Текст книги "Жизнь и шахматы. Моя автобиография"

– Отказываться не надо, но и о других подумать тоже можно. Мы напишем в письме, что одобряем выделение вам «служебной квартиры».

Квартиру я должен был получить в потрясающем месте – в Безбожном переулке рядом со станцией метро «Проспект Мира» в новом доме с замечательной планировкой и интересными соседями. Так, на одной лестничной клетке меня ожидало соседство с генеральным секретарем Коммунистической партии Чили – Луисом Корваланом, сбежавшим из своей страны после военного переворота.

Но упорство Павлова нарушило мои планы на знакомство с чилийским коммунистом: в соответствующих органах дали понять, что «гостиница» рядом с Корваланом крайне нежелательна и может стать угрозой его безопасности. Так что с мечтами о жизни в Безбожном переулке пришлось расстаться и согласиться на пристанище в столице в переулке другом – Аптекарском.

В квартире по предложенному адресу не было ничего примечательного, мне она не понравилась ни расположением, ни планировкой, но времени на выбор мне не давали, и я согласился отчасти потому, что было у этого жилья одно очень важное преимущество: квартиру давали вместе с гаражом, который как раз в это время оказался для меня актуальным.

В семьдесят седьмом году я выиграл открытый чемпионат Германии по шахматам, главным призом которого был «Мерседес‐350». Вручение награды получилось не менее серьезным и обстоятельным, чем сам приз. Сначала мне предложили изучить автокаталоги, которые специально прислали в Москву. Затем пригласили посетить главное производство в Зиндельфингене, чтобы вживую увидеть различные цвета и модели. Помню, какое восторженное впечатление произвела на меня машина с ярким, блестящим, искристым колером, который в Союзе появился намного позже и получил название металлик. Очень мне понравился тот автомобиль, но производители отговорили останавливаться на подобном цвете, сказали, что лоск и блеск он сохранит лишь до первой царапины. Тогда я обратил свое внимание на нежно-голубой цвет. На первый взгляд он смотрелся попроще, но когда мне показали темно-синюю обшивку салона, я тут же понял, что именно эта машина – моя: спокойная, не кричащая, но вместе с тем выдержанная, благородная и, несмотря на свой мягкий, деликатный оттенок, по-мужски сильная и мощная. Очень я любил свой автомобиль, он долго был на ходу, и ума не приложу, почему эту серию достаточно быстро сняли с производства. Возможно, там, в Германии, нашли какие-то недостатки и справились с ними, выпустив другую модель. Но в Советском Союзе в те годы недостатков у «Мерседеса» быть просто не могло, да и как их можно было найти всего у трех разъезжающих по Москве машин, в салоне которых сидели либо Брежнев, либо Высоцкий, либо ваш покорный слуга? Я, во всяком случае, никаких недочетов у своего быстрого друга не замечал. С удовольствием при необходимости перемещался на нем по столице, а когда уезжал в Ленинград, он оставался ждать меня в гараже возле дома в Аптекарском переулке.

Квартира по тому адресу действительно оказалась важной и нужной для спортсменов. Не знаю, кто обитает там сейчас, принадлежит ли она по-прежнему спортивным организациям, но после меня ее занимал человек не менее именитый и заслуженный, чем чемпион мира по шахматам. Сам владелец апартаментов ведать не ведал об этом стечении обстоятельств, когда мы случайно оказались вместе на сборах в Новогорске. Я готовился к какому-то очередному турниру, а он тренировал сборную страны. Познакомились, разговорились.

– Знаете, – спрашиваю, – что я два года жил в вашей квартире?

– В Аптекарском?

– Да.

– Надо же! Теперь я знаю, чем объясним ваш интерес к футболу, – так мило откликнулся на мое признание главный тренер сборной СССР по футболу – Валерий Васильевич Лобановский.

Я же квартиру в Аптекарском переулке освободил в семьдесят девятом году, как только закончилась очередная битва со ставшим уже привычным, но не менее возмутительным бюрократизмом чиновников. На самом деле, при первом разговоре в ЦК партии ничто не предвещало будущих проблем и нестыковок. Помню, что, услышав предложение стать москвичом, сразу сказал, что совсем недавно перевез родителей в Ленинград и в ответ получил заверения, что и они могут сдать свою ленинградскую жилплощадь в обмен на квартиру в Москве. Сейчас подобный поворот кажется совершенно невозможным: здесь сдай – там получи, и без точного просчета метража, без каких-либо доплат. А тогда: вот вам квартиры – переезжайте. Причем мне на одного выделили сразу четырехкомнатную квартиру с перспективой на будущую семейную жизнь. Вместе с жилплощадью приняли решение и о выделении земельного участка за городом, и оба распоряжения из ЦК партии «спустили» в Мосгорисполком, где все приняли, подписали и указали Управлению жилых помещений выполнить приказ.

На встречу с бессменным руководителем Управления по фамилии Базавлюк я отправился вместе с руководителем Шахматной федерации СССР Севастьяновым, рассчитывая на то, что фигура прославленного космонавта произведет должное впечатление на работника госаппарата. Но не тут-то было.

– Распоряжение получил, – сразу объявил нам Базавлюк, – но пока ничем помочь не могу.

– Как не можете? Вся Москва – одна сплошная стройка.

– Стройка, не спорю. Только вам велено четырехкомнатную выделить, а где я ее возьму? Ждите!

Ждать без каких-либо телодвижений можно было десятилетиями. Получить результат получилось бы, лишь напоминая о себе и постоянно дергая за ниточки. Одной такой ниточкой оказался звонок секретаря Московского горкома партии, после которого Базавлюк выписал мне смотровую на очень неплохую квартиру на улице Удальцова. Но конец Ленинского проспекта в те годы был настоящей окраиной, с неясными перспективами на появление метро и не всегда качественным движением общественного транспорта. Я понимал, что квартира, расположенная далеко от центра, значительно усложнит мне жизнь. Я привык точно рассчитывать время, привык, что к любому необходимому месту мог легко добраться пешком без оглядки на заторы и пробки. Да и честно говоря, тогда казалось, что, имея квартиру на окраине, о загородном доме можешь и не мечтать. Зачем тебе эти лишние хлопоты, когда вся природа под боком? Вышел из дома, а за порогом Тропарево: лес, пруд, природа, свежий воздух – отдыхай себе на здоровье, хочешь – на лавочке загорай, хочешь – шашлык готовь. В общем, пришлось объяснять начальнику Управления свой отказ:

– Квартира хорошая, но место, поверьте, очень неудобное для меня. Не подумайте, что я слишком сильно раскатал губы, но я действительно довольно много перемещаюсь по инстанциям, и все они находятся в центре.

– Непременно хотите жить в центре? – Базавлюк смотрит на меня с легкой усмешкой.

– Хотел бы.

– А в центре у меня ничего нет. Есть только один вариант.

– Какой?

– Сами найдите вариант на разъезд, а я дам две квартиры.

Предложение показалось мне удачным, но как я ни старался, воплотить его в жизнь не удавалось. Подходящие варианты находились, в телефонных переговорах всех все устраивало, но как только я собственной персоной приезжал смотреть квартиру, аппетиты хозяев неизменно вырастали и оговоренные трешка с двушкой превращались в две трешки, которые мне никто, естественно, не предоставлял. Эпопея растянулась на довольно продолжительное время. Любым вопросом, а тем более таким сложным, как поиски достойной квартиры, надо заниматься очень серьезно, а у меня получалось лишь урывками и наездами. Рук я, конечно, не опускал, но энтузиазм испытывать перестал. Дело казалось не то чтобы совсем безнадежным, но каким-то уж очень бесперспективным.

Но однажды совершенно неожиданно мне позвонил друг и сказал, что, проезжая по Вспольному переулку, увидел прекрасный дом, который вот-вот выйдет из капремонта. Я поехал, взглянул – впечатление оказалось приятным, но доложить в Управление о своем самоуправстве не успел: Базавлюк выдал мне смотровую на пятикомнатную квартиру в Доме на Набережной.

Сложно передать то гнетущее состояние, которое овладело мной даже не на пороге квартиры, а сразу во дворе знаменитого дома. Представить не могу, как люди живут там, не чувствуя боль, скорбь, страх и ужас, который хранят его серые мрачные стены. Может быть, не все настолько чувствительны. Возможно, для кого-то это дом еще прадедушек и прабабушек и история в данном случае приобретает совсем другой оттенок, в котором самым ярким цветом будут добрые воспоминания. У меня же воспоминаний не было никаких – одни только знания о репрессиях, садизме, слезах, разрушенных судьбах и загубленных жизнях. Мне показалось, что от дома веет бесконечным несчастьем и глубокой безысходностью. Пришлось в очередной раз извиниться в Управлении и выслушать очередной совет искать самому.

Я вернулся во Вспольный переулок уже с детальным осмотром, где прораб любезно показал мне однокомнатную и трехкомнатную квартиры, которые можно было легко объединить. Возвращаюсь в управление и объявляю:

– Нашел!

– Ну и где?

– Вспольный переулок.

Хитрый прищур глаз, оценивающий взгляд, а затем незатейливый вопрос:

– Как узнал?

Вот тебе и ничего нет. Вот тебе и ищи сам. Все есть, все имеется, только придерживается и раздается по особым указаниям, о которых тебе докладывать, конечно, не собираются. По Сеньке одна шапка, а по Тольке, видимо, другая. Базавлюк, однако, оправдался:

– Понимаешь, в чем дело, там мэрии только однушки принадлежат, а трешки – Министерству судостроительной промышленности. Так что придется тебе с министром договориться, а я уж ему трешку в другом доме найду.

Министр сначала отказал, но потом, увидев, что в его ведомстве за эту жилплощадь началась чуть ли не драка, решил, что моя просьба пришлась как нельзя кстати, и согласился. Мне выдали разрешение на объединение квартир, и я приступил к консультациям с прорабом. Надо заметить, что человек этот, который общался со мной очень любезно, с готовностью отвечал на все вопросы и проявлял особое внимание; после моего самовольного появления на стройплощадке, видимо, получил указание больше таких прецедентов не допускать: ограждения укрепили и всячески старались скрыть происходящее за ними от посторонних глаз.

Единственное, что меня беспокоило в будущей жилплощади – это ее последний этаж. Ох уж это умение шахматиста предвидеть и просчитывать… Но прораб уверил меня, что кровлю укрепили по последней научной разработке какого-то серьезного ученого, и никакие, даже самые сильные, ливневые дожди не вызовут ни малейшего протекания. Но первой квартирой, в которой впоследствии протекла крыша, стала, конечно, моя. Хотя в данном случае худо получилось не без добра: в девяносто третьем году я обратился к Лужкову за разрешением надстроить мансарду, и с тех пор, если в моем любимом двухэтажном доме и случаются бытовые проблемы, то они никоим образом не связаны с количеством низвергающейся с неба воды.

Возможно, прочитав этот рассказ, читатель не найдет мои злоключения слишком серьезными. Да, я не сгущал краски и не пытался представить все хуже, чем это было на самом деле. Но, поверьте, очень сложно передать печатным текстом свои ощущения, когда тебя на протяжении долгого времени встречает в кабинете равнодушно-раздраженное лицо и недовольным голосом изрекает: «Ну что вы все ходите и ходите?! Я же сказал: нет у меня ничего!» А ты понимаешь, что это ложь и лукавство, тебе просто не хотят идти навстречу. Почему? Причин может быть много: желание насладиться своей властью, какая-то зависть, да просто стиль поведения, который был принят у чиновников в Советском Союзе по отношению к людям.

Впоследствии оказалось, что свою проблему с упорством начальника жилищного управления я мог решить довольно просто. Несколько лет спустя я встретил его в приемной министра строительных материалов Алексея Ивановича Яшина и поинтересовался, что в его ведомстве делает этот человек.

– Так его из мэрии попросили, а я трудоустроил.

– А вы знакомы?

– Конечно! Очень плотно работали вместе в Моссовете, помогали друг другу во всем.

Если бы я знал об этом раньше, многих мытарств избежал бы. Ведь в подчиненных у Яшина в Моссовете работал мой хороший друг Борис Михайлович Найденов, которому ничего не стоило похлопотать о приличной жилплощади для меня. Но если подумать об этом с другой стороны, становится очевидно, что людям, далеким от известности и связей, получить от государства что-то приличное было практически невозможно. И речь даже не о квартирах и дачах, а о паре обуви и куске колбасы. У каждого гражданина для приличной жизни была своя кассирша в универмаге и свой мясник в продуктовом, а в противном случае: очереди, нервы, волнения и пустая трата времени.

Помню, сколько времени я угробил на то, чтобы найти все необходимое для приличного ремонта квартиры. Пару недель только и делал, что ездил с одной строительной базы на другую, чтобы хоть где-то найти что-то удобоваримое, а потом, опять же задним числом, узнал, что можно было бы просто обратиться к Найденову в Моссовет, и он мне все обеспечил бы, не выходя из кабинета. Но опять же: почему кому-то достаточно просто попросить нужного человека, а другой должен испытывать неудобства только потому, что он простой инженер, или учитель, или рабочий, да кто угодно, но не чемпион мира по шахматам?

Выводит из себя и манера людей манкировать рабочими обязанностями в угоду личных отношений. Подобная история произошла у меня с выделением земельного участка. Помню, как ездил зимой с главным архитектором Одинцовского района по замороженным участкам, пытаясь среди сугробов разглядеть что-то стоящее. Приглянулся мне кооператив «Солист», где жили артисты Большого театра, с некоторыми из которых я был хорошо знаком. Общался с оперными певцами Владимиром Атлантовым и Тамарой Милашкиной, которые сейчас живут в Австрии. Знал о напряженных отношениях Евгения Райкова и Ирины Архиповой, которая, желая досадить неугодному соседу по даче, выстроила на своем участке глухой забор прямо перед его балконом. Участвовать в подобных «приключениях» я, разумеется, не хотел, но мысль о жизни в окружении приличных, знакомых и приятных мне людей была довольно симпатична. Однако мой попутчик – архитектор Одинцовского района – посоветовал выкинуть ее из головы, не связываться с кооперативами и обратить свое внимание на независимые участки. Я так и сделал, выбрал по своему усмотрению и стал ждать согласования бумаг. Последнюю подпись должен был поставить управляющий делами Совета Министров СССР Смертюков, которому как раз когда-то отказали в выделении именно этого участка. Такую обиду он терпеть не пожелал и объявил, что участок я получу только через его труп. До трупа, конечно, дело не дошло. Проблема разрешилась довольно быстро всего одним разговором министра спорта Павлова с Председателем Совета Министров Николаем Александровичем Тихоновым, который попросил передать своему подчиненному, что двух решений по одному вопросу он не принимает. Павлов созвонился со Смертюкоым и посоветовал тому не ерепениться, если не хочет вылететь с работы. В общем, как в известном фильме, против одной силы нашлась другая сила, и понравившийся участок перешел в мое распоряжение.

В те времена строительство было делом довольно опасным. На слуху было судебное разбирательство, где вовсю полоскали имя известного художника Ильи Глазунова, работников которого во время постройки дома уличили в воровстве гвоздей, и раздули сей момент до такого абсурда, будто несчастные гвозди прикарманил лично Илья Сергеевич. Я, привыкнув заранее просчитывать ходы, решил обезопасить себя от подобной ситуации и попросил принимавшего участие в моей судьбе Промыслова подрядить на строительство официальную государственную организацию. Распоряжение получило замечательное подведомственное Главмосстрою строительное управление, которое зарекомендовало себя с наилучшей стороны великолепной реставрацией кремлевских построек. Была только одна незадача: начальник сего управления Скегин рьяно болел за Каспарова и открытым текстом объявил, что карповская дача построится только через его труп. И таким чудесным образом строительство моего дома, вошедшее в Генеральный план реконструкции Москвы в семьдесят девятом году, даже не начиналось на протяжении восьми лет. Проект благополучно переходил из одного плана в другой, но стройка не двигалась с мертвой точки. За эти годы в Главмосстрое несколько раз менялись начальники, кабинеты которых я исправно посещал, и уговаривая, и возмущаясь, и негодуя. Все без толку. Наконец появляется очередной руководитель. Иду знакомиться, в очередной раз презентую ситуацию и интересуюсь, сколько еще это будет продолжаться. Подняв документы, новый начальник – Петр Сергеевич Суров – сперва мне не поверивший, тут же позвонил Скегину и возмутился:

– Каким образом столько лет Управление не может построить двухэтажный дом с жилой площадью в сто восемьдесят метров?! Это что за фокусы такие?! Месяц у тебя, и чтобы дом стоял!

Я вышел из Главмосстроя с полным ощущением благополучного финала моих мытарств. Но не тут-то было. Примерно через месяц, когда я играл в каком-то турнире, позвонила жена и сказала, что разгорелся огромный скандал: местные жители сказали вышедшим на участок строителям Скегина, что моя земля принадлежит известному дирижеру Евгению Светланову, и именно его подрядчики уже начали какие-то работы на участке. Довольный стечением обстоятельств начальник Управления тут же работы прекратил. Понятно, что ничего не понятно. Как быть и что делать – неизвестно.

Я вспомнил, как какое-то время назад моя мама говорила мне, что ее хороший приятель – директор театра им. Вахтангова – спрашивал ее, собираюсь ли я строить дом на своем участке. Тут же память подсказала, что этот человек близко дружит со Светлановым. Ниточки соединились, но я никак не мог понять, почему сам дирижер, будучи знакомым со мной лично, не поинтересовался моими планами. Полагаю, что сам Светланов даже не интересовался перипетиями с какой-то там землей. Скорее всего, его деятельная жена, приглядев участок, попросила благоволившую к Светланову Раису Максимовну Горбачеву поспособствовать в переоформлении собственности. Так без меня меня женили, хотя на самом деле здесь будет уместнее сказать – развели: лишили собственности абсолютно незаконным образом, даже не потрудившись об этом сообщить.

Но я не из тех людей, которые позволяют вытирать об себя ноги. Мои письменные протесты тут же полетели генпрокурору Союза, прокурору Москвы и прокурору Московской области, который как раз и среагировал оперативно, наложив арест на любые действия с участком. Вернувшись с турнира, я позвонил заместителю председателя Мособлисполкома Муравьеву и интересуюсь, каким образом моя земля без моего участия перешла в собственность другому человеку.

– Да, – с вызовом отвечает мне Муравьев. – Мы переоформили ваш участок.

– А на каком основании?! Он был оформлен в мою личную собственность, а вы забрали.

– Вы его не осваивали и мы забрали.

– Это не основание! Мой участок – хочу осваиваю, хочу – нет. Вы не имеете права.

– По нашим данным, вам уже выделяли участки, а вы их все время кому-то отдаете: то женам, то еще кому-то.

– Что вы говорите?! Я вам перезвоню завтра, и, будьте добры, представьте мне хоть одно доказательство этой информации.

Конечно, никаких подтверждений своим словам он не нашел и вынужден был признаться, что вернуть мне мой участок не может лишь потому, что решение о его выделении принимал Мособлисполком, а решение по переоформлению собственности подписал заместитель председателя правительства. Мне осталось только еще раз указать ему на ошибку и сообщить, что мое законное право на владение именно этой землей подписывал не заместитель председателя, а сам председатель.

– Так что убедительно прошу вас вернуть мне мою законную собственность! – Я закончил разговор и на следующий день снова улетел в очередную командировку.

В мое отсутствие пытались обрабатывать Наталью, уговаривали, увещевали, даже пеняли ей на то, что Светланов такой уважаемый человек, а мы не желаем пойти на уступки. Но жена проявила характер и категорически отказалась смотреть любые другие варианты. Возвратившись в Москву, я поехал в исполком Одинцовского района документально возвращать свою собственность и обнаружил, что кресло главного архитектора занимает все тот же товарищ Пальнов, который восемь лет назад с энтузиазмом лазил со мной по сугробам, помогая выбирать участок. Улыбаюсь ему приветливо, но все же пеняю:

– Как же вы допустили подобный произвол? Вы же мне помогали, ездили со мной, смотрели, советовали.

– Да понимаете, Анатолий Евгеньевич, мне сказали, что вы потеряли интерес, строиться не будете.

– А разве нельзя было спросить у меня лично?

– Как-то не смогли вас найти, – предлагает он мне странные объяснения. Надо заметить, что совместное зимнее приключение нас на какое-то время сблизило. Мы общались, я даже как-то навещал его в больнице. Потом жизнь развела из-за обоюдной занятости, но поверить в то, что человек меня искал, но не нашел, я не мог.

– Как это, – спрашиваю, – Николай Павлович, – вы не нашли?

– Ну вас же никогда нет в Москве. Вы то на одних соревнованиях, то на других, то еще в каких-то разъездах.

– Видимо, вы не очень хотели искать. – Смотрю на него пристально и замечаю, что под моим взглядом он начинает краснеть. Но продолжает недоумевать и притворяться:

– С чего вы так решили?

– Да вижу, у вас на столе телефонная книжка лежит. Я прекрасно помню, как в эту самую книжку вы записывали и мой телефон, и телефон моей мамы, которая всегда в Москве и постоянно на связи. Открывайте страничку с моей фамилией.

Профессиональная зрительная память меня не подвела. Пальнов обнаружил свои записи и стушевался. Ему стало страшно неудобно, и он признался:

– Конечно, Анатолий Евгеньевич, вы правы. Надо было вас найти, поговорить. Но мне сказали, что вам участок не нужен.

– Я все равно не понимаю, каким образом можно было отобрать участок без решения суда?

– Ну, ведь указание было, Анатолий Евгеньевич. Из правительства. А там Горбачев, Раиса Максимовна звонила. – Теперь он разговаривал со мной как с маленьким ребенком, которого терпеливо учат уму-разуму. – Давайте не будем ворошить прошлое, тем более что есть еще проблема в настоящем.

– Что за проблема?

– Ваши строители срубили восемь сосен без согласования с лесниками. Официальная цена – двести рублей за сосну, а со штрафными санкциями все восемьсот будет.

– Вы уверены, что это сделали мои строители?

– Абсолютно!

Честно говоря, я уже был готов оплатить злосчастный штраф, только бы уже завершить нервотрепку и приступить к строительству, но в этот момент дверь распахнулась и в кабинет зашла заместитель Пальнова, слышавшая обрывки разговора, и спросила:

– Это вы про сосны на участке Карпова?

– Да, – отвечает начальник.

– Так их ведь Светланов вырубил.

На побагровевшем лице Пальнова заходили желваки. Думаю, бедную женщину начальник уволил в тот же день, но мне благодаря ее неожиданному появлению не пришлось платить деньги за вырубленные не моей бригадой деревья. Архитектор вынужден был извиниться и официально закончить мои мытарства.

Я известил начальника управления Скегина о том, что вопрос улажен и строители могут возвращаться на участок, но за два месяца там так никто и не появился. Снова пришлось обращаться к директору Главмосстроя, который запустил наконец строительство, пригрозив подчиненному увольнением.

Все мои жилищные и прочие неурядицы так или иначе разрешались положительно, но меня не оставляло чувство какой-то тошноты от системы, в которой исполнение решения приходится выбивать, у кого-то что-то просить и постоянно доказывать свое право на получение чего-то на законных основаниях. Думаю, немаловажную роль в том, что в конце концов я преодолевал бюрократию, играл и чемпионский характер, привычка двигаться к своей цели, невзирая на преграды и обстоятельства. Но сколько людей опустят руки, не пойдут просить и доказывать, предпочтут смириться.

Моя настойчивость сделала свое дело: я стал полноправным москвичом. Считается, что ремонт – это маленькая война. Говорят, его нельзя закончить, а только остановить. Что ж, закончить переезд, конечно, можно, но нервов и сил он отнимает ничуть не меньше, чем любой ремонт. Хлопоты, пусть даже и радостные, все равно доставляют беспокойство, заставляют нервничать и переживать. Не могу сказать, что сборы напрягали меня очень сильно. Некогда было расстраиваться и переживать по этому поводу. Тем более что в тот момент судьба обрушила на меня очередную трагедию – безвременный уход любимого отца, который я долго не мог ни понять, ни принять. С другой стороны, бытовые хлопоты и постоянная занятость отвлекали от горьких мыслей, помогали пережить утрату. Вещи в квартире родителей мы собрали довольно быстро. А о своей квартире на Петроградке я особо не думал. Я там не жил, вещей не хранил. Единственное, что надо было упаковать – книги: большая библиотека примерно в три тысячи томов. Но мне после всей кухонной утвари, картин, штор, постельного белья и миллиона каких-то мелочей, которые жалко и невозможно оставить, сбор книг представлялся сущей ерундой. Наивный!

Забежав попрощаться в обком комсомола, услышал от кого-то из ребят вопрос:

– А тебе помощь в сборах не нужна?

– Да вроде бы нет. Зачем?

– Всегда найдется зачем, – изрек мой мудрый собеседник. – Между прочим, у нас есть профессиональные упаковщики с Московского вокзала. Давай пришлем.

– Ну, присылайте.

Когда я увидел, как работают эти люди, упаковавшие за шесть часов все оставшиеся вещи, я понял, что без их помощи, наверное, переезжал бы еще лет двадцать, а может быть, жил бы в Ленинграде до сих пор. В Москве, кстати, мне тоже помогли с разгрузкой. Геннадий Андреевич Зюганов любит вспоминать, что был главой того самого отряда добровольцев, который активно помогал Карпову носить тюки и коробки.

Вся эта эпопея с хождением по кабинетам и инстанциям стала еще одним толчком на моем пути к депутатской деятельности. Я понял, что хочу и могу что-то менять в системе, влиять на улучшение уровня жизни людей. Согласен, звучит немного пафосно, но знаю, что это не просто слова. За словами стоят реальные дела, реальные проекты, реальные решенные задачи.