Текст книги "Жизнь и шахматы. Моя автобиография"

Терпение лопнуло

Вернувшись в Москву, я снова смог позволить себе испытывать спокойствие и даже некоторое удовлетворение от поездки. Тем более что отправленные мной к Илюмжинову голландцы сделали все именно так, как я того и ожидал. Продемонстрировали Кирсану соглашение, подписанное с ФИДЕ, показали, что спонсором их турнира выступает крупнейший алюминиевый концерн, нарушать с которым соглашения – себе дороже. Илюмжинов, казалось, отреагировал на случившееся довольно спокойно, мы даже подписали соглашение о переносе сроков чемпионата и указали в нем, что новые сроки должны быть установлены по согласованию с чемпионом мира, ФИДЕ и организаторами. Но радовался я рано. В январе девяносто девятого до меня начали доходить слухи, что чемпионат назначили на август. Сначала я не воспринял информацию всерьез. Мне никто не звонил, ни о чем не спрашивал. Разве могли назначить? Но день за днем слухи обрастали новыми подробностями и становились все более реальными. Я попытался связаться с Кирсаном, но сделать это оказалось не так просто – был как раз один из таких периодов, когда Илюмжинов неожиданно пропадал и оказывался недоступен практически всему миру. Где он бывал в течение десяти, а то и двенадцати дней? Чем занимался? Какие далекие вселенные навещал? Я знаю лишь то, что он пропадал и на связь не выходил. Мне удалось найти его, только воспользовавшись телефоном моего приятеля, на звонки которого президент Калмыкии предпочитал отвечать.

– Кирсан Николаевич, – начинаю без обиняков, – мы ведь с вами подписывали соглашение о том, что сроки матча должны быть оговорены в трехстороннем порядке?

– Подписывали, – соглашается Илюмжинов без всяких экивоков.

– А я слышал, что уже даты какие-то есть, разве не так?

– Нет-нет, никаких точных дат пока нет, у вас неверная информация.

И буквально через несколько недель после этого разговора, так и не согласовав со мной ничего, Илюмжинов объявляет августовские даты сроком проведения чемпионата мира. Надо было слишком плохо знать Кирсана, чтобы позволить себе думать о случайности его выбора. Полагаю, он прекрасно знал, что в августе девяносто девятого ни на какой чемпионат мира я не поеду. Меня связывали предвыборные обязательства. Я не мог их нарушить и нажить себе политические проблемы, о чем Илюмжинову было прекрасно известно.

Примерно в это время как раз на матче Майка Тайсона, где я имел удовольствие лицезреть Трампа и Николсона, я познакомился с высококлассным американским юристом Брауном, с которым волею судьбы сидел рядом. Я рассказал ему о сложившейся ситуации и получил рекомендацию обязательно подавать в суд и защищать свои права.

– Готов представлять ваши интересы, – сказал Браун. – Это стопроцентно выигрышное дело, нет ни малейших сомнений.

Мы разошлись на том, что я дам знать, как только буду готов, но, к сожалению юристы иногда забывают о том, что не владеющие их профессией люди не всегда знают все тонкости законов. Тем более когда речь идет о законах другой страны. Браун не предупредил меня, что иностранец имеет право обращаться в американский суд с иском о нарушении его прав только в тот момент, когда эти права собственно нарушаются. То есть последней возможностью для меня судиться в США было бы обращение с заявлением в последний день проведения чемпионата. Но я об этом не знал и сроки пропустил. Когда позвонил Брауну, развязавшись с предвыборными обязательствами, услышал, что поезд ушел и сделать что-либо на территории Америки невозможно.

Тогда я решил посоветоваться с Албаном Бродбеком. Он хоть и был специалистом по бракоразводным делам, юридическую систему знал хорошо и считался одним из лучших юристов Швейцарии. Албан надоумил меня обратиться в Спортивный арбитраж в Лозанне и согласился (не безвозмездно) подготовить все необходимые документы для обращения. Судом, конечно, эту организацию назвать довольно сложно. Насколько я понимаю, создана она была по инициативе Самаранча исключительно для того, чтобы поддерживать решения Олимпийского комитета или тех или иных Федераций о дисквалификации спортсменов, о допинговых нарушениях или о несоблюдении каких-то правил. Все без исключения Олимпийские комитеты и Федерации вынуждены подписывать соглашения о том, что все разногласия рассматриваются в Спортивном арбитраже в Лозанне и таким образом оказываются зависимы от решений организации, которая, в свою очередь, зависима сама по себе. Именно поэтому сейчас наш Олимпийский комитет не может отстоять права спортсменов. Нет никакой вышестоящей инстанции, куда можно было бы пойти с апелляцией, если решение Спортивного арбитража тебя не удовлетворяет.

Кроме того, процессуальная система в Лозанне далека от совершенства. Когда я судился, в суде работали двадцать девять специально аккредитованных арбитров. Аккредитацию выдавал исключительно Международный олимпийский комитет. Угоден арбитр – получи бумажку. Нет – извини, свободен. На каждый процесс из числа аккредитованных счастливчиков назначались защитники обеих сторон и председатель, который, выслушав прения, принимал решение единолично. На одном процессе человек мог быть председателем, на другом защитником пострадавшей стороны, на третьем представлять интересы прохиндеев. В такой ситуации нельзя не говорить о взаимозависимости судей. Слишком велико искушение договориться о взаимовыгодных решениях. И это самое неприятное с точки зрения справедливости и правосудия.

Я отправился в Спортивный арбитраж самостоятельно, без какой-либо поддержки спортивных организаций страны. Мероприятие это, честно говоря, довольно дорогостоящее. Я бы не рекомендовал обращаться туда тем, кто имеет хоть малейшие сомнения в исходе дела в свою пользу. Процесс обошелся мне примерно в пятьдесят тысяч евро, хотя сами заседания длятся всего несколько дней. А с момента подачи заявления до собственно слушания прошло, наверное, месяцев десять. Сначала ФИДЕ затягивала предоставление документов и не давала никаких объяснений, потом сам Арбитраж канителился с рассмотрением дела. Я требовал у ФИДЕ выплатить неустойку в полтора миллиона евро. Их встречный иск, в котором говорилось о большом финансовом ущербе в связи с отсутствием чемпиона мира на соревнованиях, составил три миллиона.

Сам суд произвел на меня совершенно удручающее впечатление. Конечно, ситуацию, когда судебные разбирательства доставляют человеку удовольствие, можно представить себе с большим трудом, но все же суд должен быть судом, а не спектаклем, который собрались разыграть заинтересованные лица. С моей стороны не было никаких свидетелей, исключительно подписанный документ о согласовании сроков, который и говорил о нарушении моих прав. Кирсан же привез в Лозанну человек семнадцать, которые вещали ерунду, не относящуюся к делу. Так, зачем-то приехал директор Шахматной федерации Германии Хорст Мейтцинг, с которым мы были знакомы с семьдесят седьмого года. Спрашиваю у него:

– Зачем ты приехал?

– Да, честно говоря, сам не знаю. Кирсан сказал, если будут вопросы, надо ответить.

Какие вопросы? О чем? Зачем? Оказалось за тем, что Илюмжинов решил представить ситуацию таким образом, будто он неустанно разыскивал меня по всему миру, пытаясь урегулировать сроки, а я всячески уклонялся от контакта. Мейтцинга, оказывается, притащили для того, чтобы он рассказал, как во время турнира в Майнце ему звонили из ФИДЕ и просили дать номер моего телефона в гостинице. Якобы я не выходил на связь по мобильному и уклонялся от разговоров. И все это абсолютно голословно, без распечаток из телефонной компании, да и где взять доказательства, которых нет? В общем, цирк, да и только. Все это походило на странную клоунаду, для участия в которой Илюмжинов набрал целую труппу.

В конце концов от происходящего устали и сами актеры, и члены суда, и мы с Албаном. Через несколько таких заседаний, на которых без конца ситуация переливалась из пустого в порожнее, Бродбек спросил у председателя, как же все-таки тот намерен принимать решение. И тот ответил достаточно откровенно, что подобное дело – первое в истории Спортивного арбитража, мой иск в полтора миллиона огромен, а встречный иск Федерации – вообще полный абсурд и даже к сведению приниматься не будет.

– Хорошо, – настаивает Албан, – мы понимаем, что полтора миллиона евро – огромная сумма, но все-таки скажите, на что мы можем рассчитывать?

– Полагаю, размер компенсации будет колебаться от ноля до двухсот тысяч швейцарских франков.

– А что со второй частью иска? – В ней – второй части – мы требовали признать действия Федерации и ее президента против меня противоправными.

– Второй частью мы заниматься не будем.

Откровенно говоря, после такого признания председателя мой интерес к процессу сильно пошатнулся. Ведь в суд я пошел не за деньгами, а за тем, чтобы поставить и ФИДЕ, и Кирсана на место, показать им, что чемпиона мира надо уважать, а вот права его нарушать не следует. Тем более от финтов Международной федерации в мой адрес я к тому моменту откровенно устал. Так, после матча с Анандом ко мне обратилась гостиница с вопросом о возмещении брони каких-то неприехавших русских туристов. Я очень удивился и сказал, что это какой-то западный пережиток времени, оставшийся от былых времен, когда позволялось считать, что один советский должен отвечать за действия других. Какое отношение имеют ко мне нарушившие условия брони туристы? Почему я обязан нести за них материальную ответственность?

– Но нам так сказал господин Макропулос, – отвечает гостиница.

– Макропулос? Директор ФИДЕ?

– Да. Сказал: «Обращайтесь к Карпову. Это его гости».

И никакие мои заверения в том, что знать я не знаю этих гостей, не помогли. Отель снял с меня семьсот долларов. А еще несколько сотен снял автосервис за ремонт автомобиля, который брал в аренду тоже совершенно не знакомый мне человек. В общем, претензий к Федерации у меня накопилось предостаточно, и в компенсации морального ущерба я был заинтересован даже больше, чем в выплате материальной неустойки. А ситуация с отелем навсегда отучила меня от предоставления на стойке регистрации своей кредитной карты. Теперь я предпочитаю оставлять им запас наличных, которые не разглашают сведений о моих счетах.

После признания председателя всем стало ясно, что дело так или иначе разрешится в мою пользу, и противоборствующая сторона сама предложила поговорить о заключении мирового соглашения. Интересно, что на это заключительное заседание мы с Кирсаном летели из Москвы в одном самолете и чуть ли не рядом. Тогда его важный и заносчивый вид свидетельствовал о боевом настрое этой птицы высокого полета. Еще бы: член Совета Федерации, член Комитета по международным делам, встречать которого к трапу самолета приезжает посол. Но заседание суда поколебало самоуверенность Илюмжинова, пришлось признать поражение и попытаться хотя бы свести потери к минимальным.

ФИДЕ предложила мне компенсацию в сто тысяч евро и согласилась оплатить все судебные расходы. Мы договорились, но договор не принес мне желаемого удовлетворения. Основной целью я видел признание судом противоправных действий Федерации, но этого признания, к сожалению, не случилось. Суд, однако, оказался для меня полезным тем, что научил никогда не иметь значительных финансовых дел с друзьями. Это, конечно, совсем не новое умозаключение, но, как правило, каждый приходит к нему на собственном опыте, предпочитая не слушать мудрых советов и поговорок. Но вдруг кто-то послушает меня и не станет нанимать в адвокаты друзей…

После суда я получил счет от компании Бродбека за оказанные услуги. Сумма говорила о том, что Албан работал над моим делом по два часа в день, шесть дней в неделю все десять месяцев. Если учесть, что половину этого срока не происходило вообще никаких движений, а вся работа заключалась в составлении искового заявления и присутствии на заседаниях, то я, мягко говоря, удивился. Конечно, потребовал у друга объяснений. Ему, очевидно, не хотелось сразу признавать завышенные аппетиты своего секретариата, и на встречу со мной он привез полный багажник дел Спортивного арбитража и объявил, что все эти дела подробно изучались в его бюро до подачи моего иска. Я позволил себе усомниться:

– Албан, ты хочешь сказать, что прочитал все эти бумаги? Не смеши меня!

– Ну, может быть, не все, но достаточное количество.

– Слушай, зачем ты предложил мне согласиться на мировую, если в итоге твой гонорар превышает полученную мной компенсацию?

Тут мой друг улыбнулся. К счастью, в нашей с ним ситуации отношения оказались важнее денег, но ведь могло быть и по-другому.

– Ладно, – произнес Албан, махнув рукой, – не бери в глову, напутали что-то в офисе. Заплати мне, сколько считаешь нужным, и дело с концом.

Надеюсь, что полученная сумма Бродбека удовлетворила. Во всяком случае, больше ни один из нас никогда даже вскользь не упоминал об инциденте, и я бы хотел, чтобы никакие финансовые вопросы больше никогда не вмешивались в мои отношения с добрыми друзьями.

А что касается Кирсана, я очень долго не мог в душе примириться с его поступками. Мне казалась невозможной, непонятной, несправедливой и даже вероломной такая неблагодарность. Обычно люди отвечают добром на добро, а если и не отвечают, то хотя бы не вредят. Помню, однажды поделился своими переживаниями с хорошим другом и многолетним соседом по даче – актером Василиевым Ливановым, который не нашел в поведении Илюмжинова ничего странного.

– Вспомни историю, – посоветовал он мне. – От кого в первую очередь избавлялись все азиатские правители, пришедшие к власти? От тех, кто помог им подняться. От своих ближайших соратников. Ни в коем случае не хочу обвинить в подлости всех представителей монголоидной расы. Но из песни слов не выкинешь. Что было, то было. Возможно, то, что тебе кажется неприемлемым, для Илюмжинова – в порядке вещей.

Думаю, Ливанов не ошибся в своих предположениях. Кирсан не только не чувствует за собой какой-либо вины, но и ведет себя при встречах так, будто наши отношения никогда ничем не омрачались. Я отношу себя к довольно спокойным людям, для которых худой мир всегда будет лучше доброй ссоры, поэтому всегда отвечу приветствием на приветствие и пожму протянутую руку. Да и, честно говоря, к моменту столкновений с Илюмжиновым я успел нарастить такой панцирь в конфликтах с Корчным, Грамовым, Яковлевым и другими «любящими меня» людьми, что задеть меня по-настоящему глубоко было довольно сложно. А когда внутри тебя застывает броня, сохранять хорошую мину при плохой игре совсем не сложно.

Гораздо больше непростых личных отношений меня задевает тот урон, который нанес шахматам Илюмжинов во время своего руководства ФИДЕ. Куда ушли те времена, когда в восемьдесят седьмом году СNN начинали свой выпуск с новостей о нашем матче с Каспаровым в Севилье, а потом уже переходили к политике? А какая нешуточная борьба разгоралась между странами за проведение матчей на звание чемпиона мира! Вместе с Севильей на организацию первенства претендовали Объединенные Арабские Эмираты. А в семьдесят восьмом году за наш матч с Корчным боролись сразу семь стран. И если три страны выделили призовой фонд в семьдесят-восемьдесят тысяч долларов, то оставшиеся четыре – Австрия, Германия, Голландия и Филиппины – объявили сумму в десять раз выше.

Интересной оказалась сама процедура выбора, во время которой мы с Корчным, пытаясь перехитрить друг друга, перехитрили сами себя. Филиппины, в отличие от других стран, никаких официальных бумаг в ФИДЕ не отправляли. Кампоманес приехал на заседание Федерации, которой тогда управлял Макс Эйве, и, услышав, что рассматриваться будут три страны с наибольшим призовым фондом, просто написал на бумаге название своей страны и указал нужную сумму. Эйве, вопреки существующим правилам, эту заявку принял и расширил список стран-претендентов до четырех. Дальше от нас с Корчным требовалось определить, какую из названных стран мы предпочитаем. Я поставил на первое место Германию, второе прочеркнул, так как и Австрия, и Голландия были для меня одинаково нежелательны. И Петра – новая подруга Корчного, – и Бродбек происходили из Австрии; Голландия традиционно поддерживала Корчного, который именно там попросил политического убежища. Удалив эти страны из своего списка, на третье место я вписал Филиппины. Корчного же из всех заявленных государств не устраивала только Германия, в которой как раз хорошо относились именно ко мне. Я участвовал там в самых разных турнирах, выигрывал открытые чемпионаты Германии (в одном из них, кстати, призом был «Мерседес»). Причем я был единственным человеком в СССР, которому было разрешено работать и в ГДР, и в ФРГ. Конечно, лояльную ко мне страну Корчной исключил из своих предпочтений, поставив на первое место Австрию, на второе Голландию, а на третье – Филиппины. Так, Багио оказался единственным совпадением в списке наших приоритетов.

Европейские страны, понимая, что турнир может ускользнуть, придумали очень заманчивое предложение разделить первенство между собой и провести одну часть матча в Германии, а другую в Австрии. С этой идеей ко мне на турнир в Бугойно приехали представители стран, утверждавшие, что от Корчного получено согласие. К тому моменту я слишком хорошо знал Виктора Львовича, чтобы полагаться на устные договоренности, и заявил, что соглашусь только тогда, когда получу письменное подтверждение словам делегатов. Уже через пару дней мне показали написанное Корчным в ФИДЕ письмо, в котором говорилось, что ему стало известно, будто бы Карпов согласен на проведение матча в двух странах и он, в свою очередь, никаких возражений не имеет. Тогда я, возмутившись про себя такому обороту, написал в Федерацию аналогичную бумагу, в которой говорилось о том, что мне стало известно о желании Корчного играть на две страны. Эйве, получив наши отписки, разозлился:

– Не понимаю, кто все-таки выступает с инициативой: Карпов или Корчной?! Они пишут одно и то же и поддерживают друг друга.

Очевидно, принимать участие в дальнейшем спектакле Эйве не хотел, а потому объявил местом проведения матча Филиппины. Не знаю, как сложилась бы ситуация, если бы мы остались в Европе, смогли бы организаторы достойно обеспечить такую длительную борьбу? Возможно, все получилось бы. Но к организации матча в Багио претензий ни у меня, ни у моего соперника не было никаких. Помню, как разговаривал с Кампоманесом после первых семи партий, которые мы с Корчным сыграли вничью:

– Флоренсио, ты представляешь, сколько это может продолжаться? Семь партий прошло, а матч не продвинулся. Ведь игра идет до шести побед.

– Ну и что? Будете играть столько, сколько понадобится.

– И все это время сидеть на Филиппинах?

– Конечно. Маркос, как только узнал, что мы победили, сразу объявил нескольким богатейшим семьям, что им выпала честь обеспечивать проведение чемпионата мира по шахматам. Так что, как только у меня заканчиваются спонсорские деньги, я обращаюсь к президенту, и он напоминает людям об их обязанностях.

– И как же они восприняли это поручение президента? – не мог я не поинтересоваться.

– Gladly [32]32
  С радостью (англ.).


[Закрыть], – ответил Кампоманес, хитро улыбнувшись.

Ситуация несколько напоминает ситуацию в Калмыкии. Кампоманес стал достойным учителем для Кирсана. Но разница все же была в том, что на Филиппинах расходы несли люди, материальное состояние которых от этого ничуть не пострадало, а в Элисте оброком обложили семьи с маленькими детьми, для которых даже маленькое пособие было существенным подспорьем.

Мы провели в Багио больше трех месяцев. Всего один матч длиной в сто дней. Вот сколько времени требовалось для того, чтобы отстоять или завоевать звание чемпиона мира. А Кирсан превратил чемпионаты в подобие балагана. Уже в Лас-Вегасе девяносто девятого за титул боролись сразу сто двадцать восемь шахматистов. Выиграл в итоге Александр Халифман – очень хороший гроссмейстер, но все же до звания настоящего чемпиона мира, на мой взгляд, не дотягивающий. Это можно хорошо продемонстрировать на примере других видов спорта. Так, например, в фигурном катании можно выиграть золото, опередив всех соперников высококлассным катанием, а можно стать чемпионом, несколько раз упав, лишь потому, что другие допустили еще больше ошибок. Так получилось и в шахматах: не всегда чемпионом мира становился на самом деле сильнейший игрок.

Между тем такая смена лидеров была выгодна Федерации. Об этом задумывался еще Кампоманес, а Илюмжинов успешно претворил его мысли в жизнь. ФИДЕ представлялось затруднительным и нецелесообразным постоянно сотрудничать с одними и теми же людьми в течение долгих лет: Ботвинник, Карпов, Каспаров. А если говорить о государстве, то многолетнее лидерство одной страны Федерации порядком надоело. Перестраивая систему проведения чемпионатов мира, Илюмжинов хотел увеличить на спортсменов и влияние ФИДЕ, и расширить свои личные полномочия президента организации. Во многом он добился того, чего хотел. Во всяком случае, звание чемпиона мира стало на какое-то время менее ценным и почти проходным. Шахматный мир настолько хорошо знает фамилии случайных чемпионов, что нередко даже исключает их из списка спортсменов, завоевавших мировую корону, что, на мой взгляд, совершенно некорректно.

Действия президента ФИДЕ привели к тому, что в две тысячи первом году я, Гарри Каспаров и Владимир Крамник – двенадцатый, тринадцатый и четырнадцатый чемпионы мира – обратились к мировой шахматной общественности с открытым письмом, выступив против разрушительных действий Международной федерации и ее руководителя. Последней каплей в моей копилке возмущения стало вопиющие присвоение Илюмжиновым детских шахматных олимпиад, которые за время своего существования с девяносто пятого года стали не просто событием, а настоящим явлением в шахматном мире.

Идею проведения таких соревнований мне подсказал знаменитый шахматный журналист Димитрие Белица [33]33
  Белица родился на территории Югославии в 1935 г., он один из самых плодовитых шахматных авторов в мире, по его инициативе начали вручать шахматные «Оскары».


[Закрыть], с которым мы нередко встречались на международных турнирах, но особенно часто пересекались в Испании. Там после триумфальной победы в турнире в Линаресе я и начал реализовывать предложение Белицы. И мэр Линареса, и организатор турнира обеспечили мне полную поддержку, и уже через год в городе прошла первая детская шахматная олимпиада, в которой участвовали мальчики и девочки до четырнадцати лет из разных стран. Мероприятие прошло с настоящим успехом, и мне, учитывая особо теплые отношения с Испанией, показалось, что для закрепления результата будет правильным оставить турнир в этой стране и на следующий год. Я пытался привлечь к проведению соревнований и Международную федерацию, обратился к Кампоманесу, который еще был президентом:

– Флоренсио, детские олимпиады – отличная идея. ФИДЕ не прогадает, если станет принимать участие.

– Можем поучаствовать, если заплатите.

Вопиющая наглость ответа на несколько секунд просто лишила меня дара речи. Да, коррупция и жажда наживы руководства шахматами уже ничуть не удивляла, но ничем не прикрытое хамство и желание урвать кусок там, где тебе вообще ничего не причитается, возмущало до крайности.

– Я не понял, с какой стати что-то должен платить, – резко ответил, как только снова обрел способность говорить. – Спонсоров искали не вы, бюджет обеспечивали не вы, организацией турнира не занимались, и идея его проведения тоже не в вашей голове родилась. Какие деньги?! Вы вообще о чем?!

– Я об участии ФИДЕ в мероприятии. – Если совесть у Кампоманеса и осталась, то в момент нашего разговора она спала очень крепко.

– Не хотите – не участвуйте, сами справимся, – с горечью заключил я. – Будет ФИДЕ участвовать или нет, для детских олимпиад значения не имеет.

Местом проведения следующей олимпиады на этот раз был выбран Лас-Пальмас. Президент правительства Канарских островов Пабло Лескано – не просто известный политик, но и замечательный поэт, знаменитый не только в своей стране, но и во всем испаноговорящем мире. Интерес Лескано к шахматам совсем не случаен: его сын – международный мастер по шахматам. Я не сомневался в том, что на Канарских островах все организуют по высшему разряду, но, затевая масштабное событие (фестиваль, турнир, конкурс, олимпиаду), всегда надо мыслить стратегически, если хочешь, чтобы мероприятие приобрело жизненную силу и продолжило существовать долгие годы. Возникла необходимость сделать нечто особенное, чтобы популяризовать турнир не только в Испании и в узких шахматных кругах, но и во всем мире.

Я знал, что в Испании особенно ценными и значимыми считаются события, где каким-то образом принимает участие король. По велению судьбы как раз в это время меня совершенно случайно познакомили с одним из лидеров испанских цыган, который так же случайно в разговоре упомянул, что периодически общается с королем Испании Хуаном Карлосом. В Испании, полагаю, больше, чем в других странах, вполне можно брать быка за рога, так что я без обиняков попросил его при встрече обратиться к королю с предложением патронировать детскую олимпиаду в Лас-Пальмасе и стать почетным председателем Оргкомитета соревнований. Меня заверили, что на поддержку короля можно рассчитывать, но на самом деле гарантий успеха не было никаких. Хуан Карлос довольно редко принимал участие в организации мероприятий, хотя на торжественных открытиях важных ивентов появлялся часто и оказывал организаторам всяческую поддержку. И тем не менее риск получить отказ короля был довольно высок. Ведь ему предлагали быть почетным председателем Оргкомитета и Всемирной парусной регаты, и Олимпийских игр в Барселоне в девяносто втором году, но в почетные председатели Оргкомитета первого турнира король рекомендовал своего сына – принца Филиппа [34]34
  С 19.06.2014 является королем Испании Филиппом VI.


[Закрыть], а второго – свою супругу королеву Софию.

Когда о моей инициативе узнали в Лас-Пальмас, сказать, что они обрадовались, – не сказать ничего. Лескано пришел в такой неописуемый восторг, в какой настоящий испанец может прийти, по-моему, исключительно в тех случаях, когда сиесту с трех часов продлевают на неделю.

– Олимпиаду мы бы организовали в любом случае! – восхищенно тараторил мне в трубку поэт и политик. – Но король, сам король! Если Его Величество к нам приедет – это будет грандиозно, просто грандиозно! Поверить не могу, что это случится.

Его реакция на самом деле была вполне объяснимой. Канарские острова в Испании воспринимают примерно так же, как в России Чукотку: знаем, слышали, но это где-то там, очень далеко. Король, очевидно, решил исправить такое несправедливое отношение и наше предложение принял. Веса турниру прибавило и приветственное слово Нельсона Манделы, который хоть и не смог приехать лично, но поспособствовал участию в соревнованиях детских команд из африканских стран.

Детские шахматные олимпиады набрали мощь и разлетелись по миру. В последующие годы турниры прошли на Мальте, в Белграде и Черногории. А в двухтысячном году соревнования принимала Турция. И я, на свою беду, пригласил поучаствовать в мероприятии Илюмжинова. Зачем я это сделал? Почему? Хотел показать, что в шахматном мире многое возможно и без участия ФИДЕ? Желал в очередной раз попытаться сгладить углы? Мечтал добавить турниру еще больший престиж присутствием президента Международной федерации. Как бы то ни было, сделанного не воротишь. Кирсан приехал на Олимпиаду и увидел яркое и запоминающееся событие, в котором с удовольствием принимают участие и организаторы, и спонсоры, и участники соревнований. Обратил он внимание и на то, с какой горячностью меня благодарили все от мала до велика: и зрители, и спортсмены. Ну как удержаться от захвата и не присвоить себе лакомый кусочек, который сделает терновый венок еще более густым, а звание президента ФИДЕ более весомым? И уже в следующем году Илюмжинов провел детскую шахматную олимпиаду под эгидой Международной федерации, ничего не согласовывая со мной, чем в очередной раз продемонстрировал свою абсолютную непорядочность.