Текст книги "БутАстика (том I)"

Прощание

Как же тут было холодно! И, откровенно говоря, жутковато. А что, если тебе двадцать три и в маршрутке к тебе иногда обращаются: «Мужчина, передайте за проезд», то уже можно ничего не бояться? А если вокруг – на километры ни души, времени полдвенадцатого ночи, и первая электричка будет лишь в десять утра? А за бортом минус двадцать, да и «на борту» отнюдь не плюс.

Валерка, стиснув красные ладони подмышками, прижался к еще холодному боку печки, в которой начали потрескивать выломанные доски забора, и помотал головой. Придурок! Дебил! Тупица! Получить с незнакомого номера эсэмэску и ломануться в предновогодний вечер к черту на рога! И все лишь потому, что вбил себе в голову: Анечка хочет помириться! Идиот!.. А что в той эсэмэске написано? «Жду на твоей старой даче». И все! С чего он решил, что это Анечка? Почему не вспомнил, что на этой даче Анечка ни разу не была? С ней он познакомился лишь этим летом, а как раз в это лето старую дачу они безуспешно пытались продать, и даже сам он ни разу тут не был с прошлого года!

На этой даче была Снежана. Точно, Снежана здесь была. Но когда? Не вспомнить. Собственно, и саму Снежану он уже почти не помнил. Хотя, говорят, первая любовь не забывается.

Валерка встал, заглянул в печной зев, бросил туда еще пару досок и вытянул вслед им руки, жмурясь от блаженного тепла. И тут же скривился от возникшей ассоциации: это не тепло, это он блаженный. Так повестись, так вляпаться! И когда – в новогоднюю ночь!.. А в этом дурацком поселке уже ни одной обитаемой дачи не осталось; во всяком случае, Новый год встречать сюда давно никто не ездит. И мобильник здесь сеть не ловит, даже не позвонить никому, чтобы приехали, забрали. Удивительно, что еще провода не обрезали и электричество по ним подают. Зато жрачки нет ни крошки! Хорошо еще, шампанское прихватил да коробку конфет.

Лампочка под потолком мигнула и погасла. Теперь комната освещалась лишь отблесками пламени из печи. Валерка сплюнул. Ну вот, накаркал!

Он посмотрел на часы. До наступления Нового года оставалось двадцать минут. Надо хоть шампанское открыть.

Валерка подошел к столу, достал из сумки бутылку и коробку конфет и вдруг краем глаза уловил за окном движение. Нет, даже не движение, а некий проблеск. Может, нашлись еще идиоты и все же прикатили сюда праздновать?

Валерка выскочил на крыльцо. Двор, как и остальной поселок, по-прежнему окутывал мрак, лишь земля, покрытая снегом, была немного светлей. Хотя… Валерка всмотрелся в кусты напротив угла дома. Ему показалось, что по черным ветвям пробежал голубоватый отблеск. Нет, не показалось… Кусты явно что-то освещало из-за угла.

Валерке стало не по себе. Почему-то он был уверен, что за углом отнюдь не экстремалы, жаждущие встретить Новый год в глуши. И даже не волки – у тех глаза, вроде бы, желтые. Что же там могло светиться?

И тут он вдруг сплюнул от досады за собственную тупость и трусость. Это же просто луна из-за облаков пробивается, вот тебе и голубое свечение!

Валерка зашагал по сугробам к углу дома. Заодно он вспомнил, что как раз там, с торца дачи, росла елка – отец посадил ее, когда Валерка был маленький. Тогда они часто приезжали сюда всей семьей встречать Новый год.

Да, елка была на месте. Настоящая новогодняя – большая, пышная, покрытая снежными шапками. Не хватало лишь игрушек и гирлянд. И Деда Мороза со Снегурочкой. Впрочем, Снегурочка там тоже была. От нее-то как раз и разливалось вокруг слабое голубоватое сияние, а еловые ветви просвечивали сквозь ее казавшийся бестелесным силуэт.

Валерка замер, почувствовав, как сердце, сбившись с ритма, бешено заколотилось в груди. Ноги вмиг сделались ватными, и он медленно осел в сугроб, не сводя вытаращенных глаз с полупрозрачной светящейся гостьи.

– Ты кто?.. – выдохнул Валерка клубок морозного пара.

– Ты уже забыл, как называл меня? – звенящий голосок слетел с прозрачных губ лишь невидимыми звуками, мороз не выявил даже намека на дыхание. – Я – твоя Снегурка.

– Снегурка?! – подскочил Валерка, сразу вспомнив, что именно так он называл когда-то свою первую любовь. – Снежана, это ты? Значит, это ты меня сюда вызвала?.. – Валерка почувствовал непередаваемое облегчение и хотел уже рассмеяться, но до него вдруг дошло кое-что еще, и он снова опустился в сугроб. – Но… к-как… п-почему ты… т-такая?..

– Потому что я и впрямь стала Снегуркой… Наверное, так это тоже можно назвать. Сколько сейчас времени?

Валерка поднес к глазам трясущуюся руку.

– Без с-семи д-двенадцать.

– Значит, еще сегодня…

– Что сегодня? – внезапно перестал заикаться Валерка.

– Сегодня – день моей… – начала Снежана, но мотнула вдруг головой: – Нет, сегодня мой день рождения!

– Твой день рождения в июле, – прошептал ничего не понимающий Валерка.

– В июле день рождения Снежаны. А сегодня – день рождения Снегурки! – негромкий смех колокольчиком зазвенел в морозном воздухе, но вместо веселья Валерка услышал в нем грусть. – И ведь это так кстати, правда, Валер? Через пару минут Новый год!

– Через пять, – поправил тот, машинально взглянув на часы. – Но я ничего не понимаю…

– Что именно? Почему я позвала тебя? Потому что захотела с тобой проститься. Именно с тобой. Потому что люблю тебя. Ты ведь знал это, правда?

– Знал, – опустил глаза Валерка. На самом деле ничего он не знал. Он и думать забыл про Снежану, полагая, что и она вряд ли часто вспоминает о нем.

– А сюда я позвала тебя, потому что именно здесь мы были с тобой счастливы. Помнишь?

Валерка кивнул. Он и на самом деле вспомнил, что именно на этой даче они со Снежаной впервые были… вместе.

– Но почему ты такая?! – выкрикнул он, снова поднявшись на ноги. – И что значит «проститься»?

– Потому что я ухожу. Так получилось… Оказывается, переходить улицу лучше и впрямь в положенном месте.

– Что?.. – заморгал Валерка. – Какую улицу? Это что, из Булгакова?..

– Это из жизни, – улыбнулась Снегурка, медленно тая в морозном воздухе, – из моей бывшей жизни. С Новым годом, любимый. Будь счастлив…

Маршрутка

Утро началось как обычно. Нича проснулся с первого такта «будильной» мелодии, сразу поднялся, прошлепал на кухню, включил чайник… Затем умылся, побрился… и так далее – все, что он делал почти на автомате каждое буднее утро.

Перед самым уходом, уже в кроссовках, джинсах и джинсовой же курточке, Нича заглянул в зеркало, провел растопыренной ладонью по непослушным темно-русым вихрам, и, прищурившись, выдал: «Ничо так», после чего вышел из квартиры.

Собственно, за это «ничо так» его и прозвали Ничей. Еще в школе, когда приставучий словесный сорняк неожиданно, но прочно прописался в его лексиконе. Столь же прочно приклеилась к Николаю – так его звали на самом деле – новое прозвище. Более того, оно практически заменило ему настоящее имя; даже родители стали звать его Ничей. А он и не возражал. Нича – так Нича. Вполне даже ничо так…

«Шестерка» прибыла вовремя, Нича как раз подходил к остановке. Новый маршрут был для него очень удобен – и остановка возле дома, и автобус не делал крюк через полгорода, а следовал прямо на Фабрику. Плохо лишь, что маршрутки ходили по нему крайне нерегулярно – можно и полчаса было без толку прождать, а потом бежать на остановку «копейки», нервничать, и в результате опаздывать на работу. Поэтому Нича взял за правило никогда не ждать «шестерку»; если ее нет – сразу идти на «единичку».

На сей раз удача оказалась на Ничиной стороне, и он, согнувшись, поднялся в салон и сел на переднее сиденье, спиной к водителю. Ездить спиной вперед он не любил – казалось, что каждый из пассажиров его оценивающе разглядывает, – но больше свободных мест не было. Впрочем, теперь и он мог рассмотреть попутчиков, большую часть которых он сразу признал. Но заметил и пару «новеньких»: грузного мужчину лет сорока пяти с глубокими залысинами, который дремал на втором слева сиденье, прислонив голову к окну, и молодую женщину с пышной, рыжего цвета прической, сидевшую в крайнем ряду. Женщина показалась Ниче похожей на куклу – то ли из-за цвета волос; то ли из-за белизны «фарфоровой» кожи; возможно, из-за чересчур, на его взгляд, правильных черт лица; а еще из-за того, наверное, что глаза ее тоже были закрыты.

Нича не любил ездить на этом сиденье еще и потому, что не видел дорогу впереди. Чисто психологически ему становилось от этого неуютно. Зато парень, расположившийся возле окна напротив Ничи, как раз что-то впереди и увидел. И это «что-то» ему явно не понравилось. Глаза парня испуганно округлились, он открыл рот и, наверное, закричал, но все возможные звуки перекрыл в этот миг оглушительный визг тормозов и последовавший вслед за ним скрежет и грохот. Ничу резко и больно вжало в сиденье, а парень с разинутым ртом, сложившись пополам, с огромной силой въехал головой в Ничин живот. Затем мир кто-то выключил.

Включался же он постепенно. Сначала возникла боль. Болели спина и живот. Саднило прикушенную губу – Нича почувствовал на языке вкус крови. После осязания и вкуса прорезался слух – рядом кто-то тихо стонал. Отсутствовали пока лишь обоняние и зрение. Последнее испугало Ничу больше всего. Впрочем, он быстро понял, что у него просто-напросто закрыты глаза. Но сразу их открывать он не решился, опасаясь того, что увидит – море крови, кучу трупов, гору искореженного металла… Именно так – в преувеличенных масштабах – ему это все и представлялось.

Неизвестно, сколь долго еще находился бы Нича в плену болезненной мнительности, если бы не услышал возле самого уха:

– Молодой человек, вы живы?

Голос был настолько мелодичен и нежен, что кровавые картины разрушения и смерти тут же выветрились из головы. Нича раскрыл глаза. И сразу увидел ее лицо, совсем-совсем рядом от своего. Настолько близко, что до него можно было дотронуться губами – до чистой белой кожи лба, щек; до правильного, будто выточенного умелым резчиком носа, до нарисованных – но не помадой, а красками жизни – губ… Впрочем, конечно же, нет – до лица рыжеволосой незнакомки нельзя было дотянуться губами; эту иллюзию устроило накрытое шоком сознание. После того как Нича проморгался, все стало таким, каким было на самом деле. Но даже чуть «отодвинувшись», женское лицо оказалось достаточно близко, чтобы дотронуться до него по крайней мере рукой.

Конечно же, он не стал это делать. Хотя, удивившись, понял, что очень этого хочет. Потому что лицо было прекрасным. А ее обладательница – гораздо более юной, чем показалось Ниче ранее. Едва ли ей было многим более двадцати… И как только он мог сравнить это совершенное чудо с куклой?..

– Все хорошо? – вновь спросило «чудо».

– Ничо так, – неуверенно ответил Нича. Затем шевельнулся, осторожно выпрямился и понял, что на самом деле «ничо». Спина с животом хоть и побаливали, но терпимо. А на прикушенную губу можно было и вовсе не обращать внимания.

– Вот и замечательно, – улыбнулась девушка и перешла к соседнему креслу, на котором сидел, схватившись за голову, тот самый парень, что «нокаутировал» Ничу. Он тихонечко стонал и что-то неразборчиво приговаривал.

«Ага, – с непонятным чувством, очень похожим на ревность, подумал Нича, – так тебе и надо! Будешь знать, как бодаться!.. Скажи еще спасибо, что это мой живот тебе подвернулся, а не перегородка какая-нибудь или железяка. Может, я тебе вообще жизнь спас…»

Кстати… Нича завертел головой. В салоне, кроме него, девушки и парня сидела еще пожилая тетка. Ну, может, не сильно пожилая, но за «полтинник» ей перевалило точно. Тетка была изрядно напугана и мелко дрожала. По неестественно серому лицу ручьями катился пот, смывая остатки косметики. От грязных потеков лицо казалось неживым и страшным.

Больше никого в маршрутке не было. Нича обернулся. Водительское место тоже пустовало. А еще его очень удивило состояние маршрутки. Во всяком случае внутри она казалась абсолютно целой. Даже лобовое стекло присутствовало на положенном месте – и без единой трещинки!

– Ничо так!.. – хмыкнул Нича. – А куда все делись?

Девушка оторвалась на миг от парня, которого пыталась привести в чувство, и тоже огляделась.

– Не знаю, – сказала она. – Может быть, вышли? Сходите пока, посмотрите… Да, вы не знаете, где тут может быть аптечка?

Нича перегнулся в кабину водителя и сразу увидел пластиковый кейс с красным крестом, будто специально для него выложенный на пассажирское сиденье.

– Вот, – протянул он находку девушке и кивнул на стонущего парня. – А что, с ним что-то серьезное?

– Не знаю, – пожала та плечами. – Вроде бы все в порядке. По-моему, просто стресс… Но я же не врач.

– Зачем же тогда аптечка?

– Дам хоть нашатыря понюхать… Да вы идите, посмотрите, что там на улице!

«Ну вот, прогоняет, – мысленно вздохнул Нича. – А впрочем, и правильно делает. Я ей только мешаю спасать, так сказать, человека, а между тем сам вполне мог бы заняться не менее полезным делом – разведать обстановку и найти остальных».

Странно, но почему-то у него поднялось настроение. Возможно, это тоже было последствием стресса, а быть может, еще и осознанием того, что страшная беда миновала, задев их только краешком. Никто ведь, как говорится, не умер! Хотя… Нича помрачнел. Может, как раз никого и нету здесь больше, потому что их уже увезли… Да нет же! В таком случае, сначала увезли бы их, уцелевших, кого еще можно спасти. Мертвые всегда могут подождать. Они-то уж точно никуда не опоздают.

Рассуждая так, Нича открыл дверь. И не сразу понял, что же насторожило его, что заставило убрать назад занесенную уже над ступеньками ногу. Нахмурился, склонил голову набок, даже принюхался. Не пахло абсолютно ничем, словно и впрямь обоняние еще не оправилось от удара. И тут он догадался, что не понравилось его подсознанию – снаружи автобуса было тихо. То есть, абсолютно. Словно мир вокруг них напичкали невидимой ватой. Или внезапно заложило уши.

У Ничи даже возникло сильное желание их прочистить. Но тут как раз всхлипнула потеющая тетка:

– Ой, что там?..

Нича понял, что с ушами у него все в порядке. И, не оборачиваясь, буркнул:

– Ничо так!.. Тихо все. Сейчас гляну…

Насчет «тихо» он сказал чистую правду. Только несчастная женщина и не подозревала, насколько буквальную.

Нича словно ступил в густой туман. Хотя никакого тумана не было и в помине. Напротив, небо радовало глаз почти полной безоблачностью, июньское солнце приподнялось уже над лесистыми холмами за городом довольно высоко… Нича посмотрел на часы, но те стояли. Стрелки застыли на восьми сорока.

Он тряхнул кистью, но часы так и не подали признаков жизни – скорее всего, они стали единственной жертвой аварии. А может, просто села батарейка.

«Да и хрен с ними!» – подумал Нича и внимательно огляделся вокруг.

Маршрутка стояла почти перпендикулярно шоссе, носом к обочине. Трасса была абсолютно пустой в обе стороны. Конечно, их городок не являлся ни Москвой, ни Чикаго, ни даже Урюпинском, но на шоссе, ведущем к Фабрике, всегда было хоть какое-то движение. Тем более, в будний день. Тем более, в час, когда заканчивалась ночная и начиналась утренняя смена. Хотя… Нича почесал затылок… Фиг его знает, который теперь час. Он снова глянул на солнце. Но определять время по солнцу он не умел.

Ладно, решил Нича, неважно. То есть, не очень важно. Пока. Предположим, что рабочий день уже начался, и так уж совпало, что сейчас никто никуда не едет.

Стоп! Он чуть не подпрыгнул. А где вторая машина?!.. Та, с которой столкнулась маршрутка? Неужели удрала? Но ведь удар был достаточно сильным, чтобы та столь легко отделалась! Или это был какой-нибудь «КАМАЗ»?..

Нича обошел автобус кругом. Оранжевая, словно апельсин, «Газель» была абсолютно целой. Мало того, на блестящем лаковом глянце не красовалось ни единой царапинки! Казалось, автобус только что съехал с заводского конвейера.

– Ничо так!.. – вновь почесал затылок Нича.

Он посмотрел в сторону Фабрики. До нее было километра три. Фабричные трубы четко вырисовывались редким уродливым гребнем на фоне ясного синего неба. Знакомая картина чем-то не понравилась Ниче. Что-то в ней казалось настолько неестественным и неправильным, что разум забуксовал. Ниче стало жутко, словно вместо труб он увидел нацеленные на него жерла гигантских пушек. Казалось, еще мгновение, и из них вырвутся языки пламени, повалит пороховой дым, а еще через пару мгновений послышится вой приближающихся снарядов…

Стоп!.. Вот теперь Нича, не удержавшись, подпрыгнул. Дым! Конечно же, дым! Никакого дыма не было, трубы не коптили это ясное синее небо! А такого быть не могло. Никогда. Производство на фабрике было безостановочным. Даже если останавливали из-за аварии или на профилактику какой-нибудь цех – остальные продолжали работать и отравлять, как говорится, окружающую среду вредными выбросами. Через эти самые трубы в первую очередь.

Значит, что? Нича сел прямо на асфальт, потому что ноги вдруг отказались его держать. Значит, трындец!.. А если конкретней? Если конкретней, то, например, началась война. Что там им в школе еще, помнится, рассказывали про нейтронную бомбу?.. Дескать, после ее взрыва все живое погибает, а все материальные ценности остаются. Как раз именно это мы сейчас и наблюдаем.

– А мы?! – вскочил снова на ноги Нича, не замечая, что вопит вслух. – Ведь мы-то живы!..

«Или это корпус маршрутки сыграл роль экрана? – перешел он снова на мысленный монолог. – Но разве может полмиллиметра – или сколько там? – жести послужить экраном от жесткой проникающей радиации?..»

Нича не был технарем, но все равно был уверен, что металлическая скорлупка микроавтобуса защитит от взрыва нейтронной бомбы ничуть не лучше яичной скорлупы. К тому же, куда делись остальные пассажиры? Испарились, потому что сидели возле окон?

Ему вдруг стало очень смешно. Он согнулся пополам, прижав руки к заболевшему от смеха животу. Стало очень больно, но остановиться он не мог – все хохотал и хохотал. Его скрючило так, что колени опять подогнулись, и Нича, упав на асфальт, свернулся в позу эмбриона, продолжая сотрясаться в припадке судорожного смеха.

Очнулся он от резкого запаха нашатырного спирта. Рядом с ним стояла на коленях рыжеволосая девушка, держа возле его носа ватку. Нича поморщился и отвел ее руку.

– Не надо больше… Спасибо… – хрипло выдавил он.

– Что с вами случилось? – заглянула в его глаза девушка. Ничу словно прошибло током, почище даже, чем от запаха нашатыря, – настолько синими, бездонными и прекрасными были глаза незнакомки!.. Кстати, а почему незнакомки?.. Нича сел и, оставив без внимания ее вопрос, задал свой:

– Как вас зовут?

– Соня… София. А почему… Погодите, при чем тут мое имя? Что с вами случилось, вы можете ответить?

– Да ничего со мной не случилось, – улыбнулся Нича. – Это вот с ним что-то случилось, – развел он руками.

– С кем? – обернулась Соня.

– С миром.

– С вами на самом деле все в порядке? – вновь посмотрела на Ничу девушка.

– Ничо так, – сказал он. – Нормалек!

– А?.. – отчего-то вздрогнула Соня и неожиданно покраснела. Нича слышал, что белокожие рыжеволосые люди краснеют очень сильно, но не думал, что настолько. Теперь уже забеспокоился он:

– Что с вами? Вам плохо? Где эта… как ее… аптечка?

Нича вскочил и завертел головой. Рванулся к автобусу, но Соня крикнула:

– Не надо!

– Что? – замер Нича. – Почему? Вам же плохо… – Впрочем, он уже видел, как краска медленно, но уверенно сходит с лица девушки. – Или… нет?

– Нет, – тихо ответила Соня и отвела взгляд. Поднялась с асфальта, отряхнула ладони и, не глядя на Ничу продолжила: – Просто… вы сказали: «Нормалек»…

– Ну, да, я так сказал, – пожал плечами Нича. – И что?

– Разве вы меня знаете? Мы с вами встречались?.. Вряд ли, я бы запомнила. Вы… такой высокий и… видный… – Она снова начала краснеть.

– Ну, не такой уж высокий, – засмущался теперь и Нича. – Всего-то метр восемьдесят пять… Но почему вы решили, что мы… что я вас могу знать?

– Но вы же сказали… – начала Соня и неожиданно рассмеялась: – Постойте! Вы сказали: «Нормалек», в том смысле, что все нормально?.. Все в порядке?..

– Ну, да, – удивился Нича. – А в каком смысле можно еще это сказать?

Соня засмеялась в голос. Отсмеявшись, хлопнула себя по лбу:

– Ну я и балда!

– Да что такое-то? Вы знаете, я себя ощущаю куда большей балдой. Более длинной – определенно.

– Да все очень просто, – вновь отвела взгляд Соня. – Просто мои близкие, мои друзья называют меня так.

– Нормалек?.. – разинул рот Нича. – Но почему?

– Потому что это мое любимое слово. Ну, слово-паразит, знаете, бывают такие?

– Еще бы не знать!.. – вздохнул Нича.

– Ну, вот, – улыбнулась Соня, и синий цвет ее глаз поменялся для Ничи местами с небом. – А еще у меня и фамилия соответствующая. Нормалева.

– Мы с вами – товарищи по несчастью. – Нича продолжал падение в небесную синеву. – То есть, не по несчастью, а по… этому… Как его?..

– Счастью? – подсказала Соня.

– Да! То есть, нет. Или тоже да, но не сейчас… Не про то… – Он вдруг понял, что несет околесицу, но рассуждать и вообще связно мыслить неожиданно разучился.

– Мне кажется, у вас все-таки контузия… – нахмурилась Соня. – Наверное, стоит показаться врачу.

– Я покажусь, – внезапно пришел в себя Нича. – Обязательно. Только не называйте меня во множественном числе, ладно? Я ведь один. – Он просительно улыбнулся. – Хорошо?

– Ладно, – неуверенно пожала плечами Соня. – Только я ведь даже не знаю, как вас… как тебя зовут…

– Вот! – обрадовался Нича. – Именно это я и хотел сказать! Тогда.

– Когда «тогда»? – снова нахмурилась Соня.

– Когда сказал, что мы товарищи по несчастью. Ведь у меня тоже прозвище. Нича. – Он церемонно поклонился, прижав к груди руку.

– Нича? – улыбнулась девушка. – А почему?.. Постой, постой, не говори!.. – замахала она рукой. – Я, кажется, догадалась… Ты все время как-то так смешно говоришь… «Ничего так». Да?

– Ну, почти. Только у меня получается короче: «Ничо так».

Они засмеялись вместе, и Нича понял, что именно сейчас, когда мир, похоже, перестал существовать, когда, возможно, в живых на свете осталось всего четыре человека, он впервые почувствовал себя по-настоящему счастливым.

– А как тебя зовут мама с папой? – все еще смеясь, спросила Соня.

– Так и зовут, – ответил Нича и резко вдруг помрачнел. – А еще Колей. По паспорту я Николай.

– Что с тобой опять? – испугалась Соня.

– Ты знаешь… Нет, ты, конечно, не знаешь… Посмотри вон туда. – Нича показал на трубы Фабрики.

– И что? – приставив ладонь ко лбу, всмотрелась вдаль Соня. – Я ничего там не вижу, кроме труб.

– Вот именно, – кивнул Коля. – А ведь еще там должен быть дым.

– Ой, правда! – зажала девушка рот ладошкой. – Почему же его нет?

– Потому что, боюсь, людей, кроме нас, тоже больше нет.

– Как это нет? Вон же они! – повернулась к маршрутке Соня. – Витя и… женщина.

«Ага, они уже успели познакомиться, – помрачнел Нича еще больше. – Молодец, Витек, не теряется, ему и конец света нипочем!..» Вслух же он пробурчал:

– Я не об этих. Не о наших… Обо всех остальных.

– А… что с остальными? – захлопала длинными ресницами Соня, каждым их взмахом заставляя Ничино сердце прыгать баскетбольным мячом. – Если не дымят трубы, разве это значит, что нет людей? Может быть, авария на Фабрике… Или ремонт…

– Ремонт всей Фабрики? – усмехнулся Нича. – Ну, хорошо, посмотри тогда на шоссе. Сколько мы тут уже торчим? Минут двадцать? Полчаса? Ты видела хоть одну машину, хоть одного человека, кроме нас? Или они все сейчас ремонтируют Фабрику?

– Ну зачем ты так? – обиделась Соня. – Я ведь только предположила.

– Ты прости меня, – побледнел Нича. – Я ничего такого… Это я к слову просто. Только я думаю, Соня, что никого больше нет… – Последние слова он произнес шепотом.

Соня съежилась и обхватила плечи руками, словно ей стало вдруг холодно.

– А может… – все так же шепотом сказал Нича и замолчал.

– Что? Что «может»?.. – задрожала Соня, и Ниче так сильно захотелось обнять ее и согреть, что он даже сделал шаг к девушке. Но тут же вспомнил, о чем подумал перед этим и отвернулся.

– Ничего. Больные фантазии. Последствия контузии.

– Нет уж, ты давай говори! – схватила его за рукав Соня. – Раз уж начал.

– Но это и правда лишь мои домыслы, – замямлил Нича. – Просто… Просто я подумал, что, может быть, с миром ничего не случилось… Что это с нами… Мы ведь попали в аварию все-таки…

– Ты подумал, что мы… умерли? – почти беззвучно выдохнула Соня.

Нича кивнул.

– Понимаешь, тогда многое объясняется, – быстро, словно оправдываясь, заговорил он. – Почему нет людей, почему наша маршрутка целехонькая. Почему нас тут лишь четверо оказалось…

– То есть, остальные пассажиры, по-твоему, остались живы, потому их и нет? – задумчиво прищурилась Соня. – А маршрутка целая почему? Это ее душа, что ли? – Девушка не удержалась и хихикнула.

А Ниче смеяться совсем не хотелось. Он теперь почти уверился в своей правоте. Странным было лишь то, что оказались они не где-то на «том свете» – не в Раю, не в Аду, не в Чистилище наконец, – а в привычных, что называется, декорациях; но кто его знает, как должен осуществляться переход в загробный мир? Может быть, это и сделано для того, чтобы он показался не столь резким, не шокировал душу.

Нича истерически всхлипнул, но тут же взял себя в руки. С Соней на эту тему ему объясняться больше не хотелось. Главное, что она была с ним. С ней он готов был отправиться куда угодно, даже в Ад. Правда, маловероятно, чтобы такой синеглазый ангел был предназначен для Ада.

Подумав так, Нича испугался. «А я? Куда ждет дорога меня? Что, если в Ад попаду я?» Но поразмыслив немного, Нича все же решил, что на Ад он, пожалуй, своими грехами еще заработать не успел.

Не успел он и дать дальнейшее развитие своей буйной фантазии. Из двери автобуса высунулась Витина голова.

– Эй! – позвал парень. – Идите скорей сюда! Тут этой плохо…

Женщине было не просто плохо. Судя по всему, она умирала. Серое и до этого лицо стало попросту пепельным, нос заострился, губы посинели и мелко тряслись. Тушь, перемешанная с потом, разукрасила щеки и подбородок такими замысловатыми узорами, что казалась ритуальной маской, словно нанесенной специально для встречи со смертью.

Она лежала на задних сиденьях, свесив в проход ноги, а Витя вжался в угол рядом с водительской перегородкой. Нича окинул парня презрительным взглядом, но говорить ничего не стал, а сразу прошел в конец салона следом за Соней.

– Нужна помощь? – тихо спросил он.

– Да какая помощь? – буркнула склонившаяся над женщиной Соня. – Откуда я знаю, что нужно делать? Я ведь не врач, говорю же тебе…

Губы умирающей внезапно зашевелились.

– Что? – еще ниже наклонилась девушка. – Что вы сказали?

– Домой… – скорее угадал по губам, чем расслышал, Нича. – Отвезите… Там… лекарства…

– Ты слышал? – резко обернулась Соня. – Вот теперь твоя помощь нужна. Умеешь водить машину?

– Умею, – кивнул Нича. И добавил почти беззвучно: – Вроде бы…

– Что? – вновь обернулась девушка. – Так умеешь или нет? Витя!..

– Умею! – быстро выкрикнул Нича и метнулся к двери. Не хватало еще, чтобы этот трусливый Витек оказался шустрее и здесь! Ну уж нет!.. Конечно, сам Нича машину водил – если это можно было назвать вождением – раза два, да и то шутки ради. Причем, один из этих двух случаев вспоминался с трудом, тогда они здорово отметили на природе день рождения приятеля, а потом рассекали по лугам и полям на его же машине, в результате чего праздник тому обошелся недешево, с учетом ремонта автомобиля… Но, по крайней мере, педаль газа от педали сцепления Нича умел отличать, а поскольку дороги сейчас были пустыми, задавить кого-нибудь он не боялся.

Не с первого раза, но завести «Газель» ему все-таки удалось. Витек сунул было свою бодливую голову за перегородку водителя, но Нича так рыкнул на него, что больше тот не высовывался.

Тронулся же Нича и вовсе замечательно. Не учел, правда, того, что автобус стоял поперек дороги, поэтому чуть не съехал в кювет. Но затормозил вовремя, нашел, как включается задняя передача и вырулил-таки на шоссе. «Ничо так», – буркнул под нос и даванул педаль газа. Быстро гнать он, правда, опасался, но и при семидесяти километрах в час крайние городские дома, до которых вначале было около километра, приближались довольно уверенно.

Въехав в город, Нича притормозил и выглянул в салон.

– А куда ехать-то?

– Я не знаю, – ответила Соня. – Она опять без сознания.

– Ну, поройся у нее в сумочке, может там документы есть. Посмотри адрес.

– Я не вижу здесь сумочки…

– Вот она, тут, – подал голос Витек. – Она ведь в этом кресле сидела. Это я потом ее туда перенес, когда ей плохо стало…

Парень встал, прошел ко второму ряду кресел, взял оттуда и протянул девушке сумочку. А Ниче стало вдруг очень стыдно. Витек-то, оказывается, не такой уж никчемный, как он подумал. Как бы ни было ему страшно и неприятно, но женщине он сначала помог, а уж комплексовать начал после.

– Есть, есть паспорт! – раздался радостный Сонин возглас. – Слушай адрес…

Нужный дом Нича нашел быстро. И к подъезду подрулил лихо, как заправский таксист – чтоб из двери в дверь! Только вот было уже поздно. Женщина все-таки умерла…

– Что будем делать? – побелевшими губами спросила Соня, испуганно переводя взгляд с Ничи на Витю. Тут уж сам бог велел Ниче брать инициативу в свои руки.

– Все равно надо ее домой отнести, – командным голосом объявил он. – Не оставлять же на улице. – Потом добавил, чуть снизив тон: – И не возить же с собой… – Затем он снова взял на себя роль командира: – Ты, Соня, найди ее ключи и беги открывать дверь. А мы с Виктором… Короче, Витек, выбирай: за руки или за ноги потащишь?

Судя по Витиной бледности, он бы выбрал какой-нибудь третий вариант, не связанный с конечностями и прочими частями покойницы, но выбирать было больше не из чего.

– За руки, – лязгнул он зубами и сразу сжал их покрепче.

– Учти, это не лучший вариант, – пожалел парня Нича. – Покойников носят ногами вперед, так что тебе на нее все время смотреть придется…

– Тогда за ноги, – поспешно выпалил Витя.

К счастью, жила их недавняя попутчица на втором этаже. Но и этот короткий путь едва не закончился для Виктора обмороком. Едва они с Ничей свалили печальную ношу на диван, как парень чуть не пристроился рядом.

Пришлось чуть ли не нести его срочно в соседнюю комнату, где, к счастью, стояла кровать, и отпаивать холодной заваркой, которая нашлась в чайнике на кухне. Туда же, для профилактики, Соня капнула немного коньяку, початая бутылка которого обнаружилась там же.

Себе они, обосновавшись на кухне, тоже плеснули по чуть-чуть, но уже в рюмки. И, разумеется, без заварки.

– Не чокаясь… – сказал Нича, поднимая рюмку.

Соня, не ответив, кивнула, и, словно водку, разом опрокинула в рот жидкость. Задержала дыхание, потом резко выдохнула, поставила рюмку и сжала ладонями вмиг заалевшие щеки.