Текст книги "Жизнь и шахматы. Моя автобиография"

А случилась тогда в Лас-Вегасе другая удивительная встреча. На верхних этажах отеля были апартаменты человека, со, скажем так, сложной репутацией – миллиардера Говарда Хьюза. Не знаю, был ли он владельцем гостиницы и казино. Вполне возможно. Знаю, что ходили слухи о его участии в заговоре против Кеннеди, а кроме того, поговаривали, что к его делам имеет какое-то отношение Фрэнк Синатра. У меня нет ни доказательств этим слухам, ни опровержений, но концерты в «Ceaser`s Palace» Синатра давал регулярно, и очередное его выступление как раз совпало с моим пребыванием в отеле. Менеджер пригласил меня на концерт, и утром перед выступлением в одной из витрин я увидел совершенно замечательные шахматы, очень красивые и достаточно дорогие. Вспомнив об афере Квина с монетами в Монреале, тут же предлагаю ему:

– Может быть, купим эти шахматы и договоримся с менеджером, что я выйду на сцену после концерта и вручу Синатре памятный подарок?

– Договоримся, – тут же радуется Шайло, – но покупать не будем.

Естественно, он отправился к управляющему, в красках описал тому, как чудесно будут выглядеть вместе на сцене известный американский певец и советский чемпион мира, и вернулся за шахматами с чеком от отеля.

Слушать концерт довелось мне в специальной королевской ложе. Помню, что менеджер спросил меня:

– Вы знаете, какие люди здесь обычно сидят?

– Догадываюсь. Главы государств, официальные лица, известные личности.

– Верно. Но не только они. – Управляющий сделал загадочную паузу. – Чести сидеть в этой ложе мы удостаиваем клиентов, которые оставили в нашем казино более восьмисот тысяч долларов. До вас, например, здесь сидел арабский шейх, проигравший миллион двести.

Что я мог на это ответить? Что способность некоторых людей сорить деньгами меня удивляет? Да, это так. Но в тот момент меня больше удивлял, конечно, великолепный голос Синатры. Он пел, практически не делая пауз между композициями, при этом, в отличие от представителей советской эстрады, не использовал никакой фонограммы. А ведь был он уже к тому времени немолодым человеком, но не щадил себя, не делал никакой скидки на свой возраст и необыкновенную популярность. Зритель наверняка простил бы любимому артисту несколько песен под фанеру, но Синатра, очевидно, слишком уважал своего зрителя, чтобы предлагать ему пустышку вместо живого звука. То, что работал артист, не делая себе никаких поблажек, было и слышно по голосу, и видно по тому, каким уставшим и вымотанным выглядел он после концерта. Скорее всего, если бы не врученные шахматы, он бы ушел отдыхать, но подарок вылился в очень теплую встречу. Выяснилось, что шахматами певец интересуется, как и многими другими областями жизни, о которых говорил он просто, без всякой напыщенности и апломба. Не строил из себя звезду и ни в коем случае не делал вид, что общение с нами – одолжение с его стороны.

А сувенирные шахматы после смерти Синатры были проданы с аукциона за приличную сумму в несколько тысяч долларов. Полагаю, что цену лоту прибавило и то, что вручил их великому «бархатному» тембру чемпион мира. Кстати, с шахматами, проданными с аукциона после смерти хозяина, была в моей жизни еще одна история. Когда-то я встречался в Румынии с Чаушеску. Приехал туда я внепланово из Болгарии по просьбе нашего посла Евгения Михайловича Тяжельникова, который и сказал, что Чаушеску надо обязательно что-то подарить.

– У меня ничего нет, Евгений Михайлович. Что было – все уже оставил в Болгарии.

– Ничего, что-нибудь придумаем.

Ничего лучше довольно простеньких и недорогих шахмат нам придумать не удалось. Но Чаушеску подарок оценил, так как к шахматам относился с некоторым пиететом, научившись в них играть в тюрьме. Возможно, не всем известно, что в тюрьме Николае сидел вовсе не за политические взгляды. Он отбывал наказание как вор-карманник. Но в соседней с ним камере находился лидер коммунистического движения Румынии Георгиу Деж, ставший впоследствии руководителем Румынии. Он-то и научил Чаушеску и политике, и шахматной игре.

Встреча с румынским лидером оказалась очень занимательной своим протоколом. В огромном зале в, наверное, сорок квадратных метров каждый в своем углу сидели четыре человека: Чаушеску, министр финансов Румынии, посол Тяжельников и я. Мы едва слышали и видели друг друга, и общение в этих условиях казалось необычайно странным. Позже я спросил у Тяжельникова, с чем связана эта удивительная рассадка.

– Ничего удивительного, – ответил Евгений Михайлович. – Чаушеску небольшого роста и всеми способами пытается сделать так, чтобы эта его особенность не бросалась в глаза.

Поразительно, что люди, столь многого добившиеся в жизни, продолжают изводить себя комплексами. Никогда бы не подумал, что лидер государства может оставаться настолько неуверенным в себе в сущих мелочах. Впрочем, сложно судить о человеке, с которым виделся всего один раз и совсем недолго. Знаю только, что шахматы мои он принял с удовольствием, а после случившейся трагедии [11]11
  Николае Чаушеску был расстрелян вместе с женой 25.12.1989.


[Закрыть] эти дешевые шахматы по сообщениям информагентств были проданы практически за те же деньги, что и красивые сувенирные шахматы, подаренные Синатре.

Встреча с великим певцом была неожиданным и очень приятным сюрпризом, который подарил мне Лас-Вегас. К сожалению, больше нам с Синатрой встретиться не довелось, хотя одно время, подгоняемый теплыми воспоминаниями о встрече, я даже пытался организовать его концерт на Красной площади, но, к сожалению, не получилось.

Простившись с игорной столицей, мы с Шайло и с приставленным ко мне офицером госбезопасности отправились в Нью-Йорк. Мои первые впечатления от встречи с городом радужными не назовешь. Прибыли мы туда после бессонной ночи рейсом, который так и назывался «красные глаза». Из-за большой разницы во времени между городами ночь съедалась в самолете и люди действительно спускались по трапу с покрасневшими веками. Усталость усугубили поиски багажа (чемоданы мы вылавливали в трех залах больше часа) и грубость миграционных служб, которые, очевидно, считают, что каждый прибывший в США турист должен априори считать, что выиграл в лотерею и снисходительно терпеть любое унижение от властей. Мне подобная политика крайне неприятна, я не готов пресмыкаться ни перед какой властью, а уж власть другого государства вовсе не воспринимаю как нечто, должное мне указывать. Так, в прошлом году у меня закончилась многократная виза в Штаты. Пользуясь принятым порядком, я отправил анкету и запрос по электронной почте. Обычно сразу давали визу, но в этот раз пригласили на собеседование. Почему надо собеседовать человека, который в течение полувека посещает страну, мне непонятно, но раз вызвали, я пришел. Надо признать, что консулом оказалась милая интеллигентная женщина. Я ответил на ее вопросы, после чего она предложила оставить паспорт до принятия решения. Сначала я согласился, но, едва выйдя за порог, вернулся. Спрашиваю:

– Извините, а когда будет принято решение?

– Наверное, дней десять, но возможно, и дольше.

– В таком случае верните, пожалуйста, паспорт. Я постоянно выезжаю и не могу остаться без документа.

Она возвращает паспорт и говорит:

– Но вам придется привезти его в случае положительного решения.

– Я привезу, – ответил я, нисколько не сомневаясь в том, что случай будет именно таким. Но я ошибся – в визе мне отказали. О чем они думали? Куда смотрели? Чьим указанием руководствовались, если лететь в США я должен был не по своим интересам, а по приглашению американской стороны давать уроки американским детям, которые должны были прилететь на эти курсы в Нью-Йорк со всей Америки? Думаю, что госдеп решил отыграться на мне как на депутате парламента, потому что, когда по просьбе американской стороны туда обратились сенаторы с просьбой решить вопрос в кратчайшие сроки, им в отнюдь не вежливой форме посоветовали не лезть не в свое дело. Скандал вышел нешуточный. Пресса волновалась по обе стороны океана. Мне звонили с предложениями посодействовать, но я отказывался. Зачем? Не я хотел Америку, а Америка хотела меня. В конце концов, свои летние уроки я провел онлайн, а в начале сентября мне позвонили и сообщили, что могу срочно приезжать за готовой визой. Надо было видеть их лица, когда я «срочно» явился в американское консульство через три недели, заявив, что раньше у меня не было времени приехать за их бумажкой. Весь этот бардак и испорченные отношения не прибавляют желания бывать в Соединенных Штатах, хотя у Нью-Йорка никак нельзя отнять его неповторимой яркости и того духа свободы, который начинаешь испытывать, едва в нем оказавшись. Нью-Йорк – это царство крайностей, в котором легко соседствуют сообщества из любой страны мира. Едем из аэропорта в отель, и вдруг я вижу на Манхэттене удивительное для Америки явление – очередь в кинотеатр. Оказалось, что показывают только что вышедший, но уже нашумевший фильм Милоша Формана «Волосы».

– Хочешь посмотреть? – спросил Шайло, поймав мой заинтересованный афишами взгляд.

– Было бы здорово.

– Нет проблем.

Размещаемся в «Шератоне» в трехкомнатном люксе, и, не откладывая дела в долгий ящик, Квин открывает «Желтые страницы» и набирает номер кинотеатра. Через мгновение сообщает администратору:

– В Нью-Йорке сейчас чемпион мира по шахматам Карпов. Он хотел бы посмотреть новый фильм Формана. С ним два сопровождающих. Вы могли бы отложить три билета?

– Да, конечно. Подходите в четвертую кассу – я зарезервирую.

Как и было обещано, в четвертой кассе нам выдали бронь, мы посмотрели фильм, и ни одна живая душа не вышла проверить, кто получил совершенно бесплатные билеты на премьеру. Удивительная история в духе Остапа Бендера (хотя мы никого и не обманывали), особенно удивительна она для Америки, где обычно без подписанной бумажки никто пальцем о палец не ударит.

Нью-Йорк произвел на меня впечатление взмывающими вверх небоскребами, шумной и манящей огнями Таймс-сквер, оазисом Центрального парка и встречей с Сальвадором Дали, которую через знакомых нам организовал все тот же неутомимый Квин, как только услышал, что великий художник в городе. На ужин Дали пришел в сопровождении двух дам лет сорока, которые, как сейчас помню, заказали «яйца по-русски» и минут двадцать возмущались тем, что на блюде, стоившем четырнадцать долларов, было всего семь или восемь икринок. Мы же с Дали обсуждали нефтяной кризис, шахматы и музеи. Я всегда интересовался искусством, так что, смею надеяться, оказался для гения интересным собеседником.

Отужинав, художник, которому тогда шел семьдесят пятый год, удалился, сказавшись усталым. Мы остались с двумя его дамами. Они тут же объявили, что не желают оставаться в клубе, где надувают клиентов, и предложили продолжить вечер у них за бутылкой шампанского. Время было раннее, апартаменты, куда нас пригласили, располагались рядом с «Шератоном» – мы поехали. Не прошло и получаса, как стало ясно, что дамы (одна вдова владельца огромной парфюмерной компании, другая – жена крупного бизнесмена) испытывают интерес исключительно друг к другу и хотят остаться в своих шикарных апартаментах с видом на Центральный парк наедине. Мы с готовностью выполнили их желание. Наслаждаться лучшим местом в Нью-Йорке приятнее не из окна квартиры, а на прогулке. Да, тогда улицы вокруг Центрального парка по праву считались самыми престижными. В две тысячи шестом на одной из них, не торгуясь, купил квартиру Гарри Каспаров. Я был однажды у него в гостях и не мог не признать очарования этого места. Но теперь, когда я вижу телевизионные кадры, где показывают, как в двух шагах от его дома в отеле размещают ковидных больных, а в Центральном парке строят временные морги, апартаменты в этом районе теряют свое очарование.

Я очень надеюсь, что когда-нибудь мир перестанет сходить с ума, люди снова будут улыбаться друг другу, пожимать руки и хлопать по плечу, мы снова обретем возможность путешествовать без ограничений, без оглядки и без страха. Ведь в мире столько всего интересного, что совершенно невозможно уместить в одной книге. Япония, Филиппины, Венесуэла, огромное количество стран подарили мне букеты встреч и впечатлений, которые если и не будут упомянуты на страницах этой книги, всегда будут бережно и нежно храниться в моей памяти.

Глава 4
Незабываемые встречи

Наш мир совсем не шахматная доска, поскольку каждая фигура здесь – гроссмейстер.

(Павел Шарп)

У известности безусловно есть свои минусы. Сложно привыкнуть к узнаваемости, к тому, что практически в любом месте и в любое время ты обязан помнить о том, как выглядишь со стороны, держать марку, не позволить себе ни лишнего слова, ни косого взгляда. Внимание публики может льстить и приятно удивлять только тогда, когда не переходит границ и не становится докучливым, а иногда и опасным для жизни. Понимаю, что многие люди обижаются, когда во время соревнований я отказываюсь давать автографы. Возможно, каждый в отдельности имеет на это право: в самом деле, почему бы не отвлечься всего на секунду для росчерка пера. Но ведь, проявив внимание к одному человеку, я уже не имею права отказать другому. А во время турнира имеет значение каждая минута, каждый момент, и отвлекаться действительно нежелательно. Время следует тратить на концентрацию, на обдумывание партии, стараться сосредоточиться или просто посидеть в тишине перед ответственной игрой. Вряд ли можно изобразить что-то результативное во время матча, если вместо подготовки битый час раздавать автографы. После игры я никогда не отказываю зрителю во внимании, но, стоит признаться, несколько раз это едва не стоило мне жизни.

Так, в семьдесят четвертом году мы играли матч со Спасским во Дворце культуры внутренних дел имени Дзержинского. По окончании я, как и обещал, вышел к публике и вместо упорядоченной очереди в специально отведенном помещении увидел приближающуюся ко мне со всех сторон толпу людей. Каждый хотел быть первым. Многие сомневались в том, что получат желаемое. Возник абсолютный хаос, во время которого напирающие сзади так притеснили стоящих впереди, что опрокинули меня на пол, а на меня – заваленный книгами стол. Не исключаю, что все могло бы закончиться очень плачевно, если бы в этот момент не подоспел наряд милиции и не оттеснил бы людей. Наверное, повезло с местом проведения встречи, куда стянули дополнительные силы органов правопорядка.

Нисколько не жалуюсь на то, что приходится общаться с публикой, без зрительского интереса любой спорт приходит в упадок, становится ненужным. Кроме того, всегда приятно осознавать, что занимаешься чем-то, что важно не только тебе. Когда чувствуешь за спиной поддержку, видишь одухотворенные лица болельщиков, слышишь приятные слова и пожелания удачи, это, конечно, придает сил, делает игру более легкой и радостной. Да и триумф победы становится слаще и вкуснее, если его есть с кем разделить. Но в те моменты, когда единственной, но невыполнимой мечтой становится желание остаться наедине с самим собой, твоя известность на какое-то время становится бременем, от которого невозможно избавиться. Но потом наступает новый день, усталость сменяется бодростью, хандра – позитивом, и ты снова благодарен судьбе за яркие мгновения каждого дня, а людям – за безграничный интерес к твоей персоне. Ты хотел достичь вершин и достиг, и чтобы удержаться на вершине, будь добр принимать все, что к этой вершине прилагается.

А прилагается, надо признаться, большое количество бонусов. И для меня одним из безусловных преимуществ моей известности стала возможность встречаться и общаться с удивительными людьми, с которыми вряд ли удалось бы обмолвиться словечком, сосредоточь я свое внимание на экономике. С кем-то удалось познакомиться благодаря своему чемпионству, с кем-то свела работа в Фонде, а к кому-то судьба приводила путем удивительного стечения обстоятельств, как это случилось с Фрэнком Синатрой, Сальвадором Дали или, например, Василием Семеновичем Лановым, с которым совершенно неожиданно оказались мы в соседних купе поезда Москва – Санкт-Петербург. Невероятного достоинства и благородства был человек. Первое, что бросилось в глаза, это его невероятная стать, которая прослеживалась во всем: в походке, в речи, в жестах и даже в мыслях. Весь он был олицетворением некой мужской сути и чести – человеком, верным своим идеалам и принципам, не терпящим дурного отношения к своей стране, везде и всегда встающий на ее защиту, не делая никому никакой скидки. Тогда в поезде вышел у него спор с сыном председателя Думского комитета по образованию и науке Никонова. Молодой человек получил образование в Соединенных Штатах и пел дифирамбы этой стране, утверждая, что жить там гораздо лучше, чем в России. Его позицию во многом поддержал и ехавший в одном купе с Лановым (очередная случайность) Евгений Евтушенко, позицию которого по отношению к родной стране нельзя назвать патриотичной. Спор вышел довольно жарким, Василий Семенович завелся с полоборота, он не терпел пренебрежительного отношения к России от кого бы то ни было и, дабы не довести беседу до драки, прежде чем покинуть купе Никоновых, сказал следующее:

– Заканчиваем разговор, иначе я вам морду набью. – Это было феерично и незабываемо, потому что слова он произнес с достоинством дворянина, вызывающего на дуэль оскорбившего его честь негодяя.

Мне всегда импонируют взгляды людей, искренне преданных своей стране. Я, наверное, менее принципиален в этих вопросах, чем был Василий Семенович. Возможно, лучше умею видеть не только достоинства, но и недостатки внутри своей страны, хотя мою любовь к Родине это нисколько не умаляет, а может быть, считаю, что идеальной страной на земле может быть только какой-то необитаемый остров, где ты волен жить по своим законам, не оглядываясь ни на кого. А так, абсолютно в каждой современной стране есть много хорошего, но и достаточно плохого, с чем нет желания мириться. Известность делает тебя человеком мира, и многие страны ты начинаешь оценивать по тем встречам и знакомствам, которые они тебе подарили.

Трон королевы и конфуз Джона Маккейна

Я не могу даже в свете сегодняшней политической ситуации испытывать личный негатив к Америке и американцам, мне гораздо приятнее думать не о существующем противоборстве наших стран, не о странной политике Соединенных Штатов по отношению к России, а вспоминать о своем собственном опыте общения с первыми лицами Америки.

Два раза сводила меня жизнь с Дональдом Трампом: на конкурсе «Мисс Вселенная» на Кипре и на одном из последних боев Майка Тайсона в Лас-Вегасе в конце девяностых годов, где будущий президент сидел прямо передо мной. Болел Трамп, пришедший на матч со своим другом, знаменитым актером Джеком Николсоном [12]12
  Великий американский актер, трехкратный обладатель премии «Оскар» и номинированный на нее рекордные 12 раз.


[Закрыть], за Тайсона, чего не могу сказать о себе, так как соперник Майка – южноафриканский боксер – был в отличной форме и в десяти первых раундах держал безусловный верх. Но в одиннадцатом раунде резко сдал позиции и получил совершенно неожиданный нокаут, оставив скользкое ощущение сданного матча. Впрочем, у Трампа такого ощущения, я думаю, не было. Он пришел смотреть на победу Тайсона, и он ее получил, а остальное, полагаю, его нимало не интересовало, как это часто бывает с деловыми и необычайно самоуверенными людьми. Главное – результат, а средства его достижения значения не имеют. Помню, что в те минуты, наблюдая за Дональдом, слушая, как он говорит с видом человека, каждое слово которого имеет немалый вес, я думал о том, как впервые услышал подробности о личности Трампа и какой эффект произвело на меня услышанное.

Дело было в девяностом году, когда пресса не только Нью-Йорка, но и всего мира увлеченно обсуждала наш матч с Гарри Каспаровым и скандальное банкротство Дональда Трампа. Трамп строил в Атлантик-Сити огромный отель – казино «Тадж-Махал», инвесторам были обещаны огромные дивиденды и прибыли, в разы превышающие вложения. Банки – участники проекта – связывали с ним ожидания большой финансовой прибыли, ведь казино, подобных этому, рядом с Нью-Йорком не существовало, люди летали сорить деньгами в Вегас, и затея предложить им переехать поближе представлялась очень перспективной. Но вышло так, что Трамп в какой-то момент просчитался в сроках и не смог погасить небольшой кредит от мелкого кредитора. Когда это стало достоянием общественности, большие кредиторы взволновались не на шутку. Если человек не может вернуть какие-то двести тысяч долларов, как же он сможет вернуть миллионы? В течение двух недель поднялась такая буря, что Трамп вынужден был вступить в переговоры о своем возможном банкротстве, которые по утверждению всезнающих газет происходили так. На совете кредиторов Дональд взял слово и сказал примерно следующее:

– Я признаю, что просчитался в сроках. Но моя уверенность в том, что мой проект будет успешно работать и приносить большие деньги, нисколько не уменьшилась. Да, я ошибся по времени и не имею возможность сейчас выплатить кредиты. Вы вольны меня обанкротить и даже посадить в тюрьму, но, позвольте узнать, вернет ли вам это ваши вложения?

Ответом ему было заинтересованное молчание, и Трамп продолжал:

– Я считаю, что у вас нет ни одной причины беспокоиться и продолжать финансовое разбирательство. Если вы заинтересованы в получении средств, единственное, что вы можете сделать, – это обеспечить мне возможность нормально работать. В этом случае, господа, вы не потеряете ни цента.

Банкиры совещались недолго, признав очевидную правоту заемщика. Все-таки Трамп был уже очень известным бизнесменом с безупречной кредитной историей и успешными многомиллионными проектами в строительстве. Ему объявили о положительном решении вопроса, но Дональд и не думал довольствоваться только этим результатом, а потому объявил:

– Я вам признателен за доверие, но хочу предупредить: для того чтобы я смог выполнить все свои финансовые обязательства, я должен быть обеспечен условиями.

– Что это значит? – Очевидно, что подобной наглости до этого не видел и не слышал ни один Совет кредиторов.

– Я не должен потерять привычный образ жизни, – ответил Трамп, ни секунды не считая свою просьбу хоть сколько-нибудь нахальной. – В противном случае я не смогу работать на должном уровне.

– О каких цифрах идет речь? – Когда разговаривают финансисты, сантименты разводить ни к чему.

– Мои расходы в год составляют немногим больше двухсот миллионов долларов. Дайте мне эти деньги, и я верну их с обещанным процентом.

Какой же харизмой, какой убедительностью, какой бешеной энергетикой должен обладать человек, чтобы ведущие банкиры Америки безропотно согласились на эти условия. Впрочем, они не прогадали, уже через два или три года Трамп выполнил все свои обязательства и вновь подтвердил свое звание одного из самых успешных бизнесменов в мире.

Много противоречивого, странного, непонятного можно увидеть в его правлении государством. За что-то Трампа можно осуждать и ругать, в чем-то обвинять, над чем-то смеяться, но у него никак нельзя отнять той гипертрофированной самоуверенности, которая наверняка на многих людей действует гипнотически и заставляет делать именно то, что от них ждет этот, несомненно, неординарный человек.

Таким же неординарным человеком показался мне и Билл Клинтон. Хотя не ошибусь, если буду утверждать, что обыкновенные люди президентами не становятся. Клинтон, уже оставив свой высокий пост (хотя Соединенные Штаты славятся тем, что бывших президентов там не бывает и каждый глава государства до конца своих дней слышит в свой адрес обращение «господин Президент»), вручал мне международную награду на конференции в Вене. На сцену Клинтон вышел без бумаг и блокнотов и, не подсматривая ни в какой источник, говорил в течение двух часов, и не просто говорил, а все это время удерживал внимание аудитории, которая частенько ждет, когда же оратор удалится, но в тот вечер ничего подобного не было. Люди его слушали, ему внимали и, казалось, хотели, чтобы речь Клинтона не заканчивалась никогда. Человек, способный на такие длинные публичные выступления, должен обладать необыкновенным красноречием, феноменальной памятью и удивительной энергией. Самое поразительное, что, общаясь со мной уже после вручения премии, Клинтон не казался хоть сколько-нибудь усталым, был бодр и свеж, будто двухчасовая речь не лишила его энергии, а наоборот, позволила ею напитаться от аудитории. Полагаю, что Клинтону с его ораторским искусством должна быть по нраву та жизнь, которую обычно ведут все первые лица Америки (президенты и госсекретари) после того, как покинут свой пост. Как правило, они выступают с лекциями в университетах, и, безусловно, такие лекторы занимают первые строки в реестре и получают за свой труд довольно высокие гонорары приблизительно в сто тысяч долларов. Не знаю, какое государственное обеспечение получают эти люди, но полагаю, что, имея возможность получать такие суммы за выступления, они в нем сильно и не нуждаются.

Не могу похвастаться личным знакомством с Бараком Обамой, но в архивах храню его ответ на мое письмо с предложением открыть шахматную школу в Чикаго. В нем он, будучи губернатором штата Иллинойс, обещал мне поддержку в осуществлении этой идеи. А вот с Джимми Картером связаны в моей биографии две любопытные истории. Надо сказать, что Картер шахматами интересовался. Он приходил в семьдесят первом году на матч Корчного с Меккингом в штате Джорджия, губернатором которого он тогда и был. Он посмотрел всю встречу, остался на фуршет после матча, где и познакомился с обоими гроссмейстерами. Мое же знакомство с Картером могло состояться в далеком семьдесят седьмом году, когда я летел из Венесуэлы через Вашингтон и в моем графике было запланировано несколько выступлений в американской столице. Сеансы в Вашингтоне оказались довольно утомительными. В то время я никак не ограничивал количество участников в сеансах, а между тем в Вашингтоне против меня сели играть сразу несколько шахматистов, имеющих звание мастер спорта. На один из сеансов пришел посол Советского Союза в Соединенных Штатах – Анатолий Федорович Добрынин, – который был известен в шахматных кругах, потому что не просто любил игру, а играл очень хорошо, на довольно высоком уровне, достойным кандидата в мастера спорта. Он умел играть вслепую и славился своей шикарной шахматной библиотекой. Всегда приходил на шахматные турниры, если приезжал в командировку или в отпуск в Москву, и не смог отказать себе в удовольствии прийти на мои сеансы в Вашингтоне. Добрынин приехал неофициально, сразу оценил расстановку сил в партиях, которые я играл, и сосредоточил свое внимание на той, где у меня было наиболее сложное положение. Стоя за спиной моего соперника, он стал обсуждать и комментировать позиции вместе с другими зрителями. Несколько раз мой американский визави делал Добрынину замечания, тот какое-то время молчал, но не выдерживал и снова и снова пытался проявить свое участие в партии. В конце концов соперник вышел из себя и, не оглядываясь, развязно хлопнул Добрынина по животу, надменно и громогласно заявив:

– I am… [13]13
  I am – я (англ.).


[Закрыть] – и назвал свою фамилию.

Ответом ему было спокойное:

– I am Dobrinin.

Надо было видеть реакцию этого довольно известного, как мне потом сказали, шахматиста, который тут же вскочил из-за стола, вытянулся в струнку, отдал честь и, побелев, произнес:

– I am sorry, Mister ambassador! [14]14
  Простите, господин посол (англ.).


[Закрыть]

Добрынина тогда знала вся Америка, а этот горемыка к тому же служил офицером Пентагона и не на шутку перепугался, проявив такое неслыханное неуважение к первому лицу Советского Союза на территории Америки. Анатолий Федорович только посмеялся над конфузом шахматиста и продолжил как ни в чем ни бывало смотреть партию, по окончании которой пригласил меня на ужин в посольство. Там поинтересовался:

– Вы бывали в Белом доме?

– Нет, не доводилось. У меня график, а там очереди.

– Что нам очереди, если я могу позвонить Бжезинскому [15]15
  Збигнев Бжезинский – американский политолог польского происхождения, советник по национальной безопасности Джимми Картера.


[Закрыть] и обо всем договориться.

И действительно договорился, что нас с шахматным журналистом Александром Борисовичем Рошалем, который сопровождал меня в поездке, пообещали пустить на следующий день утром в Белый дом без очереди. В назначенное время мы подошли к калитке, где нас уже ожидала гид, а я значился в ее сопроводительном листе как господин Карпов с переводчиком. Если учесть, что Рошаль практически не говорил по-английски, но при этом, как любой журналист, был по-хорошему любопытен и тут же начал дергать меня и спрашивать, о чем рассказывает экскурсовод, было вполне логично, что минуты через три наша гид поинтересовалась с подозрением:

– Кто из вас Карпов?

– Я.

– И это с вами переводчик?

– Да.

Не знаю, о чем подумала эта женщина, так как она предпочла свернуть разговор, а я, посмеиваясь про себя над комизмом ситуации, решил, что никто не указывал, переводчик с какого языка на какой меня сопровождает. Так или иначе, нам с «переводчиком» продемонстрировали все то, что входит в обычную экскурсию по Белому дому, и мы уже собирались откланяться, когда нам сказали, что господин Бжезинский приглашает нас пообщаться лично.

Збигнев вышел к нам из своего кабинета и, протянув руку для приветствия, произнес по-русски с непередаваемым польским акцентом:

– Здравствуйте. – Рукопожатие было крепким и дружеским, что не могло не обрадовать. Я искренне ответил:

– Как приятно, господин Бжезинский, что вы говорите по-русски. Можем ли мы и дальше продолжать беседу на моем языке?

– Нет-нет, – он улыбнулся, – полагаю, что ваш английский превосходит мой русский, но признаюсь честно… – Советник президента сделал многозначительную паузу и с нескрываемой гордостью продолжил: – Когда читаю газету «Правда» или журнал «Коммунист», понимаю абсолютно всё. Как вам понравился Белый дом? Вам все показали?

– Да, гид показал все, что открыто и доступно всем.

– И только? – Он казался искренне удивленным. – Вы не увидели Овальный кабинет?

– А разве это возможно? – Теперь пришел черед удивляться нам.

– Все возможно, если гидом выступает Збигнев Бжезинский. Пойдемте.

Новоявленный экскурсовод проводил нас в кабинет, где президенты США встречались с самыми высокими чинами других государств, и, указав на небольшой диван, не без довольства сказал:

– Год назад здесь сидел Брежнев, несколько месяцев назад Громыко и посол Добрынин, теперь можете присесть вы на этот диван, на котором других советских людей пока не сидело. – Мы с удовольствием воспользовались оказанной нам честью, уверенные, что на этом гостеприимность советника должна бы закончиться, но он снова нас удивил: – Полагаю, что в рабочем кабинете президента вы тоже не были…