Текст книги "БутАстика (том I)"

Курс на Мираж

1.

– Что? Что там? – старпом, молодой совсем мужчина с русым мальчишеским вихром на темечке, тянул голову через плечо капитана, заслонившее от него псевдоэкран Информатория. Капитан же, огромный и широкоплечий как американский футболист, будто нарочно склонил седеющий ежик затылка еще ниже.

– Ну-уу, – совсем по-детски заканючил старпом, – Игнат Афанасьевич, дайте посмотреть… Что там?

– Да ничего хорошего, Рома. – Капитан разогнулся столь быстро, что помощник его уткнулся носом в мощную спину, туго обтянутую черным синтесукном кителя. – Атмосфера поганая – кислорода всего три процента, остальное – углекислота и сернистый ангидрид в подарок. Вода есть. Не океаны, но озерки с ручейками присутствуют. Пару-тройку из них можно и реками назвать, при развитом воображении. Средняя температура на экваторе – пять градусов по Цельсию. Правда, выше нуля. Конечно, прожить здесь при желании можно, но я бы не хотел. И барчуки наши вряд ли захотят. Так что, думаю, надо лететь дальше. Как сам-то считаешь, Ромуальд Ксенофонтович?

– Ну, дайте я все же взгляну, – старпом дотянулся, наконец, ладонью до инфополя и повернул псевдоэкран к себе. С минуту он вглядывался в картинку, висящую в воздухе, поводя над ней руками словно фокусник, отчего столбики диаграмм начинали прыгать, изображение мигать и меняться, масштаб – то увеличиваться, то вновь уменьшаться… Со стороны могло показаться, что старпом делает это бесцельно, играет с картинкой, как младенец с цветной погремушкой. Но капитан, наблюдая за манипуляциями помощника, едва заметно кивал головой, а порой и одобрительно хмыкал.

– Да, планета – не рай, – щелчком пальцев свернул изображение старпом. – Но это лучше того, что было раньше.

– Еще бы, – дернул тонкими губами капитан, изображая улыбку. – Здесь хоть подышать слегка можно. За два с лишним года из пары десятков каменных глыб – эта, конечно…

– На Калуге был кислород, – перебил командира помощник.

– А что еще было на Калуге? – глянул капитан исподлобья. Старпом потупился и замолчал, прекрасно понимая, что планета Калуга для человеческого обитания подходила не лучше, чем плавильные цеха древних металлургических гигантов.

– Куда теперь? – В голосе старпома послышалась непонятная надежда, будто капитан мог ответить: «Домой…»

* * * * *

Капитан, вице-адмирал Российского Космофлота Игнат Афанасьевич Юрецкий, не мог так ответить старшему помощнику, капитан-лейтенанту Бондаренко при всем желании. Потому что дома у пассажиров и экипажа звездного лайнера «Великий Устюг» не было. Ни еще, ни, что самое страшное, уже. Два с половиной года назад вспыхнуло Солнце. Неожиданно, нелепо, невообразимо рано! Никак не в двадцать третьем веке это от него ожидали… И по всему выходило, что звезда может стать сверхновой в любое мгновение! А межзвездных лайнеров у землян, в пределах досягаемости на тот момент, было всего пять. Каждый вмещал по штатному расписанию до тысячи пассажиров. Вместили по десять. Итого пятьдесят тысяч из тридцати миллиардов.

Юрецкий возглавил евразийское судно. Это оказалось двойным подарком судьбы: во-первых, повезло, что его вообще назначили, а во-вторых, что назначили именно на «Великий Устюг», ведь лишь этому лайнеру да австрало-антаркто-африканскому «Манчестеру» повезло успеть «сделать ноги» вовремя, до того, как взбесившееся солнышко облизало горячим языком внутренние планеты, достав им аж до орбиты Сатурна.

В дальних межзвездных рейсах находились еще два лайнера – около тысячи человек на оба. Так что, получалось, что осталось от человечества всего двадцать одна тысяча особей – невеселенькое такое «очко».

…Круизные межзвездные лайнеры возили богатых – очень богатых! – пассажиров по далеким безжизненным мирам всего лишь десять последних лет, когда открытие межпространственных Переходов обкатали на практике исследовательские корабли. Поначалу интерес к звездным путешествиям был очень большим, землянам приятно стало ощутить себя жителями Вселенной. Этот интерес сулил для космических компаний немалую выгоду, и лайнеры для туристов стали печь как блины. Успели «испечь» семь супергигантов, но вовремя остановились, заметив, как стремительно схлынул поток желающих. Пыльные камни далеких планет оказались ничуть не привлекательнее земных, только стоили дороже бриллиантов.

Во всей разведанной к тому времени части Вселенной не нашлось еще планеты, хотя бы отдаленно напоминающей Землю. Газовые гиганты – сколько угодно; голые булыжники – бери, не хочу; мерзлые ледышки – да хоть заешься! А вот такой, чтобы можно было жить, не прячась под толстыми стенами станций, чтобы можно было дышать полной грудью – и не стерильной смесью из баллонов, а живым воздухом с запахом моря, цветов и солнца, – такой пока не находилось. Такая была всего одна… до недавних пор.

* * * * *

– А почему вы назвали их барчуками? – спросил старпом уже в каюте – тесной до клаустрофобии, – какой-то бывшей подсобке, ставшей теперь их с капитаном жилищем. – Что это за слово такое?

– Да я и сам точно не помню, Рома. – Капитан поставил на откидной столик чашку с кофе. – Ты же знаешь, я старые книги читать люблю… любил то есть. Там и прочел. По-моему, это из средних веков что-то. Сословие такое наивысшее. Хозяева́! – сделал он ударение на последнем слоге и презрительно сощурился.

– Да уж… – вздохнул старпом. Щеки его вдруг зарумянились, он почувствовал это и с вызовом бросил: – Вы ведь тоже… не из плебеев!

– Да брось ты, Рома, я ведь не тебя имею в виду, – невозмутимо отхлебнул из чашки Юрецкий. – Все мы тут… сливки общества. Вот только прокисшие слегка.

– А что вы хотели? – Бондаренко неожиданно распалился, покраснев еще больше. – Полторы десятитысячных процента от всего человечества! Это даже не капля в море, это… молекула. И вы хотели, чтобы их составили рабочие? Инженеры? Писатели и поэты?..

– Рома, брось, я сказал! – капитан снова поморщился и отставил чашку. – Хватит. Понимаю я прекрасно, о чем ты сейчас… Да, мой сын был инженером. Проектировал вот эти железяки, – он топнул по полу. – А сейчас проектировать нечего. Сейчас нужно уметь хорошо этими железяками управлять. И ты это умеешь. Поэтому взяли тебя, а не Мирослава.

– Меня взяли потому, что мой отец – командующий Космофлотом! – выкрикнул старпом и вскочил с полки, заменяющей и постель, и кресло. – Космолетчиков на Земле были тысячи, и половина из них не хуже меня умела летать…

– Отставить! – рыкнул капитан, вдарив волосатым кулачищем по столешнице так, что металлопластик вогнулся и кофейные чашки скользнули в углубление, чокнувшись боками. – Мне не нужна была тысяча помощников! И полтысячи тоже! Больше одного все равно бы не дали. Мне и дали одного. А чей он сын – мне безразлично, если он классный спец. А то, что твой отец выбрал тебя, – Юрецкий понизил наконец голос и виновато кашлянул, – так его можно понять… И это не твоя вина. И не его. Твой отец мог полететь и сам, но он передал это право тебе. А потому не стыдись, что ты его сын. Оправдай лишь его надежды. И мои тоже.

…Экипаж «Устюга» так и не успел допить кофе. Входные створки испуганно вжикнули и вжались в пазы переборок. В каюту вкатился массивный студенистый шар – в миру именовавшийся Президентом Евросоюза Тадеушем Перепенько, – заняв собой абсолютно все свободное пространство. Лысая верхушка шара, многослойно развесив по груди складки подбородков и щек – отчего казалась привинченной к телу на манер боеголовки, – малиново-пурпурно сверкала, источая по указанным складкам обильные водопадики пота.

– Караул! – тоненько квакнул президент несуществующего Союза и заколыхался, разбрызгивая пот по каюте. – Диверсия! Уничтожены два кибермедика! Остался один… Всего оди-и-ин! – кваканье человека-шара закончилось жалобным визгом.

Капитан и старпом переглянулись. Бондаренко побледнел:

– Я ведь только сегодня делал им профилактику…

– Успокойтесь, Ромуальд Ксенофонтович, я знаю, – капитан поднялся, с трудом уклоняясь от живого студня, и одернул китель. – Я все проверил и сделал отметку в журнале.

– Да какой журнал?! – Президент заколыхался так, что бурдюк его живота, шмякнув все же по вице-адмиралу, вновь усадил того на место. – Какая профилактика? Там все разбито вдребезги!

– Пойдемте, посмотрим. – Юрецкий дождался, пока господин Перепенько полностью перельется в коридор и лишь затем вновь поднялся с полки, брезгливо отряхивая залитый президентским потом китель.

Несмотря на пугающие формы, Тадеуш Перепенько шустро катился по коридорам и переходам подобно путеводному клубку из древних сказок. Капитан со старпомом едва поспевали за ним. Перед самым входом в медблок президент резко затормозил и отпрянул в сторону, словно боясь вновь увидеть так напугавшую его картину.

Юрецкий вошел в блок первым и замер. Из-за его спины тревожно выглядывал ставший совсем белым, как собственная форменная рубашка, Бондаренко. Перед офицерами на изящных, вычурно гнутых треногах лежали три голубовато-серых саркофага. Точнее, на треногах лежали лишь два из них – третий лишь опирался на подставку треснувшим, как яичная скорлупа, основанием, развалив по полу медблока электронную начинку подобно внутренностям вспоротого бегемота. Да и второй из трех кибермедиков выглядел не лучше: крышка его была откинута, смята, словно по ней долго и тщательно били молотом; тем же молотом, видимо, прошлись и по пульту управления, и по блоку питания… И только третий аппарат выглядел целым и работоспособным. Впрочем, он как раз и работал сейчас, еле слышно гудя и празднично моргая цветными индикаторами.

– Там кто-то есть? – процедил сквозь зубы капитан, кивнув на уцелевший саркофаг.

– Есть, есть, – зафыркал Перепенько, все-таки вкатившись в медблок. – Великий Князь, как же! – Он саркастически выделил слово «Великий» и злобно зыркнул на членов экипажа, бывших подданных бывшей Российской Империи. – Дошло до того, что этот жирный боров влез туда без очереди, буквально отпихнув меня!

Несмотря на трагизм ситуации, Юрецкий с трудом удержался от смеха. Великий Князь Игорь Илларионович был, конечно, мужчиной крупным, но отнюдь не жирным, будучи раза в два легче Перепенько, и представить его отпихивающим эту груду сала было весьма забавно.

А упомянутая груда дернулась, заколыхалась и снова визгливо заквакала:

– Да, да, да! Все хотят регулярно обновлять свои организмы, все хотят стать моложе. И таких желающих почти десять тысяч! Хорошо еще, что детям это не нужно… А поделите-ка десять… ну, пусть девять тысяч на три, сколько получится? Три тысячи! – жирошар воздел руки к потолку. – Три тысячи на аппарат! По три сеанса в сутки. Надо почти три года, чтобы всех обслужить. Всех и не успели… – Тут господин Перепенько запнулся, вспомнив, видимо, что сам «омолаживался» уже дважды. И, забивая ненужные воспоминания, заверещал, как поросенок на бойне: – А сейчас остался один аппарат! Всего один! Значит, надо уже ждать девять, десять лет! А я не доживу! У меня гипертония! У меня слабое сердце! – Он и впрямь схватился за сердце и закатил глаза к потолку. Закончил тираду очень тихо, жалобно квакнув: – Я так хочу жить…

– Успокойтесь, пан Перепенько, – так же тихо сказал Юрецкий, обводя тревожным взглядом последствия погрома. – У нас много и обычных лекарств…

– Но они не продлевают жизнь! Они не омолаживают организм, они только лечат! – возмутился президент. – Вы что, издеваетесь?

– Если лечат, значит, продлевают, – рассеянно ответил капитан, погруженный в свои мысли.

– Нет, ну вы слышали? – вскинул ручки-сардельки пан Тадеуш. – Вы, русские, все… – тут он все-таки удержался, не стал говорить то, что рванулось из засаленных недр души, и закончил более, на его взгляд, дипломатично: – …такие наивные! «Лекарства продлевают жизнь…» Чего там они продлевают? Год-два – и мне все равно каюк… – Президент Евросоюза всхлипнул.

– Хорошо, а что вы хотите? – Юрецкий вернулся уже из плена отвлекающих мыслей и жестко глянул в глаза Перепенько. – Кибермедиков нам все равно не восстановить.

– По крайней мере, расследуйте это дело, найдите преступника, отдайте все силы охране оставшегося аппарата…

– Надеюсь, вы сейчас пошутили? – капитан аж скрипнул зубами. – Нас всего двое, и мы управляем кораблем, ведем наблюдения, ищем планеты, следим за исправностью систем…

– Ха-ха-ха… – похлопал по кисельному пузу VIP-толстяк. – Вот так вы следите за исправностью систем, – он обвел пухленькой ручкой покореженное оборудование. – А преступника вычислить – проще простого! Это наверняка молодой человек, которому еще жить да жить без всякого омоложения, и это наверняка тот, кто не любит нас, немолодых, но влиятельных и сильных. – С этими словами Перепенько повернулся к молчавшему все это время Бондаренко и так посмотрел на него, что из белого старпом мгновенно стал красным.

2.

Следующие четыре года обернулись для «устюжан» сущим кошмаром. Нездоровая атмосфера растерянности и страха, наполнявшая лайнер с самого момента старта, стала до отвращения липкой и душной. Надежды на скорое обретение новой родины просыпались звездной пылью в космическую черноту отчаяния. Каждая из вновь обнаруженных планет оказывалась очередной пустышкой, брезгливо отвергающей саму возможность существования на ней органической жизни.

…Звездолет вывалился из очередного Перехода и внимательно «обнюхивал» окружающее пространство подобно охотничьему псу. Прямо по курсу призывно пылала звезда – так похожая на утраченное Солнце, что у капитана на мгновение сдавило грудь.

– Планеты? – бросил он помощнику, не отрываясь от обзорного экрана.

Бондаренко откликнулся не сразу. Закусив губу, он колдовал над псевдоэкраном Информатория. Густая русая челка все время норовила упасть ему на глаза, и он то и дело раздраженно дул на нее и тряс головой. Наконец старпом выпрямился, всей пятерней, словно расческой, прошелся по непослушным волосам и, с трудом сдерживая радость, выдохнул:

– Есть! Как минимум, пять…

И тут прожужжал сигнал вызова, а по входному люку в рубку замельтешили мягкие розовые волны света.

– Кто там?! – рыкнул капитан.

– Дядя Игнат, можно к вам? – зазвенел мальчишеский голос.

– Не сейчас… – начал было Юрецкий, но Бондаренко, склонив голову, посмотрел на него так укоризненно, что капитан махнул рукой.

– Давай, заходи, Фимка! – весело крикнул старпом. Он моментом разблокировал с пульта люк, и не успели створки разойтись окончательно, в рубку протиснулся худенький большеголовый мальчишка лет восьми. Волосы его были рыжими, но с таким благородным бронзовым отливом, что вряд ли кому-то приходило на ум ляпнуть парнишке какую-нибудь глупость по поводу цвета этих волос. Разве что фамилия паренька – Пламенеев – говорила уже все сама.

Мальчик по-взрослому протянул руку:

– Здравствуйте, господин капитан!.. Здравствуйте, господин старший помощник!

– Здравствуй, Серафим, – пожал протянутую руку Юрецкий.

– Здорово, юнга! – хлопнул по мальчишеской ладошке старпом.

Фимка посмотрел на обзорный экран:

– Там планеты, да? – В голосе его слышалось любопытство, но отсутствовало сплавленное с надеждой нетерпение, что искрилось во взгляде того же Бондаренко.

– Докладывайте, – как бы поддерживая вопрос мальчика, приказал капитан. – Только коротко. Основные показатели… комфортности.

Бондаренко вновь прильнул к псевдоэкрану.

– Первая… – глухо и напряженно стал комментировать он поступающие данные. – Диаметр пять тысяч километров, температура поверхности выше двухсот сорока по Цельсию… Атмосфера…

– Дальше! – перебил капитан.

– Вторая. Диаметр – шесть и две, атмосфера… отсутствует. Третья. Диаметр – восемь и пять тысяч кэмэ, температура… разброс от минус пятидесяти до плюс… тоже пятидесяти, – голос Бондаренко еще более напрягся и почти перешел в шепот. – Атмосфера – азот шестьдесят, кислород – тридцать…

– Дальше! – отрывисто бросил капитан.

– Ч-что? – Бондаренко оторвался от экрана и растерянно заморгал.

– Дальше, – невозмутимо сказал Юрецкий. – Четвертая, пятая…

– Но…

– Дальше. Потом каждую рассмотрим подробно.

– Четвертая, – старпом неохотно провел ладонью над инфополем, переключаясь с пакета данных по третьей планете. – Диаметр – пятьдесят восемь тысяч… Газовый гигант. Пятая – аналогично, только диаметр – восемьдесят.

– Все?

– Да. Нет… Есть шестая! – Бондаренко вновь прильнул к экрану. – Диаметр – четыре и восемь, атмосфера сильно разряжена, кислород присутствует… Один и два десятых процента. Температура – от минус ста пятидесяти…

– Хватит. Спасибо.

Бондаренко замолчал. В рубке стало тихо. Так тихо, что Юрецкий услышал вдруг шорох звезд – как шелест крупных влажных снежинок в начале марта того далекого-далекого года на той несуществующей ныне планете… Тогда он сказал, нежно снимая губами снежинки с ресниц Людмилы: «Теперь мы всегда будем вместе». Людмила и сама была снежинкой – в белом свадебном платье, легкая, воздушная, только совсем-совсем не холодная… И вот она тоже растаяла, его нежная Снежинка, сгорела в безумном солнечном урагане. Выходит, он обманул ее, не сдержал данного слова? Выходит, так. Но он скоро вернется к своей Снежинке. Совсем скоро. По меркам Космоса – всего лишь через мгновение, за которое тает снежинка в горячих губах. Нужно лишь выполнить миссию. Обязательно нужно. Ради Людмилы, ради Мирослава, ради миллиардов сгоревших сердец…

Пальцы Юрецкого привычно нащупали бугорок на груди – выступающий через ткань рубашки медальон со льдинкой мемокристалла, – ограненное счастье, оцифрованную любовь, замороженные воспоминания. Но памяти капитана не нужны были костыли – ярче всякого кристалла она охотно возвращала ему живые, не бальзамированные кодеками лица, настоящие, не поддающиеся консервированию чувства.

…Юрецкий и Фимка – он же Серафим Харитонович Пламенеев, восьми лет отроду, – смотрели на обзорный экран. Лицо капитана было совершенно спокойным, даже равнодушным, Фимкины же глазенки становились все больше и больше, словно копируя растущий диск такой же голубой, как они сами, планеты.

– А там живет кто-нибудь? – выдохнул, наконец, мальчишка.

– Посмотрим… – начал было капитан, но торжественный звук внешней связи заставил обоих вздрогнуть.

«Старею…» – устыдился Юрецкий невольной реакции тела. Он рубанул ладонью по воздушной проекции инфополя, заглушая наружный обзор, а из псевдоэкрана выплыло, словно призрак, объемное изображение совершенно лысого человека в адмиральском кителе. Человек слегка прищурился, словно от яркого света, осмотрелся и, остановив взгляд на капитане, кивнул:

– Приветствую, Игнат Афанасьевич!

– Рад тебя видеть, Рудольф, – кивнул в ответ Юрецкий. – Слушаю.

Рудольф Эберлем, капитан «Манчестера», второго спасшегося лайнера, был по национальности немцем, но жил до катастрофы в Антарктиде, в бывшем ее европейском секторе. Впрочем, настоящим домом для него всегда оставался космос. Юрецкий действительно обрадовался, увидев старого знакомого после стольких лет разлуки, но на пустопорожние разговоры времени не было – межпространственная связь в режиме реального времени сжирала столько энергии, сколько не потреблял сам звездолет при прыжке на то же расстояние. Таковы уж парадоксы межпространственной физики. И раз капитан «Манчестера» пошел на подобные траты, значит, дело было действительно экстренным, того стоящим.

– Мы нашли ваш буй, – сказал Эберлем. – Планета Нерай.

Юрецкий мысленно хмыкнул: они ведь так и назвали тогда, четыре года назад, неуютную, но в принципе годную для жизни планету. Нерай. Да, не рай – это точно… Но заявочный буй, на всякий пожарный, он тогда все-таки сбросил.

– Понравилась?

– Нам больше ничего не остается, – Эберлем досадливо сморщился. – Основной генератор отдал небу душу.

Брови Юрецкого поползли вверх, капитан «Манчестера» заметил это и предвосхитил незаданный вопрос: – Диверсия. Zum Teufel! Мятеж. Стадо полоумных баранов… Уже полстада.

– Аналогично.

– Тоже мятеж? – теперь поползли вверх брови Эберлема.

– Пока нет. Самотек. – Юрецкий чуть дернул губами. – Ладно. Просишь уступку прав?

– Прошу. Выхода нет…

– Да понял, не причитай. Уступаю.

– Нашел что-то получше? – в голосе Эберлема мяукнула зависть.

– Успокойся. – Губы Юрецкого вновь дернулись. – Летаем пока. Куда нам спешить?

– Ну-ну, – и впрямь успокоился капитан «Манчестера». – Спасибо, Игнат. До связи.

– До связи.

Призрак антарктического адмирала растаял. Юрецкий снова включил внешний обзор. Голубая планета занимала уже полнеба.

– Ух ты! – вырвалось у Фимки, сидевшего во время переговоров молча, словно мышка. – Мы будем там жить?

Капитан нахмурившись смотрел на экран. Не дождавшись ответа, мальчишка тоже сдвинул брови и, подражая капитану, стал сверлить взглядом ставшую совсем огромной планету. Теперь она не нависала, а казалась приветливо распростертой пред долгожданными гостями. Серьезности Фимке хватило ненадолго. Увидев плывущую под ватными шапками облаков густо-зеленую пену, парнишка взвизгнул:

– О-ёй! Это лес?! Дядя Игнат, это лес?

Капитан продолжал молча хмуриться. А Фимка уже снова визжал:

– У-ю-ю! А что это, синее такое?! Глядите, оно до самого края! Это море? Это так называется? Разве бывает столько воды?!

Пшикнули, раздвинувшись, створки люка и в рубку шагнул Бондаренко.

– Зонды готовы… – начал старпом, но, взглянув на экран, восторженно замер. – Да это же Земля, – осипшим вмиг голосом выдавил он. – Настоящая Земля… Копия…

– Или всего лишь мираж, – жестко оборвал помощника капитан. – Не обнадеживай раньше времени себя и мальчишку! Запускай свои зонды, раз готовы.

Бондаренко захлопал глазами. Казалось, еще чуть-чуть – и из них брызнут слезы. Он выглядел сейчас точь-в-точь как нахохлившийся в кресле рядом Фимка.

– Есть запускать зонды, – нарочито официально процедил сквозь зубы старпом и вскинул над инфополем тонкие пальцы, словно пианист, собирающийся выплеснуть аккорды бушующих чувств.

К облакам тотчас сорвалась яркая, ртутно блеснувшая капля. Через пару мгновений она вспыхнула, брызнула в стороны капельками поменьше, и вот уже едва видимые искорки разлетелись над планетой и вскоре утонули в сугробах облаков.

…Бондаренко опустился наконец в кресло. На Юрецкого он старался не смотреть, хотя и сам уже удивлялся, чем же его так обидели слова капитана.

Юрецкий же, казалось, и не заметил переживаний старпома.

– Зря усаживаешься, – буркнул он, так и не отведя взгляда от обзорного экрана.

Бондаренко поднялся. Чуть медленней, чем следовало бы, получив приказ командира. Но никакого приказа пока еще и не звучало. А капитан повернулся вдруг к Фимке и спросил:

– Кто там у вас сейчас главный?

Фимка недоуменно моргнул и посмотрел на старпома, словно ища поддержки. Но Бондаренко молчал. Он все еще переваривал непонятную обиду, ставшую, впрочем, уже не такой острой. Да и помочь мальчику он все равно не мог; так же, как и капитан, он практически не касался внутренних дел пассажиров.

Фимка потеребил бронзовые пряди, поскреб затылок, шмыгнул носом и неуверенно пробубнил:

– А я знаю? Жирик вроде… Или князь… Или геносек этот беззубый… Поймешь их там! Орут только да дерутся.

– Кто такой Жирик? – нелепо, словно боясь чихнуть, вздернул брови капитан.

– Ну, этот… Толстый такой. Перепенько…

– А что за геносек? И почему беззубый? – невольно заулыбался Бондаренко.

– Этот, как его… – Мальчишка вновь запустил руку в волосы. – Чурдун Адольф Акакиевич. Я, говорит, геносек партии! А беззубый – так выбили ему зубы-то.

– Кто?.. – незнакомым голосом спросил Юрецкий, и плечи его задрожали.

Фимка осатанело зашурудил пятерней в темно-рыжих вихрах, сморщил нос и старательно, по слогам, выговорил:

– Об-бос-сы-ция… кажись. Поленумом каким-то.

И тут Бондаренко просто взорвался хохотом. Только что дулся, а тут – как прорвало! Отрывисто, будто залаял, зашелся смехом и Юрецкий, а Фимка, недоуменно переводя взгляд с одного космолетчика на другого, тоже вдруг захихикал, а потом и загоготал, тонюсенько подвывая.

Капитан перестал смеяться первым. Плечи его еще чуть подрагивали, но голос снова стал ровным.

– Придется вам, господа, навестить эту компанию.

– Как-кую к-компанию? – старпом боролся, как мог, с рвущимся из груди смехом, но продолжал еще спорадически всхлипывать.

– Беззубого генсека и остальных… кандидатов, – хмыкнул капитан и положил ладонь на Фимкино плечо: – Оппозиция, говоришь? – Но тут же руку убрал, будто устыдившись чего-то, окончательно стал серьезным, одернул китель и командным тоном продолжил: – Доложите Великому Князю и пану Перепенько…

– А Чурдуну? – встрял продолжающий хихикать Фимка.

– И Чурдуну, – Юрецкий так посмотрел на мальчика, что тот враз съежился и замолчал. – Доложите им, что был проведен сеанс прямой связи с лайнером «Манчестер», в ходе которого мною была осуществлена уступка прав на планету Нерай.

– Зачем? – вмиг перестал давиться смехом Бондаренко.

– Что значит зачем? – сдвинул брови капитан. – Я командир этого судна, и решения здесь принимаю я!

– Зачем нам докладывать этим?.. – уточнил старпом. Он и впрямь не понял сути приказа. То, что капитан уступил относительно пригодную для жизни планету, его ничуть не волновало, особенно теперь, на орбите настоящего рая. Но зачем о такой ерунде, не имеющей в данной ситуации никакого значения, докладывать сумасбродным, спятившим от безделья и страха пассажирам, пусть и самого высокого пошиба?

– Отставить! – рыкнул Юрецкий. – Выполняйте, капитан-лейтенант!

«А как же киберзонды?» – чуть не вырвалось у Бондаренко, но, увидев глаза капитана, он быстро прикусил язык, козырнул и отчеканил: – Есть!

– И ты с ним, – Юрецкий подтолкнул сжавшегося в комочек Фимку вслед шагнувшему в проем люка старпому.

…Оставшись в одиночестве, капитан подошел к экрану внешнего обзора, провел рукой по заветному бугорочку на рубашке, опустил отсутствующий взгляд на проплывающие облака и погрузился то ли в мечты, то ли в воспоминания.

* * * * *

– Почему?! Почему вы улетели?! – ворвавшийся в рубку Бондаренко, расхристанный, красный, совершенно очумелый, заорал в лицо капитану, брызжа слюной и тряся поднятыми кулаками.

Юрецкий будто и не слышал помощника. Равнодушно повернулся к обзорному экрану, дал команду Информаторию на поиск ближайшего Перехода и перевел кресло в режим «Отдых». Кресло чуть распухло, спинка его плавно опустилась почти горизонтально, раздувшись в изголовье подушкой, подлокотники опустились и превратились в мягкие валики, под ноги выехала дополнительная секция и немного их приподняла. Юрецкий откинулся в податливо-уютную мякоть и закрыл глаза. Рука его привычно поползла к бугорку на рубашке, но на полпути дрогнула и медленно легла на подлокотник.

– Обнаружен внепространственный Переход, – по-вологодски мягко окая доложил Информаторий женским голосом. – Координаты входного портала…

«Интересно, так специально настроили, под название судна, или случайно совпало?» – в тысячный раз подумал Юрецкий и, не раскрывая глаз, скомандовал:

– Войти в портал. Осуществить переход. По выполнении доложить.

Сзади раздался стон.

– Успокоился? – все так же, с закрытыми глазами, спросил капитан.

– Зачем вы… улетели? – Тихий голос старпома плакал, страдал, корил, умолял.

– Там нечего было делать, Рома, – спокойно ответил Юрецкий. Он вновь привел кресло в рабочее положение и развернул его к помощнику. По щекам того текли слезы. В глаза лучше было не заглядывать вовсе.

– Но как же так? – прошептал Бондаренко. – Ведь я же видел!..

– Что ты видел? Зелень лесов? Синь океанов? Белизну облаков? Ты это хочешь сказать?

– Д-да… И кислород – тридцать процентов…

– Не все то золото, что блестит, – сказал капитан.

– Что? Какое золото? Там ничего не блестело…

– В старину так говорили, – пояснил Юрецкий. – Это значит, что зрению не всегда стоит доверять. И не только зрению, первым порывам и чувствам тоже не стоит давать волю. Часто желаемое мы принимаем за действительное. Признайся, ведь ты же очень хотел, чтобы Мираж оказался похожим на Землю?

– Мираж? Вы так ее назвали?.. – Бондаренко помолчал. – Да, хотел… Очень хотел! И все-таки, что там было? Я не верю, что это лишь только мираж…

– Зелень – это гнилые ядовитые болота. Нижний слой атмосферы, помимо кислорода, содержит такую смесь гадостей, что без скафандра и полминуты не протянешь. Океаны – вода, это точно, вернее, водный раствор солей тяжелых металлов и большей части таблицы Менделеева. Единственное, что там земного, – это облака. И то лишь перистые, те, что очень высоко.

– Я хочу посмотреть, – упрямо сказал старпом.

– А смотреть не на что. Я очистил кристалл.

– Зачем?!

– Потому, что там не на что смотреть! – повторил, повысив голос, капитан.

– Я… не верю… – Бондаренко часто заморгал и опустил глаза.

– Смотри, – капитан демонстративно поднялся и отошел в сторону.

Старпом добрел до своего кресла, нерешительно в него опустился. С минуту глядел на синевато мерцающее облачко инфополя, опустив плетьми руки, и лишь сжимал-разжимал пальцы, словно разминал их перед двухчасовым фортепьянным концертом. Наконец, тряхнув головой, Бондаренко вознес ладони над инфополем. Псевдоэкран повис в воздухе бархатно-черным овалом. Старпом сделал над его матовой чернотой несколько сложных пассов, беззвучных и оттого выглядевших нелепо – будто рассеянный пианист забыл поднять крышку с клавиш. Пальцы дернулись еще раз и удивленно замерли, растопырившись над экраном. Бондаренко судорожно сглотнул, медленно, все еще ожидая подвоха, набрал код, отвел кулису кристаллоприемника. Скупо блеснули алмазные грани. Удерживаемый невидимым гравитационным коконом, кристалл покоился в центре сферической камеры ридрайтера. Там, где ему и полагалось быть.

– Кристалл… чист, – прошептал Бондаренко. Он сидел, уставившись на блестящую в глубине Информатория льдинку – словно пытаясь растопить ее взглядом, – целую вечность, упакованную в полминуты, а потом резко, всем телом, дернулся в сторону капитана: – Вы стерли всю информацию!

Юрецкий кивнул:

– Я тебе, Ромуальд Ксенофонтович, именно это уже и сказал.

– Но зачем?! – взвился с кресла старпом.

– Сядь, – сказал капитан столь неожиданно мягко и тихо, почти нежно, что Бондаренко вновь опустился в кресло помимо своей воли.

Юрецкий тоже сел и развернул кресло к помощнику.

– А зачем оно нам? – все так же мягко спросил он.

– Там же… – задохнулся старпом, – там же все! Все собранные данные, все координаты, весь наш маршрут!

– Маршрут подразумевает начальную и конечную точку, как минимум, – криво дернул губами капитан. – Нашей начальной точки больше нет… Зачем нам ее координаты? Хотя… – Юрецкий поморщился, как от внезапной зубной боли, – я найду при желании эту точку безо всяких кристаллов. Вот этот Информаторий, – приложил он ладонь к сердцу, – приведет меня к ней. Но это лирика… – Он снова положил руки на подлокотники. – Теперь точки промежуточные. Да, по ним мы собрали много данных. Но что толку с этих данных? Одна планета, где еще хоть как-то можно протянуть… если не покидать надолго корабль, и ту мы уступили. – Юрецкий заметил, как дернулся Бондаренко и поднял руку: – Хорошо, я уступил, хотя это и не меняет сути дела. Еще – Мираж, как напоминание о разрушенной мечте… Оно нам надо? А конечной точки пока и вовсе нет. И неизвестно – будет ли. И не все ли равно, куда, а тем более, откуда лететь, чтобы ее найти? Так зачем нам нужна вся эта информация, которая ничего не стоит? Ответь мне, Рома, зачем?