Текст книги "Самайнтаун"

14
Верни мою голову!

Немая река, которую местные расхваливали как самую тихую и спокойную реку во всем мире, оказалась самой же большой ложью Самайнтауна. Стоило только заплыть немного дальше берегов, где ноги уже не доставали до вымощенного камнем дна, как течение тебя закручивало, точно пыталось это самое дно просверлить. Случайно угодив в истинный поток Немой реки, скрытый под обманчиво неподвижной толщей, выплыть назад было уже невозможно. Водяная петля туго обвивалась вокруг лодыжек и утягивала вглубь, в бурлящую темноту со всполохами затонувших красных листьев, где под городом будто распростирался еще один, побольше, состоящий из бесконечных извилистых туннелей и расщелин. Францу оставалось лишь отдаться течению, позволить потоку тащить его вперед, трепать из стороны в сторону, как куклу, и крепко держать Лору обеими руками, чтобы Немая река снова их не разлучила. Обернув себя вокруг ее съеженного тельца, он бился спиной и лицом о камни, принимая все удары, и едва не задушился собственным плащом, пока река не выплюнула их в какой‐то каменистый грот, хорошенько прожевав.

– Лора!

Вода лилась у Франца изо рта и носа, но он, толком не откашлявшись, сразу подполз к ней и схватил за плечи. К тому моменту она была уже холодной. Когда Франц, отчаянно ныряя, наконец‐то нашел Лору и притянул к себе за платье, ее пальцы еще цеплялись за него. Но теперь же она полностью обмякла. Река слишком долго держала их в своем плену. Губы и веки у Лоры посинели, грудь надулась колесом, полная воды, и Франц надавил на нее рукой, заставляя тоненькую струйку брызнуть из открывшегося рта. Но ничего больше не произошло.

– Лора, очнись! Ты слышишь меня? Лора!

Чего он только с ней не делал: и тряс ее, и переворачивал, и делал искусственное дыхание, как в сериале «Спасатели Малибу», который они пару раз смотрели вместе. Франц даже порвал ее корсет, чтобы ослабить давление на грудную клетку, и тем самым обнажил тоненькую шелковую майку, что пряталась под ним. Однако Лора, распростертая на глянцевых камнях, не шевелилась. Немая река окончательно смыла с ее волос розовую краску, и проступила копна почти белесая, словно всех на свете цветов лишенная, лишь с каплей солнечного света, как масло, растертого от корней до кончиков. Локоны ее смешно пушились даже мокрые, а ресницы и брови, слишком светлые, будто отсутствовали вовсе. Сама Лора же казалась полупрозрачной, но безмятежной, как если бы она спала: лицо, расслабленное, с разводами туши и остатками розового глиттера, казалось совершенно детским.

«Не буди ее, – сказало нечто темное у Франца внутри, будто та часть Немой реки, которой он напился. – Она наконец‐то спит спокойно. Никто больше не предаст ее. Ничто не причинит ей боль. Даже ты. Она в безопасности отныне. Разве ты не этого хотел, когда оставлял ее одну на площади? Разве ты не знал, что случится, когда снова гнался лишь за самим собой?»

– Нет, нет, – забормотал Франц, упрямо качая головой, вытряхивая из нее эти мысли и воду, которая до сих пор гудела в ушах, напоминая шум прибоя. Смирение ощущалось на языке пеплом, будто у него во рту сожгли полынь, и Франц не смог, не захотел его глотать. Вместо этого он выплюнул смирение вместе с лихорадочным шепотом, навис над Лорой, сжал ее в руках и прижал к своей груди. – Лора, Лорочка! Мне надо кое-что тебе сказать. Прости, что оставил снова, прости, что не защитил от Ламмаса. Я не заслуживаю даже того, чтобы сиделкой твоей зваться, не то что другом. Сиделка, сиделка, сиделка… Ну же, почему ты не бесишься, как всегда? Почему не проклинаешь меня и не называешь псом? Открой глаза, пожалуйста, Лора.

Франц легонько встряхнул ее, будто укачивал. Легкая, такая легкая! Невесомая совсем, будто вот-вот окончательно растает, превратится в морскую пену. Платье Лоры, шифоновое, действительно ее напоминало, такую же воздушную, сияющую. Лора была звездой, затухшей в его объятиях. Ледяная на ощупь и фарфоровая. Волосы ее запутались у Франца между пальцев, искусственные крылья сломались о камни в реке и царапали его торчащей проволокой. Туфли с Лоры сорвало течением, и босые костлявые ноги с кольцами жемчужной чешуи вокруг лодыжек лежали на ногах у Франца.

Он усадил Лору к себе на колени и принялся растирать на ней пальцами круги. Сначала растер так живот, затем спину, плечи, будто пытался снова разжечь в ней животворящее тепло. Жаль, не мог передать свое – в нем тепла не было и в помине.

– Эй, рыбка. Давай же, ну! Выныривай ко мне, – шептал Франц, прижавшись подбородком к ее лбу. Он закрыл глаза устало, чувствуя бесплодное жжение в глазах: желание плакать есть, а крови в теле уже нет. Франц даже разрыдаться как следует не может. Ничего не может, кроме как бормотать пустое и бессмысленное, что больше никто, кроме него, не слышит: – Лорочка… Я, кажется, люблю тебя. Я не уверен точно, потому что, если честно, у меня никогда не было девушки, но ты… С тобой мне не хочется думать о самоубийстве. Вместо этого я думаю о том, как не убить тебя, а это, полагаю, уже многое значит, так ведь? Ты нужна мне, Лора. Даже такая противная, как будто у тебя все время месячные. Даже ненакрашенная. Даже с ногами-лапшой и обиженная на меня до конца наших жизней. Любая. Любая Лора мне сгодится. Так что, умоляю тебя, очнись… Очнись… – И он принялся повторять, как заведенный, одно и то же, потому что даже слов у него больше не осталось – только ее имя: – Лора. Лора. Лора…

– Че тебе надо?

Франц от неожиданности, уже потеряв надежду на ответ, чуть ее с себя не скинул. Бледные веки Лоры затрепетали. Медленно, почти лениво открыв глаза, она посмотрела на него в упор снизу вверх, а Франц посмотрел на нее. В полумраке пещеры глаза ее казались синими, как океан, из которого она появилась, только правый зрачок почему‐то был уже, а левый – шире. Он наклонился еще ниже, приглядываясь, и, моргая часто-часто, в конце концов столкнулся с ней носами.

– Ты что, не умерла? – спросил Франц шепотом.

– Нет. Можешь не завидовать, – ответила она и сморщилась, как изюм, обхватив свою голову руками. – Ох! Кажется, у меня сотряс. Ты так вертелся под водой, что я несколько раз головой о камни приложилась. Вырубилась еще на полпути. Ну, и как далеко нас унесло? Где мы?

Франц не знал, где они. Его это вообще сейчас мало интересовало. Он даже по сторонам толком не смотрел и успел заметить лишь серые камни под ними с подозрительно ровными, будто отшлифованными краями и такими же безупречными швами. Они словно были выложены человеческой рукой, как и своды у них над головами. Но вместо того, чтобы начать оглядываться и наверстывать упущенное, Франц продолжал молча пялиться на Лору. Он так и не отпустил ее из рук, даже когда она с ворчанием завертелась, уперлась ему в грудь локтем.

Может, его сердце и не билось, но вдруг стало ощущаться в груди таким легким, будто отрастило крылья и готовилось взлететь.

– Как ты не утонула?! – закричал он прямо ей на ухо, наконец‐то придя в себя. – Неизвестно, сколько времени ты провела в реке, пока я тебя не нашел, и еще минут десять, пока нас сюда не вынесло. Ты должна была захлебнуться двести раз!

– У вас с Ламмасом что, одна мозговая клетка на двоих? Я русалка, дурень, хоть и бывшая! Утони бывшая русалка, это было бы слишком жестокой шуткой даже для судьбы. Ой, г-хм, что это у меня с голосом…

Вдруг осознав, что в ее легких и желудке до сих пор булькает вода, из-за чего и сама Лора булькала, когда говорила, как закипевший под крышкой суп, она отвернулась от Франца, сунула себе два пальца в рот и вытошнила ее всю вместе с остатками непереваренной пищи. Поначалу Франц скривился, но затем, немного подумав, сделал точно так же. Воды в них обоих набралось столько, что хватило бы на целый детский бассейн.

– Так где мы? – спросила Лора, вытершись рукавом и завертев по сторонам взъерошенной головой, на что Франц предпочел сделать вид, что не имеет к этой ее взъерошенности никакого отношения. И это не его истерично трясущиеся пальцы наплели ей на макушке колтуны, похожие на вороньи гнезда. И вообще не он стенал и распинался, признаваясь ей в любви, фантазируя о том, как со скорбным видом понесет домой ее мертвое тельце и будет спать с ним в обнимку, пока оно не окоченеет и не разложится. – Что это за место? Почему мы вообще здесь? В чем была проблема догрести со мной до берега? Ты что, дистрофик?

Судя по тому, как Лора обрушилась на него с недовольством и вопросами, она действительно не услышала и не заметила ничего из этого. И то определенно было к лучшему. Франц неловко почесал затылок, сдвигаясь и садясь рядом с ней у края мутно-серой воды, к которой Лора, подмяв свою блестящую юбку, уже подползла, что‐то проверяя.

– Во-первых, там было сильное течение, – принялся оправдываться Франц. – Эта река затягивает, как болото! А во‐вторых, я не умею плавать.

Лора оглянулась на него, все еще глупо улыбающегося от эйфории. В последний раз такое облегчение он испытывал, только когда выяснил, что может расчленять себя, сколько угодно, потому что его кусочки все равно срастаются обратно.

«Какая же Лора все‐таки красивая, – думал Франц тем временем. – Правда, до тех пор, пока не откроет рот, как обычно». Хотя сейчас она на странность промолчала. Кажется, смутилась или даже смягчилась, что было на Лору вдвойне непохоже. Действительно сотрясение мозга? Ее губы сжимались, наконец‐то вернув себе здоровый розовый оттенок, как и щеки. Брови сошлись на переносице. Словом, у Лоры было такое выражение лица, будто она увидела хромого щеночка, которого не может взять домой. Секунду…

«Она меня что, жалеет?! Эй!»

– Я поняла, где мы, – сказала Лора, выпрямив спину и подтащив под себя недвижные ноги. – Это канализация Самайнтауна.

– Чего?

Франц передернулся, опустившись с небес на землю, и первым делом задрал свою белую рубашку, принявшись ее обнюхивать. Но ничем, кроме речной воды и, может быть, тины она не пахла. Тогда Лора пояснила, закатив глаза:

– Здесь нет отходов. Это та ветвь коллектора, которую я проектировала для мэра еще года два назад. Кажется, теперь я понимаю, зачем он тогда просил у Джека старые чертежи… Помнишь, горожане еще жаловались, что в центре города воняет стоками? Все потому, что этот участок сети должен был разгрузить остальные, но, как видишь, вода здесь абсолютно чистая, а значит, его построить‐то построили, но вот в эксплуатацию не ввели. Интересно, почему…

«Не только красивая, но еще и умная!» – запищал Франц в мыслях, благо, что не вслух.

Тряхнув головой, он заставил себя сосредоточиться и внимательно посмотрел в направлении, куда Лора указывала пальцем, пока говорила. Выложенные графитовым камнем своды, арки с переходами между туннелями, плоские бордюры, решетки и насосы с задвижками, контролирующими подачу воды… Где‐то в стороне шумело речное течение, и Франц догадывался, что именно оттуда их сюда и принесло. Канализация действительно выглядела новой и оборудованной, но если бы не Лора, Франц бы даже не понял, что это именно она. Ибо место это скорее напоминало природную пещеру – всюду здесь росли зелень и цветы. Незабудки, мох, крупные грибы с красно-белыми шляпками, толстые зеленые петли покрывали стены за их спинами и потолки, будто скользкие влажные камни обернули в махровые одеяла. Франц не понимал, как мог не заметить этого сразу, даже увлеченный Лорой. В глазах буквально рябило от обилия изумрудного цвета! Ему даже пришлось несколько раз моргнуть, чтобы сфокусировать взгляд на чем‐то одном. Бутоны белладонны, похожие на маленькие колокола, и их черные круглые ягоды смотрели на них двоих, как множество глаз, и воздух, плотный, мерцал от пыльцы медуницы с дурманом. Но больше всего вокруг было клематисов: фиолетовые, стреловидные и с сердцевинами, похожими на паучьи лапы, они тянулись со стен к Францу и Лоре. И будто становились все ближе, стоило Францу еще раз моргнуть…

– Я здесь уже был, – понял он вдруг, оглядевшись уже, кажется, в десятый раз. – Пыточная Голема! Точно! Все это время я был не в катакомбах, а в канализации! Я вылез отсюда по лестнице из люка и… Сюда же вернулся, черт.

– Пыточная?.. Ты что, развлекался, пока Ламмас меня топил?!

– Это долгая история, расскажу как‐нибудь потом. Мы наверняка под Старым кладбищем сейчас… Да, все сходится, – Он щелкнул пальцами перед раздраженным лицом Лоры, довольный тем, что наконец‐то пришел его черед хвастаться смекалкой. – Джек как‐то раз говорил, что за вязовым лесом есть пещеры, и там же подводные источники реки. Помнишь то место, где мы с тобой летали? Это оно и было, как раз между нашим домом и Старым кладбищем. Что, если они канализацию через эти пещеры протянули? Вот нас сюда река и принесла. Мы попали в ее водоворот, – Франц подергал пальцами, изображая бурное течение, на что Лора скептично хмыкнула. – Это, кстати, объясняет и то, как именно убили Хейзел О’Хара. Ну, вторую жертву Ламмаса. Ее тело нашли в реке, а место убийства так и не отыскали…

– Потому что ее убили здесь, а затем просто бросили в реку, – догадалась Лора. – Иногда реки меняют течение от сильного ветра или… Или если этого захочет кто‐то вроде всемогущего духа пира, наверное. Вот же гниды! – От ее ругательства, разнесшегося по цветочной пещере эхом, Франц даже вздрогнул. – Они превратили один из моих лучших проектов в свою злодейскую обитель с жертвоприношениями! Да я их сама в жертву принесу за такое. А ну, подними меня!

Франц ухмыльнулся, собираясь так и сделать, но вдруг понял, что конечности его не слушаются. Лора уже даже подползла поближе, подмяла блестящую юбку, напившуюся воды и оттого отяжелевшую, и подняла вверх руки, а Франц все сидел на месте. Зацикленный на Лоре, он не заметил не только то, что они находятся в логове Ламмаса, но и даже то, каким неповоротливым стало его тело, измученное настолько, что теперь отказывалось заживать. Жажда царапала Францу желудок, а мышцы, как наждачная бумага, скребли его кости. Даже просто дышать и то было больно.

Франц поморщился, кое‐как оперся на руки и, приподнявшись, снова попытался встать.

И упал.

И снова приподнялся.

И опять упал.

– Ты перед отъездом из дома пил кровь? – спросила Лора и, потянувшись к нему навстречу, осторожно тронула кончиками пальцев его щеку. Очевидно, та еще не заросла, покуда Франц чувствовал прохладный воздух в своих зубах даже когда не открывал рот. А затем эти самые зубы тронул палец Лоры, и Франц убедился окончательно: рана на его лице, проделанная Големом, действительно все еще зияла. – Ты не пил, да? Ох, Франц… Сколько раз Джек говорил тебе питаться, чтобы хотя бы на самоисцеление хватало! Неужели так сложно хоть раз прислушаться к его советам?! Сегодня от нас ведь будущее Самайнтауна зависит! Абсолютно бессмертный вампир мог стать крутым оружием, а превратился в очередную проблему. Вот и что нам теперь делать?

– Я в порядке, – неубедительно соврал Франц, но, как назло, снова плюхнулся обратно на задницу, едва сумев оторвать копчик от земли. – Или нет.

С неохотой он посмотрел на свои мокрые, севшие от холодной воды штаны и, немного закатав их, ощупал лиловые гематомы на коленках. Кажется, то были переломы: биться о камни на дне Немой реки на скорости спортивного катера оказалось сродни падению с высоты на наковальню. В таком состоянии Франц и вправду много не пройдет, даже если и встанет, не говоря уже о том, чтобы нести Лору на руках и в кратчайший срок добраться до площади, где половина жителей уже, наверное, мертва по его глупости.

– Тебе нужна кровь, – озвучила Лора очевидное, и, едва Франц обернулся к ней, чтобы как‐нибудь съязвить, она вдруг ткнула в себя пальцем. – Возьми мою.

Повисла тишина. Франц решил, что ослышался, поэтому переспросил несколько раз:

– Чью?

– Мою.

– Твою?

– Да.

– Твою кровь?

– Мою кровь. Ты что, тоже головой сегодня бился?

Журчала Немая река, что принесла их сюда, и журчала та самая кровь в жилах Лоры, которую она так опрометчиво предлагала Францу. А это было ничуть не лучше, чем если бы кролик вложил свою белоснежную шейку прямо в пасть волку. Нельзя говорить такое голодному вампиру, ох, нельзя! Даже вампиру с таким блестящим самоконтролем, порожденным желанием страдать, как у Франца. На всех них «приглашение» оказывало одинаковый эффект: взгляд тут же нашел желанную артерию и уже не мог от нее оторваться. Разве что вместе с самой артерией. Прошла всего секунда, как Лора сказала это, а Франц уже успел сосчитать, сколько раз в минуту у нее бьется сердце, и точно определить, где напор крови будет лучше, куда именно ее кусать. Других мыслей в голове у него не осталось.

– Ой, только давай без твоего обожаемого драматизма! Я в курсе, что донорство может вызвать привыкание, но от одного раза мне ничего не будет. Без твоей вампирской силы нам сейчас не обойтись, и неизвестно, что ждет нас там, в туннелях и на площади. Так что давай по-быстрому без всяких там…

– Хорошо. Я выпью твою кровь. Шея или запястье?

Лора замолчала на полуслове и, кажется, тоже удивилась, но вряд ли больше, чем самому себе удивлялся Франц. В ушах вместе с сердцебиением Лоры, едва его не перекрикивая, отголоском звучали слова Кармиллы: «Люби жизнь» – и его собственные, ставшие обещанием, – «Я спасу друзей и город». А та цена, которую ему нужно было заплатить за это, на самом деле была очень даже хороша. Все это время Франц отказывался от крови, потому что не считал себя ее достойным. Потому что он хотел страдать. Но какое в страданиях удовольствие, если ты страдаешь не один и ни у кого нет времени тебя жалеть? Страдать нужно тогда, когда у всех остальных все хорошо. И если единственный способ сделать так, чтобы у всех все хорошо опять стало – это принять себя, то так оно и будет. Сестры на той стороне не простят его, если он продолжит разбрасываться их даром направо и налево. Воспоминания о них больше не были просто источником его вечной скорби и несчастья – теперь они были силой, что всегда у него была. И которой пора была проявиться.

Их любовь заслуживает того, чтобы Франц любил еще кого‐то.

– Подожди, подожди – Лора вдруг отпрянула назад, едва Франц подался к ней. Недоуменный, он послушно отстранился и осознал вдруг: боится! Надо же. А ведь он даже не успел показать клыки! Знал бы сразу, что может так ее пугать, давно бы этим воспользовался. – Тебе ведь не принципиально пить именно из шеи или запястья, да? Ты можешь пить откуда угодно? – Франц кивнул, но тут же пожалел об этом, потому что Лора вдруг взялась за край своей юбки и задрала ту до самых бедер. – Тогда пей откуда‐нибудь отсюда, где я ничего не чувствую. А то у меня низкий болевой порог, а я слышала, что укусы – это больно.

Франц мог бы попытаться переубедить ее, сказать, что вообще‐то в момент кровопития боль чувствуешь лишь первые мгновения, после чего выброс эндорфинов, простимулированный его слюной, быстро заставит Лору обо всем забыть, но… Он не стал. Она, Пресвятая Осень, ведь задирала юбку! Белые бедра, будто сливочный крем, выглядели слишком соблазнительно. Завороженный внезапным предложением, Франц обвел языком передние клыки, будто проверял, достаточно ли они острые, и осторожно наклонился.

– Ну, если ты настаиваешь… Хе-хе.

«Не ухмыляйся так, а то поймет, что ты извращенец!»

Сдерживать свои темные порывы, когда кто‐то намеренно взывает к ним, однако, было трудно. И остановиться теперь тоже. Кожа – бархатная на ощупь, нежная, как персиковая кожура, будто прокусишь – и польется мед, не кровь. Франц осторожно подтащил Лору к себе за таз и оказался прямо между ее разведенных худых ног. Опыта в том, чтобы пить кровь из людей, а не из пакетов, у него было не слишком много, и получил он его в основном благодаря Лоре и ее завораживающим песням. Так что Франц решил двигаться постепенно, чтобы ненароком не испортить все. Лишняя осторожность здесь не повредит.

Сначала он притронулся к лодыжкам, где над остренькими косточками вилась ее морская суть. Маленькие перламутровые чешуйки, словно рассыпанные жемчужины, легонько царапали кончики пальцев, навивая мысли не о рыбах, но о драконах статных и прекрасных. Франц опустил к ним голову, коснулся носом, закрыв глаза, и повел им вверх вместе со своей рукою, обхватив пальцами Лору за икру.

– Скажи, если захочешь, чтобы я остановился, ладно?

Лора кивнула, наблюдая за всем молча из-под опущенных ресниц. Ничего не чувствовала, конечно, но все равно словно отзывалась на его подготовительную ласку. Щеки раскраснелись, рот немного приоткрылся, как если бы дышать носом ей сделалось невмоготу. Франц обратился в один сплошной инстинкт, но следил не только за тем, чтобы отыскать самое подходящее для укуса место, но и за самочувствием Лоры. Тук-тук-тук, стучало ее сердечко. Будто в клетке заперли колибри. Он ухмыльнулся ей в коленку, прижавшись к той губами, и сфокусировался на правом ее бедре. Поднял еще чуть выше пальцы, продолжая задирать юбку; медленно, аккуратно отодвигая ее все дальше и дальше, до тех пор, пока не показалась светлая полоска нижнего белья. Франц мгновенно остановился, вскинул голову и посмотрел на Лору еще раз, прямо в глаза. Считай, подставил щеку для удара, но нет, она не шелохнулась. Только скребла ногтями камни под собой и кусала губы, пока Франц наконец‐то не нашел то самое место.

– На всякий случай вдохни поглубже, – посоветовал он и прижался ртом к артерии на внутренней стороне ее бедра, почти в паху, где кровь пульсировала громче его мыслей и откуда напором хлынула ему в открытый рот, едва он, оставив на артерии невесомый поцелуй, вонзился в нее зубами.

– Ах!

Франц впервые в жизни держал во время укуса глаза открытыми, потому что не хотел разрывать с Лорой зрительный контакт, боялся что‐то упустить, переборщить с нажимом или силой. Боли она и впрямь не ощущала – точно не должна была, но, очевидно, уже почувствовала жар.

Когда Франц только учился быть вампиром, рядом с ним не было никого, кто рассказал бы ему, как оно работает, но со временем и опытом он понял сам: укус для людей действительно приятен. Недаром доноры иногда заканчивали на обочинах, как героиновые наркоманы, а взрыв эндорфинов, призванный смягчить физическую боль, формировал привязанность к вампиру, который этот взрыв провоцировал чаще всего. Люди, из которых хоть раз пили, после всегда завороженно шептали, что так, должно быть, чувствуют себя в раю. Если Лора испытывала нечто подобное, то не было ничего удивительного в том, что она вдруг завалилась назад на спину, легла на локти и, выгнув шею, застонала.

Клыки входили в податливую девичью плоть, как в масло. Кровь горячая, солоноватая, быстро набралась у Франца во рту и потекла по горлу. Он жадно ее сглотнул, затем еще раз и еще, будто воду после прогулки в пустыни пил и никак не мог напиться. Как он раньше не замечал, что людская кровь такая вкусная? Или то было дело в том, из кого он ее пил? Цвета пульсировали перед глазами, как если бы кто‐то выкрутил все лампочки на максимум. Омерзительное жжение охватило Франца на мгновение и тотчас же угасло – раны заросли, кости хрустнули и выправились, сросшись там, где нужно. Вены, давно ссохшиеся, и органы, окаменевшие, снова стали набухать. Франц чувствовал, как медленно раздувается от силы, как та наполняет его тело, вливаясь внутрь с каждой каплей Лоры, и как вяжет от нее на языке. Корни волос заныли: Лора вцепилась пальцами Францу в шапку из коротких прядей и потянула на себя, прижимая его голову вплотную.

Кажется, она что‐то при этом бормотала. Франц тоже был готов шептать о своем. «Сладкая, сладкая». Вовсе не белена и не уксус, а растопленный сахар или ягодный сироп. «Нежная, нежная, будто мороженое на солнце растаяло. И совсем никакого рыбного привкуса!» Франц почти урчал, пока собирал языком, как сливки с верхушки торта, багряные струйки артериальной крови из четырех глубоких проколов. Удивительно, но вид крови больше ничуть его не страшил – он его завораживал.

Пульс Лоры оставался шумным и бойким, но как только он слегка замедлился, Франц сразу вытащил клыки. И, вопреки собственным ожиданиям, – а ждал он от себя всегда не меньше, чем худшего, – сделал это без всяких усилий и внутренней борьбы. Ему было достаточно подумать просто «Это ведь Лора!», как жажда тут же уступила и сдулась, точно воздушный шарик, а здравый смысл опять восторжествовал.

– Все хорошо? – спросил Франц, облизывая губы, смакуя кровь, что еще пощипывала и пузырилась на кончике языка. Проглатывать ее остатки не хотелось, потому что не хотелось, чтобы все заканчивалось. Если кровь есть жизнь, то сегодня он навсегда связал себя и Лору вместе.

Несмотря на то что выпил он меньше, чем обычно пьют вампиры-охотники в подворотнях, он еще никогда не чувствовал себя настолько сытым. Зажимая рукавом проколы, которые уже заживали от его чудодейственной слюны, Франц сел у Лоры между ног. От его пальцев у нее под юбкой, должно быть, остались синяки. Подол мерцал, и взгляд Лоры тоже. Вернувшись в сидячее положение, она смотрела на него остекленевшими глазами, будто два океана покрылись коркой льда, и покачивалась назад-вперед верхней половиной тела. Когда Франц уж больно испугался, не переборщил ли он, Лора протянула руку, намотала ворот его рубашки на свой кулак и потянула на себя.

Франц должен был сказать ей, что она пьяна и что укус все еще лишает ее воли, подтасовывает настоящие желания. Что ей не стоит это делать… Но вместо этого он опять смолчал. Уже во второй раз Франц не смог позволить самому себе все испортить, потому что Лора поцеловала его так, словно сама пила, не кровь, но его дыхание. В тот момент он был готов отдать ей всего себя, даже если бы это означало, что он сам больше никогда дышать не сможет.

– Это я отравила жителей Самайнтауна, – призналась Лора вдруг. Их губы разомкнулись с влажным звуком, протягивая между ними темно-розовую ниточку слюны. Франц вытер уголок рта Лоры большим пальцем, почему‐то совсем не удивленный. Может быть, потому что она была жива, и на фоне этого любые ее ошибки меркли. Зато Франц испытывал вину – он должен был догадаться сразу… – Я ужасный человек. Ничем не лучше Ламмаса. Такое же чудовище.

– Возможно, – ответил он серьезно. – Но мы в Самайнтауне все чудовища. Его для нас построили. К тому же ты нравишься мне такой.

– Я терроризировала тебя несколько лет…

– А я терроризировал себя полвека. Так что тебе еще есть к чему стремиться.

Лора хмыкнула, опустив голову, но Франц поднял ее обратно вверх, мягко удержав за подбородок.

«Теплая, такая теплая, – подумал он опять, почти забыв обо всем, что происходит в мире. – И не отталкивает, хотя действие укуса уже должно было закончиться. Значит…»

– Франц. – Нет, все‐таки оттолкнула. Точнее, осторожно отвела в сторону рукой, когда его губы вновь прижались к ее губам, соленым от слез и крови. Он едва не надулся от острой, почти детской обиды на нее, что только подарила ему надежду и тут же отняла, но затем Лора вдруг махнула головой на соседний свод пещеры, и он наконец заметил, что она вовсе не выглядит недовольной иль сердитой. Она выглядит встревоженной. – Кажется, там кто‐то есть. Ты слышишь?

Хоть и не напившийся крови настолько, чтобы совсем ее не жаждать, Франц тем не менее выпил достаточно, чтобы, по крайней мере, больше не стыдиться звать себя вампиром. Цвета, все еще контрастно яркие, резали глаза. Зрение цеплялось за мелкие травинки и трещины в стенах, и потому Франц на секунду сомкнул веки, чтобы точно так же за все подряд принялся цепляться его слух. Какой‐то кашель, стоны, женский голос… Он разобрал слова «Как непривычно» и «Ого!» и даже смог понять, что это точно не Кармилла – ее голос звучал тоньше. Значит, кто‐то другой. Но разве у Ламмаса есть еще приспешницы?

– Давай посмотрим, – сказал Франц и наконец‐то встал, причем твердо, не шатаясь. Тело казалось таким легким, будто руки и ноги набили ватой. Но еще легче, однако, казалась Лора, когда Франц подхватил ее на руки, ойкнувшую, и удобно перехватил под спину и коленки.

– Постой, – опять сказала Лора, и Франц послушно замер, невольно опустил взгляд между ее бедер к покрывшемуся пленкой укусу, решив, что сделал больно или она хочет на всякий случай перевязать его. Но дело оказалось в другом: – Есть еще кое-что, в чем я должна признаться. Я отравила жителей Самайнтауна не просто так, а в обмен на обещание, что снова ходить смогу.

– И как мы видим, Ламмас тебя все же обманул, – хмыкнул Франц скептично, оглядывая Лору от бледных неподвижных носков до головы.

– Не совсем. Он дал мне тот самый кинжал, которым я Христиана заколола, чтобы ноги при себе оставить. Сказал, что если заколю еще кое-кого, то точно смогу ходить.

– И почему ты говоришь мне это?

– Потому что этот «кое-кто», Франц, – ты. И, возможно, этот кинжал способен окончательно тебя убить.

– О, так это был он, значит, – смекнул Франц, и, когда Лора нахмурилась непонимающе, небрежно покачал головой. Руки его сжались вокруг ее тела крепче, прижали к себе, будто Франц боялся ее уронить, хотя улыбался при этом самоуверенно, даже нахально. Во все свои четыре клыка, на которых до сих пор чувствовал вкус ее крови. – Лора… Если этот кинжал действительно способен вернуть тебе способность ходить, то ты должна его использовать. Твои очаровательные ножки ведь определенно стоят одного жалкого вампира, правда?

– Но… Но… – Лора вдруг растерялась, как не терялась на глазах у Франца ни разу в жизни, разве что в Лавандовом Доме от страха. – Значит, ты все еще хочешь умереть?

Это прозвучало совсем тихо. И Франц так же тихо ответил:

– Уже не уверен.

– Вот и я не уверена, что хочу снова ради ног кого‐то убивать. Тем более… тебя.

– Хм. Тогда давай договоримся, – решил Франц, немного подумав. – Ты сама решишь, когда даровать мне смерть. Сделай это, когда тебе окончательно осточертеет твоя коляска или когда будешь готова. А до тех пор… До тех пор, пока ты считаешь, что я тебе нужен, я еще немного поживу, идет?

Лора кивнула заторможено, явно не веря своим ушам, как Франц не верил собственному рту, а затем он перехватил ее еще чуть крепче и весело, почти вприпрыжку, двинулся вперед.

* * *

Все‐таки хорошо, что Франц выпил кровь перед тем, как они отправились исследовать туннели. Лора как знала, что здесь их ожидает нечто пострашнее цепкой Немой реки! От цветов, осоки и других растений, действительно превративших канализацию в заросшую пещеру, прямо‐таки веяло бедой. Обилие клематисов казалось особенно зловещим. Все они, раскрыв свои бутоны, поворачивались за Францем и Лорой, как за солнцем, точно провожали их. Сколько бы Лора не крутилась по сторонам и не изучала каменные своды, пока Франц нес ее по душному изумрудному коллектору, она так и не могла понять, что здесь происходит. Зачем Винсенту Беллу понадобилось отдавать канализацию в распоряжение Ламмаса, даже если они все это время были заодно? Только для того, чтобы ему было где разделывать трупы? Или они что‐то прятали здесь?