Текст книги "Ворон"

Зал затих, когда Уинн мрачно разрезала на Эдвине одежду. Похоже, рана была где-то в паху. Нижняя часть тела тана была вся окровавлена. Часть крови уже засохла и потемнела, медленно вытекающая была ярко-алого цвета. Он сморщился, когда ей пришлось отдирать кусок ткани, которая уже прилипла к коже.

– Извини меня, любовь моя, – сказала Уинн.

– У меня так… кружится голова, – слабо прошептал он.

– Элдред! Дай господину вина, настоянного на травах, – приказала Уинн.

Наконец все раны открылись перед ней, и вид их ужаснул ее. Кабан сдох, но перед своим концом жестоко ранил Эдвина. Было по крайней мере три больших раны в верхней части бедра и в паху. Все глубокие, но две уже перестали кровоточить. Третья рана была самая серьезная, потому что зверь задел артерию, проходящую в паху. Отверстие было невелико, но кровотечение не прекратилось.

Уинн смотрела на рану, кусая от огорчения губу. Она ведь не хирург, а здесь нужна была помощь хирурга. Если бы прокол был больше и более открытый, она могла бы зашить сама. Чтобы добраться до артерии и успешно закрыть ее, ей нужно больше открыть рану. Она не осмеливалась, ее пугало отсутствие навыков. Если она рискнет и разрежет слишком глубоко, она может причинить еще больший вред, чем кабан. Однако если она не остановит кровотечение, Эдвин умрет. Он увидел ее нерешительность.

– В чем… дело? – спросил он, отталкивая прочь скрюченную руку Элдред с кубком вина.

Его не надо беспокоить, подумала Уинн и сказала:

– Я обдумываю лучший способ лечения, мой господин.

Он заметил в ее глазах скрытое беспокойство, но не стал дальше настаивать. Она постарается сделать все, что в ее силах, ну а если такова воля Божья, что ему суждено умереть, тогда ни молитвы, ни надежды не могут помочь.

– Выпей вина, любовь моя, – посоветовала она. – В него добавлены яйца и тонизирующие травы. Я должна успокоить твоего сына, прежде чем возьмусь за дело. – Поцеловав его в лоб, она спустилась с помоста, на котором стоял стол, в зал и направилась к тому месту, где стояли Кэдерик и Эдит.

– Он будет жить? – прямо спросил Кэдерик.

– Не знаю, – честно ответила Уинн. – У него три раны, две довольно глубокие, но они перестали кровоточить, а третья рана затронула артерию. Она недостаточно широка, чтобы я могла зашить артерию. Я попытаюсь другим способом остановить кровь.

– Если тебе это не удастся, тогда он умрет. Ты это говоришь, валлийская женщина?

– Да, – ответила Уинн, и ее зеленые глаза наполнились слезами.

– Тогда ты будешь моей, – безжалостно объявил он. Эдит буквально задохнулась, пораженная жестокими словами мужа.

– Никогда! – яростно ответила Уинн и, отвернувшись от них, направилась к Эдвину.

– Ох, Кэдерик, как ты можешь произносить такие слова, когда твой отец на смертном одре? – всхлипывала Эдит.

Он отвел ее к скамье у очага, и они вместе сели. Голубые глаза Эдит переполняло беспокойство, но муж приложил к ее губам ласковые пальцы, чтобы остановить слова, готовые сорваться с ее уст.

– Она может дать мне ребенка, Эдит, – тихо произнес он. – Пока жил отец, у меня не было другого выбора, как признавать ее его женой. Но скоро отец умрет. Уинн будет моей, и я смогу с ней делать все что пожелаю. – Его глаза блестели от предвкушения удовольствия.

– Если на то будет воля Божья и отец умрет, она станет его вдовой, и к ней следует относиться так же почтительно, как к жене. Ты таким образом хочешь проявить к ней свое уважение? Подчинив ее себе? Ох, Кэдерик! Я никогда не подозревала в тебе такое бесчестье.

– Валлийскую женщину привезли в этот дом как рабыню. И она – часть моего наследства. Я могу делать с ней что захочу.

– Твой отец освободил ее в этом зале перед всеми нами, – тихо плакала Эдит. – Она твоя мачеха, а то, что ты предполагаешь совершить, означает кровосмешение! Это худший из грехов, мой муж! Не делай этого, Кэдерик, молю тебя! Мы найдем тебе новую молодую плодовитую наложницу, только не Уинн!

– Я не желаю никого другого, только ee!

Во взгляде Эдит жалость смешалась с отвращением.

– Молю тебя, мой муж. Я мало чем могу помочь тебе, если ты настаиваешь на своем.

Уинн не позволила переносить Эдвина из зала. Слуги осторожно подняли его, чтобы подстелить соломенный тюфяк. Уинн промыла, прижгла и обработала его раны со всей тщательностью. Большие раны, хоть и страшные на вид, заживут легко, если она сможет избежать нагноения. С меньшей, более опасной раной гораздо труднее, поскольку ей никак не удавалось остановить медленное кровотечение. Несколько раз, сильно надавив в области раны, ей удавалось остановить кровь, но когда она отпускала руку, рана вновь открывалась, и жизненные силы Эдвина начинали вытекать из нее.

К середине ночи Уинн забилась в темный угол зала и несколько коротких минут проплакала от отчаяния. Им нужен хирург! У нее просто нет умения расширить рану и зашить артерию.

Большую часть ночи Эдвин то терял сознание, то снова приходил в себя. Хотя у него начался жар, Уинн знала, что таким образом тело борется с болезнью. Потеря крови – вот что убьет его. К концу ночи сознание у тана на короткое время прояснилось.

– Приведи семью, – сказал он Уинн, и она бросилась будить всех, заснувших прямо в зале. Никто не покидал их во время этих мрачных часов.

Когда все собрались перед Эдвином, он произнес:

– Я умираю. Я это чувствую. Кэдерик, сын мой, ты мой наследник. Элфдин твой. Я даю тебе мое отцовское благословение, но ты должен мне кое-что пообещать.

– Что угодно, отец! – сказал Кэдерик, не в силах скрыть своего стремления получить наследство.

Легкая горькая улыбка коснулась губ тана, и он продолжал уже с большим трудом:

– Будь добр с Эдит. С твоими женщинами.

– Обещаю, отец.

– Поклянись, что ты будешь почитать и защищать свою маленькую сестру Аверел, мой сын.

– Клянусь, отец! Я жизнью своей буду беречь ее и позабочусь, чтобы она в свое время вышла замуж. – И в этой клятве он был искренен, поскольку не держал зла против малютки.

– И Арвел тоже! Я… сделал его… своим…

– Мальчик не пострадает от меня, отец, – сказал возможно более уклончиво Кэдерик. Нет, Арвел не пострадает, если его мать окажется сговорчивой, а это зависело от безопасности ее ребенка. Кроме всего прочего, Уинн была хорошей матерью, и Арвела он будет держать заложником, что обеспечит ее покорность.

– Уинн! – прохрипел Эдвин.

– Я здесь, любовь моя, – отозвалась Уинн, склонившись над ним, чтобы ему легче было говорить.

– Я никого не любил, кроме тебя… моя дикая… валлий ская… девочка. Никогда.

– Эдвин, – почти простонала она. – Я не смогу вынести того, что произойдет! Я всю жизнь училась спасать людям жизнь, но у меня нет знаний хирурга. Прости меня!

Он улыбнулся и слабо кивнул:

– Прощаю.

– Я люблю тебя, Эдвин. Вначале я не могла, но потом полюбила. Как можно не полюбить тебя? Ты самый добрый, самый лучший человек, которого я знала в своей жизни!

– Лучше, чем… другой? – нежно спросил он.

– Да! – быстро ответила она, и он вновь улыбнулся, зная, что она обманывает его, но эта самая ложь уверила его, что она на самом деле его любит, по крайней мере так, как она любила своего принца.

Потом тан заговорил вновь:

– Кэдерик, сын мой!

– Да, отец?

– Поклянись, что ты будешь чтить, уважать и защищать мою жену и мою вдову. Поклянись, что ты будешь охранять Уинн! – Это отняло у тана почти все оставшиеся силы.

Кэдерик посмотрел на умирающего отца. Жизнь в его глазах быстро угасала. Осталась минута, другая, подумал он бесстрастно.

Внезапно ужасающая мысль поразила тана. Вытянув удивительно сильную руку, он схватил сына.

– Клянись! – прохрипел он, стараясь скрыть отчаяние в голосе, когда сама его жизнь подходила к концу. – Клянись!

– Кэдерик, мой муж, во имя Всевышнего, молю тебя, поклянись, – просила Эдит.

– Мой господин! Мой господин! – Его четыре младшие жены, обступив его со всех сторон, цеплялись за него раздражавшими его пальцами. Он стряхнул их всех.

– Клянись! – Голос Эдвина перешел в шепот, но они все еще ясно слышали произнесенные слова.

Холодные глаза Кэдерика встретились с глазами Уинн, когда предсмертный хрип вырвался из горла Эдвина Этельхарда.

Эдит и другие женщины упали на колени и начали молиться, когда рука тана разжалась и выпустила руку сына, безжизненно упав. Старая Элдред медленно прошаркала через весь зал и распахнула дверь навстречу утру. Широкий луч солнца брызнул по полу. Где-то вдали послышалась светлая песня жаворонка. А потом, не спуская ни на минуту глаз с Уинн, новый тан Элфдина произнес безжалостным, резким голосом:

– Теперь, валлийская женщина, ты моя!

17

Несмотря на яркий декабрьский солнечный свет, день был мрачный. Уинн отошла от тела Эдвина и направилась к Эдит.

– Как вы обычно хороните своих умерших? – спросила она коленопреклоненную женщину. «Сегодня день зимнего солнцестояния, – подумала она. – Подходящий день для того, чтобы умереть, как и любой другой». Беззвучные слезы катились по ее лицу. Обессиленная, Эдит с трудом поднялась на ноги.

– В старые времена среди нашего народа существовал обычай сжигать усопших. Люди, живущие к югу от нас, предавали своих мертвых земле и клали вместе с ними в могилу столько вещей, сколько покойный заслуживал и сколько могли позволить себе его родственники. С приходом священников мы просто хороним. Кладбище – рядом с маленькой церковью.

– Ты поможешь мне подготовить тело? – спросила Уинн. Она чувствовала себя уставшей и была сражена словами Кэдерика у тела бедного Эдвина. У нее болели груди, и, взглянув вниз, она обнаружила, что ее туника не только в пятнах крови, но и молока.

– Конечно, я помогу тебе, – быстро отозвалась Эдит, видя, в каком состоянии находится Уинн, и обняла ее, – но сначала тебе надо покормить Аверел.

– Не начинай без меня, – мрачно сказала Уинн. – Я должна как жена оказать Эдвину последнюю дань моего уважения, которое он заслужил. – Она освободилась из рук Эдит и взяла у няни спящую дочь. Усталой походкой она поднялась по лестнице в большую спальню, где поменяла Аверел пеленку, а потом села, полностью изнуренная, покормить девочку. Она баюкала малютку, пока та с жадностью сосала грудь. Обжигающие слезы медленно катились по ее щекам. Уинн задумалась над той угрозой, которая сейчас нависла над ней.

Кэдерик откровенно заявил о своих намерениях, но она не может допустить подобного. Уинн отдавала себе отчет в том, что сейчас она очутилась в более худшем положении, чем тогда, когда Рори Бэн привез ее в Элфдин. Тогда она просто носила дитя, теперь их у нее двое, и их жизнь зависит от нее. Ей не удастся убежать с ними. Она должна остаться в Элфдине, но как уклониться от похоти Кэдерика, вот что занимало ее мысли. Ей нужен отдых и время, чтобы все хорошенько обдумать. Интуиция подсказывала, что Эдит ей в этом поможет.

Она почувствовала на себе чей-то взгляд и, подняв глаза, увидела стоящего в спальне Кэдерика. Сколько времени он был здесь, она не знала. Он надменно стоял, опираясь на перемычку двери. У нее возникло непреодолимое желание убить его прямо на месте.

– Что тебе нужно? – спросила она ледяным тоном, не скрывая своей ненависти и отвращения к нему. – Твою сестру огорчит, если ты помешаешь ее еде. Ты уже отправил гонца к брату?

– Если задумала сбежать из Элфдина, – сказал он угрожающе, – расстанься с этой мыслью. Меня огорчит, если придется поставить тебе клеймо, как сбежавшей рабыне.

– Я не рабыня, и ты это прекрасно знаешь. Я вдова твоего отца и мать его дочери и не собираюсь никуда забирать Аверел из ее дома, где она находится в безопасности под защитой своего брата. Я никогда не брошу своих детей, Кэдерик. Поэтому я остаюсь здесь.

– Ты не боишься меня, правда? – спросил он, подойдя к ней. Он протянул руку и коснулся ее головы.

– Нет, – спокойно ответила Уинн, – я не боюсь тебя, Кэдерик. Я презираю тебя, потому что, несмотря на твое имя, ты трус и хвастун в моих глазах. Если ты попытаешься приставать ко мне, я приложу все силы, чтобы убить тебя. Проще я сказать не могу.

Он неприятно расхохотался, его пальцы схватили Уинн за косу, заставляя ее приподнять лицо, чтобы он мог взглянуть в ее зеленые глаза.

– Несмотря на наши разногласия с отцом, валлийская женщина, я восхищался им и перед ним в долгу, который не смогу никогда ему вернуть, потому что он отдал за меня жизнь. Даю тебе месяц, чтобы ты как следует оплакала моего отца, а потом ты перейдешь в мою постель. Каких сыновей ты принесешь мне, валлийская женщина! Мне все равно, что ты не любишь меня: кроме детей, мне от тебя ничего не нужно. Роди их мне, и я буду обращаться с тобой как с королевой.

– А если я не дам тебе детей, которых ты так отчаянно жаждешь, Кэдерик Этельмар? Что тогда? – свирепо спросила Уинн и подняла свою покормленную дочку к плечу, чтобы она отрыгнула.

– Ты дашь их мне, валлийская женщина! – зарычал он. – Ты дашь! – И он, наклонившись, впился в нее губами.

У пораженной Уинн хватило присутствия духа больно укусить губы обидчика. Когда он с ревом ярости отпрянул от нее, она плюнула ему в лицо.

– Это все, что ты когда-нибудь получишь от меня, Кэдерик Этельмар. Гнев и презрение! Ничего больше. Держись подальше от меня, мой господин!

Мгновение у него был такой вид, будто он вот-вот набросится на нее, столько ярости отразилось на его побагровевшем лице. Потом внезапно ярость, охватившая его, исчезла, и новый тан Элфдина разразился смехом.

– Клянусь богом, Уинн, – он впервые назвал ее по имени, – что ты за женщина! Что ты за женщина! – Потом, повернувшись, вышел из спальни, оставив ее потрясенной и, если это вообще возможно, еще более уставшей и опустошенной.

Она снова села, убаюкивая Аверел. Посмотрев на личико дочки, она почувствовала, как слезы вновь стали заволакивать глаза. Как похожа малышка на Эдвина! Как похож Арвел на Мейдока! Неужели до конца ее дней приятные, с горьким привкусом воспоминания об этих двух удивительных мужчинах будут являться ей? Что с ними станет? Головка Аверел теперь лежала на ее руке. Уинн встала, чтобы уложить девочку в колыбель, потом вышла из спальни и вернулась в Большой зал, где ее ждали.

– Уилла, – обратилась она к няне своей дочери, – поднимись в спальню и сядь подле твоей маленькой хозяйки. – Потом, повернувшись к женщинам, сказала: – Давайте подготовим лорда Эдвина в последний путь.

С тела Эдвина сняли одежду и нежно обмыли его. Рана, убившая его, уже не кровоточила, сморщилась и стала белой. Элдред поднялась в большую спальню и вернулась с лучшей одеждой покойного. Сначала они надели на него красно-оранжевые чулки с желтыми подвязками накрест, потом мягкие кожаные туфли с острыми носами. Поверх полотняной рубашки была надета нижняя туника желтого цвета и длиннополый кафтан из сине-фиолетовой с золотом парчи, который был перехвачен позолоченным кожаным поясом. Ему старательно расчесали темно-каштановые вьющиеся волосы.

Уинн нежно расчесала прекрасную бороду Эдвина, обнаруживая то тут, то там серебристые волоски, которых раньше не замечала. У нее опять потекли слезы. С тяжелым вздохом она надела на шею Эдвина его любимую золотую цепь. В зал внесли деревянный гроб.

– Где его оружие? – спросила она, ни к кому персонально не обращаясь.

– Оно у меня, – ответил Кэдерик.

Тело положили в гроб, и Уинн расправила одежду, чтобы она лежала ровно. Меч тана пристегнули к его поясу, его лук и колчан положили по обе стороны от него. Руки Эдвина скрестили на груди, щит положили так, словно он держал его руками. Уинн отошла чуточку назад и посмотрела на Эдвина. «Он хорошо выглядит», – печально подумала она.

Гроб с телом тана отнесли в церковь и поставили перед алтарем, чтобы слуги могли проститься со своим погибшим хозяином. Вдова поднялась к себе в комнату вымыться и переодеться в чистое платье. Потом она вернулась в церковь и пробыла у гроба мужа до самых похорон. В маленькой церкви ярко горели свечи. Уинн безмолвно стояла на коленях рядом с гробом, едва замечая торжественную процессию плачущих слуг и фермеров.

– Его надо предать земле сегодня до захода солнца, – сказал Кэдерик. – Я не хочу, чтобы его призрак бродил по Элфдину.

– Эдвин мертв, и ты можешь похоронить его сегодня, – резко сказала Уинн, – но он знает, что у тебя на сердце, Кэдерик. Это было последнее, что он увидел в твоих глазах перед смертью. Не скорбь или сыновняя почтительность, а необузданная похоть к его жене. Пусть твоя смерть когда-нибудь будет еще более жестокой.

Весь декабрьский день люди Элфдина прощались со своим господином. Когда наконец все прошли, Гита привела Арвела. Уинн поднялась с колен и, взяв сына на руки, показала ему Эдвина.

– Па умер, – пролепетал Арвел. – Гита говорит. – Слеза скатилась по его пухленькой щечке.

– Да, мой сынок. Па умер и ушел на небеса к нашему Господу Богу. Мы должны помолиться за него.

И по ее щеке потекла слеза.

Арвел посмотрел на мать серьезным взглядом Мейдока, его лицо было лицом отца в миниатюре, и мрачно произнес:

– Рик плохой. Не люблю! Хочу па, мама!

– Па не вернется, Арвел, – терпеливо пыталась втолковать она малышу, – ты не должен сердить лорда Кэдерика, мой сынок. Па это не понравится. Ты понял маму?

Мальчуган кивнул головой, но Уинн видела, что ему трудно понять ситуацию, в которой они оказались. Зачем это ему? Ему нет еще и трех лет. Она повернулась к Гите:

– С этого момента, Гита, ты должна еще больше беречь Арвела, ты поняла меня?

– Да, госпожа, – ответила она. – Не беспокойтесь, я буду держать малютку подальше от глаз нового господина. Мы не дадим ему повода для неудовольствия.

Они похоронили Эдвина на закате рядом с могилой его первой жены, леди Милдред. Уинн сама закрыла гроб, но прежде в последний раз поцеловала мужа в холодные жесткие губы, так не похожие на его прежние, любящие и мягкие.

– В старые времена жен хоронили вместе с мужьями, – заметил Кэдерик ко всеобщему ужасу.

Охваченная скорбью, Уинн не ответила ему; когда могилу закопали, она осталась возле нее.

– Оставь ee! – шикнула Эдит на мужа, который хотел заставить Уинн вернуться в зал.

– Она умрет от простуды, – запротестовал он. – Я не могу допустить, чтобы она навредила себе. Ты знаешь, что она мне нужна!

– Пока у нее есть Арвел и Аверел, о которых она должна заботиться, она не сделает с собой ничего дурного, – мудро сказала Эдит.

Когда наконец продрогшая Уинн возвратилась в зал, в ее лице не было ни кровинки. Она не остановилась у очага отогреть руки, а направилась сразу в большую спальню, позвав с собой домашнего слугу. Спустя несколько минут она появилась вновь, за ней следом слуга тащил тяжелый деревянный сундук.

– Что ты делаешь? – сурово спросил Кэдерик.

– Я ухожу из большой спальни. Теперь она по праву твоя и Эдит.

– Ты должна остаться.

– Нет! – упрямо ответила она и, повернувшись к слуге, велела перенести свои вещи в аптеку. Слуга шатался под тяжестью сундука.

– Ты должна спать в большой спальне, – повторил Кэдерик. – В аптеке нет места для тебя, моей сестры и няни.

– С твоего позволения, мой господин, твоя сестра и Уилла могут остаться в большой спальне. А я нет. Я буду спать на тюфяке в аптеке. Я домашний лекарь, и мое право быть там. – Она повернулась и через весь зал направилась к маленькой комнатке.

– Она со вчерашнего дня ничего не ела, – забеспокоилась Эдит. – Я скажу, чтобы ей отнесли тарелку с едой.

– Если она хочет есть, – ледяным тоном произнес Кэдерик, – тогда пусть присоединится к нам. Она – вдова моего отца, и ее место среди нас.

– Кэдерик, прошу тебя, позволь мне только сегодня вечером поухаживать за ней. Ее горе больше, чем ты можешь себе представить.

– Тогда отнеси ей еду. Ты должна не спускать с нее глаз, Эдит, и следить, чтобы она оставалась здоровой. Она родит мне сына до исхода нового года.

Эдит печально покачала головой при этих словах мужа. Уинн не похожа ни на одну из женщин, которых она знала прежде. Ни Эдит, ни младшим женам никогда не пришло бы в голову отказать в чем-нибудь Кэдерику, а Уинн сделала это. Эдит знала, что Уинн скорее всего права в оценке отчаянного состояния Кэдерика. Детей не будет, и, когда Кэдерик устанет добиваться их от Уинн, что тогда? Что станет с ней? Эдит знала, что ежедневно терпеть неудачу для Кэдерика слишком большое испытание, чтобы он мог его вынести.

– Господь и Пресвятая Дева Мария, помоги нам всем, – прошептала она кротко.

Все последующие дни Эдит со всевозрастающим беспокойством наблюдала за Кэдериком, который неотступно следил за Уинн, когда она попадала в его поле зрения. Ни она, ни другие женщины раньше не видели его таким. Он был одержим Уинн.

– Что, если она принесет ему ребенка? – задала Бирангари вопрос, который был у всех на уме. – Что с нами будет?

– Уинн уверяла меня, что он не может иметь детей, – старалась успокоить их Эдит. – Она говорит, что перед самой нашей свадьбой Кэдерика поразил тяжелый недуг, который уничтожил жизненную силу его семени.

– Что, если он, несмотря на это, влюбится в Уинн? – спросила Дагиан.

– Она его презирает, – высказалась маленькая Элф.

– Да, – согласилась Хейзел. – Думаю, если б не дети, она убила бы себя после смерти лорда Эдвина, но она без ума от своих детишек.

– И все равно он околдован ею, – сказала Бирангари.

– Мы должны помогать ей, пока не излечим нашего мужа от болезни, которая гложет его, – сказала Эдит. – Уинн всегда была с нами добра, даже когда лорд Эдвин сделал ее своей женой. Она не виновата, что Кэдерик желает ее. Она не поощряла его. Она будет рада вести жизнь вдовы Эдвина и целительницы Элфдина и растить детей в мире со всеми нами.

– Как нам помочь ей, Эдит? – спросила Бирангари.

– Дайте мне поговорить с ней. Она скажет, что нам делать.

– Он дал мне только месяц для оплакивания мужа, – объяснила Уинн Эдит. – Потом, он говорит, я должна прийти в его постель. Этого никогда не будет, Эдит!

– Но что ты сделаешь?

Уинн покачала головой:

– Честно сказать, не знаю, но мне приятно, что в тяжелый для меня момент я могу положиться на тебя и остальных женщин.

Кэдерик, однако, ожидал, что его беспомощная жертва попытается перехитрить его. С ловкостью, которой Уинн в нем даже и не подозревала, он ровно через пять недель после смерти его отца дождался, когда все его женщины были в пекарне. Уинн в это время в аптеке готовила лекарство от головной боли для одного из слуг. Кэдерик схватил и потащил отбивающуюся Уинн в большую спальню. Он сразу же засунул ей в рот кляп, чтобы никто не услышал ее криков. Уложив Уинн на кровать, которую сделал для нее Эдвин, он привязал ее ноги и руки к столбикам кровати пеньковой веревкой и оставил в таком положении.

Когда ее ярость несколько утихла и сердце перестало бешено колотиться в груди, Уинн лихорадочно начала обдумывать ту опасную ситуацию, в которой она очутилась. Она попробовала прочность веревок, но они были крепкими и при малейшем движении врезались в кожу. Кляп, хотя и не позволял ей кричать, не причинял чрезмерных неудобств. Она могла дышать и глотать. Пораженная, Уинн поняла, что ничего не сможет сделать. Ей просто оставалось ждать следующего шага Кэдерика, ясно представляя себе, что это будет за шаг.

От чувства полной беспомощности она некоторое время лежала не двигаясь, потом гнев снова обуял ее. Ей казалось, что она уже несколько часов лежит привязанная к кровати, как вдруг до нее донесся звук шагов на лестнице. Ленивой походкой он подошел к ней и посмотрел долгим, пристальным взглядом. Наконец протянул руку и вынул кляп.

– Кэдерик, ты не боишься, что я закричу?

– Можешь кричать сколько хочешь, Уинн. Я отослал Эдит и остальных женщин в мои покои. Здесь тебе помочь некому.

– Сколь умен ты, мой господин, чтоб так умело подготовить это насилие.

Он непринужденно рассмеялся, успокоенный ее беспомощностью.

– Ты, Уинн, глупо поступаешь, воюя со мной. Ты ведь знаешь, что я все равно добьюсь своего. Что ты можешь сделать, чтобы помешать мне? Ничего! Так не лучше ли тебе отдаться мне по доброй воле? Знаю, мои женщины уже рассказали тебе, какой я великолепный любовник, – похвастался он и, склонившись к ней, оттолкнул ее голову набок, чтобы поцеловать в шею.

– Ты вызываешь во мне отвращение, – ледяным голосом произнесла она. – Нет ничего мужественного в том, чтобы насильственно овладеть женщиной, мой господин. – Прикосновение его влажного рта к ее коже было омерзительным.

– Можешь меня ненавидеть, если хочешь, Уинн, я все равно добьюсь от тебя детей. Это единственное, чего я хочу от тебя, от твоего плодовитого чрева.

– У тебя не будет детей, Кэдерик, – спокойно отозвалась Уинн. – Почему ты упорно отказываешься это понять? Скольких женщин ты проткнул своим оружием, которым ты так гордишься? И ни одна не принесла тебе ребенка. Как ничего не вышло из всех твоих усилий прежде, так ничего не получится и сейчас. Зря будешь стараться, позоря меня перед всеми в Элфдине и покрывая позором память отца. Ты нарушаешь правила приличия и морали своим похотливым отношением ко мне. Неужели тебе не стыдно?

В ответ он снял с пояса нож и стал разрезать на ней одежду. Уинн смолкла: она была бессильна. У нее в голове промелькнула мысль, что, к счастью, на ней надето простое рабочее платье, и к тому же сильно поношенное. Когда Кэдерик окончательно содрал с нее одежду и она предстала перед ним обнаженной, он встал, уставившись на нее остекленевшим взглядом. Уинн почувствовала покалывание в груди и едва не рассмеялась.

– Освободи меня, Кэдерик. У меня начинает течь молоко, и твою сестру надо покормить. Развяжи меня немедленно и принеси мне Аверел! Я никуда не смогу уйти без одежды, а мою ты окончательно испортил своей бессмысленной яростью.

Новый тан, словно большая собака, помотал головой, в глазах его отразилось понимание. Наклонившись, он развязал веревки, а потом сказал, удаляясь из спальни:

– Я принесу тебе мою сестру.

Уинн потерла болевшие запястья и лодыжки. Потом, поднявшись, она пошла к месту, где стояла ванна, в поисках горшка. Ее мочевой пузырь готов был вот-вот лопнуть, и она боялась, что замочит всю постель, если б Кэдерик не освободил ее. Облегчившись, она вернулась к постели и забралась в нее, натянув покрывало в тот момент, когда в спальню вошел Кэдерик, неся Аверел.

– Она замечательная крепкая девочка, не правда ли? – довольным тоном спросил он. – Подари мне таких же здоровых детей, валлийская женщина, и обещаю тебе, у нас с тобой не будет никаких затруднений! – Он передал Аверел матери, любовно взъерошив кудряшки малютки.

Уинн улыбнулась дочке, поцеловав ее, прежде чем поднести к своей полной груди.

– Кэдерик, не будет у тебя никаких детей, – мрачно повторила она. – Почему ты не хочешь понять?

Он не ответил ей и, когда она закончила кормить девочку, откинул покрывало и снова привязал лодыжки к кровати прежде, чем она смогла запротестовать.

– Покачай мою сестру одной рукой, – приказал он. Когда удивленная Уинн начала баюкать дочь, он быстро привязал ее другую руку. Потом, отобрав у нее Аверел, сказал: – Я скоро вернусь, – и вышел из спальни, унося ребенка.

Уинн лихорадочно соображала, что ей делать. У нее не было времени на то, чтобы свободной рукой развязать веревки. Она слышала, как Кэдерик возвращает Аверел няне. Похоже, ей не удалось убедить его в тщетности задуманного им плана и ей не избежать насилия. Оставалось, возможно, лишь одно средство против него. Уинн поняла, что выбора нет. Как-то Эдит по секрету поведала ей, что Бирангари и остальные женщины недавно жаловались, что Кэдерик не может завершить того, что с таким воодушевлением начинает. Хотя он хвалится своей удалью, заметила Эдит, у него слишком быстро изливается семя. А недавно даже этого не стало. Его мужское естество, неистовствующее и готовое к подвигам, слишком часто теряет силу до того, как он может овладеть женщиной. Уинн знала, что сила внушения может оказаться опасным оружием, и вот сейчас она должна воспользоваться им, если хочет спасти себя.

Кэдерик вновь появился в спальне с мерзкой улыбкой на лице. Когда он сел рядом с ней на кровать, она ударила его свободной рукой, но он только рассмеялся и, схватив руку, крепко привязал. Раздевшись, он вскарабкался на нее и пробежал руками по ее сжавшемуся телу.

– В тот первый вечер, когда Рори Бэн показал нам всем твои прелести, я захотел тебя. Мое «копье» стало крепким, и я готов был взять тебя прямо в тот же миг в зале у всех на глазах. – Он сжал ей груди, и на одном соске появилась капелька молока. Кэдерик потянулся, чтобы слизнуть ее, а потом яростно начал сосать.

– Ты – бесхребетный ублюдок, тебе не овладеть мной! – Она сощурила глаза, и они превратились в узкие, сверкающие зеленым огнем щелки. Затем молча, усилием воли, заставила посмотреть ей в лицо. – Я пыталась предостеречь тебя от безумного поступка, Кэдерик Этельмар, но ты не оставил мне другого выбора, как прибегнуть к искусству магии, которому обучил меня мой первый муж, принц Мейдок. Овладей мной, и я наложу проклятие на твое мужское естество, так что оно не сможет даже поднять свою красную головку, чтобы поприветствовать меня!

Пораженный ее угрозами, Кэдерик оторвался от груди и посмотрел ей прямо в лицо.

– Тебе не остановить меня, – неуверенно произнес он. Ее жестокие слова уже зародили в нем сомнения.

Теперь Уинн широко открыла глаза и тяжело посмотрела на него.

– Неужели, мой господин? – Она расхохоталась. – Мои чары уже начинают действовать. Разумом ты меня сильно хочешь, но в твоем «жезле» уже нет страсти, не так ли, мой господин?

Он посмотрел на нее с гневом и страхом.

– Твое естество лежит мягкое и сморщенное у тебя между ног, мой господин. – Она оттолкнула его от себя, и он, пораженный, упал назад. Каким-то чудом веревки, державшие ее руки, ослабли, и она смогла освободить их, сразив его еще больше.

– Колдовство! – задыхаясь, прошептал он и перекрестился.

Руки Уинн быстро скользнули вниз, и она раздвинула нижние губы, открывая его выпученным глазам свою сладкую тайную плоть. Поддразнивая его, она ласкала себя, приговаривая при этом:

– Даже я в самом похотливом виде не могу поднять твоего хилого червяка, Кэдерик Этельмар! Ох! О-ох! – Она изображала страсть, которую, разумеется, не испытывала, но этого было достаточно, чтобы свести его с ума.

Отпрянув от нее, он простонал:

– Ведьма! Ведьма! Ты лишила меня мужской силы! Но хотя тебе и удалось на время уцелеть, я еще вернусь к тебе позже. Ты примешь мое оружие в свои сопротивляющиеся ножны и будешь умолять, чтобы я овладел тобой еще и еще!

Уинн презрительно рассмеялась:

– Никогда, ты, дурак! Ты никогда не возьмешь меня! Никогда!

Яростно осыпая ее проклятиями, он наклонился, чтобы снова привязать ее. На этот раз Уинн знала, что веревки не ослабнут, потому что они больно врезались ей в тело.