Текст книги "Самайнтаун"

10
Почти мертвое еще живое

Дух, проявившийся таким образом, был, очевидно, злонамеренный. При вызове он оказался весьма злым и недоступным никакому доброму чувству. Однако молитва, кажется, возымела полезное влияние. Но после непродолжительного отдыха беспорядки начались снова [25]25
  В пер. С. Северина.


[Закрыть].

Аллан Кардек «Книга медиумов», 1861 год

Всю неделю, пока Титания охотилась, Франц от нее не отставал – охотился тоже. Но исключительно из своих корыстных побуждений. Он так и услышал, когда Тита позвала его в гостиную и сообщила, что планирует позаботиться о городе вместо Джека: «Франц, я сама со всем разберусь, а ты до тридцать первого октября полностью свободен. Будь эгоистичным засранцем, занимайся только тем, что нужно тебе! А о нас забудь». И хотя губы ее двигались совершенно несинхронно с этими словами и там промелькнуло имя какого‐то Лемми, который якобы мог помешать им троим спасти Самайнтаун, Франц был уверен, что расслышал все верно. Пока его голова кивала, как у болванчика, а брови хмурились, изображая для Титании умный и сосредоточенный вид, он мечтал о том, как будет кормить собой в земле червей. Ведь…

Джека больше нет. Неважно, временно или навсегда. Взяв на себя его заботы, Титания окончательно дала ему зеленый свет, избавив от опасений и угрызений совести. Да, Джек никогда не перестанет быть для Франца лучшим другом, он по-прежнему уважает его, чтит и все такое, но… Джека больше нет! А значит, некому стоять у него над душой, пытаясь убедить, что жизнь прекрасна, или следить за тем, куда он пошел, и каждый раз приобщать к какой‐нибудь работенке, чтобы от безделья дров не наломал. Теперь Франц может пустить на эти дрова хоть целый лес за Старым кладбищем! И ему не придется объясняться. И прощаться тоже… Словом, не найти времени лучше, чтобы наконец‐то умереть.

«Кармилла. Я должен отыскать Кармиллу».

Это стало молитвой, с которой Франц ложился на кровать лишь для того, чтобы немного полежать с закрытыми, высохшими от усталости глазами, а затем, лишая себя прелести нежиться днем под одеялом, снова надеть вещи поплотнее, обмазаться солнцезащитным кремом и отправиться в город. До тридцать первого октября оставались считанные дни, а значит, он сильно рискует, если будет тратить время впустую. Ибо вряд ли Кармилла пробудет здесь дольше, чем Ламмас, который ее сюда и привез, а Ламмаса, судя по тому, что Франц понял, только Самайн и интересует. Словом, если все они уедут, не видать Францу холодного поцелуя смерти как своих ушей.

Вот только в Лоре неожиданно проснулся альтруизм, и она тоже согласилась выполнять какую‐то работу во имя «общей цели», будто у Франца и без нее было мало проблем. Теперь ему приходилось возить ее на машине из Светлого района в Темный по несколько раз на дню, хоть и не так часто, как раньше, когда у Лоры еще не разбежались все заказчики или она посещала репетиции. В общем‐то, реально сильных хлопот это не доставляло, и в промежутках между ее вылазками – то куда‐то на окраину тыквенных, заросших клематисами ферм, то в заколоченную бакалею, то в парк аттракционов в тир – Франц снова возвращался к тому, что искал следы Кармиллы по городу и расспрашивал с диктофоном прохожих.

А еще он готовился.

– Ты разве все это уже не перепробовал? – поинтересовался кассир с засаленным бейджиком «Джерри», когда Франц водрузил ему на прилавок целую корзину с медвежьими капканами, цепями, патронами для домашнего «винчестера» сорок четвертого калибра и арбалет со стрелами и наконечниками-гарпунами для них, которые раскрываются, когда достигают цели. Ах, да, сам гарпун он тоже захватил – на всякий случай. Словом, основательно обнес охотничий магазин на перекрестке Роза-лей и Тихого переулка, куда в последний раз заходил в конце сентября, когда прочитал в газете про обсидиан и его опасность для некоторых существ. Ассортимент с тех пор ничем толковым не пополнился, но Францу было достаточно и этого. Вампиров, кроме самого себя, он еще никогда не убивал.

– Это не для меня. На сей раз, – ответил Франц, вытягиваясь через стойку, чтобы получше рассмотреть стеллаж с удочками и наживками, на что кассир Джерри недоверчиво сощурился. Он работал здесь уже двадцать лет, а потому повидал многое, включая Франца в разных его состояниях с разными идеями, к этим состояниям же и приводящими. – А осиновых колов у вас что, нет?

– Уже как лет семь. Забыл? Под запретом же после того инцидента с охотничьей семейкой.

– Точняк. – Франц вздохнул и бросил беглый взгляд на свои руки. Жилистые и со вздувшимися венами, они были не такими тощими, как у Джека, но худее, чем ему бы хотелось. Когда ты постоянно пытаешься покончить с собой, времени на то, чтобы качаться, совсем не остается. Интересно, хватит ли ему сил самому выточить кол? С покупными все было проще… – Ладно. Дай мне тогда вон те штуки на витрине слева. Это же лыжи? Что‐нибудь придумаю.

– Нож надо? Или топор?

– Не, у меня дома их навалом.

– А, ну да.

После того как Франц закинул будущее оружие в багажник, и перед тем как поехать забирать Лору к Лавандовому Дому, поблизости от которого ей зачем‐то приспичило покататься туда-сюда, он заехал еще в одно место, как раз по пути. Вывеска его горела неоном даже в самый солнечный погожий день, а урна на входе лежала опрокинутой. Наружу высыпались скорлупки от фисташек и обертки от мороженого – очевидно, это сделали подростки, самые захожие гости в видеопрокат кассет. Превозмогая брезгливость, Франц прибрался на тротуаре, ведомый голосом Джека, записанным где‐то на подкорке, а уже затем вошел в магазин, размахивая в воздухе еще двумя тяжелыми пакетами.

– Вы что, уже все посмотрели? – удивился продавец, но стопку видеокассет в износившихся картонных футлярах, которые одну за другой достал и передал ему Франц, послушно принял. – Впервые вижу, чтобы кто‐то залпом смотрел такое количество фильмов за два дня!

– Мне нужно еще, – объявил Франц решительно. – Что‐нибудь новое.

– Тоже о вампирах? Боюсь, вы арендовали все, что у нас о них было… Больше ничего не могу предложить.

Задумчиво потеребив в ухе круглую сережку, Франц огляделся, будто надеялся подловить продавца на лжи и сам что‐нибудь найти. Для такого маленького городка, как Самайнтаун, выбор здесь был вполне достойный: чтобы изучить все лабиринты из стеллажей, ушло бы около нескольких часов. Полки пестрели разноцветными корешками обложек, а со шкафов на Франца смотрели постеры последних киноновинок и бумажные указатели, какой жанр в каком углу находится. Из-за бархатной шторки справа, где располагался отдел с фильмами для взрослых, слышались неприличные звуки, завлекающие лучше любой рекламы. Как раз рядом с ним и возвышался стеллаж, предлагающий фильмы ужасов на любой вкус, но, черт возьми, сейчас на пике популярности, как назло, были серийные убийцы, а не вампиры.

Франц потеребил сережку еще раз. От кассет пахло пылью и жженной пленкой, а от самого магазина – попкорном, жвачкой и газировкой, как в настоящем кинотеатре. Пожалуй, это было самое приятное место, которое Францу доводилось посещать за последнее время и которое даже слегка притупляло его желание покончить с собой.

Но все еще недостаточно.

– Тогда дайте мне «Билли Кид против Дракулы» и «Блэйд», пожалуйста, – решил он в конце концов.

– Опять?

– Опять.

Франц не понял, что так смутило продавца. Неужто то, что во всех фильмах, которые он смотрел на повторе вечерами в гостиной, когда все расходились по своим комнатам, вампиры так или иначе мучительно погибали от рук людей? Из каждого фильма Франц выписывал что‐нибудь полезное на газетный листочек, то хитрый боевой прием какой, то мысль про бомбочки из святой воды, то вдохновляющую цитату, не дающую сдаться. В отличие от Титании опыта в охоте Франц не имел никакого, и пускай эти старые фильмы были дурацкими, странными и чаще всего недостоверными, это показалось ему лучше, чем ничего. Совета‐то спросить не у кого, ведь иначе точно услышишь нечто вроде:

– Вы, надеюсь, не охотником на вампиров решили заделаться? А то был у нас тут один такой семь лет назад, плохо дело кончилось…

– Да знаю я, знаю, – закатил глаза Франц. Все только об этом ему и напоминали. Врать Франц не любил, но, чтобы не стали напоминать еще чаще, он оттянул пальцами сначала свою нижнюю губу, а затем верхнюю, и показал продавцу, собирающему в сумку новые кассеты, четыре безупречно острых клыка. – Я сам вампир. Зачем мне охотиться на своих же? Пф-ф, бред какой, скажете тоже!

Несмотря на уверенный тон и безупречную игру, натренированную годами игр в дочки-матери с сестрами (чаще всего ему приходилось изображать преступника, пытающегося выкрасть у младшей, Берти, младенца), поджилки у Франца затряслись. Но вовсе не потому, что он боялся быть разоблаченным, а потому, что сам до конца в происходящее не верил.

Убить вампира. Нет, он правда собирался это сделать?

Собирался. Но вот только как именно и сработает ли это, даже не представлял.

Кажется, эта идея пришла к нему во время просмотра одного из фильмов, где обращенные Дракулой вампиры, зовущиеся уничижительным словом «отпрыски», погибли следом за хозяином, когда в него самого воткнули кол. Франц тогда даже кружку с растворимым кофе опрокинул себе на джинсы, настолько резко подался к экрану с криком «Вот оно!». Может быть, поэтому он не умирает? Потому что жива Кармилла? Изменится ли что‐то, если сгинет та, кто заразил его бессмертием? Даже если нет, то заявиться к ней на сей раз во всеоружии кажется логичным, ведь без оружия Франц уже пытался – и услышал только:

«Не припоминаю такого. Ты меня с кем‐то спутал, милый мальчик».

Что ж, запамятовала. С древними вампиршами, повидавшими за тысячу лет сотни тысяч лиц, это наверняка бывает. Но если он попробует всадить кол ей в сердце, это должно освежить ее память, верно?

Не дожидаясь возвращения домой – Лора как раз задерживалась, отправившись на какое‐то «чаепитие» в бакалею, – Франц вырезал из мебельных ножек пять таких кольев прямо в машине. Древесная стружка летела на резиновый коврик, пока он, ловко орудуя коротким охотничьим ножиком, стачивал с шершавых брусочков слой за слоем. Вопреки легендам, будто осиновое дерево такое же проклятое, как вампиры, оно оставляло в пальцах Франца заноз не больше, чем любое другое, и даже не обжигало. Когда‐то он пробовал повеситься именно на осине, следуя по стопам Иуды Искариота, чье самоубийство осину и прокляло, но нет – древо как древо. Прочное, однако, и при этом гибкое, а потому идеально подходит для кольев. Наточил его Франц быстро и практически идеально, до ровных краев и тонкого, как игла, наконечника.

С мечтательной улыбкой подумав, что таким и себя приятно было бы убить, Франц спрятал три готовых кола в бардачок, а два – себе под куртку.

Они грели небьющееся сердце, слегка постукивая друг о друга во внутреннем кармашке, когда Франц широким торопливым шагом вошел в бар «Жажда» на закате четвертого дня бесплодных поисков, которые и привели его туда, куда он поклялся больше никогда не приходить. Не себе, правда, а тем, кто, как всегда, встретил его там, развалившись на высоких барных стульях возле мигающего, но абсолютно пустого танцпола. Весь бар казался заброшенным, как и многие заведения, после событий прошлого воскресенья. Сцена, где стояли музыкальные инструменты и барабаны Лоры, на которых Франц постарался не задерживать взгляд, залитая белоснежным светом софитов, выглядела одинокой. Лишь самайнтауновские вампиры вечно кутили здесь без оглядки на все и всех – и это была одна из причин, почему Франц старался с ними не пересекаться. Но, увы, далеко не первая в списке.

– А ну проваливай отсюда, дневничок! Тебя сюда никто не приглашал.

«Дневничок? Так они меня больше всего не любят все‐таки из-за того, что я могу ходить под солнцем и в отличие от них не превращаюсь при этом в котлету-гриль?» – задумался Франц невольно и усмехнулся, не в силах ничего поделать с взыгравшим чувством превосходства. Забавно, что сам он всегда ненавидел эту свою способность и завидовал другим так же, как завидовали ему. Впрочем, вряд ли только его список причин для ненависти был длинным. Франц не сомневался, что местные вампиры назовут еще с десяток, если спросить, почему они его не любят. Кто‐то наверняка вспомнит, как он неуважительно скривился и шлепнулся в обморок, когда ему протянули пакет охлажденной крови из холодильника «выпить за знакомство»; а кто‐то – что у Франца нет родителя, а это, считай, то же самое, что родиться с клеймом «отброс» на лбу. Кто‐то же наверняка припомнил бы, как однажды Франц выхватил у новоиспеченного полицейского «глок», которым тот решил похвастаться перед друзьями, и пустил себе пулю в лоб, даже не удосужившись выйти и забрызгав мозгами всех присутствующих.

Именно во время последнего инцидента Франц, кстати, и узнал, что вампиры, оказываются, не жалуют тех, кто не гордится тем, что он вампир. Хотя, может, дело и тут было в обычной зависти… Ведь когда ты бессмертен до первого луча рассвета, а кто‐то бессмертен абсолютно, твое «бессмертие» внезапно перестает казаться таковым и превращается в распиаренное фуфло.

Франц сунул руки в карманы и повернулся к стойке, где со стульев на него зыркали алыми глазами. У некоторых здешних вампиров клыки были даже подлиннее, чем гвозди, и едва помещались в рот, словно они одолжили челюсти у гончих. Кому‐то, однако, повезло и того меньше, и один или сразу два клыка отсутствовали вовсе – неудачная встреча с охотником в юности или врожденная аномалия, если обращение протекало как‐то не так. Зато все вампиры, как один, по загадочной для Франца причине щеголяли в гранже: платья из глянцевой кожи, колготки в крупную сетку, рваные футболки, начесы и, конечно, черная помада (даже у парней). Лишь один носил обычную джинсовку и растянутое худи, да и в принципе выглядел обычно, обнимая за талию девушку в короткой юбке и с красным сердечком, вытатуированным на запястье – меткой «доноров», которые на самом деле были никем иным, как торговцами собственной кровью. Но, в отличие от большинства спекулянтов, эта девушка выглядела опрятно. Только две маленькие изящные точки выглядывали из-под бархатной черной ленты у нее на шее.

Франц сглотнул сухость, вдруг образовавшуюся во рту, и вспомнил, что в последний раз пил кровь еще до Призрачного базара, при Джеке, когда он же на том и настоял. В подтверждение того, как давно и мало ее было, мышцы будто прочесали наждачкой. Франц повел плечом, растер шею и, превозмогая заигравшую на изнанке кожи боль, забрался на свободный стул.

Вампиры возмущенно зашипели, красные глаза стали еще краснее, но Франц миролюбиво улыбнулся и обратился к бармену:

– Я просто зашел выпить, вот и все. Один «Ихор», пожалуйста.

Стул, однако, он предусмотрительно выбрал на самом краю стойки, чтобы до него было сложнее достать. Не то чтобы Франц был трусом – в этой жизни его ничего не пугало сильнее, чем сама жизнь, – но силы свои он оценивал трезво. Один, почти обескровленный, даже абсолютно бессмертный вампир не ровня крепким и сытым семерым. Прежде чем наглеть, учинять очередную драку и вылетать из бара вперед носом, ему нужно выяснить как можно больше.

– Вы все в том же составе, да? – спросил Франц как бы невзначай, лелея в руке поданный бокал и внимательно разглядывая, как янтарно-золотой нектар оставляет мерцающие разводы на его рифленых стенках.

Куполообразный, как нераспустившийся цветок, бокал был ледяным на ощупь, но в напитке при этом не плавало ни одного кусочка льда – только сам «Ихор», чистый и неразбавленный. Франц удивился, когда впервые его увидел и узнал, что пускай кожа у лампад нежно-голубая, как новорожденные васильки, но кровь же золотая, точно у самих богов. Из нее этот коктейль и готовили. Франц понятия не имел, как именно (и не был уверен, что сможет его пить, если узнает), но не мог отрицать, что на вкус это было действительно божественно. Вязкая сладость растекалась по языку, немного липкая, как арахисовое масло, но со свежим мятным послевкусием, будто кровь смешали с микстурой от кашля. Саму кровь Франц ощущал тоже, но лишь вначале, когда кончик языка только‐только касается каймы бокала, – легкое железо, соль и снова пряный жженный сахар. Пожалуй, это была единственная кровь в мире, от которой Франца не тошнило, но злоупотребление которой тоже было чревато: однажды он выпил пять бокалов залпом и превратился в сухофрукт. Буквально. Ибо недаром говорят, что от одного стакана «Ихора», начинаешь видеть призраков, а от трех – становишься одним из них. Точнее, скелетом с потрескавшейся кожей и провалившимися глазницами. Ведь пока ты пьешь «Ихор», он пьет тебя. Такова плата за то, чтобы прикоснуться к божествам.

«Но, Пресвятая Осень, до чего же это вкусно!»

– Тебе чего надо? – спросил вампир, широкоплечий и огромный, как шкаф с бутылками за его спиной. Франц хорошо помнил его по апперкоту, чуть не выбившему ему в прошлый раз клыки, но, увы, не по имени.

– Я просто хотел узнать, не было ли в последнее время в Самайнтауне прибавления семейства. Ну, знаете, каких‐нибудь новых вампиров… Красивых, светловолосых, преимущественно женщин. Очень древних и… Странных, может, как будто себе на уме. Нет, не было?

Воцарилось долгое молчание. Кажется, кто‐то даже музыку на фоне приглушил, чтобы Франц почувствовал себя еще более неловко. Он заерзал на стуле и снова улыбнулся, делая глоток «Ихора», но не слишком большой, чтобы голова вконец не опустела. Неудивительно, что в Самайнтауне действовало негласное правило не продавать одному клиенту больше шести коктейлей в неделю, чтобы хотя бы один день ты проводил на трезвую голову, хочешь того или нет. Ибо чувство неги, вытесняющее все заботы, легко вызывало зависимость. Как и галлюцинации, всегда сопровождающие у новичков первый глоток… Жаль, что Франц больше их не испытывал. Раньше он постоянно пил «Ихор» только ради того, чтобы снова помочь Ханне со снятием мерок для нового свитера или чтобы подраться с Фрэнсис подушками за последнюю пачку печенья. Теперь же в этом не было никакого смысла.

– Ты типа кого‐то ищешь? – склонила на бок голову та самая девчонка-донор, и Франц невольно поправил прическу, приглаживая длинные нижние пряди, как всегда инстинктивно делал перед хорошенькими девушками. И перед Лорой, – невольно подумал он, – тоже.

– Можно сказать и так. Ее зовут Кармилла. Обычно с ней ходит рыжий кудрявый парень, высокий такой, в жилете с брюками или в чем‐то подобном. Возможно, вы даже видели их двоих на Призрачном базаре… Они вам нигде не встречались больше? Сюда случайно не заглядывали?

Вампиры обменялись короткими взглядами из-под своих длинных косых челок, а затем снова посмотрели на него. Ничего нового, кроме прежнего отвращения и презрения, Франц в их винно-красных глазах не увидел. Тогда он вздохнул и, покончив с остатками «Ихора», полез рукой под куртку за бумажником, чтобы расплатиться.

– Если вдруг увидите Кармиллу или кого‐то похожего на нее, то дайте знать. Позвоните по номеру Джека на домашний или… Ой.

Это самое «Ой» было единственным, что успел сказать Франц, когда из внутреннего кармана куртки вместо бумажника выскочил осиновый кол. От голода конечности и без того не слушались, а после коктейля тело и вовсе будто бы жило само по себе. Ватные дрожащие пальцы дернули не за тот карман, и вот драгоценное оружие Франца резво стучит по полу. Ударившись о ножки барного стула, оно прикатилось прямо к ногам вылупившегося здоровяка, указывая неаккуратно срубленным острым концом на Франца, как стрела.

– Это что еще за хрень?!

То, что брать с собой осиновые колья в вампирский бар явно плохая идея, Франц понял слишком поздно. Примерно, когда тот самый здоровяк взял его за капюшон толстовки, выглядывающий из-под ворота куртки, и опрокинул вместе со стулом с такой силой, что от гранитовой стойки, о которую Франца приложили головой, откололся маленький обломок.

– Ты совсем, что ли, не соображаешь, куда приперся?!

– Да он же беспризорник… Говорил как‐то, что даже не знает, кто его обратил. Все вампиры становятся отморозками, если их бросает родитель.

– Эй, парни, смотрите, у него тут еще одна деревяшка есть!

– Может, в задницу ему их все воткнем, чтоб неповадно было, а?

– Только не в задницу, – прохрипел Франц, чувствуя, но не видя за черными мушками перед глазами, как чужие руки роются у него под курткой. Кровь, которой и так оставалось критически мало – одна капля на десяток пульсирующих, горящих от жажды вен, – собралась у него на виске и потекла под старые пластыри на шее. – Клянусь, они не для вас… Это для Кармиллы… Я думал, что могу застать ее здесь, вот и…

– Так ты сказал, что она тоже вампирша. Выходит, ты все‐таки…

– Вампир охотится на вампира! Он и впрямь совсем больной, ребята!

Размытые силуэты над ним взволнованно зашипели. Франц вторил им стоном, но не боли, а разочарования: под ботинком здоровяка один из его кольев жалобно хрустнул, ломаясь пополам. Утешало лишь то, что часть кольев была припасена еще в машине и что лишиться одного такого все же лучше, чем выйти с ним, но торчащим из твоей задницы.

Музыка стала громче, заглушая новый хруст, но уже не деревяшки, а костей. Сестры учили Франца быть снисходительным к тем, кто его обижает. Улицы же и морской порт, где тот работал вместо школы, учили давать сдачи. Несмотря на то как сложно было выбрать между первым и вторым, Франц все‐таки выбрал первое – исключительно из уважения к сестрам, конечно.

– И больше не суйся к нормальным вампирам, уродец!

Он действительно вылетел из бара «Жажда» носом вперед, как и ожидал, после чего приземлился прямо в лужу, подернутую опавшими листьями. Один кол в итоге все‐таки уцелел – выглядывал у Франца из груди, воткнутый по рукоять, на которой он предусмотрительно оставил несколько засечек, чтобы было удобнее держаться. Благо, что сердце не задел и не отправил его в беспамятство.

– Мысли‐таки материальны, – застонал Франц снова, прижимаясь стремительно наливающейся синяком щекой к влажному асфальту и пытаясь перевалиться на бок, чтобы собственным весом не вдавливать кол еще глубже. Тот и так царапал легкое, каждый вздох отзывался мучительной резью в подреберье. – Жаль только, что не те. Ну, хотя бы не в задницу…

– У тебя какие‐то проблемы с твоей задницей? Психологическая травма? Ты про нее уже раза три повторил, наверное.

Кто‐то вдруг заговорил с ним из-за мусорного контейнера, не показываясь, но выглядывая: из-за крышки торчал козырек бейсболки, похожей на ту, какая тоже осталась у Франца в машине на заднем сиденье. Он все‐таки смог подняться на локтях, радуясь, что его, по крайней мере, выбросили не через главный вход прямо на проезжую часть, а через задний, на парковку. Видимо, чтобы не отпугивал других посетителей, распластанный на земле в крови. Толстовка пропиталась ей, и даже любимую кожаную куртку Франца в этот раз не пощадили: кол прошел через нее насквозь, заодно раскрошив и пачку ментоловых сигарет. Табак посыпался из него, как плюш из набивной игрушки, когда Франц обхватил кол обеими руками и попытался вытащить наружу.

– Откровенно говоря, ты прав. Была одна неприятная история у моей задницы с косой Джека… Если тебе интересно, то подобное ощущается как геморрой, правда, ты не только сидеть не можешь, но и ходить, – пробормотал он, морщась, и не без усилий, с омерзительным хлюпаньем, с каким обычно открывается прокисшая банка солений, все‐таки выдернул кол из груди. Даже с первой попытки! Похоже, начинает привыкать. – А ты кто такой вообще? Эй!

Использованный, а потому скользкий и приметный, кол улетел в тот же мусорный контейнер, из-за которого доносился голос. Растирая одной рукой грудную клетку, второй он перебрал в пальцах крошки табака, ворча, пока наконец‐то не нашел одну уцелевшую половинку сигареты без фильтра. Звякнув бензиновой зажигалкой, Франц сделал затяжку, с облегчением выдохнул горький ментоловый дым, облегчающий голод и то ноющее чувство, с котором заживало легкое, им наполняемое. Лишь тогда Франц подошел поближе.

Козырек бейсболки тут же юркнул обратно за контейнер, будто играл с ним в прятки. На закате Самайнтаун всегда загорался, как праздничный торт на день рождения, и в отличие от Светлого района, который даже ночью выглядел благородно, Темный превращался в один сплошной джазовый клуб. Неоновые вывески подмигивали, как гуляющие по переулкам нимфы в шелковых платьях, саксофон пел из каждого бара, на балконах жилых домов из красного кирпича распивали ежевичное вино, танцевали или сбрасывали прохожим в руки маленькие брошюрки с рекламой и приглашением в гадальные лавки. Даже сейчас, окутанный клематисами, что, увивая стены, выталкивали и крошили кирпичи, будто пытались просочиться внутрь квартир, город не растерял своего шарма и запаха, пускай и стал гораздо тише. Франц оглянулся, прислушался к этому шуму, к жизни, что кипела на улице с другой стороны бара, а затем нырнул под ярко-розовую вывеску, прячущую за собой темноту и еще один огонек.

Незнакомец, оказавшийся вполне знакомым, тоже курил.

– Я тебя помню! – Франц щелкнул пальцами перед его крючковатым носом. – Симон, да? Ты единственный, кто не избивал меня тогда в доме Эрика или как там его, когда я шторы распахнул, забыв, что вы все солнца боитесь. И сейчас, кстати, ты тоже меня не бил. Хм, спасибо… Наверное.

– Во-первых, я Саймон, – поправил его вампир. Худи и джинсовая куртка Францу не солгали: похоже, он и впрямь был единственным нормальным в этой компании. Правда, стряхивал пепел от сигареты прямо Францу на кроссовки, но из чувства благодарности тот решил тактично промолчать. – Во-вторых, я не бил тебя только потому, что не приемлю насилия, а не потому, что не считаю придурком. Заявился к нашим с кольями… Да это почти прямая угроза! Ты чем думал?! Хорошо еще, что не с арбалетом! Короче, я вышел, чтобы сказать, что видел тут на днях одну белобрысую мадам с рыжим парнем, похожих на тех, кого ты описывал…

– И? – поторопил его Франц, притоптывая. От взыгравших нервов он даже случайно выронил половину тлеющей сигареты, и ветер унес рассыпанный табак и раздраженный вздох, с которым Франц закатил глаза, когда услышал:

– Скажу, где их искать, если дашь кое-что взамен.

– Чего ты хочешь, Симон?

– Саймон!

– Чего ты хочешь, Са-а-аймон? Ящик донорской? Новый гроб? Садовые качели?

– Номерок девчонки, которую ты, вижу, иногда на инвалидной коляске возишь. Она ничего так, симпатичная.

«Лоры? Он говорил про Лору?!»

Было абсолютно очевидно, что Франц возит лишь одну девчонку-инвалида, других таких в Самайнтауне он не встречал. Но мозг его треснул пополам в этот момент, будто его снова приложили головой. Он уставился на Симона и молчал почти целую минуту, пытаясь выплыть из того жара, что накатил волной и заставил кровь, еще оставшуюся в жилах, закипеть.

– Нет.

Слово короткое и хлесткое, как пощечина, даже самого Франца ударило наотмашь. Но губы зашевелились сами, абсолютно ему не подчиняясь, как и то чувство, от которого его лицо с желтым синяком на скуле, уже сходящим, скуксилось и заострило свои черты.

– Уверен? – хмыкнул вампир. – Ты ведь так отчаянно ищешь ту вампиршу, раз даже сюда приперся… Да и чего тебе это стоит? Ты же просто ее сиделка, верно? А не бойфренд.

– У Лоры просто нет, э-э, сотового телефона.

– Тогда познакомь нас сам.

– Не пойму, на кой она тебе сдалась? Тоже покатать ее коляску хочешь?

– Скорее прокатить. – Симон усмехнулся, и что‐то такое мерзкое Франц углядел в его крысьем лице, что тут же мысленно поставил крест и на худи, и на джинсовой куртке. Нет, ошибся он, нормальные вампиры такое не наденут, уж лучше дырявые футболки. – Я слыхал, что как раз те, кто ног не чувствует, кайфуют, когда у них оттуда кровь пьешь. Типа появляется ощущение, будто ноги снова при тебе, как фантомные боли, знаешь, только приятные. Ну, и еще мне интересно, какая там кожа на ощупь, такая же, как у всех, или, может, мягче, тоньше, как рисовое тесто и…

– Я тебе сейчас клыки выбью, – сказал Франц серьезно. – Все четыре. И жевательные зубы тоже. Всю оставшуюся жизнь кровь будешь через трубочку сосать, как я.

– Эй, эй, полегче! Я же не досуха пить ее собрался. Успокойся!

Симон вскинул руки в примирительном жесте, пятясь к мусорке спиной. Мужчины, которые выступают против насилия, на самом деле обычно просто не умеют драться. Франц прекрасно знал это, потому что сам был таким, и испуг в чужих глазах, который он прежде ни у кого и никогда не видел, вдруг показался ему очень красивым зрелищем. Почти как Лора, когда стучала по барабанам и за их грохотом не слышала, что Франц стоит в дверях с тарелкой тыквенных оладий от Наташи и наблюдает уже десять минут кряду, покачиваясь в такт. Или тоже как Лора, но когда рисует за обеденным столом, держит мягкий восковой карандаш в одной руке, а в другой – розовый махровый персик, и сок льется у нее по пальцам, образует липкие пятна на полотне и такие же липкие мысли в голове у Франца. Он бы Кармиллу и сам нашел, по следам жасминового парфюма, смешанного с запахами осоки и яблок в карамели, которыми торгуют на площади, да по разговорам и сплетням, но и близко подойти другим вампирам к Лоре бы не дал. Даже ради себя любимого и заветной смерти.

В конце концов, он обещал Джеку заботиться о ней, не так ли?

И она его подопечная, не так?

И Франц влюблен в нее, не так ли?

Ой, нет, не то.

– Ту блондинку с рыжим частенько на причале видят, со стороны Светлого района, где канализацией до сих пор воняет.

Франц встрепенулся и обернулся на заднюю дверь бара, что, как черный вход, в черный цвет и выкрашена была. Свет от лампы на ней, тоже розовой, ложился на кожу вышедшей девушки мягким свечением, придавая ее нездоровой, но характерной для всех доноров бледности клубничный оттенок. Из-за этого татуировка сердца на запястье почти сливалась с кожей. Девушка развязала бархатную ленту на шее, потерла пальцами два свежих прокола, откуда еще сочилась кровь, и спустилась с крыльца к Симону, застывшему с открытым ртом.

– Проклятье, Вероника! Зачем ты ему все растрепала?! У меня тут классная сделка намечалась!

– Извини, не удержалась. Его так отпинали за какую‐то несчастную пару колышков, что стало жалко. – Донор до того очаровательно улыбнулась Францу, что он опять невольно пригладил растрепавшуюся прическу и порванную куртку с кровавым пятном под ней. – Ты это, заглядывай снова, если вдруг захочешь перекусить. Для таких красавчиков мои вены всегда за полцены. Только колья с собой не приноси больше, ладно?

Франц часто-часто закивал головой, но ноги уже несли его к машине. Причал, значит… Что ж, это могло оказаться правдой. Всяко лучше, чем ничего или бесполезные зацепки, что были у него раньше, которые заставляли его бесцельно петлять по городу, постоянно заводя в очередной тупик. Пора бы его поискам принести свои плоды, ведь в конечном счете оставалось меньше недели до Дня города. К этому моменту Франц потратил впустую целую неделю…