Текст книги "БутАстика (том I)"

Как потом оказалось, в той вселенной, где мы все очутились, время как-то по-иному текло, вот они там уже и бородой обзавестись успели, и ребеночком. Девочку они почему-то Аграфеной назвали. Я еще посокрушался: жаль, мол, что не Надеждой, это ведь благодаря моему проекту «Надежда» она на свет появилась… Да уж, как назвали – так и ладно. Следующий проект в честь нее назову.

Лейтенантик, кстати, извинился передо мной и тоже спасибо сказал. А я возьми да спроси: как же мы теперь, мол, домой-то вернемся? Только меня никто не понял. Зачем, говорят, домой? Мы ведь и тут очень счастливы. А разве не счастье главное в жизни? Коммунизм, говорят, на Земле как-нибудь и без нас построят, бог даст.

Собственно, я спорить не стал. Подумал лишь, как же я теперь Петьке чирик отдам? С другой стороны, при коммунизме ему деньги все равно не нужны будут. Так что плюнул я на все, Люсеньку покрепче обнял и понял, что и на самом деле теперь совершенно счастлив.

Но работать по ночам я все же с той поры зарекся…

Вишни и скрипичный ключ

Балкон свистел. Разумеется, не тот балкон, на который выходят покурить, а друг Андрея Макаровича Кобылкина – Брыкалов Алексей Константинович, чьи сокращенные инициалы и составили это элегантное прозвище. Уместно будет отметить, что и Балкон, в свою очередь, «сократил» Андрея Макаровича до Кабана, на что последний сначала обиделся и стал возражать: дескать, отчего это вдруг он Кабан? И тогда уж не «Кабан», а «Кобан», что, в свою очередь, не годится, поскольку неверно грамматически. Тем более, почему друг пренебрег его отчеством? Это уже и вовсе как-то не по-дружески… На что Балкон ответил просто и категорично: «Потому что ты Кабан. Жирный и упрямый». Андрей Макарович обиделся еще больше. Жирным он себя не считал. Подумаешь, животик! Его и не видно почти. Особенно, если надеть пальто.

Вообще, Андрей Макарович очень любил логику. Во всем. И, говоря откровенно, был в глубине души согласен: прозвище Кабан ему подходило. И даже, в общем-то, нравилось своей значительностью и мощью. Чего нельзя было сказать о придуманном им для друга «Балконе». Ну, в самом деле, что еще за балкон?.. Но инициалы последнего тому соответствовали как нельзя лучше, логика четко проявляла свое известное упрямство. Да и Алексей Константинович против данного прозвища не возражал; он вообще смотрел на вещи двояко: вроде бы и просто, но в то же время вполне философски. Короче говоря, Андрей Макарович тоже в итоге с «Кабаном» смирился, а со временем к этому имени даже привык.

Так вот, Балкон свистел. Сначала тихонечко, потом все громче и громче. При этом друг еще и раздувался, что показалось Андрею Макаровичу крайне нелогичным, ведь при свисте воздух выходит из легких, а значит, друг должен был не раздуваться, а наоборот опадать. Он уже собрался указать на эту несуразность Балкону, когда тот вдруг оглушительно лопнул и почему-то со звоном рассыпался на кусочки.

«Ну, вот», – с долей соболезнования успел позлорадствовать Андрей Макарович, но уже в тот момент, когда самого его подбросило с кровати, перевернуло в воздухе и шмякнуло об пол. А поскольку взлетел он вместе с одеялом и развернуло их также совместно, это спасло его от неминуемых порезов об осколки стекла, усеявших пол.

«Приснится же!..» – подумал Андрей Макарович, полагая еще, что этот полет, завершившийся столь удачным приземлением, является продолжением сна с его лопнувшим другом.

А к реальности его вернул запах. Пахло обугленным деревом и жареной вишней. Как пахнет жареная вишня, Андрей Макарович до сего дня не знал, но теперь отчего-то был точно уверен: это она. Он, еще лежа, нашарил под кроватью тапки, быстро надел их, вскочил и, хрустя осколками, кинулся к обрамленному зубчатой стеклянной «бахромой» проему окна. Окно выходило в сад, в любимый вишневый сад Андрея Макаровича, которому он, став пенсионером, отдавал почти все свободное время. Теперь сада не было. На его месте дымилась воронка. Именно из нее и тянуло вкусным дымком.

Андрей Макарович замер. Было очень тихо, лишь где-то у потолка, прерывисто и безбожно фальшивя, звенел контуженный взрывом комар. Андрей Макарович вяло поднял глаза. Комариная агония оборвалась укоризненным писком. Насекомое судорожно дернуло крылышками и неуклюже рухнуло на подоконник, нарушив его ослепительную белизну мелкими брызгами выпитой крови.

«Так тебе и надо!» – почесав округлое веснушчатое плечо, подумал Андрей Макарович. Думать о погибшем кровопийце было куда легче, нежели о том, что находилось за окном. Точнее, о том, чего там уже не находилось. Но Андрей Макарович понимал, что от беспощадной действительности, как бы это ни было больно, ему не уйти.

Он снова глянул в окно. Сада по-прежнему не было. Там, откуда еще вчера прохладной зеленью улыбалась заботливому хозяину листва, щербато скалилась теперь черная мерзкая яма, цинично при этом покуривая вишневым дымком.

Почему-то Андрей Макарович вовсе не испытывал страха. Ему не пришло в голову и мысли, что, может быть, началась война, или, перепутав дома, совершил на него неудачное покушение киллер-пиролюбитель… Ему было только невыразимо больно за сад, за свое любимое детище. Даже не детище, а почти что дитя… Андрей Макарович беззвучно, но горько заплакал.

Таким и застал его ворвавшийся в дом Алексей Константинович, пресловутый Балкон: полуголым, в одних трусах и тапках; с трясущимися от неслышимых всхлипов плечами, на одном из которых краснели полоски расчесов; с поникшей головой и растрепанными волосами, не только серебрящимися обильной сединой, но и поблескивающими мелкой стеклянной крошкой.

– Кабан, ты как? – бросился к нему Балкон. – Жив, чертяка? А я уже было тебя похоронил!..

– Где? – отрешенно глянул на друга Андрей Макарович.

– Что «где»? – опустил тот раскинутые для объятий руки.

– Где ты меня похоронил? Впрочем, не важно… В любом случае, теперь придется меня перехоро… перезахрен…

– Перезахоранивать, – подсказал друг.

– Да, перезахрененивать, вон там, – вяло махнул рукой в сторону бывшего сада Андрей Макарович. – Видишь, могила уже вырыта.

– Не жирновато будет?.. – выглянув в окно, оценивающе прищурился Балкон. – Хоть ты и Кабан, но ямка, так сказать, даже для нас двоих великовата.

– Не надо для двоих, – скорбно помотал головой Андрей Макарович. – Ты, друг, живи. И посади над моим гробом вишню. А когда она даст плоды, помяни меня этими ягодами.

– Ну, вот еще, – брезгливо поморщился Алексей Константинович. – Ягодами с могилы!.. Тьфу, гадость какая!

– Как хочешь, – снова отвернулся к окну Андрей Макарович. – Можешь не есть, можешь вино из них сделать.

– Вино?.. – почесал лысину Балкон. – Ну, вино еще куда ни шло. Какая-никакая дезинфекция.

Алексей Константинович выглядел моложе своего скорбящего друга лет на пять, хотя на самом деле был на столько же старше. Но его молодили порывистость движений, поджарость, жилистость и, разумеется, полное отсутствие седины. Как и самих волос, в принципе. Объединяло же друзей прошлое – оба когда-то были сыщиками; и настоящее – и тот и другой пенсионерствовали на соседних дачных участках.

– Кстати, о вине, – нервно сглотнул Балкон. – У меня есть полбутылки коньяка. Может, принести? У меня сложилось ощущение, что тебе не мешает выпить. Да и мне, собственно, тоже. Между прочим, и у меня стекла выбило.

– Коньяк с утра? – оживился Андрей Макарович. – Полбутылки? Но это же мало.

– Для покойника – в самый раз, – успокоил его друг. – Так что, нести?

Через полчаса, окончательно оживший и порозовевший, Андрей Макарович сказал тоже порозовевшему, с весело заблестевшей лысиной Балкону:

– А ведь в этом даже есть свои плюсы…

– В коньяке? – с сожалением глянув на пустую бутылку, спросил друг. – А то! Причем, сплошные. Когда он есть.

– Ну, это само собой. Но я не об очевидном. Я вот об этом, – ткнул за разбитое окно вилкой Андрей Макарович.

Друзья сидели сейчас в маленькой дачной кухоньке, где стекла тоже были начисто вынесены взрывом.

– Ведь ты подумай, – продолжил слегка захмелевший Кабан, – что бы я теперь делал, если б не это? Хоть и впрямь в гроб ложись!

– Значит, ты передумал?

– Ты о чем?

– Ну, ты же просил тебя закопать. И посадить вишню. Чтобы вино…

– Вино – это хорошо, – мечтательно закатил глаза Андрей Макарович. – И вишни… – всхлипнул он. – Но я как раз о вишнях и подумал. Я их сам буду сажать! И мне опять будет чем заняться. Так что можно пока не помирать.

– Как хочешь, – пожал плечами Балкон. И спросил вдруг: – А что это было?

– Где?

– Ну, там, – мотнул головой на окно Алексей Константинович. – Кто это тебя спас от тоскливой, так сказать, смерти?

– Кстати, да, – отложил Андрей Макарович вилку. – Пойдем, посмотрим?

Друзья вышли из дома, обогнули его и замерли на краю глубокой, под три метра, воронки.

Забор за ней был повален. С той стороны уже собрались зеваки – в основном, мальчишки и старушки. Повсюду вокруг траурно чернели обугленными скелетами разломанные вишневые деревья. Андрей Макарович старался на них не смотреть. Он уставился в темноту воронки, в самый ее центр. И что-то там, в глубине, вдруг привлекло его внимание.

– Тебе не кажется… – начал он.

– Что надо бы добавить? – закончил за него разглядывающий зевак друг. – Вон, пацанов можно в лавку послать.

– Это потом, – нахмурился Андрей Макарович, не отрывая взгляда от заинтересовавшего его нечто. – Ты ничего там не видишь?

Теперь и Балкон посмотрел вглубь воронки.

– Ого, – хмыкнул он. – А она, оказывается, не просто так…

– Интересно, как, по-твоему, она могла возникнуть просто так? Ветром, что ли, надуло? Кстати, перед этим я слышал свист. Во сне. Свистел, между прочим, ты.

– Я? – заморгал Балкон. – Я никогда не свистю. Не свищу… Или как правильно?.. В общем, я никогда это не делаю. Потому что денег не будет.

– А так они у тебя есть? – заинтересовался Андрей Макарович.

– Так тоже нет. Но так я, по крайней мере, не обвиняю в этом себя.

– А кого же?

– Обстоятельства, – начал загибать пальцы Балкон, – правительство, олигархов, американцев…

– А этих-то за что?

– А чего они… – покрутил в воздухе ладонью Алексей Константинович. А потом шлепнул ею по лысине и крякнул: – Кстати, о деньгах. Вот же они – еще, так сказать, тепленькие!

– Где? – проследил за взглядом друга Андрей Макарович. Друг смотрел туда же, куда до этого и он – в центр воронки. – Где ты там видишь деньги?

– А вон, видишь, в серединке топорщатся!

– По моему, это просто камень. Хотя, он меня тоже заинтересовал: откуда бы ему там взяться? С неба, что ли?

– Ты чертовски проницателен! Именно с неба. Сам же говоришь, что слышал свист. Но это не я свистел. Это метеорит! Мы сдадим его ученым и получим деньги.

– Ты уверен, что у них есть деньги?.. – засомневался Андрей Макарович.

– Ну, тогда, не им. Выставим его на аукцион. Я где-то слышал, что метеориты тоже покупают.

– Посмотрим, – снова нахмурился Андрей Макарович. – Для начала его нужно оттуда достать. Он ведь, наверное, еще горячий?

– А сейчас узнаем, – сказал Балкон и свистнул мальчишкам: – Эй, пацаны! Достаньте-ка вон тот булыжник.

Один из мальчишек быстро скатился по склону воронки, схватился за камень, взвизгнул и, похныкивая и тряся рукой, шустро полез назад.

– Горячий, – констатировал Алексей Константинович. – Придется подождать. Давай пока в магазин сходим. Так сказать, разомнемся.

– Что-то мне пока не хочется, – пробормотал, все еще глядя на камень, Андрей Макарович. – И мне все-таки кажется, что это не камень. Какой-то он слишком круглый. И вроде как поблескивает…

– Ты думаешь, бомба? – стал вдруг предельно серьезным Балкон.

– Бомба бы взорвалась.

– Ну, не скажи! Бомбы тоже не всегда взрываются.

– Но из-за чего в таком случае получилась такая большая воронка? Неразорвавшаяся бомба ее бы не оставила. Тем более, такая маленькая бомба.

Действительно, поднявшееся довольно высоко к тому времени солнце заглянуло в воронку и осветило лежавший в ее центре предмет. Это был темный от окалины, но явно металлический, тускло поблескивающий шар, размером не больше футбольного мячика.

– О! Погоди-ка, у меня же есть подсачек! – вспомнил Андрей Макарович. – Я сейчас.

Он вновь обогнул дом, зашел в сенцы и вынес оттуда большой рыболовный сачок. Вернувшись к воронке, он склонился над ее краем и опустил к шару натянутую на треугольный каркас сетку. Но длины подсачека, чтобы дотянуться до шара, явно недоставало. Тогда Балкон молча отобрал у него снасть, лег на живот и перегнулся через невысокий песчано-земляной бруствер. Ему удалось подцепить «метеорит» со второй попытки. Кряхтя от натуги, Алексей Константинович вытащил его наверх.

– Тяжелый, – отдуваясь, резюмировал он и, встав на ноги, принялся отряхивать брюки с рубашкой.

– А ну-ка, сейчас мы его остудим… – подобрал подсачек с шаром Андрей Макарович и, запыхтев, тяжело засеменил к бочке с дождевой водой, стоявшей возле стены дачи.

Алюминиевая ручка подсачека заметно согнулась, удивительно, как не порвалась сетка, но Андрей Макарович, помогая себе хэканьем, все-таки смог перевалить увесистую ношу через край бочки. Шар, звучно глюкнув, нырнул в воду, утащив за собой сак. Теперь над бочкой торчало лишь около метра его погнутой ручки.

– Даже не зашипел, – хмыкнул Балкон. – По-моему, мальчишка больше притворялся. – И он, сурово глянув в сторону зевак, погрозил пальцем.

– Его остудил сок моих вишен… – дрогнувшим голосом произнес Андрей Макарович.

– Ну, пусть для верности еще и в водичке охолонет, – сполоснул в той же бочке испачканные землей руки Балкон. – А мы давай пока все же до магазина дойдем.

– Дался тебе этот магазин! – вспылил вдруг Андрей Макарович. – Прямо как алкоголик какой-то, ей богу! Ты что, не понимаешь на пороге чего мы стоим?

Балкон, недоуменно заморгав, огляделся вокруг.

– На пороге? По-моему, порог, так сказать, с другой стороны…

– Я сказал образно, – покрутил Андрей Макарович в воздухе ладонью. – Тебе этот порог без бутылки, конечно, не разглядеть.

– Ой-ой! – подбоченился друг. – А кто только что полбутылки коньяку вылакал?

– Четверть! – возмущенно поправил хозяин бывшего сада. – И то лишь исключительно в лечебных целях.

– А я что, не в лечебных?! У меня, может, просто доза другая!.. В инструкциях на лекарства тоже, вон, пишут: по одной-две таблетки три раза в день. Смотря у кого какой организм. Так сказать, индивидуальная переносимость и все такое… Тебе, может, достаточно одной таблетки, а мне нужно две. Или даже три.

– Вот и пей свой коньяк в таблетках! А я не хочу. И вообще, он уже остыл, наверное.

– Коньяк? – опять заморгал Балкон.

– Дурак! – в рифму ответил Андрей Макарович. – Шар, разумеется. – И он, взявшись за гнутую ручку, потащил подсачек из бочки.

Шар, очутившись на земле, выкатился из сетки и чуть было снова не ухнул в воронку, Балкон подхватил его в последний момент. И тут же воскликнул:

– О! Да на нем рисунки какие-то!..

Андрей Макарович в два прыжка оказался возле друга. Он склонился над шаром и тоже заметил, что на свободной от окалины поверхности видны некие знаки.

– Быстро несем его в дом! – стрельнув взглядом в сторону поредевшей кучки зевак, прошептал он. – Это уже нобелевкой пахнет…

Балкон подхватил «метеорит» обеими руками и, согнувшись, торопливо понес его к дому.

– Концерт окончен, – поклонился Андрей Макарович «зрителям» и поспешил за товарищем.

Дома друзья первым делом водрузили шар на стол, подстелив под него газетку, потом аккуратно обстучали его молотком, освободив от окалины. Теперь загадочные рисунки на гладкой, явно металлической поверхности стали видны совершенно отчетливо.

Андрей Макарович нацепил на нос очки и стал их внимательно разглядывать.

– Запасные есть? – взволнованно спросил Балкон. – Я свои дома оставил.

Запасные очки, к счастью, нашлись. Теперь оба бывших сыщика, почуяв родную стихию, сосредоточенно засопели, склонившись над шаром.

– По-моему, это письмена, – первым нарушил молчание Андрей Макарович.

– Определенно, – кивнул Балкон.

– Причем, не древние.

– Это еще почему?

– Во-первых, глянь, контуры рисунков абсолютно четкие, будто их сделали вчера. А во-вторых, зачем они будут посылать мне древние письмена? – оседлал любимого конька Андрей Макарович. – Против логики, брат, не попрешь!

– Ха! – оторвался от созерцания шара Балкон. – Ты сказал, посылать тебе? И кого ты подразумеваешь под словом «они»?

– Разумеется, пришельцев, – сказал Андрей Макарович. – То есть, если быть пунктуальным, пока еще не пришельцев. Но этот шар – продукт внеземного разума, факт. А прислали его мне, потому что ты и сам это видел. Это ведь мой сад! Был…

– Ха!.. – уже менее уверенно выдал Балкон. – А ты не допускаешь, что это послание, так сказать, всему человечеству, и что оно попало в твой сад чисто случайно? – Насчет внеземного происхождения шара Алексей Константинович спорить не стал.

– Слишком мала вероятность для случайности, – помотал головой Андрей Макарович. – И для всего человечества шар слишком мал. И послание очень короткое. Тем более, пулять им наобум отправители вряд ли рискнули бы: очень велик шанс, что он бы упал в океан, в пустыню, в горы – короче, туда, где его бы никто никогда не увидел. Поэтому, как мне кажется, его отправили именно мне. Ну, хорошо, пусть не персонально мне, Кобылкину Андрею Макаровичу, но какому-то одному человеку, как частному представителю земной цивилизации.

– Можешь объяснить, зачем им вдруг это понадобилось? – опустился на стул, закинул ногу на ногу и сцепил на колене руки Балкон.

– Попытаюсь, – сел напротив него Андрей Макарович. – Впрочем, нет, это лишнее, – снова вскочил он, – я лучше поставлю чайник.

– Зачем?! Ты хочешь обдать его кипятком?.. – разинул друг рот.

– Нет. Я хочу обдать кипятком себя.

Балкон вздрогнул.

– И тебя.

Друг зашатался.

– Изнутри.

Алексей Константинович затрясся и тоже вскочил:

– По-моему, он воздействует на тебя!.. Извини, но я вынужден тебя скрутить!

Балкон, растопырив руки, двинулся на Андрея Макаровича.

– Что за глупые идеи? – попятился тот. – Я всего лишь имел в виду питье чая!

Алексей Константинович остановился, но руки не опустил:

– Не очень последовательная мысль, тебе не кажется? – спросил он с откровенным подозрением в голосе. – Сначала ты собираешься мне что-то объяснить, потом вдруг резко, так сказать, меняешь решение и хочешь всего лишь попить чаю?

– Почему «всего лишь»? У меня еще сушки есть.

– Ну, это уже кое-что, – убрал наконец руки Балкон. – Иди тогда, ставь свой чайник… И все-таки, почему ты раздумал давать объяснения?

– Потому что не люблю гадать, – загремел из кухни посудой Андрей Макарович. – Тем более, когда нам и так скоро все станет ясно.

– Ну да? – засомневался Алексей Константинович, снова присаживаясь к столу.

– А то! – выглянул из кухни Андрей Макарович. – Мы сейчас попьем чайку и разгадаем этот ребус. Мы же с тобой кто?..

– Кто? – посмотрел на него Балкон. – Садоводы-любители? То есть, ты – садовод, а я – огородник.

– Мы с тобой сыщики-профессионалы!

– Бывшие…

– Бывших сыщиков не бывает. Вот давай, пока я тут с чаем вожусь, говори, что там нарисовано? По порядку, с самого первого знака.

– Откуда я знаю, какой из них первый? Шар же круглый. И значки идут в три ряда.

– Ну, начни с любого из верхнего ряда.

Балкон поправил очки и вновь ненадолго согнулся над шаром.

– Балалайка! – крикнул он в сторону кухни.

– Сам ты балалайка, – послышалось оттуда. – Я бы даже сказал, балаболка.

– При чем тут я? Здесь нарисована балалайка.

– Ну да?..

– Вот тебе и «ну». А рядом – сердце.

– Ага! – вернулся с чайником в руке Андрей Макарович. – Вот, уже кое-что ясно.

– Что тебе ясно?

– А ты сам подумай, – водрузив на стол рядом с шаром чайник и вновь отправляясь на кухню, сказал хозяин. – Напряги свои извилины.

– Сердцем обычно изображают любовь, – подумав, сказал Балкон. – А балалайкой – не знаю что.

– Может, под балалайкой именно она и подразумевается? – подал идею Андрей Макарович, который уже выставлял на стол чашки, сахарницу и вазочку с обещанными сушками. – Наливай!

– Тогда что же выходит? Любовь к балалайке? – хмыкнул друг, наполняя кипятком чашку. – Ты, кстати, заварку забыл принести.

– У меня только пакетики, – придвинул к нему яркую коробку Андрей Макарович и занялся собственной чашкой. – А что там еще нарисовано?

– Тетка какая-то с красной точкой на лбу, – сказал, взяв в руки коробку, Балкон.

– Ого! – воскликнул Андрей Макарович, едва не выронив чайник. – Что же это получается? Балалайка любит укокошенных снайпером женщин?.. А может, это все-таки не балалайка, а винтовка? В таком случае, прослеживается некоторая, пусть извращенная, но все-таки логика.

– Сам ты извращенный! – фыркнул Алексей Константинович и захрустел сушкой.

– Это еще почему? Факты же!.. Сам говоришь – тетка с дыркой во лбу… Хорошо, пусть будет балалайка, раз ты настаиваешь. И попробуем поменять слова местами… Но ты же не станешь говорить, что убитая любит балалайку!.. Хотя, пардон, если речь идет о прошлом, может быть и так: «При жизни убитая снайпером женщина любила играть на балалайке». Впрочем, это уже беллетристика какая-то получается, а не послание инопланетного разума. Бульварное чтиво!

– Садовое! – захихикал, поблескивая лысиной, Балкон. – Точнее, садовая твоя голова!

– Ты специально, да? Чтобы напомнить? Лишний раз сделать мне больно?.. А еще друг!.. – надулся Андрей Макарович.

– Так ты же все неправильно понял! О какой бабе ты плел?

– Ты же сам сказал, что там женщина нарисована!

– Вот тут женщина нарисована, чудила! – сунул Балкон под нос Андрею Макаровичу коробку с чайными пакетиками.

– А я об этом тебя спрашивал?! Сам ты чудила! Я тебе про шар говорил! Что там нарисовано? Может, и балалайки тоже нет?..

– Балалайка есть, – потупился Балкон. – Прости, я и правда чего-то… Волнуюсь, наверное. – Он отхлебнул чаю, схрумкал очередную сушку и развернул шар: – Вот, сам смотри.

Андрей Макарович успокоился, тоже сделал из чашки глоток и посмотрел на шар.

– И впрямь балалайка… И сердце. А дальше – уроды какие-то. Семь штук. Глянь, какие у них головы!

– Да уж… – уставился на рисунок Балкон. – Наверное, это они.

– Хозяева шара? Вполне вероятно. Тогда смысл надписи, наверное, такой: «Мы любим играть на балалайке».

– Или наоборот. Если читать последовательно.

– «Балалайка любит играть нами?» – фыркнул, окропив шар брызгами чая, Андрей Макарович. – Не смеши. И с чего ты взял, что верная последовательность – это слева направо? Даже у нас на Земле есть письменности с обратным направлением. К тому же, мы вообще не знаем, откуда нужно начинать читать.

– Ты прав. Но тогда можно понять эту надпись, так сказать, более обобщенно: «Мы любим музыку».

– Допустим, – кивнул Андрей Макарович. Объяснение друга показалось ему даже более логичным, чем собственное, хоть вслух он этого говорить и не стал. – А что там дальше?

– На второй строке опять толпа этих уродов.

– Та-аак… – поправил очки Андрей Макарович и впился в шар взглядом. – А потом – ладошка с четырьмя скрюченными пальцами. Жуть какая!

– А дальше – круг с пятнами.

– Сам ты с пятнами! Это же Земля нарисована! И никакие это не пятна, а материки. Вот этот на Америку похож…

– Я ж говорю – пятна, – хмыкнул Балкон.

– И получается вот что, – не стал обращать внимания на реплику друга Андрей Макарович. – «Мы приветствуем Землю!»

– А внизу, смотри, нормальные человечки! Только одна нога у всех поднята.

– Ага, правда… Словно шагают. И ты знаешь, это ведь мы, люди! Видишь, головы круглые.

– Похоже на то. Но куда мы шагаем?

– А вот куда, – ткнул Андрей Макарович пальцем в следующий знак. – Узнаешь?

– Это же скрипичный ключ! – ахнул Балкон.

– Именно! И знаешь, что это значит? «Идите скорей слушать музыку!»

– Нет! – торжествующим тоном провозгласил Алексей Константинович. – Не «слушать», а «играть»!

– Это еще почему?

– А ты смотри дальше: снова уродцы, оттопыренное ухо и опять скрипичный ключ! То есть, типа, они хотят слушать музыку!..

– Молодчина, Балкон! – Андрей Макарович хлопнул друга по плечу так, что тот расплескал остатки чая из поднесенной ко рту чашки. – Я ведь говорил, что мы профессионалы! Слушай теперь, что полностью вышло… – Он откашлялся и, подражая Левитану, загремел: – Говорит Космос! Работают все радиостанции… то есть, не знаю, что там у них работает… – поправился он своим обычным голосом и дальше заговорил уже четко, но без особого выражения, словно читающий по бумажке текст диктор провинциального радио: – Мы любим музыку. И мы приветствуем Землю! Земляне, сыграйте нам что-нибудь, мы хотим вас послушать!

Над столом повисло молчание, прерываемое лишь хрустом сушки во рту Алексея Константиновича. Проглотив ее, он сделал глоток из чашки Андрея Макаровича и коротко резюмировал:

– Круто. – Помолчал и добавил: – Кабан, ты зарыл свой талант в землю.

– Но мне его снова отрыли! – задрал подбородок Андрей Макарович.

– Знать бы только, куда теперь идти?.. – Балкон стал туда-сюда поворачивать шар. Но больше на нем никаких пояснений не было. – Может…

Что или кто именно «может», он сказать не успел. За разбитым окном снова послышался нарастающий свист. Оба друга резво юркнули под стол и звонко там стукнулись лбами. Андрею Макаровичу даже на миг показалось, что это опять что-то взорвалось. Но нет, свист перешел вскоре в гул, тот, в свою очередь, в рев, а затем все разом вдруг стихло.

Друзья, потирая покрасневшие лбы, на всякий случай посидели еще под столом, потом Андрей Макарович сказал:

– Может быть, это они?

– Несомненно, – ответил Балкон. – Больше попросту некому.

Андрей Макарович вылез из-под стола и подошел к окну. На пустыре возле речки возвышалось нечто – огромное и величавое.

– Балалайка! – ахнул подошедший сзади Балкон.

Нечто и впрямь напоминало гигантскую балалайку. Только металлическую и без струн.

– Значит они и впрямь так любят музыку, что даже свои корабли строят в виде музыкальных инструментов!.. – растроганно произнес Андрей Макарович. – Пошли, дружище!

– Куда?.. – отпрянул от окна Балкон.

– К ним. Они ждут нас! Мы должны им сыграть.

– На чем ты собрался играть?..

– Лучше бы, конечно, на балалайке, – повернулся к другу Андрей Макарович. – У тебя есть балалайка?

– Нет. Но даже если бы и была – ты разве умеешь на ней играть?

– А разве это сложно? Всего три струны: трень да брень! К тому же, я знаю много песен.

– Ну, песен, так сказать, я тоже много знаю, – воодушевился Балкон. – А балалайка, кстати, есть у Панкратыча… Давай и его позовем!

– Чего это мы будем кого-то еще звать? – ревниво взвился Андрей Макарович. – Приглашение послано нам! Даже конкретно мне…

Балкон обиженно засопел. Определенно, он собирался уже выдать нечто колкое, но Андрей Макарович успел исправиться: – Нет-нет, ты тоже должен идти! Ты причастен к этому событию с первого до последнего мгновения! В отличие от какого-то там Панкратыча…

– Но балалайка у него, – напомнил Балкон.

– Погоди-ка… – сказал Андрей Макарович, заметив на улице стайку давешних мальчишек, и указал на одного из них: – Это, случайно, не внук Панкратыча?

– Точно, он, – кивнул друг и оглушительно свистнул: – Эй! Пашка! Дуй сюда!..

Через пару мгновений мальчик уже нетерпеливо подпрыгивал под окном.

– Павел, ты мог бы принести нам дедушкину балалайку? – вежливо спросил у него Андрей Макарович. – Только так, чтобы дед не заметил. Нам на время, мы вернем.

– Пятьсот рублей, – сказал мальчуган. – И возвращать не надо, он уже задолбал своим треньканьем!

Андрей Макарович хрюкнул.

– Сто, – жестким тоном отрезал Балкон. – И с возвратом.

– Если с возвратом, тогда двести, – заявил парень, протягивая ладонь.

– Ты сначала принеси! – возмутился Андрей Макарович. – Ишь!..

Мальчишка умчался. Но не успели друзья прибрать со стола, как тот уже вернулся и сунул в окно балалайку.

Андрей Макарович отсчитал ему двести рублей и подождав, пока мальчик исчезнет, спросил у Балкона:

– А ты на чем будешь играть?

– Я бы мог на барабанах, – почесал лысину друг. – Когда-то стучал. У меня даже палочки есть.

– А барабаны?

– Барабанов нет, – развел руками Балкон.

– Ладно, – подумав, сказал Андрей Макарович. – Беги за своими палочками и возьми хоть что-нибудь, по чему можно стучать. Хотя бы кастрюлю. Встречаемся через восемь минут возле твоего дома.

Балкон молча кивнул и скрылся за дверью. Андрей Макарович, поднатужившись, снял со стола шар и, закатив его в угол, прикрыл веником. Затем надел белую рубаху, повязал галстук, достал из шкафа костюм.

Ровно через восемь минут, как и договаривались, он был возле соседнего дома. Балкон, тоже одетый в костюм, уже стоял там с большой металлической вазой в руках. По замыслу дизайнеров, она, видимо, должна была изображать некий древнеегипетский сосуд, на вазе даже были намалеваны иероглифы – вернее, то, что казалось таковыми художнику.

– Замечательно! – похвалил друга Андрей Макарович. – Палочки взял?

Тот в ответ потряс вазой. Внутри загремело. Андрей Макарович кивнул:

– Тогда пошли.

Шли молча. Откровенно говоря, обоим было страшновато. У Андрея Макаровича даже промелькнула мыслишка: а вдруг они «перевели» послание неверно? Но он быстро отогнал эту глупую мысль. И то: что там можно было понять не так? Балалайка, ухо, скрипичный ключ… Это тебе не баба с дыркой во лбу!

Вблизи корабль пришельцев смотрелся и вовсе ошеломляюще: гигантское, в половину футбольного поля основание, треугольником сходящееся наверху, откуда еще выше, казалось, под самые облака, взметнулся длиннющей колонной «гриф» с расширяющимся навершием.

Андрею Макаровичу хотелось обойти корабль, посмотреть, как тот выглядит «в профиль», но перед ними с шипением открылся вдруг треугольный люк. Хоть за ним никого и не оказалось, намек был понятен без слов: добро пожаловать, дескать!

Друзья переглянулись, и сначала Андрей Макарович, а за ним и Алексей Константинович шагнули в мягко подсвеченную изнутри неизвестность. Люк сразу закрылся, и они оказались в маленьком, словно кабина лифта, также треугольном в сечении, замкнутом пространстве. Впрочем, это наверняка и был лифт, поскольку тут же у обоих возникло ощущение быстрого подъема. Вскоре движение прекратилось, одна из стен кабинки беззвучно ушла в сторону, и друзья, снова молча переглянувшись, вышли в просторное, словно спортзал, помещение. Разумеется, треугольное.

«Нет, – мысленно поправился Андрей Макарович, – не спортзал. Это концертный зал! Конечно же, как же иначе?»

В одной из стен зала раздвинулась треугольная дверь и навстречу друзьям вышли два существа. Их можно было назвать людьми, если бы не маленький – не выше полутора метров – рост, не четырехпалые длинные руки и… не головы… Особенно головы, поскольку небольшой рост и нехватка пальцев встречаются порой и среди землян. А вот головы… Андрей Макарович невольно перевел взгляд на вазу в руках у Балкона. Да, головы существ по форме были абсолютно такими же, будто они и послужили образцами для создателя этой псевдохудожественной посудины.