Текст книги "БутАстика (том I)"

«Красивых» – убрать!

Как ни странно, зимнюю рыбалку я любил больше летней. В первую очередь, наверное, потому, что зимой нет комаров. Да и людей, кстати, меньше. Летом только найдешь заводь поуютней, а туда уже и другие рыбаки прутся, и просто «туристы», и катера туда-сюда по озеру шныряют…

А у меня катера не было. Зато был снегоход, старый, советских еще времен «Буран». Еще и поэтому, конечно, я больше любил рыбачить зимой – куда захотел, туда и поехал. Машинка была хоть и древняя, но вполне надежная. Техника меня вообще уважает, впрочем, как и я ее.

Но по большому счету все равно, какая это рыбалка, летняя или зимняя. Что для той, что для этой у меня были два общих закона. Первый: обязательно сообщать домашним точное место, куда я направляюсь. Второй: всегда заряжать перед рыбалкой мобильник и никуда-никому с него на озере не звонить; телефон там необходим лишь для случаев экстренной связи, а с разряженным аккумулятором он даже для грузила не подойдет.

Законы – они на то и законы, чтобы их соблюдать. А за нарушение оных, как известно, следует неизбежное наказание. И надо же было мне умудриться нарушить их сразу оба!

Я с себя вину не снимаю, хотя, если разобраться, главной причиной всех бед стал все же Мартышкин. Ну, начальничек мой – Морошкин Сергей Николаевич. Ведь прекрасно же знал, что с вечера пятницы до вечера воскресенья в феврале-марте (самое лучшее для зимней рыбалки время – дни уже длинные, и лед еще прочный) меня ни для кого нет! Так нет же, загрузил в самый конец пятницы отчетами заболевшей Светки Чикшовой, словно нельзя этого было сделать утром!.. И нужны ему, конечно же, эти отчеты были к утру понедельника… Еще и поиздевался, гад: «Возьмите домой, посидите в выходные не спеша, в спокойной обстановке». Нет, ну не гад ли? Мартышкин – он Мартышкин и есть.

Разумеется, ничего я домой брать не стал, сделал все на работе. Но рабочий день закончился для меня не в семнадцать ноль-ноль, как положено в пятницу, а без пятнадцати девять вечера. И, разумеется, на ночь глядя я никуда не поехал. Так-то, обычно, я приходил домой в пятницу около шести, ставил телефон на зарядку и начинал собираться. Потом быстренько ужинал и в семь – начале восьмого уже отчаливал. Гараж у меня возле дома, на самом берегу озера, так что в восемь обычно я был уже на месте. Это если уезжал куда подальше, километров за двадцать-тридцать. А если поближе, в Горелую бухту или за Крутой мыс, то еще и до темноты успевал порыбачить. Но в темноте мне тоже нравилось – я тогда поплавок или вовсе снимал, или поднимал к самой удочке, а поклевку просто чувствовал рукой.

Даже если погода выдавалась не очень, мне не было страшно. Я ставил палатку, маленький такой куполообразный шатер, прямо над лункой, разжигал внутри «Шмель» – тепло и уютно, знай лови. А надоест – на поролоновый матрасик – брык! – и сопи в обе дырочки. Но чаще я ночевать выбирался на берег. Если тепло и не было ветра, то даже палатку не ставил – разводил костер и ложился рядом на еловый лапник. В лесу такая благодать, такой воздух! За четыре-пять часов высыпаешься так, что дома бы и суток не хватило.

Впрочем, речь сейчас не о том. Ведь в тот раз у меня все получилось не так, все пошло сикось-накось. Домой я пришел поздно, уставший, расстроенный. Думал: ехать, не ехать? Решил все же отправиться с утра, перекусил чуток, покидал вещи в рюкзак, чтобы утром не волохаться, поставил будильник на пять часов и завалился спать. А про мобильный забыл!

Утром встал, вспомнил, что не зарядил телефон, но времени терять было жалко, да и заряда оставалось еще пятьдесят процентов, на два дня должно было хватить. Но, как бы там ни было, один из своих законов я все же нарушил.

Потом я пошел на кухню взбодриться кофейком и увидел, что пакет с едой, который жена собрала мне вчера как обычно, к шести вечера, так и остался лежать на столе, в холодильник я его сунуть не сподобился. А ведь она говорила, что запекла мне курочку… В общем, от огорчения я даже кофе не стал заваривать, хлебнул чаю, запихнул пакет в рюкзак и пошел. То, что я поеду к Собачьей косе, это примерно в двадцати пяти километров от дома, я жене сказал еще с вечера.

День обещал быть чудесным, у меня даже немного улучшилось настроение. Еще не рассвело, но небо было ясным-ясным: почти черным еще, в звездах, на западе, и синим, а у линии горизонта и вовсе сказочно-аквамариновым, на востоке. Туда-то, на восток, и мчал меня верный «Буран».

Да, снегоход оставался мне, как всегда, верным. Подвел на сей раз его я. Проехав уже километров пятнадцать, я вспомнил вдруг, что не заправился… Непруха в тот раз не отходила от меня ни на шаг!

Я подъехал к берегу, отломил от деревца прутик и сунул его в бензобак. Результат «кустарных» измерений совсем меня расстроил. В лучшем случае, мне хватало бензина, чтобы только-только вернуться домой. Предстояло решить: возвращаться, заправляться и снова ехать назад и дальше, куда собирался, или остаться рыбачить здесь? Место было, откровенно говоря, не ах. Но и терять столько времени, которого и без того было немного, мне очень не хотелось. И я решил остаться, невольно нарушив тем самым и другой свой рыбацкий закон.

Надо ли говорить, что и дальше все пошло кувырком? Часа три я сидел над лункой, но вытащил лишь одну плотвичку, меньше ладони длиной. Потом, около десяти, позвонил Мартышкин и начал зудеть насчет долбаных отчетов, которые вчера, уходя домой, я выслал ему почтой. Теперь он то ли не мог открыть свой ящик, то ли сами файлы, я так толком и не понял. В конце концов, потеряв терпение, я напомнил начальнику, что вообще-то я на озере, что у меня может разрядиться телефон, и что отчеты ему нужны были только к понедельнику. В конце концов я обнаглел окончательно и посоветовал Мартышкину – если уж он не может справиться со своей почтой, а отчеты ему понадобились прямо сейчас, – поехать в офис и взять их с моего компьютера. Мартышкин наконец от меня отвязался.

Начало припекать солнышко. На дворе была все-таки середина марта, а погода, как посулила с утра, так и выдалась замечательной. Хоть в чем-то повезло. Мне. Не повезло несчастной курочке… Мало того, что я продержал ее вечер и ночь в душном пакете на столе, так и теперь не догадался выложить пакет в тенечек, на снег. До двух часов дня, пока у меня основательно не заурчало в животе, моя «птица счастья» так и пролежала внутри рюкзака на самом солнцепеке. В результате, когда я ее наконец вынул, курочка дохнула на меня вполне красноречивым, но вовсе не аппетитным укором. Хорошо, что оставались еще хлеб, сыр, тушенка, печенье, супы в пакетах… Но для супа нужно было разводить костер, кипятить воду, а я собирался перекусить по-быстрому, чтобы хоть чего-то наловить до темноты – на тот час к первой плотвичке добавилась лишь еще пара таких же. Костром я собирался заняться вечером.

Но даже холодной тушенки мне так и не удалось отведать! Опять позвонил Мартышкин. Этот гад приехал-таки в офис и теперь не мог найти в моем компьютере отчеты. Я почти охрип, диктуя ему в сотый раз путь к папке, и лишь на сто первый выяснилось, что он ищет их на компьютере Светки Чикшовой. Дескать, это же она их должна была делать, вот он почему-то и решил, что я их тоже стану делать на ее компе! Ну, не дурак?.. Короче говоря, мой телефон окончательно разрядился. Теперь, если что…

А «если что» не заставило себя ждать слишком долго. Оно грянуло так стремительно, что я и глазом моргнуть не успел. Только что было ясно и солнечно, как вдруг налетел такой ветер, так замело-запуржило, что в буквальном смысле не стало видно ни зги. Я побросал все в рюкзак, в том числе, чисто машинально, и несчастную курицу, по едва уже заметным следам добрел до «Бурана» и стал вспоминать, в какую сторону носом я его ставил. Ведь если бы я поехал не туда и заглох, то через два-три дня стал бы пахнуть не лучше той курицы.

Проехал я с километр-два, не больше. Лицо покрылось коркой льда, глаза едва разлеплялись. Впрочем, их можно было вообще не открывать – в той ситуации смысла в зрении не было. Разве что заметить перед самым столкновением дерево, если бы я вдруг вырулил к берегу. Хотя, если бы мои глаза были закрыты, я не увидел бы это…

Впереди и чуть справа по курсу в сплошной снежной каше словно открылось окно. Там светило солнце и совсем не было ветра. В последнем я убедился, когда заехал в этот «оазис». Правда, остановился сразу, на это у меня ума хватило. Пятачок солнечного безветрия был примерно метров тридцать-сорок в диаметре. И в центре его зияла во льду полынья. А в ней… Сначала я подумал, что уже замерзаю и любуюсь предсмертным видением. Потому что в полынье барахталась шикарная блондинка. Полностью обнаженная. Нет, «барахталась» – не то слово. Она изящно и томно «боролась со смертью». Хваталась за кромку льда страстно и нежно, грациозно срывалась назад в воду, падая непременно на спину, чтобы продемонстрировать мне все свои неоспоримые достоинства.

Голос у нее соответствовал внешности.

– Ах, спасите меня!.. – пропела она не хуже оперной дивы.

Я даже зааплодировал. Ну, да. Не бросился никого спасать, а просто захлопал в ладоши. Даже не снимая рукавиц. Я ведь не полный идиот, чтобы купиться на такое!

Кстати, совсем забыл сказать. У меня есть еще один, третий закон. Правда, он годится не только для рыбалки, он, так сказать, универсальный, на все случаи жизни. Звучит этот закон так (то есть, звучал, но об этом чуть позже): «Не верь красивым обещаньям!»

Другое дело, если бы девушка была одетой. В шубу или утепленную куртку, шапку-ушанку, короче, в то, в чем ходят на рыбалку. Потому что в другом одеянии по озеру в десяти километрах от ближайшего жилья зимой (март – это тоже не лето) не ходят. А уж голыми – тем более. Тогда бы я, может, ей еще и поверил. Ну, и если бы не солнце и отсутствие ветра именно тут, возле полыньи. А уж если б еще это была не блондинистая фотомодель, а неказистый мужик, я бы и секунды не стал раздумывать – кинулся бы на помощь.

Так же я лишь воспользовался отсутствием ветра, чтобы закурить. Обычно я не курю, позволяю себе побаловаться табачком лишь на природе. Ну, а в тот момент, признаться, захотелось по-настоящему. Что я и сделал.

Девица в очередной раз маняще взмахнула сиськами и обиженно замурлыкала:

– Что же вы меня не спасаете? Спасите – и я ваша!

Не знаю почему, но я вдруг вспомнил о протухшей курице. И уж тем более не знаю, отчего вдруг ляпнул:

– А курочки не хочешь?

Глаза у блондинки так и засверкали. Девка враз перестала тонуть.

– Хочу, – говорит. И аж облизывается.

Я снял с плеч рюкзак, достал моток капронового шнура с огроменным, на сома, крючком и подцепил к нему курицу.

– Лови! – бросил я наживку в самый центр полыньи и успел заметить, что курица пролетела сквозь прекрасную утопающую, словно та была всего лишь миражом.

Собственно, а чем еще она могла быть? Именно что миражом, наведенной галлюцинацией или еще чем-то подобным.

Курица плюхнулась в полынью почти без брызг, на соревнованиях по прыжках в воду она бы заработала высокий балл. И – сразу натянулся в моих руках шнур. Я был к этому готов, поэтому мгновенно уперся ногами в плотный снег и откинулся назад. Впрочем, я приготовился куда к более серьезной борьбе. А так уже через каких-то пару минут я вытягивал из полыньи сома. Не сома даже – сомика, вряд ли он достигал и полутора метров в длину. Но все-таки! Какая-никакая, а добыча. В тот момент я даже забыл, что сам только что едва не стал добычей этой милой рыбки.

Между прочим, блондинка исчезла сразу же, как только сом заглотил наживку. Разом стихла и метель. Я вытащил неудачливого рыбака – точнее, «людака», раз он пытался ловить людей – из полыньи и направился уже было к нему, как вдруг замер от вспыхнувшего в мозгу озарения.

Ведь это же чушь, бред, что какая-то безмозглая рыбина сумела провернуть такое! Даже если допустить, что этот сом и впрямь почему-то оказался разумным и сумел навести на меня морок, то уж вызвать снежный ураган он бы никак был не в силах! А метель только что пуржила вовсе не призрачно, в этом-то я вполне успел убедиться.

Я развернулся уже в прыжке и ринулся к снегоходу. Но, поравнявшись с ним, махнул рукой и побежал дальше – останавливаться было чересчур страшно.

Этот страх меня и спас. Задержись я возле «Бурана» – оно бы меня достало. Оно достало и так, но схватило почему-то не за голову, а за рюкзак. Как я сумел выпрыгнуть из лямок – до сих пор ума не приложу!..

Я обернулся, лишь когда достиг берега. Как раз чтобы успеть попрощаться с верным «Бураном» – оно в эти мгновения тянуло снегоход в полынью.

Что такое это «оно»? Не знаю. Издалека оно показалось мне огромной черной змеей с большой головой в форме клина, а вблизи я его, к счастью, не видел. Возможно, это была разновидность местной Несси, и змеей выглядела ее шея. Может быть, выбрались на «людалку» инопланетяне, правда, непонятно тогда, почему они «людачили» из-под воды. Не знаю. Да, откровенно говоря, и знать не хочу. Больше я с этим встречаться точно не желаю, увольте.

А вот почему это случилось? И почему именно со мной? Думаю, из-за нарушенных мною законов. Как ни смешно это звучит. Потому что за несоблюдение законов непременно должно следовать наказание. Иначе это уже не законы, а так, рекомендации. В любом случае, это мне стало хорошим уроком.

Я быстро зашагал в сторону дома. Ничего, по такой погоде двенадцать-тринадцать километров – ерунда. Да хоть и двадцать. Пусть у меня на это уйдет и десять часов – не страшно. Самое страшное в моей жизни осталось за спиной, в этом я был почему-то уверен. Да и чего было бояться теперь? Волков? А зачем их бояться, таких милых песиков? Тем более, шел я все же не по лесу, а по озеру, хоть и совсем рядом с берегом. Голод меня тоже не страшил – без еды можно протянуть очень долго. Жажда мне вообще не грозила – кругом была сплошная вода, пусть и в виде снега. Холод? Усталость? Всегда можно было остановиться, развести костер, отдохнуть и погреться.

Единственное, чего мне было тогда искренне жаль – снегохода. Не из-за каких-то там сентиментальных чувств, а только лишь оттого, что на нем бы я мигом добрался домой. А так-то, чего его жалеть? Он все равно бы мне потом не пригодился. На рыбалку я был больше не ходок. Оказавшись на месте приманенной рыбины, я понял, что ничего в этом хорошего нет.

Но как я мог купиться на такое? Пусть и сообразил быстро, но все равно. Как можно было так лохануться, приняв за наживку блондинку? Она была всего лишь приманкой, сделанной откровенно нелепо, чтобы только привлечь мое внимание. А настоящая наживка была выбрана правильно – обыкновенный сомик, даже не очень крупный. Что может быть в нем подозрительного?

И вот тогда-то я понял, что мой третий закон нуждается в срочной корректировке. Из обещаний, которым нельзя верить, непременно нужно было убрать «красивых»!

Так что теперь он звучит так: «Не верь обещаниям». Любым. Точка.

Возвращение себя

Дождь лил, не переставая, уже больше часа. По крайней мере, об этом утверждали залитые водой и потому остановившиеся часы. На самом деле прошло уже два, даже два с половиной часа – чувство времени у Павла было развито хорошо. Да и на ориентирование в пространстве Павел Гром раньше не жаловался. И вот – на тебе! Заблудился. И где – в родных местах, в хоженых-перехоженых северных лесах!

Ну, если быть совсем справедливым к себе, лес хоть и оставался северным, а место хоженым, и уж тем более перехоженым не являлось. Здесь, в ста пятидесяти километрах от дома и в полусотне – от саамского44
  Саамы (лопари) – народ в северных районах Норвегии, Швеции, Финляндии и России. (Прим. автора)


[Закрыть] поселка Кулозеро, Павел еще не был. В самом Кулозере – да, приходилось бывать; ездил на прошлогодний Праздник Севера, смотрел на гонки оленьих упряжек… Затащил Герка Коготков, любитель всяческого экстрима – от тех же лопарских оленьих гонок, до ралли на джипах по лесотундре и соревнований дельтапланеристов-самодельщиков. Тогда-то Герка и рассказал о Святилище – скоплении сейдов километрах в пятидесяти от Кулозера. Сейды – это культовые камни у древних саамов. Павел и раньше кое-что про них слышал, но Герка рассказал все подробно и «в цвете». Во-первых, о самих камнях – какие они бывают необычными и по форме, и по расположению. Огромные булыжники, настоящие обломки скал, встречаются там, где и скал-то никаких поблизости нет. Некоторые лежат на «подставочках» из камней поменьше, иногда на пологом склоне сопки, и просто удивительно, как такой «булыган» с этих подставочек не скатывается. Другие формой напоминают зверей, хотя камень явно не обработан – таким его вылепила природа или что еще, неизвестно… Рассказал Коготков и о «летающих» сейдах – находят, дескать, каменные «подставочки», на которых еще пару лет назад видели сейд, а теперь его нет, причем, нигде – ни рядом, ни у подножия сопки, куда он мог скатиться… Или такое: в прошлый раз видели сейд на одном месте, а потом – уже в десятке метрах, и не обязательно ниже, бывало и наоборот. Но самое интересное – по легендам, такие камни наделены магическим силами: внутри сейда обитает дух! И они, сейды эти, вместе с духами, в них заключенными, помогали шаманам в камлании, охотнику – в охоте, соответственно; и вообще выполняли всякие просьбы, если конечно человек им нравился. Сейдам приносили для этого жертву, чаще всего оленя, – до сих пор возле них оленьи рога находят. Женщины и дети, правда, к сейдам не допускались – не признавали их почему-то духи за достойных просителей. А еще на человека, сейдам не понравившегося, они и всякую-разную бяку могли напустить: болезнь, например, или в лесу закружить так, что тот в трех шагах от собственного дома блудился. Некоторых сейды к себе даже и близко не подпускали – нападал на такого «отверженного» безотчетный дикий страх, отчего он и шагу в нужную сторону ступить не мог! Или сваливались вдруг неожиданные препятствия: то олени разбегутся, то ногу на ровном месте человек ломает.

В общем, заинтересовал тогда Герка Павла здорово. Договорились сходить к Святилищу еще прошлым летом, но у Герки все никак не получалось выкроить денек-другой: то соревнования, то авралы на работе. А потом и сам Павел в командировку до осени уехал. Договорились в сентябре – дотянули до октября, а там и снег пошел…

Этим летом Павел дал себе зарок сходить к сейдам обязательно! Как только растаял снег, стал теребить Коготкова. Но прошлогодняя история повторилась: Геркины гонки, полеты, поездки не прекращались. Наконец, «железно» договорились на август, даже число наметили. И как раз накануне Герка сверзнулся с небес вместе со своим мотодельтапланом! Переломал ребра, сломал ключицу и голень, получил сотрясение мозга. Отделался сравнительно легко, но загремел в больницу надолго, как раз до нового снега, как минимум.

И тогда Павел решил идти к Святилищу сам. Он навестил Герку в больнице и выспросил все у того о дороге. Получалось так, что почти до самого места можно было проехать на машине – сначала сотню километров по шоссе, затем – около сорока – по проселочной дороге, ведущей на Кулозеро. И лишь последние десять-пятнадцать километров предстояло пройти пешком. Павел даже слегка разочаровался: он-то рассчитывал, что поход ожидается по-настоящему сложный, по местам, где нога современного человека ступала нечасто. А так… Да там, поди, все уже грибниками-туристами вытоптано и на каждом сейде помечено, что «Вася Пупкин был здеся».

Коготков однако Павла успокоил:

– Там мало кто бывает… Идут многие, а вот доходят единицы. Никто не знает, почему так получается, но найти Святилище трудно. Вроде и карты есть у людей, и компасы, а все мимо. Бывает, не по одному дню плутают – и назад-то дорогу не сразу находят! Я бы тебе, Палтус, не советовал туда одному соваться. Погоди, вот я оклемаюсь…

– …и мы пойдем туда на лыжах! – закончил за приятеля Павел, слегка обидевшись на «Палтуса» – старое школьное прозвище.

– Ну, в следующее лето… – поморщился от боли Герка.

– Ладно, лечись, – положил Павел руку на здоровое плечо экстремала. – Послезавтра приду, расскажу. Принесу тебе ма-а-аленький сейдик!

– Ты что, не вздумай! – вскинулся Герка, но тут же застонал и опустил голову на подушку. – Не вздумай трогать камни…

– Что так?

– Нельзя! Касаться сейдов нельзя. Даже подношения бросались к ним с расстояния!

– А если потрогать? – усмехнулся Павел.

– Не стоит, – очень серьезно ответил Герка. – И вообще ходить туда одному не советую.

– Ладно… – неопределенно кивнул Павел. – Лечись давай!

И вот сбылись Геркины «страшилки» – Павел заблудился! Ему, заядлому и опытному грибнику, никогда даже компас с собой в лес не бравшему, стало стыдно. И, если честно, страшно. Сначала страх был именно таким, которым, по рассказам Коготкова, отгоняли от себя непрошеных гостей духи камня. Но Павел быстро стряхнул с себя наваждение, и страх стал самым обыденным – не найти дороги до ночи. В августе ночи на севере хоть и короткие, но все равно неприятно. Да еще дождь!

О Святилище Павел уже и не думал. Найти бы дорогу, на которой оставлена машина. Можно бы было заночевать в ней, а завтра поискать сейды еще раз. Или, ну их? Поехать домой, принять горячую ванну, переодеться в сухое, выпить коньяку или просто водки и завалиться в теплую, уютную постель… А завтра пойти к Герке в больницу и признаться, что тот был прав – сейды к себе не пускают.

Вот уж хрен! Позору потом не оберешься. Подобная мысль Павла сразу подстегнула, и он зашагал наугад, непонятно уже – к Святилищу или к машине. Страх почти прошел, оставалась злость – на дождь, на себя, на Герку, на бабку-лопарку…

Бабка встретилась ему почти сразу, едва он отошел от машины. Старая саамка собирала чернику на лесном взгорке. Медленно разогнула спину, глянула на Павла острыми маленькими глазками, скрипуче ответила на его приветствие:

– Здравствуй, молодой человек. По грибы собрался? Далёко забрался!

– По грибы, бабушка, – махнул ведерком Павел. Он всегда собирал грибы в небольшое ведерко, а потом пересыпал их в жестяной короб, упрятанный в рюкзаке за спиной. – Есть тут грибы-то?

– Как не быть! Лес же… – беззубо засмеялась старуха.

– А вы-то как тут? До поселка же полсотни верст!

– Не только в поселке люди обитают, – загадочно улыбнувшись, ответила старуха. Павел кивнул и отошел уже метров на десять, когда старая лопарка бросила вслед: – Эй, парень! Только к камням не ходи! Не пустят тебя духи-то.

Павел от неожиданности замер. Хотел обернуться, но понял, что сделать этого не может. Зябкий ветерок шевельнул волосы на затылке, и тут же Павла «отпустило». Он медленно повернул голову. Бабки нигде не было.

«Ерунда, это же лес, – успокоил себя Павел. – Отойди на пару шагов в сторону – из-за кустов и деревьев тебя и не видно!» Но лес-то тут как раз был редким – на полсотни метров вокруг все как на ладони. Вот и дорогу отсюда видать, и его старенькую красную «семерку».

И все-таки Павел решил не брать в голову ни исчезнувшую бабку, ни ее дурацкое предостережение. А может она вовсе поиграть с ним решила? Такая вот старушка-затейница попалась? Захотелось парня пугнуть, а потом еще и спряталась для пущего эффекту! Но вот отчего он повернуться сразу не мог? Гипноз? Старая шалунья-гипнотизерша, развлекающаяся в безлюдном лесу в полусотне верст от ближайшего селенья. Глупости какие – да просто он испугался по-детски старухиных слов про духов! Испугался от неожиданности, потому что накануне как раз об этом говорил с Геркой. Вот он и боялся повернуться – причуды психики и собственного подсознания. Павлу наконец-то стало смешно, бабкино «колдовство» полностью рассеялось. Он даже понял, откуда здесь взялась старуха: в паре километров отсюда Павел видел стоящую у обочины белую «девятку». Павел представил, как древняя бабка лихо наруливает по лесной дороге и рассмеялся уже в голос. Конечно, на самом-то деле старуха здесь не одна, а с сыном, зятем, внуком, кем еще там…

«Да-а-а… – протянул Павел. – И в такой глуши шагу не ступишь, чтобы с человеком не столкнуться!» Он поддернул рюкзак и зашагал вперед в самом прекрасном расположении духа. Сразу стали попадаться грибы – в основном подосиновики, маленькие, крепкие, похожие издали в грязно-белом мху на оранжевые шарики от пинг-понга. Сначала Павел радовался: не прошло и полутора часов, а он уже вывалил в заплечный короб два ведерка. Но вскоре грибное изобилие начало его немного раздражать. Сколько он прошел? Километров пять? Значит, до Святилища, если верить Коготкову, оставалось еще столько же, а то и вдвое больше. А время уже близилось к полудню. Значит, два-три часа туда, час там, часа четыре обратно… Получается, к машине он выйдет часов в восемь вечера, а то и в девять. До дому ехать не менее пары часов, хорошо, если к полуночи вернется! Впрочем, что в этом такого уж страшного? В девять вечера в августе еще светло, дома, кроме кошки, никто не ждет… Ничего страшного, абсолютно ничего! Бутерброды есть, два литра минералки…

Вспомнив про минералку, Павел понял, что хочет пить. Снял рюкзак, сел на большой плоский камень. Это, случайно, не сейд? Да нет, непохоже. Невзрачный, серый, вросший в мох… Павел сделал пару больших глотков из бутылки. От пузырьков газа защекотало в носу. Настроение сразу улучшилось. «Подумаешь, десять километров, – подумал Павел, пряча минералку в рюкзак. – И никто меня не заставляет собирать эти грибы всю дорогу. Лучше даже так сделать – набрать сейчас еще ведерко, высыпать в короб, и оставить этот короб где-нибудь под кустиком. И больше до Святилища на грибы внимания не обращать. Так и идти легче, и отвлекаться он не будет, значит, дойдет гораздо быстрее. А на обратном пути можно будет пособирать грибы еще».

Разумное решение прибавило настроения и сил. Павел еще пару километров пути пособирал грибы, потратив на это минут сорок. Высыпав очередное ведерко подосиновиков в короб, Павел вынул его из рюкзака, отнес в кусты, положил рядом ярко-красное ведерко. Подумал, не оставить ли тут и рюкзак, но в нем были бутерброды, минералка… Может, переложить в ведерко и идти с ним? Нет, пусть лучше руки будут свободными. И Павел забросил легкий рюкзак за плечи. Затем он осмотрелся и увидел поблизости три высокие ели, две из которых, казалось, срослись макушками, так переплелись их верхние ветки. «Вот и метка для схрона отличная!» – обрадовался Павел.

Дальше он шел, как учил Герка – строго на север, легко ориентируясь по солнцу.

«Увидишь горушку с лысой макушкой – обходи ее, лучше с правой стороны, – говорил Коготков. – Ее ты никак не пропустишь, если в правильном направлении пойдешь. За горушкой – большое болото, но если смотреть на него от горы, то опять же справа будет узкий участок, там переходи смело – не топко. Затем еще километра два на север – и будет сопка. Левый склон ее пологий, там и есть сейды. Сопку ты еще издалека увидишь, от болота. А если на горушку ту лысую не поленишься забраться, то весь путь будет у тебя как на ладони».

Все в Геркином объяснении казалось предельно понятным. Павел ничуть не сомневался, что все он найдет быстро и правильно. Только вот теперь он шел и шел, а никаких горушек видно не было, ни лысых, ни волосатых. Павел глянул на часы. Он оттопал уже полтора часа после того как оставил короб. Пусть и по лесу, но налегке и быстрым шагом, километров шесть-семь он всяко должен был бы пройти! Итого, получается, что он протопал километров четырнадцать, ну пусть тринадцать. Уже, по идее, должен бы дойти до Святилища, а он еще не добрался до этой дурацкой лысой горы! Правильно он идет? Правильно! Сейчас два часа, вот солнце, вон там – юг, значит там – север. Туда он и идет. Солнце врать не будет. А вот Герка насчет расстояний вполне мог ошибиться. Он и так сказал «километров десять-пятнадцать», разброс немаленький! Если пять кэмэ он спокойно допустил в минус, то почему бы те же пять не прибавить в плюс? Легко! Стало быть, все нормально, и лысая горушка покажется вот-вот.

Примерно так успокаивал себя Павел еще в течение часа, пока небо не затянуло тучами и не зарядил нудный, хоть и не очень сильный, дождь. «Ну вот, ты-то откуда взялся, – чертыхнулся Павел. – Небо же час назад совсем чистым было – ни облачка!» Дождь – это очень плохо. Во-первых, сыро и неуютно, а во-вторых, пропал основной ориентир – солнце. Теперь Павел стал сожалеть, что не взял компас, сыграла дурацкая гордость – как же так, он, такой крутой грибник и будет ходить в родных лесах с компасом! А перед кем гордился-то? И чем? Теперь вот ищи его, север! Павел прекрасно знал, и по собственному опыту, и из книг, что всякие советы из учебников насчет ориентирования по мху на деревьях или по их годичным кольцам для заполярных лесов абсолютно не подходят. Не срабатывают здесь подобные законы – и все тут! Ориентир один – красно солнышко. Или звезды ночью. Есть, правда, еще один способ – компас… Тьфу ты, вот идиот!

Можно было еще натереть о сухую тряпку иголку, намагнитить ее, и аккуратно положить на воду. Иголка тоже покажет на север, не хуже компаса. Но где ее взять в лесу! Если только еловую или сосновую. Ха-ха.

Становилось совсем не смешно. Павел продолжал идти в прежнем направлении, но он уже сильно сомневался, прежнее ли оно. Оставался еще вариант залезть на дерево и посмотреть, где же эта горушка-лысовушка, зараза… А деревья стали мокрыми, скользкими, тронешь за ветку – получишь холодный душ за шиворот. Но лезть все равно надо, Павел все отчетливей это понимал. И полез, куда ж деваться… Выбрал ель повыше да покрепче, с прочными частыми ветвями – и полез. Руки сразу же испачкались в смоле, искололись о хвою, ноги то и дело соскальзывали с наклоненных вниз мокрых веток; пару раз Павел чуть было откровенно не сорвался. Что делать, в северном лесу на березу не полезешь – она кривая и низкорослая, а у сосны ветки высоко начинают расти. Остается ель – колючая и смолянистая. И покорить ее, «зимой и летом стройную», Павлу все-таки удалось. Но, как оказалось, зря. Никаких горушек и сопок поблизости не наблюдалось. И весь горизонт был затянут сплошной пеленой дождя. От расстройства Павел едва не сорвался в третий раз.

А потом он стал делать то, чего ни в коем случае нельзя делать, заблудившись в лесу – и Павел это хорошо знал, – он начал метаться! Почему-то подумал, что север совсем в другой стороне – и дернул туда. Через полчаса бега по мокрым кустам запыхался и остановился отдышаться. Решил вернуться к прежнему направлению, пошел сначала быстрым шагом, но снова сорвался и побежал… На бегу решил, что надо искать уже не Святилище, а обратную дорогу. Не останавливаясь развернулся, бросился назад. Споткнувшись о корень уткнулся носом в мокрый, как губка, мох. Вскочил, тут же поскользнулся и снова упал. Захотелось реветь – от обиды и злости, а еще – от подступившего к сердцу холодному, как этот сырой мох, страха.