Текст книги "БутАстика (том I)"

Олег, зная, чем вызвана паника на самом деле, прекрасно понимая, что нет никакой бомбы, тем не менее тоже подступился к окну. Поезд стоял посреди леса. Среди деревьев метались испуганные, обезумевшие люди. Олегу показалось, что среди темных елей промелькнула вглубь чащи фигурка в розовой окровавленной ночнушке.

Паника перекинулась уже на соседние вагоны – оттуда тоже летели вещи, выскакивали пассажиры…

«Горим!» – вновь послышалось где-то совсем рядом, и Олег действительно почувствовал запах едкого дыма, а потом, обернувшись, увидел, что коридор вагона заполняется белесой пеленой. Олег метнулся к лежащему без сознания профессору и стал тормошить его за плечо:

– Валерий Анатольевич! Профессор! Очнитесь! Пожар! Надо срочно выбираться!

Однако профессор ни на что не реагировал. Тогда Олег, поднатужившись, приподнял тело мужчины с полки и перевалил через плечо его верхнюю часть. Взявшись за профессорские ноги, он, пошатываясь, вышел в коридор. Там уже нечем было дышать и ничего не было видно, а откуда-то справа уже доносилось характерное потрескивание и заблестели языки пламени. Тогда Олег дернулся назад, в купе. Положив профессора снова на полку, он быстро задвинул дверь, а потом, выбрав из груды помятых приборов самый на вид массивный, стал с размаху молотить им об оконное стекло. Оно крошилось под ударами, разлеталось искрами осколков, и наконец пробитое отверстие стало достаточно большим, чтобы в него смог пролезть человек.

Олег подхватил профессора подмышки и стал подтягивать его к пролому. Он замешкался на мгновение, соображая, как лучше пихнуть тело: головой или ногами вперед; решил, что ногами, иначе при падении профессор может сломать себе шею… Именно в это мгновение Валерий Анатольевич пришел в себя. Он приподнялся на локте здоровой руки и обвел купе затуманенным взглядом.

– Где Наташа? – прохрипел профессор тревожно.

– Не знаю, – крикнул Олег. – Давайте выбираться, вагон горит!

– Где Наташа? – не унимался профессор. – Где Люсенька?!

– Там они, там, на улице! – соврав, потому что не знал точно, махнул Олег в сторону окна. – И нам надо туда же, иначе сгорим нахрен!

Валерий Анатольевич пришел немного в себя и тут же замотал головой, что-то разыскивая в задымленном уже купе.

– Саквояж! – испуганно забормотал он. – Мой саквояж! Его необходимо найти!

– Да сгорим же! Какой саквояж! – заорал Олег. – Скорее лезьте в окно!

– Там все! – взмолился профессор. – Там… Да помогите же мне найти!

Олег, не слушая больше Валерия Анатольевича, сдернул его с полки и тут же увидел на ней возле самой стены черный саквояж.

– Этот? – мотнул головой Олег.

– Да-да! – забыв о страшной ране, вцепился в находку профессор и тут же застонал от боли.

– Да лезьте же, я возьму его! – закричал Олег что есть мочи.

Валерий Анатольевич наконец-то отреагировал. Он, морщась и болезненно охая, подхватил здоровой рукой висящую на сухожилиях и полоске кожи откушенную кисть и, качаясь, подошел к окну.

– Но как же я… – начал он, но Олег уже снова подхватил профессора поперек туловища и стал проталкивать его ноги в оконный пролом. Профессор ухнул вниз. Сам Олег тут же вскочил на столик, встал на колени и, развернувшись задом, полез в окно. В это мгновение дверь с треском вспыхнула, и пламя загуляло по купе, пожирая все на своем пути. Оно моментально добралось до стоящего враскорячку Олега, лизнуло его по лицу, и волосы тут же противно затрещали. Олег завопил и вывалился в окно. Он упал рядом с поднимающимся на колени профессором и сразу же, не обращая внимания на боль в отбитом копчике, стал натягивать со спины рубаху на горящие волосы.

Вагоны догорали. От трех последних остались только черные железные остовы. Четвертый еще лизали языки пламени, но уже как-то лениво, словно пресытившись. Остальные уцелели – их успел оттащить тепловоз после того как отцепили четыре горевшие. Закопченные пассажиры уныло бродили вдоль кромки леса, а в большинстве сидели – угрюмые, грязные, замкнутые в себе и в своей беде. Правда, большой беды не случилось – все остались, на удивление, живы. Сильно обгорел только проводник вагона, в котором ехал Олег – он до последнего помогал людям выбираться из пылающей западни, – да еще с десяток людей оказались изрядно помятыми в давке. Все раненые, а также пожилые «погорельцы» и дети были размещены в уцелевших вагонах. Но поезд почему-то стоял. Казалось бы: надо мчаться на всех парах к ближайшей станции – доставлять раненных в больницу, но… Видимо, было какое-то указание «сверху»: скорее всего, должны были подъехать те, кто должен был «разобраться на месте». Короче, обычная канитель и неразбериха.

Валерий Анатольевич не пошел в поезд, не стал обращаться за медицинской помощью. Олег сначала даже накричал на него, но профессор лишь многозначительно похлопал по своему черному саквояжу.

Людмила Леонидовна, к счастью, не пострадала ни в огне, ни в давке, и сейчас она с выражением полной отрешенности на лице, с глазами, устремленными «внутрь», обрабатывала страшную рану супруга препаратами из саквояжа, с которым так боялся расстаться профессор, а потом сшила края оборванных тканей между собой, забинтовала, наложила шину. Все это она делала очень быстро, уверенными движениями, но чисто механически. Профессор гладил ее здоровой рукой по спине и ласковым басом что-то успокаивающе гудел.

Когда «операция» была завершена, профессор подошел к сидящему чуть поодаль Олегу. Он явно чувствовал себя гораздо лучше, даже румянец выступил на щеках.

Олег выразительно глянул на забинтованную руку.

– Вам же срочно нужно в больницу, – сказал он мрачно. – Разве спасет вашу руку то, что сделала сейчас ваша жена?

– Спасет! – уверенно и даже с ноткой торжественности в голосе произнес Валерий Анатольевич, а потом, помявшись, добавил: – Я должен извиниться перед вами, Олег, и рассказать вам всю правду… Точнее – дорассказать, так как по сути я вам не лгал.

– Да уж, – неопределенно ответил Олег.

– Только Олег, дорогой, давайте договоримся сразу: то, что я вам расскажу сейчас – останется между нами! И еще… моя больная дочь – погибла при пожаре. Сгорела дотла. Температура огромная – даже косточек не осталось!

– Но она же… – вскинул изумленно брови Олег.

– Она сго-ре-ла! – раздельно и четко повторил профессор. – Для всех, кто будет интересоваться. Так будет лучше! И то, что при-ви-де-лось, – это слово профессор тоже произнес раздельно и четко, – некоторым пассажирам – так это последствия пожара и паники. Расшалилась взбудораженная психика. Ну а вы не видели вообще ничего. Договорились?

Олег кивнул. После всего произошедшего на него нахлынула вдруг волна апатии, и ему стало все абсолютно до фонаря.

Валерий Анатольевич захлопал вдруг себя по карманам, затем выудил из внутреннего бумажник, отсчитал несколько грязно-зеленых бумажек и протянул Олегу:

– Возьмите. Это то, о чем мы договаривались… ваш гонорар.

Олег не глядя сунул пачку долларов в карман.

– Пересчитайте, там ровно две тысячи! – заволновался профессор.

Олег вяло отмахнулся:

– Я вам верю.

Валерий Анатольевич внимательно оглядел Олега и с едва скользнувшей ноткой обиды в голосе спросил:

– Вам что – неинтересно узнать, что и как было на самом деле?

– Интересно, – ответил Олег, хотя его безразличный тон говорил об обратном.

– Ну, как хотите, – обиделся уже по-настоящему профессор и начал вставать.

– Валерий Анатольевич! – буркнул Олег. – Я просто сильно устал. Все эти события… Вы-то должны понимать! Поэтому не обижайтесь на меня и расскажите то, что считаете нужным. Поверьте, мне это интересно.

Профессор тут же забыл о недавней обиде, опустился на траву рядом с Олегом и начал рассказывать.

Валерий Анатольевич начал издалека. Он стал описывать научно-медицинские проблемы, над которыми плодотворно работал последние годы. Олег слушал не очень внимательно, хотя и состроил заинтересованное выражение лица. Его мало волновали научные изыскания современной медицины, а специальные термины, которыми в изобилии сыпал Валерий Анатольевич, были и вовсе непонятными. Профессор заговорил о пересадке органов, о проблеме отторжения тканей. Олегу стало интересней – об этом он слышал и читал ранее.

– Так вот, я решил эту проблему! – гордо вскинул голову профессор. – Я получил средство, которое позволяет совмещать даже принципиально несовместимые ткани! Например, собаке я приживил лапу кошки – и наоборот. Мало того, мой препарат способствует очень быстрому восстановлению поврежденных тканей. Моя рука, – он помахал перед собой перевязанной конечностью, – заживет через неделю!

– Но сосуды, нервы, – возразил Олег, – их ведь не сшивала ваша супруга. Рука все равно будет недееспособной.

– Мой препарат, – с восторгом сказал Валерий Анатольевич, – способен воистину на чудо! Все восстанавливается и срастается именно так, как надо! Вы помните сказки о мертвой и живой воде? Так вот, это больше не сказки. Я создал эту воду!

– Но это же небывалое научное открытие! – воскликнул Олег, с которого моментально слетели равнодушие и апатия. – Это же – Нобелевская премия, не меньше!

– Не все так просто, – заметно сник профессор. – Столько проблем… Давайте пока оставим эту тему. Я хочу рассказать вам о своей дочке…

– Я слушаю, – согласился Олег.

– Так вот, то, что я рассказывал вам про дерево, на которое залезла Наташенька, спасаясь от волка, про разбитую голову – это правда. Но дальше… В общем, волк, точнее – волчица, не убежала, а набросилась на потерявшую сознание девочку… Это все странно, волки летом не нападают на людей, тут какая-то аномалия! Волчица не страдала бешенством, я проверил, но явно была с какими-то отклонениями в психике. Череп Наташеньки был пробит, и волчица стала буквально разгрызать его дальше, словно орех. Она ела мозг моей доченьки, она изгрызла все ее лицо… Когда мы прибежали туда – у Наташеньки вся голова представляла собой кровавый изжеванный комок! А волчица сидела рядом и рычала на нас, явно не собираясь расставаться с добычей. У меня было ружье, заряженное снотворным, даже не знаю, почему я, выбегая из дому, схватил именно его, а не обычную двустволку… Короче говоря, я усыпил волчицу и принес ее вместе с Наташей домой.

– А как вы узнали, что на вашу дочь напал волк? – вставил Олег.

– Рассказал мальчишка-пастушок. Он перепугался до смерти, но догадался прибежать ко мне. Иначе бы мы совсем не успели… А так – Наташа еще была жива, пульс – нитевидный, но сердце еще билось. Я видел, что ей уже ничем не помочь – мозг был практически уничтожен… Но Люсенька, моя супруга – она была рядом все это время, – забилась в истерике, стала кричать, кидаясь к спящей волчице, чтобы та отдавала взамен свою голову. Это был полный бред, вызванный горем матери, как я подумал сначала, но моя жена отнюдь не бредила! Идея о том, что наша дочь еще может подарить нам внука – пришла ей в голову почти сразу. Люсенька стала говорить это мне, убеждать, я отмахивался, не понимая, что она говорит это все всерьез, а не в бреду горячки. Я сам был раздавлен свалившимся горем и плохо соображал, о чем идет речь. И лишь когда Люсенька закричала мне прямо в лицо: «Делай трансплантацию, иначе мы ее навсегда потеряем!», я совершенно машинально стал делать операцию. Конечно, лучше всего подошла бы человеческая голова, но… Я не смог бы убить человека даже ради собственной дочери. Да и не было уже времени искать что-то более подходящее – сердце Наташеньки как раз остановилось, наступила смерть, даже не клиническая, поскольку мозг тоже не работал…

– И вы пересадили голову волчицы собственной дочери, – продолжил Олег утвердительно.

– Да, я сделал это. А что мне оставалось? Я надеялся сам не знаю на что. Но, во всяком случае, тело Наташи стало жить. Все его функции восстановились полностью. Я сам не ожидал подобного результата – я думал, что она не сможет двигаться, надеялся, что хотя бы дышать будет самостоятельно… Ничего подобного я прежде не делал!

– Но в поезде… она лежала, была неподвижной, – заметил Олег.

– Я накачал ее успокоительными, снотворным – не мог же я открыто везти ее в таком виде! Но… половой акт произвел на нее такое возбуждающее действие… Вы видели сами!

Профессор помолчал немного, а затем сказал:

– Теперь надо ее искать… Вы поможете мне?

– Ну уж!.. – невольно вырвалось у Олега.

– Но ваш ребенок…

– Какой еще ребенок?! – буквально взвизгнул Олег.

– Наташа должна родить вашего ребенка… – сказал Валерий Анатольевич проникновенно. – Нет-нет, вас это ни к чему не обязывает, как мы и договаривались, но… Неужели вам совсем безразлична его судьба?

– Да какой ребенок, Валерий Анатольевич! – прокричал Олег. – Один акт, всего один, какой шанс-то на зачатие?!

– Процентов девяносто, а то и девяносто пять, – очень серьезно ответил профессор.

– Да ну? – нервно рассмеялся Олег. – А почему не сто?

– Неужели вы полагаете, молодой человек, что я, ученый, решивший проблему трансплантации, не позаботился сделать так, чтобы моя дочь была готова зачать даже от одной капли спермы? Сто процентов гарантии, кроме господа бога, не может дать никто, но за девяносто я ручаюсь.

Олег понял, что профессор говорит серьезно, и то, что он говорит – правда.

– Я… боюсь, – честно признался Олег.

– Я заплачу вам за оказанную помощь еще две тысячи, даже больше, – сказал профессор. – Только помогите! Нам просто не к кому больше обратиться за помощью, вы же понимаете!

– Разве все решают деньги, – пробормотал Олег, опуская глаза.

– Надеюсь, что нет, – ответил Валерий Анатольевич. – Но любой труд должен быть достойно оплачен. Так вы согласны?

– А куда мне деваться? – пожал плечами Олег.

Через девять месяцев, роясь в отходах крупной хирургической клиники одного очень большого города, бомж Степаныч раскопал черный пластиковый мешок. Раскрыв его, Степаныч оцепенел на мгновение, а потом, сломя голову, ринулся прочь.

Брошенный мешок остался лежать возле мусорных баков. Из него, выкатив желтые остекленевшие глаза, из потустороннего далека злобно щерилась на мир косматая, ужасная голова волка.

В одну реку дважды…

Женщина сначала показалось мне почти старухой, а ведь, по сути, была старше меня всего лет на десять. Быть может, в свои двадцать пять, я просто не умел еще сразу видеть и понимать красоту женщин «бальзаковского возраста». А может, меня сбила с толку седина в ее волосах, которую незнакомка и не пыталась скрывать. И лишь заглянув ей в глаза, я понял, как сильно ошибся. Такие глаза не могли принадлежать старухе! В них отражались река и небо, и в тот момент я сделал для себя открытие, что иногда копия может быть прекрасней оригинала. Теперь, увидев эти глаза, я уже не мог понять, как пришло мне в голову назвать (пусть и мысленно) их обладательницу старой… Прядки темных волос, выбивающиеся из-под синей бейсболки, по-прежнему серебрились инеем, но обмануть меня они уже не могли.

Женщина стояла босиком у самой кромки воды. В одной руке она держала кукан из ивовой ветки, на котором висели, касаясь пятнистыми хвостами земли, две крупные щуки; в другой она сжимала некое подобие спиннинга, а точнее – полутораметровую палку с древней алюминиевой катушкой и загнутыми гвоздями вместо колец.

– Привет, – сказала женщина, и в небесно-речных ее глазах промелькнуло вдруг нечто, от чего сердце мое пропустило пару ударов, а потом бешеным галопом кинулось нагонять упущенное. – Сегодня я тебя обловила!

Я опустил глаза на свой садок, хотя и так прекрасно знал, что там лежит лишь одна щучка – почти щуренок, – и окушок в полторы ладони.

– По количеству – нет, – ляпнул я. – Только по весу…

– Еще скажи, что ты поймал два разных вида, что у окуня больше колючек и полосатее чешуя, – улыбнулась женщина.

Я растерялся, потому что вообще тушевался, когда ко мне обращались красивые женщины (а она была очень красивой, теперь я это увидел), и тем более, когда они говорят со мной вот так, словно знают меня тысячу лет. Впрочем, так со мной незнакомые женщины еще никогда не разговаривали.

– Да почему? – нескладно промычал я, чувствуя, как краска заливает щеки и шею.

– Да потому, да потому-у, что так положено ему-у! – пропела вдруг женщина и заливисто расхохоталась.

Я совсем потерялся и не знал куда деть свой блестящий финский спиннинг с безынерционной катушкой. Женщина заметила мои дерганья и резко оборвала смех. Прекрасные глаза ее подернула вдруг пелена боли.

– Прости, Саша, – шепнула она и потянулась было ко мне, словно хотела поцеловать, но вздрогнула и замерла, опустив глаза.

– Откуда вы меня знаете? – опешил я. Удивляться было чему – я приехал в эту деревеньку всего лишь час назад, выбрав ее совершенно случайно – понравилось красивое место возле соснового бора и близость к реке. Я успел познакомиться лишь с хозяйкой избы, куда попросился на ночлег, – бабой Машей.

Женщина заметно смутилась, я бы даже сказал – испугалась чего-то.

– А ты… а вы… – сбивчиво заговорила она, не поднимая глаз, – разве не друг Ольги?

– Какой Ольги?

– Вы еще не знаете Ольгу? – виновато посмотрела на меня женщина.

– Что значит «еще»? – У меня возникло нехорошее подозрение насчет душевного здоровья незнакомки. – Я не знаю никакой Ольги.

– Простите, я обозналась… – Женщина резко отвернулась и быстро зашагала прочь от реки.

На следующее утро я снова встретил эту женщину на том же самом месте. Когда я пришел, она уже вовсю рыбачила, быстро наматывая леску на скрипящую первобытную катушку и без задержки кидая блесну снова. Несмотря на грубый самопальный спиннинг, делала она это очень ловко и изящно, я даже засмотрелся.

Женщина почувствовала мой взгляд и обернулась.

– Привет, – сказала она легко и просто, словно и не было вчера между нами никаких «непоняток».

– Здравствуйте, – кивнул я.

– Лучше на «ты», – поморщилась женщина. – Если не возражаешь.

– Хорошо, – сказал я. – Давай тогда познакомимся. Я и правда Саша, ты угадала вчера. А тебя как зовут?..

– Ой, есть, кажется! – воскликнула женщина и закрутила быстрее катушку, приподняв кончик спиннинга. – Ах, сорвалось… – Она подмотала блесну, вынула ее из воды, посмотрела на меня и спросила: – А ты что не ловишь?

– Сейчас начну… – сказал я, так и не дождавшись от незнакомки имени. Переспрашивать я почему-то не стал.

– Соревноваться будем? – подмигнула женщина. – Давай так: расходимся в разные стороны, а через пару часиков снова здесь встретимся.

– На количество или на вес? – усмехнулся я. Мне все интересней становилась эта загадочная красавица, хотя насчет «тараканов» в ее голове я уже почти не сомневался.

– А как бы ты хотел?

– Рыбу считают по хвостам!

– Ладно, – тряхнула женщина посеребренной челкой. – А как насчет приза победителю?

Я смутился. В невинном, казалось, вопросе мне послышался недвусмысленный намек. Но я снова ошибся. Женщина стала вдруг очень серьезной и сказала:

– Если я выиграю, ты мне кое-что пообещаешь…

– Так не честно, – попытался я свести все к шутке. – Мало ли что ты попросишь сделать!..

– Я попрошу, чтобы ты кое-чего не делал, – не приняла шутку женщина. – Чтобы ты пообещал не делать этого! – Ее серо-голубые глаза и впрямь стали почти безумными, подернулись хмурыми тучами и заблестели.

– Хорошо, – согласился я, опасаясь нервировать душевнобольную. – А если выиграю я?

– Сначала выиграй! – дурашливо фыркнула женщина. Тучи в глазах моментально рассеялись.

– И все-таки? – Я широко улыбнулся, стараясь удержать бедняжку в хорошем настроении подольше. Но получилось наоборот, женщина снова нахмурилась.

– Тогда я предскажу тебе будущее, – тихо, но отчетливо сказала она, и по спине моей вдруг пробежались мурашки.

– Хорошо, – поспешно сказал я снова. – Тогда я пошел?

– Давай, – подмигнула заиндевелая красавица.

Выиграла она, вновь поймав двух щук. Мне даже показалось, что это те самые, вчерашние рыбины. Разумеется, это было не так – одна из них еще была жива и вяло разевала жабры.

Мне же удалось вытянуть лишь одного окуня – правда, весьма упитанного.

– Два-один, – подвела итог женщина. – Проиграл ты, Саша.

– Вижу, – притворно вздохнул я. На самом деле я был даже рад этому. Кто знает, как отнеслась бы к проигрышу сумасшедшая? Нет, напрасно я так говорю, сумасшедшей она, конечно, не была. И все же, все же, все же…

– Пришла пора расплачиваться. – Женщина заглянула мне прямо в глаза, и я чуть не утонул в зовущей непонятно куда сероватой голубизне.

– Я готов, – сказал я охрипшим вдруг голосом.

– Обещай мне, – торжественно и строго заговорила победительница, – что ты никогда больше в своей жизни не будешь ни с кем соревноваться в рыбной ловле!

– По хвостам или по весу? – усмехнулся я.

– Не надо шутить! – повысила голос женщина, и от его неожиданно зловещего тона мне стало и впрямь не до шуток. – Ты проиграл и должен пообещать это мне!

– Хорошо, я обещаю! – поторопился выпалить я. А что я еще мог сказать?

– Пойми, Саша, – жалобно, словно извиняясь за резкость, заговорила прекрасная рыбачка, – от твоего обещания очень многое зависит. Очень-очень многое… Прошу тебя, не забудь про него!..

– Я обещаю, – закивал я, сделав серьезное лицо. – Никогда и ни с кем я не буду больше рыбачить наперегонки.

– Посмотри на реку… – неожиданно сменила тему женщина. Взгляд ее стал мечтательно-чистым, в глазах прибыло небесной голубизны, вытеснив речную серость. – Посмотри, как неспешно, но уверенно несет она свои воды. Час за часом, год за годом, век за веком… Ей нет дела до нас, до наших страданий и радостей, ей наплевать, кого мы любим и ненавидим, о ком тоскуем и грустим. Она всегда одинаковая, эта текущая вода… Ты веришь, что в одну и ту же реку нельзя войти дважды?

– Конечно, – осторожно сказал я. – Это народная мудрость.

– А всегда ли народ мудр? Разве он состоит не из людей, которые вечно совершают ошибки?

– На ошибках люди учатся, делают из них выводы и оставляют потомкам в виде народной мудрости.

– Нельзя ничему научиться на чужих ошибках, – печально покачала головой незнакомка. – Это тоже народная мудрость. А свои – не всегда удается исправить. – Она вскинула голову, обдала меня небесным светом глаз и отрывисто, со всхлипом, сказала: – Прощай, Саша! Будь счастлив, живи долго!.. – И побежала, не оглядываясь, по мокрому песку, оставляя за собой, словно капельки слез на щеке, цепочку быстро наполняющихся водой следов.

До вечера я ходил словно пришибленный, образ странной женщины никак не шел из головы. Я, словно наяву, видел, как убегает она вдоль надменной свинцовой реки, унося мой покой на ивовом кукане.

За ужином – рассыпчатой, с румяной корочкой поверх чугунка, пшенной кашей – только что из русской печи; под парное молоко из глиняной кринки (я думал, что такие остались лишь в музеях), я не удержался и спросил бабу Машу о седой красавице.

Улыбчивая румяная старушка вздрогнула и даже побледнела.

– Ой! – поднесла она ко рту ладошку и тревожно закачала головой с забранными под гребешок белыми волосами. – Никак свезло тебе Рыбачку стренуть?..

– Ну да, она рыбу ловила, – не понял я реакцию бабульки.

– Спросила тебя про топляка? – перекрестилась баба Маша.

– Про какого топляка? – удивился я. – Нет, мы с ней рыбу ловили…

– Ты чо? Ты чо?! – замахала на меня руками старушка, словно увидела привидение.

– А что тут такого-то? – обалдел я совершенно. – Ну, не в себе малость женщина, но безобидная ведь!

– Чо и балакаешь-то? Безобидная!.. – зашипела на меня баба Маша и принялась истово, будто вколачивая в себя гвозди, креститься на икону в углу. Отвесив ей с десяток поклонов, она снова повернулась ко мне и горячо зашептала, оглядываясь зачем-то на окно: – Нельзя с ей балакать, утянет она в реку-то!..

– Да с чего вы взяли? – Я начал сердиться. – Зачем ей меня в реку тянуть? Может, она и больная слегка, но не до такой же степени!

– Не больная она! – махнула на меня снова бабуля и, шустро подпрыгнув, засвистела мне прямо в ухо: – Нежить она, русалица! – Бабка оставила мое ухо в покое, отскочила назад и затараторила: – Кажинный год она тута бывает, что ни лето – то один, то другой ее стренет у реки-то!.. Тока увидит мужика, бегит к ему, в глаза заглядает и ну пытать: а не тонул ли сейгод мужичина какой?

– Меня не спрашивала, – сказал я, чувствуя, как кожа покрывается пупырышками. – Ну, а если и спрашивает, что с того? Много она сама-то мужиков утопила?

– Утопила-утопила!.. – часто закрестилась баба Маша, но в голосе ее я не почувствовал убедительности.

– Кого? Когда? – попросил уточнить я. – Сколько безвинных жертв на ее счету?

– Не щитала я, – вновь отмахнулась от меня бабушка. В голосе ее скрипнула обида.

– Да вы не сердитесь на меня, баба Маша, – приобнял я старушку за худенькие плечи. – Только не верю я в эти сказки. Живая она, точно вам говорю, только нездоровая. Вот и задает такие странные вопросы.

– Вы теперича ни в чо не верите, – тяжело вздохнула бабуля. – Тока кабы была та Рыбачка живой бабой, то признал бы ее кто. У нас ить – не город! Три деревни на сорок верст… О-хо-хо, Фома ты неверующий, ешь давай кашу, простыла ужо.

* * * * *

С Ольгой я познакомился этим же летом, когда вернулся после короткого отпуска домой. Возвращался с работы; шел не спеша, наслаждаясь летним теплом, вечерним ласковым солнцем; поглядывал на девушек, радуясь вместе с ними жизни, молодости и красоте.

Эту девушку я приметил издали – что-то в ее фигуре и походке показалось мне тревожно-знакомым. Она шла, опустив глаза, думая, наверное, о чем-то несбыточном и далеком. А может, просто мысленно повторяла вопросы к экзаменам. Поравнявшись со мной, она вскинула ресницы. Я увидел ее глаза и вздрогнул – на меня плеснуло серой речной волной с отраженным в ней небом. Не в силах отвести взгляд от этого чуда, я прошептал:

– У вас есть сестра?

– Что? – остановилась девушка.

– Сестра, старшая? – переспросил я. – Вы так похожи на одну женщину!..

– Нет, – виновато улыбнулась девушка. – У меня нет сестры. Даже младшей. Это ваш способ знакомиться?

– Мне не надо с вами знакомиться, – неожиданно вырвалось у меня. – Я и так знаю, что вы – Ольга…

Через полгода мы поженились. Еще через полгода поехали отдыхать в деревню к бабе Маше – прошлым летом, когда уезжал, я договорился с ней о такой возможности. Правда, я не думал, что приеду не один, но старушка этому обстоятельству даже обрадовалась.

– Хорошую девку нашел, – шепнула она, улучив момент. – Глаза так и пыхают! Любит тебя. Живите ладно.

– Мы ладно живем, – счастливо улыбнулся я.

– Вот и живите, – сказала баба Маша и украдкой, пока я поворачивался, перекрестила меня.

В тот же день я повел Ольгу на реку. Любимый спиннинг с новым набором блесен был снова со мной. Ольга же сказала, что рыбу ловить не умеет и не хочет – ей вообще рыбок жалко, – так что она собиралась лишь загорать и купаться. Но там, где я думал порыбачить, купаться было совсем неудобно, до песчаных плесов идти далеко, да и мне там со спиннингом делать было нечего, так что мы договорились сходить туда завтра, а сегодня Ольга согласилась ограничиться солнечными ваннами и наблюдением за моим рыболовным мастерством.

Видимо Ольга приносила мне удачу во всем – с третьего же заброса леску дернуло, удилище выгнулось и я, бесшумно и быстро вращая ручку импортной катушки, повел упирающуюся добычу к берегу. Ольга, услышав мои возгласы, подбежала и захлопала в ладоши.

– Ой, смотри, смотри, Саша, там что-то брыкается! – восторженно заверещала она, увидев, как забила хвостом здоровенная щука, подтянутая мной почти к самому берегу.

– Только бы не сорвалась! – взмолился я. – Леска тонкая, не на такую коровищу!..

Не успел я это сказать, как Ольга уже прыгнула в воду – как была, в кроссовках, и всем телом бросилась на пятнистую хищницу.

– Осторожней, там блесна! – завопил я. – И зубы у нее – ой-ей-ей! – Но Ольга уже поднималась на ноги, крепко держа за жабры молотящую хвостом по ее животу щуку.

– Ну, ты даешь! – выдохнул я. – А говорила, что рыбу ловить не умеешь. – И, не удержавшись, подколол: – Как же так? Тебе ведь рыбок жалко!

– Мне маленьких жалко, – отдуваясь, сказала гордая Ольга, отшвырнув добычу в траву. – А их это чудище ест. Дай-ка мне спиннинг!

– Это еще зачем?

– Щук буду ловить.

Делать нечего, стал я учить женушку, как пользоваться спиннингом. У Ольги стало уже получаться, но ей очень не нравилось, что удилище длинное – неудобно ей, видите ли!

– Сделай мне что-нибудь покороче, – взмолилась Ольга. – Ну, пожалуйста!

Сделать – не вопрос, было бы из чего. Палку-то и вырезать можно – лес кругом, а вот где катушку взять? Пришлось ехать в райцентр, за сорок километров. Райцентр – не город даже, по моим меркам, а тоже деревня, только большая. Специализированных рыболовных магазинов там сроду не было. Еле удалось отыскать в «центральном» универмаге отдельчик спорттоваров. В нем – на четвертинке прилавка – сиротливо ютились с десяток крючков, три блесны и (о, удача!) катушка для спиннинга. Но какая! Я думал, таких уже лет двадцать не выпускают… Большая, как консервная банка, алюминиевая бобина с тормозом-трещоткой. Делать нечего, пришлось купить такую.

Загубил я в лесу деревце, выстругал палку попрямей, наколотил в нее загнутых гвоздей вместо колец, примотал изолентой катушку… Решил сам сперва испытать – прямо у бабы Маши во дворе. Размахнулся, палец с катушки отпустил и… тут же сделал здоровенную «бороду». Отвык я от инерционных катушек. Еще мальчишкой в последний раз ими пользовался. Просидел я почти час, распутывая леску и матерясь под нос. А Ольга ухохатывалась просто, наблюдая за моими мучениями. Когда я закончил это «веселое» занятие, сунул ей спиннинг и сказал:

– На, тренируйся! Но «бороды» сама распутывать будешь. Договорились?

Ольга кивнула, чудесные глаза ее вспыхнули безоблачной синевой. И, что поразительно, сразу у нее все получилось. Может, и не совсем мастерски, но ни одной «бороды» ей «расчесывать» не пришлось.

В тот же день, уже под вечер, мы пошли к реке. Ольга бежала впереди, размахивая самодельной снастью и радостно вопя, словно девчонка.

– Так ты всю рыбу распугаешь, – смеялся я.

– Наоборот, – улыбалась в ответ жена, – рыбам станет любопытно, кто это так орет, и они все сплывутся ко мне!

Еще до того, как сделать первый заброс, Ольга обернулась и сказала, ехидно сощурившись:

– А давай устроим соревнование: кто больше рыбы поймает? Давай разойдемся в разные стороны, а через часик встретимся здесь и сравним уловы.

Что-то мне в этом предложении показалось знакомым, тревожно екнуло сердце, но, каюсь, прошлогодняя встреча со странной женщиной и данное ей обещание почти стерлись из моей памяти. Да я вообще за минувший год забыл, что существуют на свете еще какие-то женщины, кроме мой красавицы-жены, которую я безумно любил.