Текст книги "БутАстика (том I)"

Достать звезду

«Чалый звездолет, всхрапывая и тряся соплами, пятился от Гончих Псов».

Бумажная лента все вылезала и вылезала из аппарата, но Макар слепо уставился в эту – первую строчку.

– Что за бред?! – раздраженно бросил Макар и принялся рвать и комкать бумагу, предварительно врезав кулаком по большой кнопке «ВЫКЛ».

Затем он врезал уже по самому аппарату – гибриду из пишущей машинки, старинного телевизора «Юность» и очень древнего – эпохи «ЕС ЭВМ» – печатающего устройства, из которого, собственно, и вылезала бумажная лента. Основу же всего этого сборища раритетов являл собой большой, грубо склепанный, металлический ящик, едва ли не в кубометр объемом, откуда змеились разноцветные провода, ведущие ко всей вышеперечисленной периферии.

Макар сел рядом с ящиком и, вздохнув, погладил его по теплому боку.

– Ну, прости, прости… Погорячился. Но и ты тоже хорош! Во-первых, это не стихи. А во-вторых, ключевые фразы «достать звезду», «конь горячий» и прочие ну никак не должны приводить к подобному результату!

И Макар, вздохнув еще раз, вооружился паяльником, откинул верхнюю крышку ящика и почти по пояс влез в его нутро.

Не прошло и трех с половиной часов, как Макар вновь включил свое детище. Аппарат задумчиво заурчал, и из печатающего устройства вновь полезла бумажная лента. На сей раз довольно короткая – с ровненькими строчками, издали очень напоминающими стихи.

– Ну-ка, ну-ка! – Макар бросился отрывать ленту. И вот что он на ней прочитал:

 
«Конь мой горячий, он к звездам стремится,
Так же, как сердце стремится к тебе!
Чалый сумеет зубами вцепиться
В крепкую холку горячей звезде.
 
 
Он унесет ту звезду с небосклона,
Не побоявшись больших Гончих Псов!
Добрый мой конь, ты достоин поклона,
Хрусткой морковки и спелых овсов!
 
 
День наступает мой самый хороший —
Скоро звезду тебе брошу под дверь.
Все-таки главное – верная лошадь!
Мне отказать ты не сможешь теперь!»
 

Макар повертел листок и так, и эдак, помычал, вчитываясь, почесал затылок… Он не был знатоком и ценителем поэзии, но имел неплохой музыкальный слух и чувство ритма. По последнему показателю строчки на бумажной ленте походили на стихи.

– Дались тебе эти Гончие Псы! – все же буркнул Макар для порядку. – Их же в ключевых фразах не было. Впрочем, здесь они, вроде бы, к месту… Ладно, молодец, спасибо! – Макар похлопал аппарат по металлическому боку и выключил его.

Подойдя к заваленному радиолюбительским хламом столу, Макар сгреб рукой в сторонку часть своего разноцветного богатства, освобождая немного места для яркой открытки с розами, купленной загодя. Затем сел за стол, нанизал на тумблер осциллографа обрывок бумажной ленты со стихами и принялся переписывать их на открытку. Закончив это непривычное для себя дело, Макар вскочил, быстро переоделся в черного цвета костюм и посмотрел на часы. Девять вечера. Не поздновато ли?

Почесав кончик носа, Макар решил, что откладывать на завтра такое важное дело не годится – ночью будет не уснуть – и решительно толкнул входную дверь.

Зоя, разумеется, его не ждала. Смерила недовольным взглядом снизу-вверх и буркнула:

– Чего приперся?

– Да я вот, это… – замялся Макар и протянул Зое открытку.

– Ого! Сочинил все-таки! – удивленно покачала головой Зоя. – Ну ладно, пройди. Только стой в прихожей, пока я прочитаю…

Закончив читать, девушка подняла на Макара глаза, полные гнева:

– Как ты посмел! А я-то думала, что ты и правда страдаешь, мучаешься! А ты просто издеваешься надо мной! – и швырнула открытку прямо в лицо Макару.

– Но… но… но… – побледнел тот, не в состоянии вымолвить ни слова.

– Вот именно, что «но»! – воткнула «руки в боки» Зоя. – Ты что – зоофил?

– Как это? – От изумления Макар вновь обрел дар речи.

– Ну, там же у тебя сказано, что верная лошадь теперь не откажет… Или это я – лошадь?! – Зоя насупилась еще сильнее. Казалось, еще немного – и в ход пойдут кулаки.

– Да нет же! Фу-у!.. – завопил Макар, облегченно вытирая холодный пот со лба. – Ты не так все поняла! Вот, смотри… – Он поднял с пола открытку и принялся объяснять: – Предпоследняя строка – это хвала лошади за верный труд, а последняя – относится к тебе. Понимаешь?

– Дай сюда! – Зоя вырвала из рук Макара открытку и вновь принялась читать. Наконец, черты ее лица немного разгладились, и Зоя сказала, все еще недовольно, но уже без гнева в голосе: – Значит, понятней надо писать! Чтобы всем все сразу стало ясно. И потом, что это такое: «Скоро звезду тебе брошу под дверь»? Будто теракт задумал совершить! Звезда тебе что – бомба, чтобы ее бросать под дверь?

– Ну, это так… для рифмы, – промямлил Макар, уже слегка воспрянув духом.

– Ладно, – сказала Зоя. – Стихи, хоть и отвратительные, ты все же написал. Будем считать, что очередной этап на пути к моему сердцу тобой пройден. Теперь последнее, решающее испытание! Ты пишешь в своих стихах, что достанешь мне звезду. Вот и достань! – И Зоя, вытолкнув ошеломленного Макара на лестничную площадку, захлопнула дверь.

В этот вечер Макар впервые в своей жизни напился. «А может, ну ее, эту Зойку?» – пьяно покачиваясь, забрела в его голову кощунственная мысль.

И правда, сколько можно терпеть эти ее требования доказательств любви? Сколько можно проходить эти дурацкие испытания? Ну, ладно, в детском саду она потребовала, чтобы он, Макар, подарил ей самую его любимую игрушку – калейдоскоп с цветными стеклышками. Жалко было – до слез, но поборол себя, отдал. В школе, все десять лет, он безропотно таскал за Зойкой портфель и делал ей все письменные уроки. От этого даже польза вышла – и умнее стал, и сильнее. В институте Зойка захотела, чтобы он каждый день заезжал за ней перед занятиями на такси. Для этого пришлось разгружать по вечерам вагоны, а ночью – дежурить в булочной. Ничего, появилась выносливость, дисциплинированность, умение зарабатывать деньги своим трудом. После института, казалось, счастье уже близко, но Зойке потребовалась собственная машина. Тут уже разгрузкой вагонов было не обойтись. Пришлось крутиться, как белка в колесе, осваивая все новые и новые профессии, приносящие неплохой доход. Так Макар стал строителем-отделочником, настройщиком роялей, переводчиком с японского, наконец – программистом и электронщиком. На собственный компьютер, правда, денег не хватало – все уходило на Зойкину мечту, но Макар сам, из подручных средств собрал себе вещь, покруче любого компьютера в мире, хоть и неказистую с виду. Затем, когда Зойке уже вроде бы некуда было деваться, она сказала, что да, дескать, Макар ее достоин, все может, все умеет, но это, мол, все как-то приземленно, не для души… Вот если бы он посвятил ей стихи! Что ж, и с этим невыполнимым, казалось, заданием Макар справился. А теперь? Что делать теперь?! Как можно достать звезду?..

– Все, баста! – сказал Макар и ударил кулаком по столу. Звякнул стакан о полупустую бутылку. А еще что-то странно зашуршало, будто кто-то с дефектом речи сказал: «Ни фига себе!»

Макар с трудом сфокусировал на стол пьяные глаза. К водочной бутылке испуганно жались три маленьких фиолетовых чертенка.

«Ну вот, – устало подумал Макар. – С первого раза допился до чертиков! Только почему они не зеленые?»

– А зачем нам быть зелеными? – зашуршало прямо в мозгу у Макара.

«И слуховые галлюцинации!» – мысленно ахнул Макар.

– Слушай, дядя, плесни нам лучше выпить! – вновь зашуршало в мозгу. – Чай, за сотню парсеков сюда добирались.

Макар пригляделся. Хоть в глазах слегка и двоилось, он догадался, что странный писк как-то связан с неожиданными гостями, потому что все три «чертенка» делали ему недвусмысленные знаки, показывая то на бутылку, то щелкая себя малюсенькими пальчики по горлу.

– Дядя, давай быстрей, трубы горят! – зашуршали «чертенята» все разом.

– Значит, вы не галлюцинация? – наконец-то вслух спросил Макар. – А кто же вы?

– Мы – нуль-шишиги! – гордо прошуршали гости. – Мы живем в черных дырах!

– Так-так-так! – В глазах Макара забрезжила надежда, а хмель разом куда-то улетучился. – А как же вы сюда добрались?

– Нуль-транспортировка! Слыхал? Потому мы и НУЛЬ-шишиги!

– Ну, а что означает «шишиги»?

– Шиш! Не скажем! – отчего-то засмущались «чертенята». И добавили: – Ты нам водочки-то плесни, дядя! После будем лясы точить.

– Э, нет, братцы! – вновь ударил кулаком по столу Макар, отчего нуль-шишиги снова прижались к бутылке. – Так не пойдет. А расплачиваться чем будете?

– Да чем угодно! – шишиги радостно зашуршали на три «голоса». – Золото, алмазы, межзвездная пыль…

– Мне нужна звезда! – сказал Макар тоном, не терпящим возражений.

– Дык… это… звезда – она как бы… большая, – неуверенно прошуршал один из «чертенят».

– И горячая, – добавил другой.

– И тяжелая, – нахмурился третий.

– Мне достаточно и маленькой звезды, – по-деловому сухо произнес Макар. – Очень маленькой. – Он обвел глазами стол и взял в руку апельсин. – Вот такой.

– Ну-у, дядя! Такая звезда… Это знаешь что? Это нейтронная звезда практически… А нейтронную нам не осилить… Мощности передатчика не хватит… Да и тяжеленная она, зараза, куда тебе с ней?

– Ну, нет звезды – нет и выпивки! – Макар демонстративно убрал со стола бутылку. – Всего доброго! Приходите еще. Со звездой.

«Чертенята» сбились в кучку и о чем-то зашуршали между собой. Затем один из них важно посмотрел на Макара и торжественно произнес, почти без шуршания:

– Будет тебе, дядя, звезда! Маленькая, легкая и не очень горячая. Будем ее делать прямо в черной дыре. Затащим какой-нибудь желтый карлик, сожмем, защитным полем от температуры оградим, а вот чтобы ее легкой сделать – даже нашей технологии не хватает. Если бы…

– Что если? – дернулся Макар.

– Если бы скорость света была чуть-чуть меньше…

– Что тогда? Сделаете?

– Обижаешь, дядя!

– Хорошо, – Макар вновь поставил на стол бутылку. – Пейте. Как мне с вами связаться, если удастся решить эту проблему?

– Мы ж увидим, что скорость света уменьшилась – сразу все и сделаем, и звезду тебе в коробочке с бантиком вмиг доставим! – зашуршали нуль-шишиги пуще прежнего. – Ты налей, дядя, налей! Нам же не достать…

Нуль-шишиги безбожно врали. Их и «нуль-шишигами» -то прозвали потому, что шиш, то есть нуль от них когда что получишь! Да ничего они сделать и не могли – ни при замедленной, ни при увеличенной скорости света. Им просто хотелось выпить. Причем всегда.

Макару же ничего не оставалось, как шишигам поверить. И он с головой окунулся в решение новой задачи. Он пропадал в библиотеках, на каких-то семинарах по квантовой физике, усовершенствовал своего компьютерного монстра и что-то вычислял с его помощью сутки напролет. Но ничего у него не получалось… До тех пор, пока на очередном семинаре он не вступил в спор с маленькой хрупкой девушкой. Они продолжали спорить, и когда после семинара Макар провожал девушку до дома.

Ее звали Тонечка Штерн.

На следующий день Макар встретился с Тонечкой в библиотеке, еще через день привел в качестве помощника в свою домашнюю лабораторию. Тонечка тоже интересовалась теорией света, но именно, что теорией. Проводить со скоростью света, этой великой константой, какие-то практические опыты с целью ее изменения казалось ей поначалу делом совершенно кощунственным и невозможным. Но она, конечно же, увлеклась. И вскоре дело у пары энтузиастов сдвинулось с мертвой точки.

– А зачем тебе вообще это надо? – спросила как-то у Макара Тонечка.

Тот не ответил, только пожал плечами. Самое странное, что он в тот момент вовсе не лукавил.

И вот наконец свершилось! Все обсерватории мира захлестнула волна сенсации – скорость света неожиданно замедлилась на сколько-то там микрон в сутки!

Макар ликовал. Он сделал это! Он добился своего!

Уверенно шагая к дому Зои морозным январским вечером, он тщательно и нежно придерживал возле своей груди, прикрывая полой пальто, газетный сверток. Поднявшись к Зоиной двери, Макар сдернул газету, скомкал и сунул в карман.

Зоя, как всегда недовольная, открыла дверь и широко зевнула:

– Ну, что там у тебя еще?

– Вот! – Макар вытянул руку с зажатой в ней желтой астрой.

– Фи! – вздернула носик Зоя. – А обещал звезду!

– По-гречески «астра» и есть «звезда», – сказал Макар. – Так что я выполнил твое задание. А еще… Я хочу сказать тебе спасибо, Зоя! Благодаря тебе я нашел свою настоящую звезду.

Макар сунул цветок в руку открывшей рот Зое и вприпрыжку поскакал вниз по ступенькам, весело насвистывая.

А нуль-шишиги все шуршали в черных дырах, сетуя на падение скорости света.

В рассказе использованы стихи автора.

Голова профессора DDD

Таня была не дурна собой. Она была просто дурой.

К сожалению, это обстоятельство являлось не единственным Таниным недостатком. Еще она была малообразованной (то есть, можно сказать, дважды дурой), имела ужасную фигуру…

Вот тут нужно остановиться подробней. Дело в том, что, когда Танюша сидела за столом, к ее внешности не могло быть никаких претензий: темные вьющиеся локоны до плеч, воловьи глаза с поволокой, чуть больше среднего, но вполне аккуратный нос, пикантно – совсем чуть-чуть – выпирающие скулы, высокая ровная шейка; ну, и то, что ниже шейки, спереди, две такие… тоже вполне, так сказать, выпирали и волновали. Когда Танюша сидела за столом, в нее даже влюблялись не раз с первого взгляда. Правда, ненадолго. До тех пор, пока Таня из-за стола не вставала. Потому что ниже пояса у Тани начинался кошмар. Во-первых, сам пояс – он же талия. У нормальных девушек в этом месте уже начинаются колени. Во-вторых (здесь просто хочется закрыть глаза!), то, что у нормальных девушек называется, простите, попкой – у Тани могло называться (и то лишь из уважения к Таниному полу) только задницей. В-третьих – Танины ноги. Да какие там ноги! Возьмите две пузатые бутылки, переверните вниз горлышком – вот вам и будут Танины ноги.

Но мы отвлеклись, а перечень Таниных недостатков, между тем, еще не закончен. Итак, ко всему перечисленному, Таня была безработной, бедной (в данном случае – в финансовом смысле) и несчастной (неудивительно). И еще – Таня очень любила бородатых мужчин. А они ее нет. Впрочем, безбородые – тоже.

Да, чуть не забыл! Таня носила очень неблагозвучную (хотя и вполне соответствующую имиджу) фамилию – Дурында. И Таня очень мечтала выйти замуж, чтобы эту фамилию сменить. Но замуж – только за бородатого мужчину!

В то утро ее разбудил звонок в дверь. Приехал Танин знакомый, шофер Серега, единственный из мужчин, кто не брезговал нижней Таниной половиной. Но Серега не носил бороды и напрочь отказывался ее отращивать, невзирая на все Танины уговоры.

Серега выглядел непривычно серьезно и даже торжественно. «Уж не свататься ли? – подумала Таня. – Ах! А я не одета!»

– Привет, – сказал Серега.

– Здравствуй, Сергей, – игриво ответила Таня, целомудренно прикрывая грудь одеялом. – Ты зачем приехал? А?

– Да уж не за тем, за чем ты подумала. Я работу тебе нашел.

– Ай! – сказала Таня вполне искренне.

– Вот именно. У Айболита моего. Санитаркой. Пойдешь?

– Откуда у тебя Айболит? – еще выше подтянула одеяло Татьяна, обнажив горлышки ног. Серега глянул на них мельком, но лишь крякнул, а членораздельно сказал следующее:

– Дурында! Это доктор, которого я вожу! Профессор Хитрюгин.

– Зачем ты обзываешься, Сергей? – обиделась Таня.

– Как я обзываюсь? Я к тебе по фамилии обратился. Скажи лучше, пойдешь в клинику работать?

Конечно же, Татьяна пошла. Профессор Хитрюгин оказался видным лысоватым мужчиной лет сорока с маленькими бегающими глазками. К Таниному сожалению, бороды он не носил. И даже усов. Но от подтянутой, стройной фигуры профессора Татьяна осталась в восторге. А вот лицо доктора показалось ей смутно знакомым.

На Таню профессор посмотрел весьма доброжелательно, даже глазки его на пару мгновений остановились и масляно заблестели. Но, опустив их ниже, Хитрюгин вздрогнул, быстро отвел взгляд в сторону и сказал:

– Ну-с, голубушка, будете у меня работать?

– Смотря что делать, – решила набить себе цену Таня. – Говно под лежачими собирать я не намерена.

Доктор неожиданно развеселился – тоненько захихикал и даже потер руку об руку от удовольствия:

– Вот уж кого-кого, а лежачих у вас не будет, это я вам обещаю! И, простите, того самого, на букву «г», у них тоже не будет.

– Это как же? – опешила Таня. – У всех есть, а у них не будет?

– Можете мне поверить! Да и пациент у вас, собственно, пока лишь один. Пойдемте!

Таня едва успевала перебирать коротенькими ножками, пока Хитрюгин вел ее запутанными коридорами клиники. Наконец, он остановился перед металлической, как у сейфа, дверью, достал связку ключей, один отцепил и протянул Тане:

– Держите. И запомните: эта дверь всегда должна быть закрыта на ключ – хоть изнутри, хоть снаружи! Кроме вас, меня и пациента в палате никто не должен находиться.

– Даже Серега? – удивилась Таня.

– Никто! – рассердился профессор. – За нарушение хотя бы одного из этих двух правил последует немедленное увольнение!

– Ладно, я просто спросила… – слегка обиделась Таня.

Хитрюгин завертел ключом в скважине, дверь скрипнула и приоткрылась. Профессор огляделся и почему-то шепотом сказал:

– Заходите…

Таня зашла. Палата ей понравилась. Большая, светлая. Много блестящих, красивых приборов у стен, медицинская посуда и инструменты в стеклянных шкафах, в углу – умывальник с раковиной, одинокая заправленная кровать под широким окном.

– А где же больной? – ткнула на кровать пальцем Татьяна.

– Это ваша кровать, – сказал доктор. – Иногда вам придется здесь ночевать. В редких случаях и за дополнительную, разумеется, плату.

– Это в каком же смысле? – возмутилась Таня.

– Да в самом прямом, не волнуйтесь. Иногда приходится дежурить круглосуточно. Когда у пациента… э-э… обострения.

– Так где пациент-то? – заозиралась Таня. И увидела вдруг между большими приборами у стены человека. Мужчину! Бородатого!!! Танюша тут же в него влюбилась. И только потом рассмотрела внимательней. Казалось, мужчина стоял возле стены. На самом же деле там торчал лишь картонный макет мужчины с нарисованным черным костюмом и галстуком, но без головы. А вот на месте, где ей полагалось быть, как раз голова и присутствовала, но не нарисованная, картонная, а настоящая, человеческая. К тому же еще бородатая. Голова дружелюбно моргала голубыми глазами и улыбалась Татьяне.

– Это еще что за дурилка картонная? – дрогнувшим голосом спросила Таня.

– Вы почти угадали, – улыбнулся доктор. – Это профессор медицины Дурилкин Дмитрий Денисович, или, как мы его дружески называли, профессор DDD. – Увидев, что Таня не понимает, доктор перевел: – Ди-Ди-Ди.

– Постойте, что вы мне гоните?! – вскинулась Таня. – Профессор Дурилкин умер! Мы с Серегой ходили на похороны, Серега меня пригласил. Красиво было, с оркестром! Цветов – кучи. Людей – штук пятьсот, ей-богу, а то и тысяча! Интересно так… Спасибо Сереге, что пригласил. Да я и вас там видела! – вспомнила вдруг Татьяна, откуда знакомо ей лицо Хитрюгина.

– Все правильно, умер, – кивнул доктор. – Частично.

– Как это? Не весь, что ли?

– Именно. Не весь. – Хитрюгин подошел к картонному человеку и отодвинул макет в сторону. Теперь на Таню смотрела одна голова, безо всякого намека на туловище и прочие конечности. Вместо всего этого под головой змеились трубки, сверкали циферблатами и дисплеями приборы, мигали индикаторы, торчали провода, шланги, всякие-разные баллоны, вентили и прочая техническая дребедень. Подробней Татьяна рассмотреть не успела, потому что хлопнулась в обморок.

Очнулась Таня, лежа на той самой единственной кровати. Доктор Хитрюгин водил перед ее носом ваткой с нашатырем.

– Перестаньте, ей-богу! – возмутилась Таня. – Гадость какая…

– Очнулись, голубушка? – убрал вату доктор. – Впечатлительная вы моя… Как же работать-то будем?

– Так и будем, – свесила ноги с кровати Татьяна. – Это по-первости только. Так-то я не брезгливая.

– Тогда начнем инструктаж?

– Я на все готова.

И доктор принялся рассказывать, что же будет входить в Танины обязанности. Оказалось, не так и много: ежедневная влажная уборка палаты, обтирание головы Дурилкина и наблюдение за ее самочувствием.

– Последнее – самое главное! – выделил доктор. – Не дай бог, что случится с головой по вашей вине – уже не увольнением пахнет.

– А чем? – спросила любопытная Татьяна.

– Я вас убью, – просто ответил доктор. И на шутку его ответ походил мало.

– А как я узнаю, что у нее самочувствие плохое? Она же не говорит.

– Лучше говорить «он», а не «она», – поправил Хитрюгин. – Все-таки это заслуженный ученый. Мужского некогда полу…

– А сейчас?

– Дорогуша… – начал было доктор, но заглянул вглубь Таниных глаз и махнул рукой. – Так вот, узнать, что профессору плохо, очень легко. Видите группы цветных индикаторов? – Хитрюгин подошел к голове и стал тыкать пальцем в мигающие на панели огоньки. – Сейчас они горят зеленым цветом…

– Один вон желтым мыргает, – показала Таня.

– Один-два – не страшно. Вот если замыргает, как вы изволили выразиться, больше половины индикаторов хотя бы в одной из групп, нужно принимать меры. А если, не дай бог, загорится хотя бы один красный – меры надо принимать безотлагательно!

– Какие меры? – испугалась Таня. – Искусственное дыхание?

Доктор на мгновение закатил глаза. Сделал пару глубоких вдохов и ответил:

– Нет. И массаж сердца делать тоже не стоит. Вот здесь, – он достал из «дипломата» тонкую пачку листов, – все расписано. Если индицирует эта группа, вам нужно нажать здесь и повернуть этот вентиль, если эта – то вот здесь… – Хитрюгин принялся подробно объяснять и показывать, что и как нужно делать. Таня, конечно, ничего не запомнила, но доктор подстраховался и кроме текстовой инструкции нарисовал еще и схематическую: на отдельном листе, в цвете, было стрелками показано, что и где нужно нажимать и крутить.

– Понятно? – спросил доктор и вытер со лба испарину.

– Чай, не дура, – пошла против истины Таня.

– Да, вот еще что, – не стал вступать в дискуссию Хитрюгин, – вот этот большой вентиль крутить ни в коем случае нельзя! Иначе наступит мгновенная смерть пациента. С вытекающими для вас последствиями. – Он недвусмысленно сверкнул на Таню глазками. – Понятно?

– Говорю ж, не дура! – еще раз согрешила Татьяна.

– Вот и ладненько, – потер ладошки доктор. – А если уж возникнет что-то непредвиденное, сразу вызывайте меня.

– Орать, что ли?

– Да нет, золотце, вот орать как раз не следует ни при каких обстоятельствах. Вы должны вести себя как мышка – тихо-тихо. А чтобы вызвать меня, достаточно нажать вот эту красную кнопку на стене.

– А вдруг вы уже не на работе будете?

– Я на работе всегда, это раз. У меня даже квартира при клинике. Ну, а если я буду за ее пределами, то вот вам телефон, это два. – И профессор Хитрюгин протянул Тане мобильник.

– Ух ты! – захлопала Таня в ладоши. – Кому бы позвонить?

– Я те позвоню! – сорвался доктор. – С этого телефона можно звонить только мне! Никаких посторонних звонков, особенно из этой палаты!

– А если я в коридор выйду?

– О-о-о! – простонал доктор. – Во время дежурства запрещено выходить в коридор!

– А если мне?.. – Таня хлопнула себя ниже талии спереди и сзади.

– М-м-м… – закрыл глаза Хитрюгин. Дернул головой, подошел к стене рядом с умывальником и отвел в сторону, как в купе вагона, незамеченную Таней дверцу. Открылась маленькая, метр на полтора, комнатенка с вениками и швабрами в углу. По центру белел унитаз.

– Другое дело, – кивнула Таня.

– И не курить здесь! – визгливо прикрикнул доктор.

– А где?

– В… Нигде!

– Да я и не курю, вообще-то, – пожала плечами Таня. – Чего так нервничать-то?

– Все! Приступайте к исполнению ваших обязанностей! Пока я не передумал, на хрен… – И доктор Хитрюгин выбежал из палаты. Прощелкал закрываемый снаружи замок.

Таня сразу же подбежала к голове профессора DDD и показала той язык. Голова беззвучно засмеялась. Впрочем, она смеялась уже давно – по щекам вовсю катились слезы.

– Чего ржешь, дурилка? – обиделась Таня, но, вспомнив, что перед ней уважаемый человек (пусть и сокращенная версия), да еще тот, в кого она недавно влюбилась, тут же опустила глаза, сделала книксен и промурлыкала: – Простите, Дима. Можно я вас так буду называть?

Голова закрыла на секунду глаза.

– Это «да» или «нет»? – нахмурилась Таня. – А ну-ка… Дважды два – четыре?

Голова снова хлопнула веками.

– Значит «да». Стоп, а дважды два точно четыре? Не, лучше так: я красивая?

Глаза профессора Дурилкина заметались вдруг из стороны в сторону, часто-часто заморгали… Желтых огоньков на панелях заметно прибавилось, один индикатор мигнул даже красным.

– Вот это эффект! – поразилась Татьяна. Такого успеха у мужчин она еще никогда не имела. – Ладно, вы меня смутили, – жеманно махнула она рукой. – Кстати, давайте будем на «ты»?

Цветовая какофония индикаторов поутихла, зеленый цвет преобладал как и прежде. Голова вновь медленно моргнула.

– Ты классный парень, Дима! – показала большой палец Татьяна. – Плохо, что немой.

Голова вдруг закрыла глаза. Открыла, снова закрыла. Выражение лица стало страдальческим.

– Что «нет»? – насупилась Таня. – Не немой? А чего молчишь тогда?

Голова стала непонятно моргать и кривляться. Вновь на панельках добавились желтые огоньки. Татьяна заметила это. Желтых индикаторов стало больше, чем зеленых, – причем, сразу на всех панелях. Тане лень было идти за инструкцией, тем более лень было ее читать, поэтому она крутанула наугад первый попавшийся вентиль. И только потом вспомнила, что именно его запретил трогать Хитрюгин. Хотела закрутить барашек обратно, но голова прошипела вдруг:

– С-спас-сибо, Танюш-ша!

Таня отпрыгнула от установки и схватилась за сердце.

– Святый боже! – сказала она побелевшими губами.

– Ч-чуть-ч-чуть з-закрути наз-зад, и я перес-с-стану ш-ш-ш-шипеть…

Таня с опаской вернулась к голове. Дрожащей рукой взялась за вентиль, крутнула…

– С-с-ш-ш-ш-с-с-с… вправо!…ш-ш-с-с-с… дурында!…с-с-с-ш-ш-ш!!! – зашкворчала, как опущенная в воду сковородка, голова.

– Будешь обзываться, по носу получишь! – фыркнула Таня, но все ж повернула вентиль вправо.

– Извини, Таня, сорвалось, – сказала голова почти человеческим голосом.

– Да ладно, не бери в голову, – махнула рукой отходчивая Татьяна. – Тем более, у меня фамилия как раз такая…

– Вправо? – удивился профессор.

– Дурында… – опустила глаза Таня.

– О! Да мы почти однофамильцы! – обрадовалась голова.

– Не, у тебя лучше, – сказала Танюша, возвела глаза к потолку, зашевелила губами и выдала вдруг: – Татьяна Дурилкина. Красиво!

– Чего? – испугалась голова.

– Да это я так, не бери в голову!

– Ты эту дурацкую присказку брось, – поморщился Дурилкин. – Куда мне еще брать-то иначе?

– Ладно, – легко согласилась Татьяна. Дмитрий нравился ей все больше и больше. Тане очень захотелось за него замуж.

– Я очень надеюсь подружиться с тобой, Таня, – словно подслушав ее мысли, сказал профессор. – Может, ты станешь моим счастливым талисманом…

– Я стану твоей удачей! – подхватила Татьяна.

– Но только управляемой мною! – вспомнил о случае с вентилем Дмитрий. – Ты ведь будешь меня слушаться?

– Смотря в чем, – состроила глазки Таня.

– Я снова хочу стать полноценным человеком, – сказала голова. – И ты можешь мне в этом помочь. Согласна? Учти, это опасно!

В Танином мозгу что-то словно заискрилось и защелкало. Она поняла вдруг, что перед ней открылся тот единственный шанс, о котором она мечтала всю свою жизнь. И Таня решила брать быка за рога.

– Я согласна, – серьезно и пафосно сказала она. Но у меня два условия. Нет, даже одно. Первое – просьба. Она такая: сделай мне хорошую фигуру. Можно только низ… Сможешь?

– Только низ – сложно… – задумался Дурилкин. – Это ж сколько шить надо! Проще – тело целиком. Шея-то тоньше – пара десятков стежков, и готово.

– Хорошо, пусть целиком, – не стала спорить по пустякам Таня. – Теперь условие… – Она сказала это таким зловещим тоном, что Дмитрию захотелось вобрать голову в плечи. – Ты. Возьмешь. Меня. В жены!

У Дурилкина начались фантомные боли – страшно зачесались несуществующие ноги, так не терпелось им пуститься в панический бег. Но все, что мог сделать профессор в данной ситуации – это лишь плотно зажмуриться. И лишь через мгновение он понял, какую чудовищную ошибку совершил.

– «Да»! – заверещала Татьяна. – Ты сказал: «Да!».

Профессор DDD готов был откусить предательские веки, но дотянуться до них зубами он все равно не мог, поэтому только и сделал, что этими зубами скрипнул. Увы! У профессора Дурилкина имелась всего одна, зато чрезвычайно вредная привычка: он никогда не брал назад данного им слова. Разумеется, за исключением форс-мажорных обстоятельств.

К счастью, Таня не заметила отражавшихся на лице Дмитрия переживаний, поскольку была поглощена перевариванием свалившейся на нее радости.

– Что? – пришла она наконец-то в себя. – Что нужно делать? Давай попросим доктора Хитрюгина! Он даже не знал, что ты умеешь говорить, прикинь? Теперь ты ему все объяснишь, и он пришьет тебе туловище.

– Ни в коем случае! – вскричала голова несчастного профессора. – Ты же ничего не знаешь!

И Дмитрий Денисович Дурилкин, профессор медицины, доктор наук, принялся рассказывать санитарке Танечке свою душещипательную историю.

Оказывается, профессор Дурилкин сделал открытие, способное перевернуть возможности современной медицины с ног на голову, а также на любую другую часть тела. В результате этого открытия полностью снималась проблема отторжения тканей при трансплантации органов, так что теперь можно было пришить человеку хоть павлиний хвост, и он не только бы прижился на новом месте, но так же красочно, как у павлина, распускался.

Метод основывался на достижениях в области нанотехнологий, которым и посвятил последние пять лет жизни Дурилкин. Ему удалось создать молекулярных биороботов, запрограммированных таким образом, что они могли соединять друг с другом обрывки живых тканей с идентичными свойствами, полностью блокируя реакцию данных тканей на отторжение. Иными словами, если смазать гелем с биороботами, скажем, обрубок руки и открытую культю, а потом приложить этот обрубок к месту среза и подержать пару-тройку часов (для надежности лучше пришить), то по прошествии этого времени догадаться, что рука когда-то отсутствовала становилось уже невозможным. Биороботы соединяли костную ткань с костной, мышечную – с мышечной, эпидермис – с эпидермисом и так далее, никогда не ошибаясь. Так что о кропотливых и суперсложных микрохирургических операциях можно было забыть навсегда.

Открытие не было еще запатентовано и не выставлялось открыто перед научной общественностью, хотя все уже к этому шло. Было получено около пятидесяти миллиграммов геля, Дурилкин планировал довести его количество до ста и потом уже заявляться.