Текст книги "Португалия. Полная история"

Также в группе были участники мятежа на двух кораблях военно-морского флота, анархисты и другие политзаключенные. Попал в Таррафал и генеральный секретарь компартии Бенту Гонсалвеш, арестованный в 1935 году после возвращения из Москвы, где он участвовал в VII конгрессе Коммунистического интернационала.

9 октября 1936 года их выгрузили в Таррафале с судна, на котором они приплыли из Португалии в «бычьем классе». Так называлось нижнее отделение, где вместе с узниками действительно перевозили крупный рогатый скот.

Лагерь представлял собой прямоугольник размером 150 на 200 метров, огороженный трехметровой каменной стеной и колючей проволокой. Внутри стояли административные здания и 12 брезентовых бараков, которые впоследствии руками заключенных превратили в каменные.

Условия содержания были невыносимыми, но ради этого лагерь и построили. В Португалии еще в 1867 году была отменена смертная казнь. На Кабу-Верде, вдали от Лиссабона, с заключенными можно было обращаться как угодно.

Главными врагами узников, наряду с тюремщиками, оказались малярийные комары. Заключенные, лишенные медицинской помощи, лекарств, кипяченой воды, средств личной гигиены, были беззащитны перед болезнями. Особенно тяжело переносились сезоны дождей. Тех, кто держался, старались уморить непосильным трудом. Обитатели концлагеря должны были обтесывать камни, носить воду, а то и просто без цели таскать с места на место мешки с землей. Просуществовал Таррафал до 1954 года. За это время через него прошли свыше трехсот противников режима.

Слежку за политически неблагонадежными гражданами осуществляли агенты созданной в 1933 году Полиции надзора и защиты государства (ПВДЕ). Секретная служба подчинялась напрямую правительству.

Организовал и больше двух десятков лет возглавлял тайную полицию Агоштинью Лоуренсу. Он еженедельно являлся к Салазару, чтобы доложить о текущей обстановке и получить соответствующие инструкции.

В июле 1937 года на председателя правительства было совершено покушение. Группа анархистов заложила бомбу неподалеку от дома друга премьер-министра, в личной часовне которого политик намеревался посетить утреннюю воскресную службу.

Едва «Бьюик» Салазара затормозил, заряд взорвался. В воздух взметнулись камни и комья земли, образовалась глубокая воронка. Черный автомобиль покрылся пылью, но премьер не получил ни царапины. Он спокойно вышел из машины и в обычной холодной, сухой манере сказал: «Давайте пойдем на службу». На опасения за его самочувствие и предложение взять отпуск, чтобы отойти от пережитого, Салазар возразил: «Поскольку я остался жив, то должен продолжать работать»[241]241
  Madeira J. 1937 – O Atentado a Salazar, Lisboa, Esfera dos Livros, 2013.


[Закрыть].

Расследованием покушения занялся лично Агоштинью Лоуренсу. Его агенты прочесали всю страну. Были произведены десятки арестов. Исполнителей и людей, не имевших к теракту непосредственного отношения, но заподозренных хотя бы в малейшей в нему причастности, посадили на длительные сроки. Больше на премьер-министра покушений не совершалось, а директор ПВДЕ стал доверенным лицом Салазара и одним из самых влиятельных людей страны.

Повышать квалификацию сотрудников Лоуренсу помогали инструкторы из гестапо и муссолиниевского Органа надзора за антигосударственными проявлениями, но не только. Большой вклад в становление португальской тайной полиции внесла британская служба внешнеполитической разведки МИ-6. Во второй половине 1950-х Лоуренсу, покинув пост директора тайной полиции, не без содействия англичан стал респектабельным чиновником мирового масштаба – президентом Международной организации уголовной полиции (Интерпол)[242]242
  New York Times, August 3, 1964, p. 25.


[Закрыть].

Сажали при Салазаре не только анархистов и коммунистов. Премьер-министр последовательно запрещал и разрушал все, что, по его мнению, подрывало национальное единство и расшатывало старательно возводимый им каркас Нового корпоративного государства.

В 1934 году премьер-министр объявил вне закона движение лузитанских интегралистов, поддержавших переворот 1926 года, но потом принявшихся критиковать однопартийную систему. Свое решение Салазар обосновал тем, что проповедуемый интегралистами национал-синдикализм вдохновляется «определенными иностранными примерами», прежде всего итальянским фашизмом.

В 1935 году парламент единогласно принял закон, распускавший тайные организации. Их недвижимость, в том числе дворец в центре Лиссабона, в котором располагалась штаб-квартира Великой восточной лузитанской ложи, была передана «Португальскому легиону».

За принадлежность к масонству не преследовали, не арестовывали и не отправляли в концлагерь. Ложи продолжали функционировать, но собирались реже и в неформальной обстановке.

Идеологический маятник, раскачивавшийся со времен маркиза де Помбала, вновь пришел в движение. Закончился период полной свободы действий для масонов, и, следовательно, вновь наступило благоприятное время для Католической церкви и иезуитов. Президент Ошкар Кармона, в молодости отдавший дань масонству, но быстро ложу покинувший, против такого развития событий не возражал[243]243
  Oliveira Marques A.H. Dicionário de Maçonaria Portuguesa. Lisboa, Editorial Delta, 1986, vol I, col. 272–273.


[Закрыть].

Салазар, выпускник иезуитской семинарии и ревностный католик, наконец-то смог приступить к полному восстановлению отношений Португалии с Ватиканом. Юридически отделение церкви от государства, установленное Первой республикой, сохранилось. Фактически почти все привилегии Католической церкви, утраченные после падения монархии, были восстановлены.

В 1940 году со Святым престолом был заключен конкордат. Он гарантировал католикам отобранное масонами-республиканцами право свободно отправлять религиозные обряды и без вмешательства государства регулировать свою жизнь, признавал за Церковью все имущество, которое ей ранее принадлежало, утверждал признание гражданской властью церковных браков.

Конкордат также установил основные принципы организации миссионерской деятельности. Они были развиты в Миссионерском договоре, заключенном тогда же, а также в Миссионерском уставе 1941 года. Последний представлял собой правила для португальских католических миссий в колониях. Отныне они были взяты под защиту государства и считались «институтами образования и помощи» и «инструментами цивилизации»[244]244
  Concordata com a Santa Sé e o estatuto missionário. Ministério das Colónias, Lisboa, Sociedade Astória, 1941. https://www.vatican.va/roman_curia/secretariat_state/archivio/documents/rc_seg-st_19400507_missioni-santa-sede-portogallo_po.html


[Закрыть].

Католическая церковь превратилась в прочнейшую идеологическую опору режима. Связка политики и религии усилилась с назначением в 1929 году кардиналом-патриархом Мануэла Гонсалвеша Сережейры – университетского друга Салазара, с которым будущий премьер-министр учился, а затем преподавал в Коимбре в течение 11 лет.

На следующий год произошло знаменательное событие, имевшее серьезные последствия. Епископ Лейрии признал «достойным доверия» чудо явления Богородицы в приходе Фатима и распорядился «официально разрешить культ Богородицы Фатимской».

Культ стал одной из визитных карточек Португалии как страны религиозной и антикоммунистической. Городок Фатима, расположенный в сотне с небольшим километров к северо-востоку от Лиссабона, превратился в один из крупнейших паломнических центров католического мира.

Согласно официальной версии, явления Богородицы происходили регулярно. Они случались каждое 13-е число с мая по октябрь 1917 года. Божья Матерь представала перед тремя юными пастушками: Лусией душ Сантуш, а также ее двоюродными братом и сестрой.

В последний раз вместе с детьми на встречу с Богородицей пришли тысячи людей. По описаниям очевидцев, они увидели, как солнце превратилось в неяркий серебряный диск, который быстро вращался вокруг своей оси. Когда люди от страха попадали на колени, диск ринулся зигзагами вниз, к земле, а затем вернулся на место и снова стал сверкающим солнцем.

После первого явления детей осмеяли, подвергли строгому допросу и наказали. Последнее чудо широко освещалось в печати.

Атеистические республиканские власти восприняли чудесные события в Фатиме как реакцию Церкви на свою антиклерикальную политику, ее ответный выпад и пытались помешать распространению культа. Доходило до применения военной силы, но против веры и столь грозные методы не срабатывали. Так, в 1920 году солдаты тщетно пытались не допустить установку паломниками на месте явлений статуи Девы Марии.

После прихода к власти Салазара и его друга кардинала Сережейры культ обрел официальную поддержку. «С тех пор, как Богоматерь Фатимская в 1917 году возникла в небе Португалии, особое Божье благословение снизошло на португальскую землю. Завершился цикл насилия и преследования религии, и началась новая эпоха умиротворения умов и христианского возрождения», – заявил главный священнослужитель страны, имея в виду правление Сидониу Паиша, который отменил самые радикальные положения антирелигиозного законодательства либеральных республиканцев.

В 1930 году единственной свидетельницей всех чудес оставалась Лусиа душ Сантуш, которой во время явлений было 9 лет. Ее двоюродные брат и сестра скончались в 1919-х и 1920-х годах.

Лусиа, прожившая 97 лет, стала монахиней. Она утверждала, что в июле 1917 года Богородица открыла детям три тайны. Две из них она обнародовала в 1941 году. Первая касалась видения Ада, вторая – России.

По словам Лусии, необходимо «провести посвящение России Непорочному Сердцу Девы Марии». Сделать это должны Папа Римский и католические епископы. В противном случае атеистическая страна распространит «свои ошибки по миру, порождая войны и преследования Церкви».

Вторая тайна Фатимы послужила мощнейшим инструментом в борьбе режима Салазара с коммунистической идеологией. Но не только с ней. Заодно она надолго очернила в глазах верующих португальцев все, что так или иначе связано с Россией и русскими. Как предельно четко сформулировал кардинал Сережейра: «Фатима – Алтарь мира – противостоит Москве – столице царства Антихриста»[245]245
  Memórias da Irmã Lúcia. 13.ª ed. Fátima: Secretariado dos Pastorinhos, 2007.№ Bennett J,S. When the Sun Danced: Myth, Miracles, and Modernity in Early Twentieth Century. University of Virginia Press, 2012.; De Marchi J. The Immaculate Heart. New York, Farrar, Straus and Young, 1952.; Ameal J., Reis-Santos L. Fatima – Altar do Mundo. Porto. Ocidental Editora, 3 vol., 1953–1955.


[Закрыть].

Салазар уже в 1930-е годы претендовал на роль европейского лидера в «борьбе с коммунистической угрозой». Но не жаловал он и капитализм с его парламентской демократией. Он утверждал, что в отличие от демократии, проповедующей «свободу без власти» и тоталитаризма, навязывающего «власть без свободы», его режим способен дать «синтез власти и свободы». Что касается социализма, то эту систему политик считал «противоестественной и невыполнимой на практике»[246]246
  Salazar A.O. Discursos e notas politicas. Coimbra Editora. Vol. V, p. 419.


[Закрыть].

Премьер-министр не принимал любые «измы». «Мы против всех и всяческих интернационализмов, против коммунизма, против социализма, против синдикализма, против всего, что ослабляет, разделяет, распускает семью, против классовой борьбы, против безродных и безбожников, против силы в качестве источника права, мы – против всех великих ересей нашего времени, – говорил Салазар. – Мы… полны решимости создать корпоративное государство… и больше всего хотим, чтобы наша система управления была национальной, чисто португальской»[247]247
  Salazar A.O. Discursos e notas politicas. Coimbra Editora. Vol. IIII, p. 361.


[Закрыть].

Что касается корпоративного государства, то премьер рассматривал его прагматически, как инструмент примирения противоречий, мешающих сплочению общества: «Почему мы за корпоративную организацию? Потому что нам представляется, что она может привести к желанному синтезу интересов, способна предоставить квалифицированным представителям место встречи, дать возможность достичь взаимопонимания, заменить классовую борьбу»[248]248
  Salazar A.O. Discursos e notas politicas. Vol. V, p. 495.


[Закрыть].

Португальский правитель требовал различать свободу личную и политическую. Первую он обещал защищать и охранять, призывая «жить обыденно» и декларируя невмешательство в частную жизнь, а вторую не считал зазорным жестко ограничить.

Судя по снижению накала оппозиционных выступлений к концу 1930-х годов, большинство португальцев такая политика устраивала. После хаоса Первой республики они были готовы мириться с отсутствием политических свобод, тем более что масштаб репрессий не шел в сравнение с разгулом насилия в других европейских странах, где у власти стояли правые режимы.

Аресты касались сотен людей. В концлагере Таррафал за 18 лет его существования погибли 32 узника. Штат ПВДЕ также поначалу был небольшим: три-четыре сотни человек. Это уже в конце Нового корпоративного государства, в 1970-е годы, в тайной полиции насчитывалось свыше 2,5 тысячи сотрудников, помощь которым оказывали 15 тысяч осведомителей, а в ее картотеке имелось досье на каждого пятого португальца[249]249
  Фесуненко И. Португалия до апреля. М.: Молодая гвардия, 1982, с. 29.


[Закрыть].

Политическая цензура имела определенные послабления. Наряду с многочисленными официозными органами печати, издавались оппозиционные газеты «Република» и «Диариу де Лижбоа», еженедельник «Дьябу», ежемесячные журналы «Вертисе» и «Сеара нова». Крамольные мысли в них излагались эзоповым, но вполне понятным для читающей публики языком.

Концепция сочетания личной свободы с точечными, выборочными политическими репрессиями, рассчитанными на психологический эффект, деморализацию и духовную демобилизацию остальных оппозиционеров, привлекала внимание многих европейских политиков. Среди поклонников Салазара значились венгерские премьеры Бела Имреди и Пал Телеки, глава Вишистской Франции маршал Петен.

Все эти политики возглавляли режимы, признанные фашистскими диктатурами и находившиеся в подчинении у Гитлера. Относительно системы правления Салазара единодушия нет. Обычно даже те, кто убежден в фашистской сути Нового корпоративного государства, добавляют к характеристике смягчающие определения: «академический» или «профессорский» фашизм, «квазифашизм», «стыдливый фашизм», «фашизм без фашистского движения», «фетровый фашизм», «фашизм в лайковых перчатках», «бесшумный фашизм», «псевдокатолическая интегралистская модель»[250]250
  Lucena M. A evolução do sistema corporativo português, 2 vol., Lisboa, Perspectivas e Realidades, 1976.; Graham L., Makler H. Contemporary Portugal: The Revolution and Its Antecedents, Austin, University of Texas, 1979.


[Закрыть].

Несмотря на очевидные сходные черты с Германией и Италией 30-х годов, Португалия отличалась от них не только сравнительно скромными масштабами политических репрессий. В стране отсутствовала национальная нетерпимость, хотя бы в силу того, что португальцы составляли практически 100 процентов населения. Слово «нация», которое так любил Салазар, он использовал не для противопоставления своего народа другим, а для подчеркивания его единства.

У режима не было харизматичного лидера. Сдержанный Салазар, не умевший произносить зажигательные речи, на эту роль не годился по определению. Еще важнее было то, что вместо языческого культа силы проповедовалось церковное смирение.

Сам Салазар объяснял главное отличие своего режима от других тем, что в корпоративном государстве его власть ограничена христианской моралью. «Конституция… начинается с того, что провозглашает мораль и справедливость как нечто, что находится вне пределов ее действия», – говорил премьер[251]251
  Salazar A.O. Doctrine and Action: Internal and Foreign Policy of the New Portugal 1928–1939. Faber and Faber. London, 1939, p. 231.


[Закрыть].

Постулаты Католической церкви оказали сильное воздействие и на социальную доктрину Нового корпоративного государства. В ее основу легли положения энциклики Папы Римского Льва XIII Rerum Novarum («О новых веяниях»), обнародованной в 1891 году. В ней рассматривался «рабочий вопрос», обострившийся с наступлением эпохи индустриализации. Папа выступил за достижение согласия между правительствами, рабочими и хозяевами в рамках частной собственности, не прибегая к радикальным социалистическим методам.

В концентрированной форме Салазар сформулировал основные принципы своей идеологии в речи, произнесенной 26 мая 1936 года, в 10-летний юбилей Национальной революции.

Душам, истерзанным сомнениями и негативизмом нашего века, мы хотим вернуть утешение, даруемое вечными и незыблемыми истинами. Мы не оспариваем Бога и добродетель; не оспариваем Отечество и его Историю; не оспариваем власть и ее авторитет; не оспариваем семью и ее мораль; не оспариваем величие труда и его ценность»[252]252
  Salazar A.O. Discursos e notas politicas. Vol. II. Coimbra Editora, pp. 130–135.


[Закрыть].

Антониу де Оливейра Салазар,

португальский государственный деятель XX века

Разъясняя провозглашенные принципы, премьер-министр подчеркнул: «Индивидуально, социально мы нуждаемся в абсолюте, и мы не будем… перекладывать на государство функцию декретирования культа и установления моральных принципов».

Отечеством Салазар считал «нацию в ее территориальной и моральной целостности, полноценно независимую, с ее историческим предназначением». «Есть более могущественные, богатые, возможно, более красивые, – заметил он. – Но это Отечество – наше, и никогда ни один хорошо воспитанный сын не пожелает стать сыном другой матери».

Без власти, которую премьер рассматривал как «право и долг», «не были бы возможны ни общественная жизнь, ни человеческая цивилизация». «В семье, в школе, в церкви, на заводе, в синдикате, в казарме, в государстве власть никогда не существует для себя, но всегда – для других; это не собственность, а обязанность», – пояснил он.

От семьи, был убежден политик, прямо зависят «мораль, состояние и сплоченность гражданского общества». «В ней рождается человек, в ней воспитываются поколения, в ней формируется маленький мир привязанностей, без которых человеку живется с трудом. Когда семья распадается, рушится дом, исчезает очаг, обрываются кровные связи, люди предстают перед государством одинокие, странные, лишенные опоры, с моральной точки зрения растерявшие больше половины самих себя», – указал премьер.

Труд Салазар назвал «источником богатства наций», «славой и честью». И хотя труд различных людей имеет «разное применение и экономическую ценность, моральное достоинство его одинаково», – подчеркнул глава правительства.

На консервативных позициях Салазар твердо стоял с юных лет. «Вся португальская история – это Бог, Отечество, Семья! Это религия, слава, любовь! – писал он в 1914 году, еще в студенческие времена, защищая традиционные ценности от атак либеральной республики. – Такова наша душа, потому что это душа наших отцов, живущая в нас. Этот так же точно, как то, что миром более правят мертвые, нежели живые!.. Политические режимы или снизойдут, чтобы впитать то, что есть хорошего, традиционного, прочного, существенного в душе народов, или останутся для них настолько чужими и поверхностными, что долго не продержатся»[253]253
  Salazar A.O. Inéditos e dispersos (1908–1929), org. de Manuel Braga da Cruz. Lisboa. 1997, p. 229.


[Закрыть].

Политические противники считали подобные заявления лицемерными, называли их устаревшими и реакционными, однако в первое десятилетие правления они работали. Созданный в 1933 году Секретариат национальной пропаганды не уставал напоминать португальцам, кому они обязаны стабильностью.

Чтобы представить достижения в максимально наглядной и доступной форме, в 1940 году секретариат организовал в Лиссабоне Выставку Португальского мира. Она была приурочена к 800-летию образования государства и 300-летию восстановления независимости от кастильской короны. В сознании народа закреплялась связь между прошлыми великими свершениями и современностью, а Новое корпоративное государство представлялось как венец многовековой истории. «1140 год объясняет 1640-й так же, как 1640-й подготавливает 1940-й», – сформулировал главную идею смотра директор секретариата Антониу Ферро[254]254
  Barros J.L. Exposição do Mundo Português, in Brito J.M. e Rosas F. Dicionário de História do Estado Novo, Lisboa, Círculo de Leitores, 1996, vol. I, pp. 325–327.


[Закрыть].

«Крупнейшая выставка, когда-либо проходившая в Португалии», – гласил официальный буклет. В разностилевых павильонах, возведенных в историческом районе Рештелу, можно было увидеть выступления фольклорных ансамблей из португальских деревень и из колоний, изделия народных промыслов из регионов, а также из Бразилии, Анголы, Мозамбика, Гоа, Макао, Тимора, произведения ювелирного искусства, промышленную и сельскохозяйственную продукцию, развлечься в парке аттракционов… Рядом, на берегу Тежу, откуда отплывали каравеллы Вашку де Гамы, появился величественный памятник португальским мореплавателям. Его второй усовершенствованный вариант, построенный в 1960 году, стоит до сих пор, став одним из самых узнаваемых образов города. У причала возвышалась крупнотоннажная каравелла «Португалия», специально заказанная к этому событию.

Выставка, проходившая с июня по декабрь, зримо и ярко запечатлела точку наивысшего взлета Нового корпоративного государства, его «звездный час». Позволить себе грандиозный праздник в это тревожное время могло себе редкое государство.

23 июня, в день открытия экспозиции, приветствие президенту Ошкару Кармоне прислал Адольф Гитлер. «Направляю Вашему превосходительству по случаю двойного юбилея мои поздравления и искренние пожелания благополучия и длительного процветания Португальской Республике», – написал вождь Третьего рейха.

Фюрер пребывал в прекрасном расположении духа. Накануне, 22 июня, капитулировала Франция. Париж уже больше недели находился под оккупацией войск вермахта.

Европа полыхала вовсю. Португалия, невзирая на удаленность от театров военных действий, тоже начинала испытывать беспокойство. Огонь мирового пожара подступал все ближе.

Мнимый нейтралитет и реальный Атлантический альянс

Крохотная Португалия не могла полагаться исключительно на собственные силы. Их явно недоставало даже для обороны метрополии. А ведь были еще разбросанные по всему свету колонии, которые в любой момент могли отобрать.

Страхи были не напрасными. В 1941 году японские войска заняли три островка близ Макао и назначили в городе консула, а фактически – наместника, с которым португальская колониальная администрация была вынуждена согласовывать все решения. В том же году австралийцы заняли Тимор, а в следующем – остров оккупировали вытеснившие их японцы. Токио не мог стерпеть совершенный союзником американцев захват плацдарма у границ своих азиатских владений[255]255
  Teixeira da Mota C. O caso de Timor na II Guerra Mundial. Instituto Diplomático, 1997, pp. 27–42.


[Закрыть].

Традиционный альянс с Великобританией, периодически подтверждавшийся и сохранявшийся в силе, не гарантировал надежной защиты. Лондон враждовал с Берлином, а Испания явно склонялась на сторону Германии и ее сателлитов. Появление под боком противника Гитлера и Муссолини было бы воспринято в Мадриде как опасный вызов, который невозможно оставить без ответа. Самый очевидный и простой способ устранения угрозы заключался в оккупации маленького соседа.

Международная политика, долгое время обходившая периферийную Португалию стороной, теперь затрагивала ее напрямую. Над страной нависла угроза потери не только колониальных владений, но и независимости.

Развитие обстановки в Европе требовало от Салазара постоянного внимания и участия. В 1936 году премьер-министр решил взять дипломатическое направление под полный личный контроль и прибавил к своим постам должность министра иностранных дел.

Главой дипломатической службы Салазар пробыл до 1947 года. В этом качестве он начал руководить внешней политикой в период гражданской войны в Испании, с самого начала активно поддержав мятеж Франко. Помимо участия тысяч добровольцев, Португалия предоставила свои порты и территорию для переправки в Испанию оружия и военной техники, которые направляли франкистам гитлеровская Германия и муссолиниевская Италия.

В январе 1938 года португальский премьер назначил при правительстве Франко своего специального посланника. Им стал один из самых доверенных его людей, министр торговли и промышленности Теутониу Перейра[256]256
  Hoare S.G.J. Ambassador on Special Mission. London, Collins, 1946. p. 124.


[Закрыть]. В апреле, за год до окончания войны, Салазар объявил в парламенте о признании франкистского режима. В мае он закрыл представительство социалистического правительства Испании, хотя согласно международному праву, оно продолжало считаться законной властью.

По мере успехов мятежников такая позиция начала приносить дивиденды. Еще осенью 1938 года через Теутониу Перейру начались переговоры о заключении с Франко португало-испанского договора о дружбе и ненападении. После долгих кропотливых обсуждений в марте 1939 года в Лиссабоне состоялось подписание документа, получившего известность как «Иберийский пакт»[257]257
  Leite J. Neutrality by Agreement: Portugal and the British Alliance in World War II, in: American University International Law Review, 1998, p. 185.


[Закрыть].

Испанская угроза была нейтрализована. Договор закреплял взаимное признание границ, провозглашал дружественные отношения и содержал обязательство проводить консультации для выработки согласованной позиции по важным вопросам.

Не прошло и месяца, как Португалии предложили присоединиться к «Антикоминтерновскому пакту», объединившему Германию с Японией, Италией, Испанией, Болгарией, Румынией, Словакией, Хорватией и другими сателлитами Гитлера. Салазар был убежденным антикоммунистом, но подписывать документ отказался.

Главная цель португальского правителя состояла в том, чтобы не дать вовлечь страну в неумолимо надвигавшуюся войну. Для этого было необходимо выдерживать нейтралитет и сохранять ровные отношения со всеми крупными державами. Присоединение к любому из блоков означало взятие на себя обязательств, которые неминуемо привели бы к втягиванию в мировую бойню.

После капитуляции Франции, еще больше придвинувшей войну к границам Португалии, Салазар направил послу в Мадриде указание добиться подтверждения договора о ненападении с Испанией. В июле 1940 года к «Иберийскому пакту» был прибавлен дополнительный протокол, подчеркивавший нейтралитет двух стран.

У Великобритании Лиссабон также заручился официальным признанием своего нейтрального статуса. В сентябре 1939 года, сразу после начала Второй мировой войны, Португалия заявила, что шестивековой альянс остается в силе, но, поскольку Лондон не обращается с просьбой об оказании помощи, страна имеет право оставаться в нейтральном статусе. Такая позиция Англию устраивала. Как подчеркивал британский дипломат Джордж Рендел, гораздо проще было иметь дело с нейтральной салазаровской Португалией, чем с союзной либеральной Португалией времен Первой мировой войны[258]258
  Rendel G. The Sword and the Olive – Recollections of Diplomacy and Foreign Service: 1913–1954. London, J. Murrey, 1957.


[Закрыть].

В феврале 1942 года Салазар впервые в жизни покинул пределы страны, чтобы в Севилье встретиться с Франко. Трехдневные личные контакты, проходившие за закрытыми дверями, привели к подтверждению обоими государствами политики неприсоединения.

Судя по различным свидетельствам, заслуга в окончательном принятии пиренейскими странами нейтралитета принадлежала Салазару. Португальскому лидеру удалось удержать испанского генералиссимуса от искушения присоединиться к оси Берлин – Рим, к которой тот очевидно тяготел и в чьей победе в мировой войне не сомневался[259]259
  Diário de Notícias, 14 de fevereiro, 1942.; Pereira B.F. Diplomacia de Salazar (1932–1949). Lisboa. Dom Quixote, 2012.


[Закрыть].

«С большой симпатией и восхищением я следил за усилиями, которые вы (Салазар – прим. авт.) предпринимали для того, чтобы предотвратить распространение войны на Пиренейский полуостров. Как часто бывало за многие века Англо-португальского альянса, в этом насущном вопросе британские и португальские интересы полностью совпадают»[260]260
  Lochery N. Lisbon: War in the Shadows of the City Light, 1939–1945. New York. Public Affairs, 2011, p. 88.


[Закрыть].

Уинстон Черчилль,

премьер-министр Великобритании во время Второй мировой войны

Салазар удостоился похвал не только со стороны британского лидера. Франко, поначалу колебавшийся, впоследствии тоже не скупился на комплименты. После разгрома гитлеровской Германии стало очевидно, что осторожная позиция португальской дипломатии способствовала сохранению и его режима.

Восхищение испанского диктатора было неподдельным. В интервью парижской газете «Фигаро» он так отозвался о португальском коллеге: «Если спросить себя, кто из государственных деятелей самый совершенный, самый уважаемый из всех, кого я знал, то я отвечу – Салазар. Это личность необыкновенная по своему уму, политическому чутью, человечности. Его единственный недостаток заключается, возможно, в скромности»[261]261
  Le Figaro. 13 juin 1958.


[Закрыть].

Несмотря на официальный нейтралитет пиренейских государств, их реальные действия не раз давали повод в нем усомниться. Особенно это касалось Испании.

После нападения Германии на СССР Франко направил на Восточный фронт для «борьбы с большевизмом» так называемую Голубую дивизию. Ее создание обосновывалось необходимостью отомстить Советскому Союзу, взвалив на него ответственность за все беды, которые пережила в 1930-е годы Испания.

«Россия – виновна! Виновна в нашей гражданской войне… в гибели многих товарищей и солдат, павших в этой войне из-за агрессии русского коммунизма. История и европейское будущее требуют уничтожения России», – обличал на митинге министр иностранных дел Серрано Суньер, призывая испанцев записываться в дивизию.

В действительности это формирование скорее можно было назвать корпусом. С учетом пополнений через него прошли около 50 тысяч добровольцев, большинство из которых были профессиональными военными. В составе войск вермахта Голубая дивизия принимала участие в битве за Москву, блокаде Ленинграда, боях под Сталинградом[262]262
  Moreno Juliá X. La División Azul – sangre española en Rusia. Barcelona. Crítica, 2005.; Martínez Reverte J. La División Azul: Rusia 1941–1944. RBA, 2011.


[Закрыть].

Португальских бойцов в ее составе насчитывалось немного: от одной до трех сотен. Они участвовали в боевых действиях, в том числе под Красным Бором.

Кроме того, по приглашению немецкого командования португальские офицеры приезжали с «наблюдательными миссиями» под Ленинград и Воронеж, в Киев[263]263
  Portugal, a guerra e os novos rumos da Europa. Instituto da Biblioteca Nacional e do Livro. Lisboa, 1995, p. 48.


[Закрыть]. Впрочем, не отказывались португальцы и от приглашений англичан и итальянцев.

Лиссабон тоже помогал Гитлеру. Услуги португальцев были не столь заметными, но не менее ценными. На атлантическом побережье отдыхали и поправляли здоровье солдаты и офицеры вермахта, что вызывало недовольство британцев. Однако гораздо важнее было то, что Португалия стала для Германии крупным поставщиком вольфрама.

Самый тугоплавкий металл имел стратегическое значение. Из него изготавливали особо прочные сердечники артиллерийских снарядов и крупнокалиберных пуль, помогавшие пробивать танковую броню.

Сама Германия вольфрам не добывала, и к 1940 году, после перекрытия каналов поставки из Азии, его запасы подошли к концу. Главным источником металла, жизненно необходимого вермахту, стал Пиренейский полуостров. Немцы были готовы приобретать его на любых условиях. Англичане и американцы тоже скупали металл. Они имели доступ к другим месторождениям, но стремились не допустить попадания стратегического сырья к противнику.

Цена на вольфрам поползла вверх, и Португалия охотно воспользовалась благоприятной конъюнктурой в полном соответствии с нейтральным статусом. Всю войну Лиссабон продавал металл как гитлеровской Германии, так и союзникам по антигитлеровской коалиции.

Большая часть вольфрама добывалась на шахтах в Панашкейре, в центре страны. В 1934 году там работало меньше тысячи человек, а в 1943 – 10,5 тысячи. Соответственно рос и уровень добычи, и прибыль.

Вольфрамовый бум благоприятно сказался на внешнеторговом балансе страны и ее финансовом положении. Если в 1938 году золотой запас оценивался в 63 миллиона долларов, то в 1946 году он стоил уже 438 миллионов. Лиссабон из должника Лондона стал его кредитором[264]264
  Белявский А.Н. Американский империализм на Пиренейском полуострове. М., 1961, с. 227.


[Закрыть].

Внешне Вторая мировая война никак не затронула Португалию. Страна жила спокойно. Не было ни воздушных тревог, ни затемнения, ни перебоев с электричеством. Светились витрины магазинов и ресторанов, работал общественный транспорт, своим чередом шли премьеры в театрах и кинотеатрах.

Мирный ритм жизни, разительно отличавшийся от страшной реальности европейских государств, опаленных огнем войны, производил на приезжих неизгладимое впечатление. «Хотя я уже неделю был в Лиссабоне, я все еще не мог привыкнуть к беспечным огням этого города. В странах, откуда я приехал, города по ночам лежали черные, будто угольные шахты, и свет фонаря в темноте был опаснее, чем чума в Средние века», – спешил поделиться впечатлениями на первой же странице герой романа Эриха Марии Ремарка «Ночь в Лиссабоне», оказавшийся в португальской столице в военную пору.