– Именно. Сами знаете, что это такое. Это то, в чем вы нуждаетесь, попав в беду. Думаю, помощь сейчас нам нужна. А если случатся новые такие же непредвиденные неприятности, без помощи нам каюк.

– Прошу прощения, – ответил я, – но я вас не понимаю. Кроме того, Великобритания довольно далеко от нас.

– Зато атлантические силы НАТО недалеко. Они проводят совместные учения где-то возле мыса Нордкап.

– Вы хорошо информированы, – заметил я.

– А это полезно, когда имеешь дело с лицом, которое, по его словам, вполне устраивает, что три человека на борту судна умерли загадочной смертью. Я уверен, до тех пор, пока не выяснится причина их смерти, нельзя успокаиваться. Признаюсь, я не отличаюсь особой проницательностью, однако не намерен недооценивать те умственные способности, которыми я располагаю.

– Я тоже не намерен. Однако не надо недооценивать и мои способности. Спасибо за угощение, – ответил я и направился к правой двери.

Судно раскачивалось вдоль и поперек, содрогаясь всем корпусом, но по-прежнему двигалось в северном направлении, рассекая огромные валы. Только теперь сквозь снежную круговерть нельзя было рассмотреть не то что гребни волн, а даже то, что творится на расстоянии вытянутой руки. Мой взгляд упал на заснеженную палубу крыла мостика, и при тусклом свете, пробивавшемся из рулевой рубки, я заметил чьи-то следы. По тому, насколько они отчетливы, я решил, что всего несколько секунд назад кто-то стоял на крыле мостика и подслушивал наш разговор со штурманом. Но в следующую минуту сообразил, что следы эти оставлены мной самим, а снег не успел их запорошить потому, что их защищал брезентовый навес. Спать, скорее спать: из-за недосыпания, нервного напряжения последних часов, штормовой погоды и мрачных предчувствий, которыми поделился со мной Смит, у меня начинались галлюцинации. Тут я заметил, что рядом со мной стоит штурман.

– Вижу, вы от меня не отстаете, доктор Марлоу, – проронил он.

– А как же иначе. Может быть, вы считаете меня тем самым невидимым Борджиа, который как тень появляется то здесь, то там со своим ядом?

– Нет, не считаю. Не считаю также, что вы придерживаетесь моего мнения, – прибавил он мрачно. – Но возможно, когда-нибудь вы об этом пожалеете.

Впоследствии выяснится, что он был прав. Знай я, как сложатся обстоятельства, мне не пришлось бы оставлять Смита на острове Медвежий…

Вернувшись в салон, я устроился на угловом диване и, закинув ноги на соседний стул, без особого интереса принялся читать сценарий, который всучил мне Гуэн. В эту минуту дверь с подветренного борта открылась и вошла Мэри Стюарт. Соломенные волосы ее были запорошены снегом, на плечи накинуто теплое пальто.

– Вот вы куда забрались, – произнесла она, с грохотом захлопнув дверь.

– Именно, – подтвердил я. – Сюда-то я и забрался.

– В каюте вас не оказалось. У вас там света нет. Вы об этом знаете?

– Знаю. Мне нужно было составить кое-какие бумаги, и потому я пришел сюда. Что-нибудь случилось?

Стараясь не упасть на шаткой палубе, девушка подошла к дивану и села напротив.

– Что же может случиться хуже того, что уже случилось? – ответила она. Они со Смитом составили бы подходящую пару. – Не возражаете, если я останусь здесь?

Я лишь улыбнулся.

– Я почувствовал бы себя оскорбленным, если бы вы ушли.

Улыбнувшись в ответ, Мэри устроилась поудобнее, плотно закутавшись в пальто, и закрыла глаза. Длинные темные ресницы оттеняли бледность ее щек с высокими скулами.

Наблюдать за Мэри было отнюдь не обременительно, но отчего-то я стал испытывать неловкость. Смущала меня не ее показная потребность в чьем-то обществе, а то, насколько неудобно ей было сидеть. В довершение всего девушка начала дрожать.

– Садитесь на мое место, – предложил я. – Можете закрыться одеялом.

– Нет, спасибо. – Она открыла глаза.

– Тут их много, – настаивал я.

Ничто так не действует на меня, как страдание с улыбкой на устах. Взяв плед, я подошел к Мэри и укутал ее. Она внимательно взглянула на меня, но не произнесла ни слова.

Забравшись в свой угол, я взял сценарий, но, вместо того чтобы читать его, стал думать о том, кто может побывать в моей каюте, пока я отсутствую. В ней успела побывать Мэри Стюарт, но об этом она сообщила мне сама, а ее приход в кают-компанию объяснял причину ее посещения. Во всяком случае, так казалось. По ее словам, ей страшно и поэтому нужно чье-то общество. Но почему именно мое, а не, скажем, Чарльза Конрада, который гораздо моложе и симпатичней меня? Или, если уж на то пошло, не общество его коллег Гюнтера Юнгбека и Иона Хейтера, весьма видных мужчин? Может быть, я нужен ей совсем по иным причинам? Может быть, она наблюдает за мной, даже стережет, а может, дает кому-то возможность заглянуть ко мне в каюту? Тут я вспомнил, что в каюте есть предметы, которые не должны попасться на глаза постороннему.

Положив сценарий, я направился к двери. Девушка подняла голову.

– Куда вы?

– На палубу.

– Простите. Я просто… но вы еще вернетесь?

– Вы тоже меня простите. Я не хотел грубить, – солгал я, – просто очень устал. Спущусь вниз. Через минуту вернусь.

Кивнув, Мэри проводила меня взглядом. Я постоял у двери секунд двадцать, не обращая внимания на хлопья снега, проникавшие даже сюда, и делая вид, будто поднимаю воротник и заворачиваю низ брюк. Потом торопливым шагом подошел к окну. Девушка сидела в прежнем положении, подперев руками подбородок и медленно качая головой. Лет десять назад я бы тотчас вернулся, обнял бы ее и сказал, что все беды теперь позади. Но так произошло бы лет десять назад. А сейчас я лишь взглянул на нее и пошел вниз, в сторону пассажирских кают.

Дело было далеко за полночь, но бар был еще открыт. Не опасаясь, что Джерран застанет его врасплох, Лонни Гилберт открыл дверцы буфета и устроился за стойкой с бутылкой виски в одной руке и сифоном с содовой – в другой. Старик покровительственно улыбнулся мне. Я хотел было объяснить ему, что добавлять содовую в хорошее виски – только добро переводить, но вместо этого кивнул и стал спускаться по трапу.

Если кто-то и побывал у меня в каюте и осмотрел вещи, то сделал это, не оставив следов. Похоже, все предметы находились на своем месте, но ведь опытный преступник редко оставляет следы… На внутренней стороне крышки обоих моих чемоданов были карманы с резинками. Удерживая крышки горизонтально, я положил в верхнюю часть карманов по мелкой монете, после чего запер замки. Если бы кто-то открыл чемодан и поднял крышку, то монета упала бы на дно кармана. Затем я запер чемоданчик с инструментами и выставил его в коридор. Вставив спичку между нижней частью полотна двери и комингсом, закрыл дверь. Стоит кому-нибудь хоть на палец открыть ее, как спичка упадет.

Когда я вошел в салон, Лонни находился в прежней позе.

– Ага! – произнес он, удивленно посмотрев на пустой стакан, и твердой рукой наполнил его снова. – Наш добрый лекарь со своей сумкой, полной чудес. Спешим на помощь страждущему человечеству? Эпидемия косит наши ряды? Старый дядя Лонни гордится тобой, мой мальчик. Жив еще дух Гиппократа… Кстати, что вы скажете на то, чтобы принять по наперсточку этого эликсира?

– Спасибо, Лонни, не сейчас. Почему не ложитесь? Ведь завтра вы не встанете.

– В том-то и дело, дорогой, что я не хочу завтра вставать. Послезавтра? Хорошо, если нужно, то послезавтра я встану. Видите ли, все завтра, как я заметил, до унылости похожи на сегодня. Единственно, что хорошо в сегодняшнем дне, это то, что в каждый данный момент частица его безвозвратно уходит в прошлое. Иные пьют, чтобы забыть прошлое. Я пью, чтобы забыть будущее. «Мы дни за днями шепчем: „Завтра, завтра…“»

– Лонни, послушайтесь совета врача, перестаньте изображать Макбета и убирайтесь отсюда ко всем чертям. Если Отто вас увидит, он вас вздернет на дыбу, а потом четвертует.

– Отто? А знаете, что я вам скажу? – доверительно наклонился Лонни. – Отто очень добрый человек. Я люблю его. Он всегда был добр ко мне. Я вот помню…

Лонни на полуслове замолчал, потому что я убрал бутылку в буфет, запер дверцы и, положив ключи в карман его пижамы, взял его под руку.

– Не хочу лишать вас радостей жизни, – объяснил я. – Не намерен и мораль вам читать. Но у меня чувствительная натура, и мне не хотелось бы оказаться рядом, когда вы убедитесь, что характеристика, которую вы дали Джеррану, абсолютно не соответствует действительности.

Лонни безропотно пошел со мной. Наверное, в каюте у него была припрятана заначка. Спускаясь неверными ногами по трапу, он спросил меня:

– Вы, видно, полагаете, что я на полной скорости несусь в мир иной, так ведь?

– Как и куда вы едете, Лонни, меня не касается, лишь бы никого не сбили.

Непослушным шагом старик вошел в каюту и грузно опустился на койку. Однако в то же мгновение вскочил и передвинулся на другое место, видно сев на бутылку. Пристально посмотрев на меня, Гилберт спросил:

– Скажи мне, мой мальчик, на небе есть кабаки?

– Я такой информацией не располагаю, Лонни.

– Понятно. Какое это утешение – в кои-то веки встретить доктора, который не знает ответа на все вопросы. А теперь можете покинуть меня, мой добрый друг.

Взглянув на мирно спящего Нила Дивайна, затем на Лонни, с нетерпением ждущего, когда я уйду, я оставил их.

Мэри Стюарт сидела на том же месте, опершись руками, чтобы не упасть: килевая качка заметно усилилась, а бортовая ослабла. Из этого я заключил, что ветер поворачивает к норду. Девушка поглядела на меня огромными глазами, затем отвернулась.

– Прошу прощения, – зачем-то извинился я. – Мы обсуждали с нашим постановщиком вопросы классической литературы и теологии. – Я направился в свой угол и с удовольствием уселся. – Вы ведь его знаете?

– Кто же не знает Лонни? – Мэри слабо улыбнулась. – Мы вместе работали над моим последним фильмом. – Еще одна попытка улыбнуться. – Вы его видели?

– Нет. – Хотя и слышал об этом произведении искусства достаточно, чтобы постараться избежать встречи с ним.

– Он был ужасен, да и я тоже. Не представляю, почему они решили снова пригласить меня.

– Вы очень красивы, – сказал я. – С вашей внешностью вам даже не нужно проявлять актерские способности. Хотя, возможно, вы и превосходная актриса. Я в этом не разбираюсь. Так что насчет Лонни?

– Ах да. Он был там. Мистер Джерран и мистер Хейсман тоже. – Я ничего не сказал, и она продолжила: – Это третья картина, которую мы делаем вместе. Третья с тех пор, как мистер Хейсман… с тех пор, как он…

– Я в курсе, что мистер Хейсман какое-то время отсутствовал.

– Лонни очень милый. Он такой заботливый и добрый, и мне кажется, он очень умен. Но иногда на него что-то находит. Вы ведь знаете, он любит выпить. Как-то раз, после двенадцати часов выматывающей работы на съемочной площадке, мы вернулись в отель и я заказала себе двойной джин. И он вдруг ужасно рассердился на меня. Почему бы это?

– Наверное, на него что-то нашло. Значит, он вам нравится?

– Да как же он может не нравиться? Лонни всех любит, и поэтому все любят его, даже мистер Джерран. Они вообще очень близки. И неудивительно, ведь они знакомы много лет.