Текст книги "Ночи нет конца"

– Не знаю. Но пытаюсь выяснить. Так можно мне осмотреть камбуз?

– Ну конечно. Не сердитесь, доктор. Я не знал. Что вы хотите осмотреть в первую очередь?

– Уже десять минут двенадцатого, – заметил я.

– Десять двенадцатого? Господи, совсем забыл про вахтенных! – воскликнул Хэггерти и с невероятной поспешностью начал собирать ужин.

Две банки апельсинового сока, консервный нож, термос с супом и второе в плотно закрытых металлических судках – все это он сложил в плетеную корзину вместе с вилками, ложками и двумя бутылками пива. На все ушло немногим больше минуты.

Пока кока не было – отсутствовал он минуты две, – я осмотрел продукты на полках и в объемистом холодильнике. Если бы даже я и умел проводить анализ, у меня не было нужной аппаратуры, поэтому я полагался на зрение, вкус и обоняние. Ничего необычного я не обнаружил. Действительно, чистота на камбузе была безупречная.

– Напомните мне меню ужина, – обратился я к Хэггерти, когда тот пришел.

– Апельсиновый или ананасовый сок, говяжье рагу…

– Консервированное? – спросил я, на что тот кивнул. – Давайте посмотрим.

Открыв по две банки всего, что перечислил кок, под его пристальным взглядом я снял пробу. По своему вкусу ни соки, ни рагу не отличались от обычных консервированных продуктов.

– А что было на второе? – продолжал я. – Бараньи котлеты, брюссельская капуста, хрен и вареный картофель?

– Совершенно верно. Но эти продукты хранятся не здесь.

Кок провел меня в прохладное помещение, где хранились продукты и овощи, затем в освещенную ярким светом холодную кладовую, где с крюков свешивались огромные куски говядины, свинины и баранины.

Как я и предполагал, ничего подозрительного я не обнаружил и заверил Хэггерти: в том, что произошло, нет его вины. Затем поднялся на верхнюю палубу и, пройдя по коридору, добрался до капитанской каюты. Повернув ручку и убедившись, что дверь заперта, я принялся стучать. Затем начал бить по двери каблуками. Безрезультатно: раньше чем через девять часов капитан не придет в себя. Хорошо, что штурман знает свое дело.

Я вернулся на камбуз (Хэггерти там уже не было) и, пройдя через кладовку, проник в кают-компанию. Мэри Дарлинг и Аллен сидели на диване и, сплетя руки, глядели друг другу в глаза. Я знал, на судне романы возникают чаще, чем на берегу, но полагал, что случается это где-то у Багамских островов, а не здесь, в стылых просторах Арктики, вряд ли способных настроить кого-то на лирический лад. Заняв капитанский стул, я плеснул себе на дно стакана виски и произнес: «Ваше здоровье!»

Оба подпрыгнули, словно их ударило током. Мэри укоризненно произнесла:

– Ну и напугали вы нас, доктор Марлоу!

– Прошу прощения.

– Мы все равно собирались уходить.

– Еще раз прошу прощения. – Посмотрев на Аллена, я усмехнулся. – Тут не то что в университете, верно?

– Действительно, есть разница, – слабо улыбнулся он.

– А что изучали?

– Химию.

– И долго?

– Три года. Вернее, почти три года. – Снова слабая улыбка. – Вот сколько времени понадобилось, чтобы убедиться: с этим предметом я не в ладах.

– А сколько лет вам теперь?

– Двадцать один год.

– Все еще впереди. Когда я начал учиться на врача, мне стукнуло тридцать три.

Хотя Аллен ничего не сказал, по выражению его лица я понял, каким стариком он меня считает.

– А что же до этого делали?

– Ничего особенного. Скажите, во время ужина вы сидели за капитанским столиком? – (Оба кивнули.) – Примерно напротив Антонио?

– Пожалуй что так, – отозвался Аллен.

Это было хорошим началом.

– Антонио нездоров. Я пытаюсь выяснить, не съел ли он чего-нибудь такого, что могло отрицательно повлиять на него. Не заметили, что он ел?

Оба растерянно переглянулись.

– Цыпленка? – подсказал я. – А может, сардины?

– Простите, доктор Марлоу, – сказала Мэри. – Мы не очень-то наблюдательны.

Я понял, что помощи отсюда ждать нечего: оба слишком заняты друг другом. Может быть, они и сами-то ничего не ели. Я тоже был не очень наблюдателен. Но ведь я не знал, что готовится убийство.

Держась друг за друга, чтобы не упасть, молодые люди встали с дивана.

– Если вы идете вниз, попросите Тадеуша зайти. Он в салоне.

– А что, если он в постели? – сказал Аллен. – И спит?

– Где-где, но только не в постели, – убежденно ответил я.

Минуту спустя появился Граф. От него разило бренди. Породистое лицо его выражало раздражение.

– Какая досада! – начал он без всякого вступления. – Какая досада, черт подери! Не знаете, где можно найти отмычку? Этот идиот Антонио заперся изнутри и дрыхнет, наевшись успокоительных таблеток. Никак не разбудить этого кретина!

– Он не запирался изнутри, – произнес я, извлекая из кармана ключ. – Я запер его снаружи.

Растерянно посмотрев на меня, в следующую минуту Граф машинально полез за фляжкой, видно догадавшись, что произошло. Особого потрясения он, похоже, не испытывал, но растерянность его была неподдельной. Он наклонил фляжку, из которой в стакан упало две-три капли. Протянув руку к бутылке «Черной наклейки», щедро налил в стакан и сделал большой глоток.

– Он не мог меня услышать? Он… уже никогда никого не услышит?

– К сожалению. Пищевое отравление, не иначе. Это был какой-то очень сильный, быстродействующий и смертельный яд.

– Он мертв?

– Мертв, – кивнул я.

– Мертв, – повторил Граф. – А я-то… Я ему сказал, чтобы он прекратил свою итальянскую оперу, и оставил его умирать. – Отхлебнув из стакана, Тадеуш скривился, но не из отвращения к содержимому. – А еще католиком себя считал.

– Ерунда. Надевать на себя рубище и посыпать голову пеплом вам не стоит. Вы не заметили ничего особенного? Я видел Антонио за столом, но оказался не более наблюдательным, чем вы, хотя я как-никак врач. Кроме того, когда вы уходили из каюты, помочь ему было уже невозможно. – Плеснув в стакан Графа виски, себе наливать я не стал: должен же хоть кто-то сохранить трезвую голову. – Вы сидели рядом с ним за ужином. Не помните, что вы ели?

– Что и все. – При всей изысканности своих манер Граф не мог скрыть, что потрясен. – Вернее, Антонио ел не то, что ели все.

– Не надо говорить загадками, Тадеуш.

– Грейпфруты да подсолнечное семя. Он практически только этим и питался. Вегетарианец придурочный.

– Полегче на поворотах, Тадеуш. Вегетарианцы могут стать вашими гробовщиками.

– Весьма неуместное замечание, – снова поморщился Граф. – Антонио никогда не ел мяса. И картофель не жаловал. На ужин он съел брюссельскую капусту и хрен. Я это хорошо помню, потому что мы с Сесилом отдали ему свои порции хрена, к которому он был особенно неравнодушен, – передернул плечами Граф. – Варварская пища, отвечающая низменным вкусам англосаксов. Даже молодой Сесил не стал эту дрянь есть.

Я обратил внимание на то, что Граф был единственным участником съемочной группы, который не называл Сесила Голайтли Герцогом. Может, потому, что считал его недостойным столь высокого титула, но, скорее всего, аристократ до мозга костей полагал, что такими вещами не шутят.

– А фруктовый сок он пил?

– У Антонио был запас ячменного напитка домашнего изготовления, – усмехнулся Граф. – Он был убежден, что в консервированные напитки намешано чего угодно. В этом отношении Антонио был очень щепетилен.

– Суп или что-то вроде того он ел?

– Суп был мясной.

– Ну разумеется. А еще что?

– Он и второе-то не доел, ну, эту свою капусту с хреном. Возможно, вы помните, как он выскочил из-за стола.

– Помню. Он страдал морской болезнью?

– Не знаю. Я был знаком с ним не больше, чем вы. Последние двое суток он был очень бледен. Но и все мы бледны.

Я раздумывал, какой бы каверзный вопрос задать еще, но в эту минуту вошел Джон Каммингз Гуэн. Необычную свою фамилию он унаследовал от деда-француза, выходца из Верхней Савойи. Естественно, вся съемочная группа называла его за глаза Гуан, о чем Гуэн, вероятно, не догадывался: он не из тех, кто спускает обидчику.

У всех, кто входил в кают-компанию с палубы, волосы были растрепаны. Гуэн был не таков. Я бы не удивился, если бы выяснилось, что вместо помады волосы у него смазаны столярным клеем, так они были прилизаны. Среднего роста, полный, но не толстый, гладкое, лишенное морщин лицо. На носу пенсне, которое очень шло к его облику цивилизованного и светского человека.

Взяв с подставки стакан, Гуэн выждал, когда судно займет надлежащее положение, быстрым, уверенным шагом подошел к столу и сел справа от меня.

– Вы позволите? – спросил он, взяв бутылку виски.

– Чужого не жаль, – отозвался я. – Я только что стащил ее из шкафа мистера Джеррана.

– Повинную голову меч не сечет. – Гуэн наполнил свой стакан. – Теперь и я стал сообщником. Ваше здоровье.

– Полагаю, вы от мистера Джеррана?

– Да. Он чрезвычайно расстроен. Очень, очень жалеет бедного юношу. Какое несчастье.

В характере Гуэна я обнаружил новую черту: обычно его заботили лишь собственные выгоды. Являясь экономистом кинокомпании, он прежде всего должен был думать о том, как скажется на интересах компании смерть одного из участников съемочной группы. Но Гуэна, оказывается, волновала человеческая сторона дела, и я понял, что был несправедлив к нему.

– Насколько я понимаю, – продолжал он, – причину смерти вам пока не удалось установить.

Дипломатия была второй натурой Гуэна. Проще было сказать, что я не нашел ключа к разгадке.

– Я не нашел ключа к разгадке, – сказал я вместо него.

– Если будете так откровенничать, карьеры вам не сделать.

– Ясно одно: причина смерти – яд. Я захватил с собой несколько справочников, но проку от них мало. Чтобы яд определить, необходимо или выполнить лабораторный анализ, или наблюдать действие яда. Большинство ядов имеют характерные симптомы. Но Антонио умер прежде, чем я вошел в его каюту. Инструментарием же для вскрытия я не располагаю. Ко всему прочему, я не патологоанатом.

– Вы убиваете во мне доверие к профессии врача. Цианид?

– Исключено. Антонио умер не сразу. Достаточно двух капель цианисто-водородной кислоты, даже небольшого количества кислоты, применяемой в фармакологии, – а это двухпроцентный раствор безводной синильной кислоты, – и не успеет ваш стакан упасть на пол, как вы мертвы. Цианид – это всегда преднамеренное убийство. Случайно им отравиться невозможно. А я уверен, что смерть Антонио – случайность.

– Почему вы думаете, что это случайность? – спросил Гуэн, налив себе еще виски.

– Почему я уверен? – повторил я. Ответить на этот вопрос мне было трудно, тем более что я был уверен, что это отнюдь не случайность. – Во-первых, ни у кого не было возможности подсыпать Антонио яд. Известно, что до самого ужина Антонио находился в каюте один. – Взглянув на Графа, я поинтересовался: – У Антонио в каюте были собственные съестные припасы?

– А как вы догадались? – удивился Граф.

– Я не гадаю. Я действую методом исключения. Так были?

– Две корзины, набитые стеклянными банками. Я, кажется, говорил, что из жестянок он не ел. В банках были какие-то овощи и всевозможные детские пюре. Очень привередлив был по части еды бедный Антонио.

– Тогда я начинаю понимать. Я попрошу капитана Имри изъять эти продукты, чтобы отдать их по возвращении на анализ. Однако вернемся к возможности преднамеренного отравления. Придя в столовую, Антонио ел то же, что и все…

– Кроме фруктовых соков, супа, бараньих котлет и картофеля, – возразил Граф.

– Да, кроме. Но что он съел, ели и мы. Выйдя из столовой, он сразу направился в каюту. Во-вторых, кому бы пришло в голову убить такого безобидного мальчика, как Антонио? Тем более что никто с ним прежде не был знаком. Только маньяк стал бы травить кого-то, находясь среди столь ограниченного числа людей и зная, что шансов скрыться у него нет: в Уике нас будут ждать детективы из Скотленд-Ярда.

– Может быть, маньяк решил, что именно так станет рассуждать человек со здравым умом? – предположил Гуэн.

– А какой это английский король умер от того, что объелся миногами? – спросил Граф. – Лично я уверен, что злополучный Антонио умер, объевшись хреном.

– Вполне возможно, – отозвался я, отодвигая стул, чтобы встать из-за стола. Но встал не сразу. Слова Графа запали мне в память. В отдалении я услышал как бы звон колокольчика, напомнившего мне, что где-то неподалеку стоит костлявая с косой, быть может готовясь нанести очередной удар. Зная, что оба наблюдают за мной, я вздохнул. – Но это одни лишь предположения. Надо позаботиться о бедняге Антонио.

– Зашить в парусину? – спросил Гуэн.

– В парусину. Каюта Графа убрана. Следует зарегистрировать факт смерти. Выписать свидетельство о смерти. Попросить мистера Смита, чтобы распорядился насчет похорон.

– Мистера Смита? – удивился Граф. – А почему не нашего достойного капитана?

– Капитан Имри в объятиях Морфея, – отозвался я. – Я уже убедился в этом.

– Плохо вы разбираетесь в языческих богах, – заметил Гуэн. – Он в объятиях Вакха.

– Пожалуй что так. Прошу прощения, господа.

С этими словами я направился к себе в каюту. Но не затем, чтобы составить свидетельство о смерти. Как я уже сообщил Гуэну, у меня была с собой медицинская библиотечка, причем вполне приличная. Я отобрал несколько книг, в их числе были «Медицинская юриспруденция и токсикология» Глейстера (9-е издание, Эдинбург, 1950), «Справочник по судебной фармакологии» Дюара (Лондон, 1946) и «Судебная медицина и токсикология» Гонзалеса, Ванса и Хелперна, по-моему изданная до войны. Я стал просматривать указатели и минут через пять обнаружил то, что искал.

Под рубрикой «Системные яды» я нашел следующую запись: «Аконит: Бот. Ядовитое растение из семейства лютиковых. Известен также под названием „борец сборный“ и „борец крючковатый“. Фарм. Aconitum napellus. Это растение, как и аконитин, представляющий собой алкалоид, добываемый из цветов, листьев и корней А., считается самым смертельным ядом из всех известных ядов: доза не свыше 0,004 г смертельна для человека. Аконит и его алкалоид вызывают жжение, имеют раздражающее и анестезирующее действие. Затем, особенно при увеличении дозы, вызывают сильную рвоту, сопровождаемую параличом двигательного аппарата, поражением нервной системы, резким снижением артериального давления, ослаблением сердечной деятельности, после чего наступает летальный исход.

Лечение. Для получения успешных результатов помощь должна быть возможно более быстрой. Для промывания желудка взять 12 г танина, развести в 9 литрах теплой воды, затем, взяв 1,2 г танина, развести в 180 мл тепловатой воды. После этого промыть желудок водой со взвесью угля. Применять средства, стимулирующие сердечную и двигательную деятельность, искусственное дыхание и кислородную терапию.

NB. Корни аконита нередко принимают за хрен».

Глава 3

Я все еще машинально разглядывал статью об аконите, но мысли мои были заняты иным: до меня вдруг дошло, что с «Морнинг роуз» творится неладное. Судно по-прежнему имело ход, допотопные машины его работали все так же надежно, но характер качки изменился, размах сильно увеличился.

Вложив закладку, я закрыл книгу и выскочил из каюты. Пробежал коридор, поднялся по трапу и, миновав салон, очутился на верхней палубе. Было темно, но по силе штормового ветра и клочьям пены, срываемой с гребней, я понял, что волнение достигло исключительной силы. Я отпрянул и вовремя ухватился за поручни при виде черной жуткой стены воды, взвившейся метра на три над моей головой. Пришла она с левого борта. Я был уверен, что на переднюю палубу рухнут сотни тонн воды. Но этого не произошло: траулер повалился на правый борт под углом без малого сорок градусов, и сила удара пришлась на оголившийся бакборт. Послышался оглушительный грохот, траулер задрожал всем корпусом, кипящая вода забурлила в шпигатах, выливаясь назад в море. Судно повалилось на противоположный борт. Ничего в этом страшного не было: арктические траулеры достаточно надежны. Но причина для беспокойства, вернее, отчаянной тревоги была: та гигантская волна сбила судно с курса градусов на двадцать, однако никто даже не пытался вернуть корабль на нужный румб. Другая волна, поменьше, сбила траулер еще градусов на пять к востоку. Я кинулся к трапу на мостик.

На том самом месте, где час назад мы столкнулись с Мэри Стюарт, я на кого-то налетел. На сей раз мы сшиблись сильнее. По восклицанию и каким-то иным признакам я понял, что и на этот раз передо мной то же лицо.

Я буркнул что-то в виде извинения и, отпрянув в сторону, поставил ногу на ступеньку трапа, но в эту минуту Мэри Стюарт схватила меня обеими руками за предплечье.

– Что-то случилось? Да? Что именно?

Голос ее звучал спокойно и лишь настолько громче, чтобы заглушить пронзительный вой ветра в такелаже. Разумеется, девушка поняла: что-то произошло, недаром доктор носится по судну как угорелый.

– Судно не управляется. В ходовой рубке, видимо, никого нет. Никто не пытается удержать судно на курсе.

– Не могу ли я чем-нибудь помочь?

Она была на высоте.

– Можете. На камбузе над плитой есть электрическая колонка. Принесите кувшин горячей воды, чтобы можно было пить не обжигаясь, кружку и соль. Очень много соли.

Я не столько увидел, сколько представил, что она кивнула. Четыре секунды спустя я оказался в рулевой рубке. При тусклом свете с трудом разглядел силуэт человека, упавшего грудью на штурманский стол. Второй сидел выпрямившись у штурвала. Мне понадобилось целых пятнадцать секунд, чтобы найти панель приборов, и всего две, чтобы отыскать реостат и повернуть ручку до отказа. Вспыхнувший яркий свет заставил меня зажмуриться.

Смита я увидел у штурманского стола, Окли у штурвала – первый лежал на боку, второй сидел. Оба опустили головы, обхватив колени сцепленными руками. Ни тот ни другой не издавали ни звука, возможно, они не испытывали боли, возможно также, что у них были парализованы голосовые связки.

Сначала я осмотрел Смита. Понимая, что жизнь одного человека столь же ценна, как и жизнь другого, я все-таки отдавал себе отчет в том, что необходимо думать об общем благе: если судну предстоит трепка, то без Смита нам не обойтись.

Глаза у него были открыты, и взгляд осмысленный. В статье об аконите указывалось, что умственные способности отравившегося сохраняются до конца. Неужели это конец? Яд вызывает паралич двигательного аппарата, отмечалось в статье, а паралич был налицо. Второй признак – паралич органов чувств, потому-то ни один из больных не кричал от боли; должно быть, оба давно перестали звать на помощь, ничего уже не ощущая. Я заметил два почти пустых металлических судка, валявшихся на полу. Можно было предположить, что оба агонизируют, если бы не одно обстоятельство: следов рвоты, о которой указывалось в статье, не было. Я пожалел, что не изучал в свое время отравления – их причины, следствия, действия ядов, симптомы, характерные и нехарактерные.

Вошла Мэри Стюарт – мокрая насквозь, с растрепанными волосами. Кроме всего того, что я просил, она принесла еще и ложку.

– Кружку горячей воды, шесть ложек соли. Живей. Хорошенько перемешайте.

Прежде всего промывание желудка. Ну а что касается дубильной кислоты и активированного угля, с этим дело обстоит хуже. Единственная надежда на быстродействующее и эффективное средство. Старик-профессор в медицинском колледже предпочитал квасцы и сульфат цинка, по моему же убеждению, нет ничего лучше хлористого натрия – обыкновенной поваренной соли. Очень хотелось верить, что аконитин не успел в достаточной степени проникнуть в кровь. Я приподнял Смита, чтобы он занял сидячее положение, но тут в рулевую рубку ворвался темноволосый моряк. Несмотря на стужу, он был в одной лишь вязаной фуфайке и джинсах. Это был Аллисон, старший рулевой, телосложением похожий на Смита.

– Что произошло, доктор? – спросил он, посмотрев на обоих моряков.

– Пищевое отравление.

– Я спал, но меня будто толкнуло. Думаю: что-то стряслось, судно не управляется…

Я поверил Аллисону: у опытных моряков развито чувство опасности. Оно не покидает их даже во сне. Торопливо подойдя к штурманскому столу, рулевой посмотрел на картушку компаса.

– Судно на пятьдесят градусов отклонилось от курса.

– Ничего, в Баренцевом море места много, – отозвался я. – Лучше помогите.

Взяв штурмана за руки, мы потащили его к двери левого борта. Перестав размешивать содержимое жестяной кружки, Мэри с недоумением посмотрела на нас.

– Куда вы тащите мистера Смита? – спросила она, решив, видно, что мы бросим его за борт.

– На крыло мостика. На свежий воздух. Весьма надежное средство.

– Но ведь идет снег! И очень холодно.

– Кроме того, я надеюсь, что его будет рвать. Пусть уж рвет на мостике, а не в рубке. Как на вкус ваше лекарство?

Отхлебнув из ложки, девушка поморщилась:

– Какая гадость!

– Глотать можно?

– С трудом, – произнесла она, передернув плечами.

– Еще три ложки, – распорядился я.

Вытащив Смита на крыло, мы прислонили его к ограждению. Парусиновый обвес плохо защищал от ветра. Глаза у штурмана были открыты. Похоже, он соображал, что вокруг него происходит. Я поднес кружку к его губам, но соленый раствор потек по подбородку. Откинув голову Смита назад, я влил ему в рот соленую воду. Очевидно, чувства у него еще не атрофировались окончательно: он скорчил гримасу. Адамово яблоко начало двигаться. Я наклонил кружку еще больше, на этот раз он выпил все содержимое. Спустя каких-нибудь десять секунд его начало рвать. Несмотря на протесты Мэри и неодобрительные взгляды Аллисона, я продолжал вливать в рот штурману соленую воду до тех пор, пока его не стало рвать кровью. Затем переключился на Окли.

В течение каких-то пятнадцати минут на руках у нас оказалось двое пациентов, которые испытывали нестерпимые боли в животе и вконец ослабели, однако избежали участи несчастного Антонио. Аллисон встал на руль, переведя судно на нужный курс. Присев на корточки, запорошенная снегом Мэри Стюарт ухаживала за Окли. Смит, несколько придя в себя, сидел, прислонясь к рулевой рубке. Понемногу к нему стал возвращаться голос.

– Бренди, – проквакал он.

– Противопоказано, – покачал я головой. – Так написано в учебниках.

– «Отар-Дюпюи», – настойчиво повторил он, окончательно оправившись.

Подумав, я принес бутылку из личных запасов капитана Имри: после того, что пришлось испытать желудку Смита, ему могла повредить лишь карболовая кислота. Поднеся бутылку ко рту, штурман сделал глоток, и его снова вырвало.

– Наверное, следовало начать с коньяка, – заметил я. – Правда, соленая вода обходится дешевле.

С видимым усилием Смит улыбнулся, затем снова припал к горлышку. На этот раз коньяк попал по назначению. Видно, желудок у штурмана выложен сталью или асбестом, решил я. Отобрав у него бутылку, я протянул виски Окли, но тот отрицательно мотнул головой.

– Кто на руле? – хриплым голосом спросил Смит.

– Аллисон.

Штурман удовлетворенно кивнул.

– Проклятая посудина, – выдавил он. – Проклятое море. Надо же, укачало. Меня – укачало!

– Вас действительно укачало. Но море тут ни при чем. Пищевое отравление. Ваше счастье, что я подоспел вовремя.

Смит кивнул, но не проронил ни слова. Очевидно, говорить ему было трудно.

– У мистера Окли замерзли руки и лицо. Он весь дрожит от холода. Как, впрочем, и я, – заметила Мэри.

Мне тоже было холодно. Усадив Смита на привинченный к палубе стул, я решил помочь Мэри, пытавшейся поднять Окли, у которого подкашивались ноги. Сделать это было нелегко. Но в эту минуту на мостике появились Гуэн и Граф.

– Слава богу, наконец-то! – чуть запыхавшись, произнес Гуэн. – Где мы вас только не искали… В чем дело? Он пьян?

– Он болен. Той же болезнью, что поразила Антонио. Только этому повезло. А что стряслось?

– Такая же болезнь. Вы должны тотчас пойти с нами, доктор Марлоу. Черт побери, похоже на эпидемию.

– Одну минуту. – Втащив Окли в рулевую рубку, я посадил его поудобнее на спасательные жилеты. – Насколько я понимаю, на борту еще одна жертва?

– Да. Отто Джерран. – Услышав эти слова, я не очень удивился: всякий, кто даже понюхал этот проклятый аконитин, подумал я, может в любой момент отдать концы. – Десять минут назад я постучал в дверь его комнаты. Не услышав ответа, вошел. Вижу, он по полу катается…

Мне в голову пришла забавная мысль: похожему на шар Отто Джеррану кататься по полу не составляло труда; правда, самому ему явно было не до смеха.

– Кто-нибудь может вам помочь? – спросил я у Аллисона.

– Нет проблем, – кивнул в сторону коммутатора рулевой. – Стоит только позвонить в кубрик.

– Ни к чему, – вмешался Граф. – Я останусь.

– Вот и отлично. – Я мотнул подбородком в сторону Смита и Окли. – Они пока не в состоянии спуститься в каюту. Если попытаются, то окажутся за бортом. Не смогли бы вы принести им одеяла?

– Разумеется, – ответил Тадеуш и, поколебавшись, прибавил: – Но моя каюта…

– Заперта, знаю. А моя нет. У меня на постели лежат одеяла и еще – в рундуке. – Когда Граф ушел, я обратился к Аллисону: – Дверь капитанской каюты впору динамитом рвать. Крепко же спит мистер Имри…

Рулевой усмехнулся, снова указав на телефон.

– Аппарат связи с мостиком висит у него над головой. Регулируя сопротивление в цепи, можно усилить звуковой сигнал так, что и мертвый проснется.

– Скажите, чтобы он отправлялся в каюту мистера Джеррана, сообщите, что дело срочное.

– Видите ли, – неуверенно произнес Аллисон. – Капитан не любит, когда его будят среди ночи. Ведь со штурманом и боцманом все в порядке.

– Сообщите, что скончался Антонио.