Текст книги "Ворон"

– Дай Бог, чтобы он был похож на тебя, мой господин. Большего я и не желаю. – Она обняла его за шею и нежно поцеловала. – Спасибо тебе, Эдвин, за то, что спас моего сына, когда ты мог просто дать ему умереть.

– Я никогда не мог допустить такого, моя дикая валлийская девочка. Нет, я так глубоко люблю тебя. Я никогда не сделаю тебя несчастной, Уинн. Никогда!

– Не говори так, мой господин. Это слишком серьезное обещание.

Он взял ее на руки и медленно понес к кровати.

– Ты будешь со мной счастливее, чем когда-либо прежде, моя прекрасная жена, – ответил он, нежно укладывая ее на покрывало, прижимая к подушкам и целуя до тех пор, пока у нее от удовольствия не закружилась голова.

Счастливее, чем прежде? Возможно ли это? Когда-то, о, это было, кажется, так давно, она думала, что счастливее ее нет на свете женщины. Когда-то давно, но то время прошло. И она начала понимать, что, похоже, оно никогда не вернется. Она гладила его спину и чувствовала покалывание под пальцами. Когда он вновь начал осыпать ее поцелуями, ее пальцы переплелись в его густых волосах. Его теплый и слегка влажный рот целовал и покусывал ее шею.

Она разожгла его чувства. Ее пахнувшая лавандой кожа была живым шелком под его пальцами. Волосы как вороново крыло, такие мягкие и благоуханные. Он чувствовал бег крови в ее теле, где бы ни касался его губами. Он начал посасывать ее соски, которые, казалось, так и манили к себе. Эдвин эгоистично радовался, что у Уинн нет молока, иначе ему было бы отказано в этом удовольствии.

Уинн не могла припомнить, чтобы ее тело было столь чувствительным, так чутко откликалось на его ласки. Может быть, потому, что это было так давно, виновато рассуждала про себя Уинн. Она вся трепетала от каждого прикосновения его губ, и тупая боль начала тянуть низ живота. Она тихо простонала и неуловимыми движениями тела побуждала его овладеть ею, но тан не торопился. Он желал ее с самого первого момента, как увидел. Их прежние любовные утехи во время ее беременности лишь возбудили его плотский аппетит.

Он лег рядом с ней, и они начали ласкать друг друга. Ее губы посинели от его поцелуев, но она не чувствовала боли. Она нащупала пальцами боевые шрамы на его теле, когда ласкала его. Она выскользнула из объятий и поцеловала каждый огрубевший кусочек кожи, а он вздрагивал от ее прикосновений. Он перевернулся на спину и посадил ее на себя.

– Ты ведь не боишься страсти, правда? – спросил он, улыбнувшись при виде ее зардевшегося лица.

– Нет, даже с самого начала не боялась, – честно призналась она и, подавшись вперед, прикусила его нижнюю губу, возбуждающе коснувшись грудью жестких волос на его груди.

Не в силах больше сдерживать себя, он погладил их и произнес:

– Я хочу продлить это блаженство с тобой, моя дикая валлийская девочка, но я вот-вот взорвусь. Позволь мне хоть раз овладеть тобой, а потом я целую вечность буду ублажать тебя.

Уинн улыбнулась ему.

– Ты оригинален в своих любовных признаниях, мой господин. Я тоже мечтаю завершить наш союз! – Затем, ему на удивление, она слегка отодвинулась назад. Ее зеленые полуприкрытые глаза сверкали. С глубоким вздохом она томно за ключила в себя его плоть. – Ты хотел увидеть мое лицо, когда мы будем любить друг друга этой ночью, – нежно проговорила она, глядя ему в глаза. – Тебе это нравится, мой господин?

– Нет, – ответил он и мгновенно повернул ее так, что она оказалась внизу. – А вот теперь нравится. Жена должна покоряться мужу, моя дикая валлийская девочка!

Уинн рассмеялась ему в лицо.

– Почему?

– Потому что мужчина – хозяин в доме, – последовал ответ, и он неспешно задвигался.

– Между нами никогда не будет мира, мой господин, пока ты не признаешь меня равной в уединении нашей спальни, – ответила Уинн, заставив себя сохранять спокойствие.

– Равной мне? – Он начал делать резкие, быстрые движения бедрами и ягодицами.

– В нашей постели. – Она, слегка задыхаясь, притянула его голову к себе и поцеловала. Ее язычок проскользнул ему в рот.

– Моя дикая валлийская колдунья, – пробормотал он. Ее язычок уже облизывал его шею, зубы покусывали мочку его уха. Его движения убыстрились.

– Равная тебе! – упорствовала она. Уинн не знала, как долго может это выдержать.

– Да! – почти прорычал он, а она, лежа под ним, откликнулась на его страсть, их тела с силой прижались друг к другу, ягодицы напряглись, а бедра стали скользкими от усилий.

Уинн почувствовала, как забытое восхитительное чувство сильной страсти овладевает ею. Дав волю своим ощущениям, она воспарила, поднимаясь за наслаждениями все выше и выше в поисках полнейшего завершения. Она слышала, как бешено колотилось сердце перед приближающимся для них обоих финалом. Прекрасное лицо Эдвина было искажено яростными желаниями, и как только его страсть прорвалась, он издал победный клич, опускаясь в изнеможении на нее.

Теперь Уинн чувствовала биение его сердца. Ощущение того, как его любовные соки устремились в нее, было пронзительно острым. Она лишь на миг отстала от него в экстазе, впав в полубессознательное состояние, когда восхитительное удовлетворение овладело ею и она обессилела от наслаждения. Долгое мгновение они так и лежали не шевелясь, и Уинн поняла, что ей нравится ощущать на себе тяжесть его тела. В нем было что-то успокаивающее. И несмотря на то что их бурное слияние произошло в годовщину ее свадьбы с Мейдоком, Уинн не чувствовала ничего, кроме счастья. Мейдок ушел из ее жизни так же таинственно, как и появился, а на его месте был человек, которого она любила.

Она поцеловала его в макушку. Он улыбнулся, взглянув на нее. Уинн не могла не улыбнуться в ответ.

За многие ночи страсти, которые последовали за этой первой ночью, она осознала, что любит его. Не с таким безрассудством и необузданным пылом, как она любила Мейдока, гораздо спокойнее и глубже. Пришла осень, и Уинн с радостью обнаружила, что она вновь с ребенком. Ребенком Эдвина Этельхарда.

Ее муж, а она и в самом деле привыкла думать о нем как о муже, был в восторге. Болдер бросил злое непристойное замечание о мужской силе отца. Женщины в семье были рады за нее, потому что Уинн по-настоящему становилась одной из них. Лишь Кэдерик был недоволен и резок.

– Ты уверен, что она понесла от тебя? – однажды октябрьским вечером спросил он отца. – Говорят, эти валлийские бабы распущенны. Ты с моей матерью произвел только двух детей. Почему ты думаешь, что эта женщина носит твоего ребенка? Это может быть отродье какого-нибудь конюха или пастуха, а ты в своем старческом слабоумии охорашиваешься и скачешь по залу, словно молодой жеребец, оповещая о случившемся, к чему ты, вероятно, не имеешь отношения.

Уинн, сидевшая возле своего ткацкого станка у главного очага, встала и подошла к мужу. Ее маленькая ручка залепила увесистую пощечину пасынку.

– Как ты смеешь? Как осмелился ты оскорбить своего отца? И меня тоже? Ты, Кэдерик Этельмар, не имеешь на это права. Твой отец, а мой муж в свои сорок три года больше мужчина, чем ты когда-либо будешь для всех своих женщин! Твоя мать, упокой Господь ее душу, не могла больше рожать, после того как ты и твой брат появились на свет. Такое иногда случается с женщинами. Отец ничем себя не запятнал, он всегда оставался верен ей в своей жизни. Иначе ты увидел бы знакомые черты лица среди юных крепостных.

Но она мертва, – продолжила Уинн, – и твой отец взял в жены меня. Я молода и плодовита. Я дам твоему отцу столько детей, сколько он захочет, Кэдерик Этельмар! Если ты не сможешь сдержать в будущем свой язык, можешь не приходить в наш дом. Меня это не оскорбит, и я не позволю оскорблять твоего отца, – закончила Уинн и вернулась к своему станку.

– Она слишком горда, твоя «датская» жена, – произнес Кэдерик, потирая щеку, удивленный силой удара, от которого он чуть не закачался, но только потому, уверял он себя, что она застала его врасплох. Если бы она оказалась под ним, между его сильных бедер, он заставил бы ее кричать о пощаде.

– «Датская» или нет, Уинн – моя жена, и ребенок, которого она носит, мой ребенок, и сын, которого она родила прошлой весной, – мой, я усыновил его.

«Датская» жена означало, что их брак не освящен церковью. Это было общепринятым правилом в Англии того времени среди многих состоятельных саксонцев, которые одновременно имели двух и больше жен, если так пожелали, несмотря на запрет господствующей христианской религии. Старые обычаи отмирают с трудом, и бывают причины, по которым мужчины хотят взять жену. Могущественные лорды женятся ради богатства, власти; богатые – чтобы приумножить свое богатство, но любовь везде принимается во внимание. «Датской» женой называли женщину, которую мужчина брал ради любви. Женились обычно по каноническому праву ради более прозаических целей. Дети, рожденные от «датской» жены либо от любой наложницы, считались законными наравне с детьми жены, с которой венчались ради власти и золота. У наложниц не было того престижа и положения в доме, как у жены или «датской» жены. К «датской» жене относились с уважением и почетом, как к законной жене.

С того самого вечера Кэдерик не позволял себе грубых замечаний по поводу брака отца и его жены. Не то чтобы он стал менее резок, но Эдит Крукбэк предостерегала его, что своим невоздержанным языком он угрожает собственному наследству.

– Сейчас ты законно объявлен наследником Элфдина как старший сын отца, – внушала она ему, – но если ты будешь продолжать оскорблять Эдвина Этельхарда, он вправе разделить все земли между теми, кого он выберет сам, или лишит тебя наследства совсем. Он уже усыновил Арвела, сына Уинн. А твоя мачеха весной принесет ему еще одного ребенка. Это может быть еще один мальчик. Ты называешь отца стариком, но он совсем не стар. Однажды женщины поддразнивали Уинн ее престарелым мужем, и она, залившись краской, сказала нам по секрету, какой он страстный любовник. Он каждую ночь берет ее, а иногда и по два раза, мой муж! Он может заиметь полдюжины ребятишек, прежде чем ослабеет его страсть, Кэдерик! Продолжай оскорблять Уинн и своего отца, и окажешься без дома, с пятью мерами земли после смерти моего отца.

Последовав совету жены, с чьим мнением он всегда считался, Кэдерик прекратил свои нападки на отца и Уинн.

В то время в политической жизни государства соперничали два человека. Король Эдуард был скорее святым, чем властелином. Сын Эммы Нормандской и Этельреда, прозванный Исповедником, он с юных лет жил при нормандском дворе в изгнании и взошел на трон только после смерти двух сводных братьев. Его жена была дочерью покойного графа Годвина, ее звали Эдит. Но их брак был лишь на бумаге, потому что Эдуард, глубоко религиозный человек, удалился бы в монастырь, если бы ему не помешали в этом, поскольку он был наследником престола по прямой линии.

Его обет безбрачия, однако, означал, что от его союза с дочерью Годвина не будет детей. Эдуард избрал наследником трона своего кузена Вильгельма Незаконнорожденного, герцога Нормандии. Годвин бы не одобрил его выбора, но его сейчас уже не было в живых, а руководство делами спокойно перешло к его сыну Гарольду. Эдуард был последним представителем старой династии английских королей, выходцев из Уэссекса. В жилах Гарольда Годвинсона не текла королевская кровь. Чем ближе был бездетный король к могиле, тем ближе продвигался к трону Гарольд.

Люди, подобные Кэдерику, поддерживали Гарольда. Он был англосакс, и им было все равно, что он не королевской крови. Эдвин Этельхард, напротив, считал, что выбор короля Эдуарда надо уважать. Кроме того, Эдвин сказал Уинн, что он не верит в способность Гарольда сдержать волну вторжений викингов. А Вильгельм сможет. Гарольд ввергнет Англию либо в одну войну, либо в другую, потому что такие люди любят войны. Это их занятие. Вильгельм же предпочитает мир, хотя сам прекрасный воин. Война отбирает золото. Мир, наоборот, приносит золото. Поэтому отец и сын по вечерам спорили на разные лады, и ни один из них не мог разрешить этого спора.

Уинн нравилось их слушать, так как она узнавала многое об английской политике. Ее занимала мысль, останется ли герцог Вильгельм, в случае если корона достанется ему, на английской стороне от Рва Оффы или двинется со своими рыцарями на Уэльс. Грозит ли опасность Гарноку? Или Сант-Брайду? Она часто думала о своей семье и надеялась, что когда-нибудь Эдвин позволит ей навестить их. Застанет ли она в живых Энид?

Она вздохнула, потом, почувствовав шевеление младенца в чреве, погладила рукой живот. Два ребенка за два года. Ей хотелось подарить Эдвину еще ребятишек, но Уинн решила после рождения ребенка по крайней мере два года не заводить больше детей. Несмотря на молодость и силу, это было для нее утомительно. Поэтому она тайком приготовила и убрала специальные шарики, которые не допустят новой беременности. Мужчины такие недогадливые в этих делах.

Наступил День святого Мартина. Арендаторы-ремесленники и фермеры прибыли в Элфдин с податью тану. Семейство Эдвина Этельхарда отметило праздник жареным гусем и печеными яблоками. У Арвела уже прорезалось несколько зубов, и он с наслаждением грыз гусиную ножку. Это был прелестный малыш с синими глазами отца и темными волосами. Он рос в счастливой и спокойной обстановке. Когда ему было что-то нужно, он указывал на это пальчиком и громко кричал: «Ба!»; к радости Эдвина, мальчик, завидя его, всегда звал: «Па!» Арвел любил всех, кроме Кэдерика, при появлении которого затихал, предчувствуя опасность.

На Рождество Уинн вспомнила Несту, о которой в последние месяцы мало думала. Первенцу Несты исполнился годик. Ей не хватало веселой сестры Мейдока, и ей было интересно, вспоминает ли Неста о ней. «Это была уже другая жизнь», – размышляла Уинн, на мгновение сделавшись печальной. Ее похитили больше года назад, но, несмотря на хорошее лето и мягкую зиму, Мейдок так и не приехал за ней. Иногда ей приходила в голову мысль: а жив ли он, не умер ли от разбитого сердца, как и предсказывал злодей Брайс. Теперь это больше не имело значения. Она – жена Эдвина. Скоро она родит ему ребенка. Она любит его.

15

На пятый день апреля в году 1063-м, через два дня после своего девятнадцатилетия, жена тана Элфдина родила дочь. Эдвин был в таком же восторге, как и Уинн.

– Это избавит нас от трудностей, – сказала Уинн. – Несмотря на свое молчание, Кэдерик по-прежнему ревнует. Сводная сестра не будет представлять для него угрозы.

– У меня есть для тебя подарок в честь такого события. Я построил новый дом и сделал фермером одного из своих крепостных, который умеет разводить пчел. Нам ведь нужен в Элфдине пчеловод. Рента за землю, которую он получил от меня, будет принадлежать тебе, моя любовь. Когда наша дочь будет выходить замуж, это будет частью ее приданого.

– Замечательно! – воскликнула Уинн и засмеялась. – Ты сделал мне сладкий подарок, мой господин.

– Ты уже подумала об имени для нашей дочери? – спросил он, глядя с любовью на малютку, у которой, как и у него, были темно-каштановые волосы, а глазки, предполагал он, станут зелеными, как у матери. Малышка не была хрупкой, как Уинн, она скорее походила на крепкого саксонского младенца.

– Я хочу назвать ее Аверел – по месяцу, в котором она родилась. Это прелестное имя, а наша дочка, несмотря на крепкое сложение, будет со временем прехорошенькая. Она вылитая ты, Эдвин. Взгляни! У нее твой носик и ротик, а ручки точно как у тебя.

Он, довольный, засмеялся.

– Аверел Этельхардсдаттер. Да, мне тоже нравится это имя, моя дикая валлийская девочка!

– Па! – Арвел настойчиво тянул Эдвина за кафтан. Ему уже исполнился год и один месяц, и он был достаточно сообразителен. Он сразу понял, что этого большого человека, которого он обожал, отвлек от него другой центр внимания.

Эдвин с улыбкой взял мальчика на руки.

– Арвел, мой сын, взгляни. У тебя маленькая сестренка. Ее зовут Аверел, теперь ты должен всегда ее защищать, пока она однажды не выйдет замуж и о ней будет заботиться другой мужчина.

Арвел подался вперед и уставился глазенками на спеленутого младенца. Сочтя его исключительно неинтересным, он засунул в рот большой палец и прижался к приемному отцу.

– Па, – радостно произнес он, уютно устроившись в теплых объятиях Эдвина.

Болдер Армстронг, войдя в их большую спальню, увидел нежную семейную сцену.

– Старая Элдред сказала мне, что у меня появилась маленькая сестра, – сказал он, улыбаясь отцу и мачехе. Склонившись, он посмотрел на малютку, потом засмеялся. – Она похожа на тебя, отец. Как ее зовут?

– Аверел.

– Прелестно. Жаль, что мне не придется наблюдать, как она будет расти. Только что прискакал гонец с сообщением, что отец Элдры при смерти. Мы должны как можно скорее покинуть Элфдин. Мы с Элдрой отправимся прямо сегодня. Остальные сложат наши вещи и последуют за нами вместе с детьми.

– Ты уже сообщил брату? – спросил Эдвин.

Болдер скорчил гримасу.

– Да. И как ты думаешь, что он сказал мне? Что отец Эдит продолжает жить, таким образом лишая его законного наследства и титула тана, в то время как я, младший брат, стану теперь выше его. Как его раздражает моя удача!

Болдер утаил от отца, что его старший брат пришел к мысли, что он скорее унаследует Элфдин, чем получит остаток приданого Эдит, поскольку Эдвин, конечно, состарится, ублажая молодую жену, в то время как его тесть усердно заботится о себе, как заботились бы о новорожденном наследнике королевского трона.

– Зайди проститься к нам перед отъездом, – сказал Эдвин младшему сыну. – Я правильно поступил, выбрав тебе в жены Элдру Свэннек, Болдер. Она хорошая жена и мать. Помни, как нужно возделывать землю, и следуй мудрому примеру наших предков. Расширяй свое поместье при каждом удобном случае. Это самый лучший совет, который я могу тебе дать.

– Я не забуду его, отец. – Болдер поднялся и вышел из спальни.

– Я буду скучать по Болдеру и его женщинам. Хотя, мой господин, со всеми женщинами в Элфдине приятно жить под одной крышей. Вот этого мне больше всего и не хватало в Скале Ворона. Мне составляла компанию только моя служанка Меган. В Гарноке у меня были бабушка и сестры. Хотя с Кейтлин и Дилис было жить непросто, зато с малышкой Map не было проблем. – Она зевнула.

Он видел, как отяжелели ее веки.

– Ты устала, дорогая. Родить ребенка – тяжелая работа, я знаю. Отдохни сейчас. – Встав, он взял Арвела на руки.

– Да, роды – трудная работа, – отозвалась Уинн, – и ты это хорошо знаешь, поскольку был со мной оба раза, Эдвин. – Она улыбнулась ему, чувствуя сильный прилив нежности к этому человеку. Она действительно начала признавать его своим мужем, хотя церковь так и не прислала в Элфдин священника, чтобы следить за духовным благополучием его жителей. Ей надо было торопить решение этого дела. Однако Уинн медлила. Что скажут духовные лица о ее статусе?

Она не страшилась за судьбу Аверел, поскольку Эдвин объявил их дочь своим собственным ребенком и законно усыновил Арвела. И хотя она смирилась со своим положением, в дальних уголках своего сердца она все еще тосковала по Мейдоку. И по их волшебному дому на Скале Ворона. Ее печалило, что принц не знает о сыне. Ну почему он не нашел ее?

Эдвин склонился над ней и поцеловал в лоб, придерживая Арвела, когда тот потянулся, чтобы обнять мать.

– Мааа, – произнес малыш. Он был таким счастливым и довольным ребенком.

– Выспись хорошенько, моя любовь, – сказал тан и унес ее сына.

Она прислушивалась к шагам, когда они спускались по лестнице. Арвел что-то лепетал своим тонким голоском, и, к ее удивлению, Эдвин, казалось, прекрасно понимал его.

Уинн улыбнулась, думая, как ей и ее сыну повезло, что они попали к Эдвину Этельхарду. Что касается Аверел – она дочь тана. Уинн посмотрела на малютку. Она была очень хорошенькая для новорожденной, с кудрявыми темно-каштановыми волосами и здоровыми румяными щечками.

– Какая ты счастливая девочка, Аверел Этельхардсдаттер, – сказала она малышке. – Ты у папы единственная дочь, и я не сомневаюсь, что он избалует тебя, потому что он добрый человек.

Она услышала шаги и, подняв глаза, увидела, как в спальню с хмурым видом вошел Кэдерик Этельмар.

– Значит, ты наконец разродилась, верно? – с таким приветствием он обратился к ней.

– У тебя сестра, Кэдерик, – спокойно сказала Уинн, еле сдерживая себя, чтобы не вспылить.

– Хорошо, дай-ка я посмотрю на нее, – сказал он снисходительно, и Уинн приподняла край покрывала, которое защищало личико ее дочери. Кэдерик уставился на малютку. – Как ее зовут? – спросил он.

– Аверел.

– Она похожа на отца, – сухо заметил он.

– Да, – нежным голосом ответила Уинн. Ей было приятно услышать, что Кэдерик признал Эдвина отцом Аверел. Теперь он никогда не откажется от сводной сестры, потому что в нем сильно чувство кровного родства, к которому он относился с почтением.

– Она должна была быть моим ребенком, – зарычал он на Уинн.

– Ты не захотел бы иметь дочь, Кэдерик, – спокойно ответила она.

– Я бы дал тебе сына, – с горечью сказал он. – Мой отец стар, и семя его слабо. Ты бы понесла от меня сына, если б отец не увел тебя от меня.

– Когда только ты запомнишь, что отец твой здесь хозяин? Он не украл меня у тебя, поскольку я никогда не принадлежала тебе, и ты знаешь, что это так. Почему ты упорно держишься за эту выдумку?

– У меня могут быть от тебя сыновья, валлийская женщина, – упрямо повторил он. – Моему отцу не нужны больше дети. У него есть два крепких сына и куча внуков благодаря моему брату. Ему ни к чему молодая жена и дети. Мне же нужны сыновья, а эти бесполезные существа, которыми я окружил себя, не могут произвести на свет даже какую-нибудь хилую дочь! Мне нужна ты! Ты колдунья!

Она сомневалась, что ее пасынок когда-нибудь полюбит ее. Уинн поняла, что ей необходимо заставить Кэдерика посмотреть правде в глаза, а сейчас был как раз подходящий момент.

– Кэдерик, ответь мне, пожалуйста, на один вопрос, – ласково сказала она. – Ты болел серьезно когда-нибудь в жизни?

Он задумался, его широкий лоб наморщился от умственного усилия. Наконец он произнес:

– Один раз. Только один раз.

– Ты можешь мне рассказать о своей болезни?

– За год до моего брака с Эдит у меня распухли и болели щеки. Я был похож на самца лягушки во время брачных игр. Несколько дней у меня был жар. После я узнал, что мать опасалась за мою жизнь. – Он, довольный, усмехнулся. – Мой член тоже распух. Бог свидетель, я был щедро одарен. Уверен, лучше, чем многие. Во время болезни он увеличился вдвое. Признаюсь, я огорчился, когда он снова стал прежнего размера, – закончил Кэдерик с вожделением.

– Непохоже, что у тебя когда-нибудь будут дети, – прямо заявила ему Уинн.

– Что?

– Я целительница, Кэдерик, как моя бабушка и мать. Болезнь, которую ты описал мне, не страшна для маленьких детей, девочек и мальчиков. Но для мужчины или юноши эта болезнь опасна, особенно если она поразила мужской орган, как в твоем случае. Она убивает жизнь в мужском семени. Я это знаю.

– Ты лжешь, валлийская ведьма! – разозлился он на Уинн. Щеки над бородой густо покраснели.

– Нет, Кэдерик, я не обманываю тебя и не хочу быть с тобой жестокой, – участливо сказала Уинн. Ей было жаль его, она чувствовала его боль. – Среди целителей хорошо известно, что семя мужчин и юношей становится фактически безжизненным после этого недуга. Так бывает всегда, хотя мы и не знаем почему.

– То, что у меня нет детей, – не моя вина, – упрямо продолжал он. – Виновата Эдит, потому что она слаба и не может зачать, но это наша общая потеря. Я не виню Эдит, она хорошая жена.

– А как с другими? С Бирангари, Дагиан, Элф и маленькой Хейзел? Они крепкие и здоровые девушки, однако не беременеют, Кэдерик. Вина заключена в тебе, вернее, не вина, а жестокая случайность, обрушившаяся на тебя болезнь, от которой ты пострадал. Не думаю, что у тебя будут дети, даже от меня.

– Ты целительница, валлийская женщина, – мрачно начал он. – Не можешь ли ты приготовить какого-нибудь зелья от моей хвори, если твое предположение на самом деле верно?

– Нет такого средства, чтобы помочь тебе, – смело сказала ему Уинн. С этим человеком уже давно никто не говорил откровенно. Ему надо примириться с неизбежным ради них всех.

– Никакого? Думаю, ты лжешь! Ни один мужчина, такой охотник до женского тела, как я, просто не может иметь безжизненное семя. Во всем виноваты женщины! Только не я! – Уинн увидела в его глазах отчаяние и страх.

– Редко, очень редко мужчина, перенесший эту болезнь, может иметь потомство, – сказала Уинн, не желая обнадеживать его. – Может, некоторые известные мне лекарства помогут тебе достичь невозможного, Кэдерик. Когда я поправлюсь после родов, я займусь этим. Твоим женщинам я тоже дам лекарство, а теперь оставь меня. Я утомлена и хочу спать.

Кэдерик вышел из большой спальни, не проронив ни слова и не посмотрев на Уинн и на ребенка. Уинн глубоко вздохнула, чувствуя одновременно жалость к Кэдерику и раздражение. Мужчины, подобные ему, всегда измеряют свое мужское достоинство по количеству убитых ими людей, изнасилованных или соблазненных женщин и по числу детей, особенно сыновей, которых они произвели. Репутация Кэдерика, когда дело касалось убийства, насилия и обольщения, была на высоте. Но полное отсутствие детей, безразлично какого пола, было заметным недостатком, который ставил под сомнение его личные качества. Несмотря на всю его враждебность по отношению к ней, она посмотрит, чем ему можно помочь. Им никогда не стать друзьями, но Уинн понимала, что Эдвину будет приятно, если его сын и жена перестанут быть врагами.

Так думала она, засыпая. Ей очень хочется угодить Эдвину. Он так старается сделать ее счастливой. Неужели она и в самом деле любит его? Да, но не так, как Мейдока. Уинн сомневалась, что сможет когда-нибудь полюбить другого человека, как своего принца. «Мейдок, – засыпая, она мысленно обратилась к нему, – почему ты не пришел?»

Уинн. Она никогда не покидала его мысли. Прошло полтора года, как она исчезла. Иногда, в моменты мрачного упадка духа, он сомневался, жива ли она еще. И существовала ли когда-то вообще? Уинн Гарнока, с ее длинными черными волосами и зелеными-презелеными глазами. Словно земля разверзлась и поглотила ее.

Больше года они вновь и вновь прочесывали вдоль и поперек местность по пути следования каравана Рори Бэна в надежде отыскать хоть какой-то ее след. В конце концов Мейдок решил, что его жены нет в Англии. Рори Бэн, очевидно, скрыл ее от людских глаз и взял с собой в Бретань. Мейдок возвратил домой всех своих людей и погрузился в тягостное ожидание. Он ждал возвращения Эйниона, который лично отправился за ирландским работорговцем. Эйнион вернулся в замок с неутешительными вестями.

– Сначала я последовал за Рори Бэном в Бретань, мой господин, потом в Италию, где наконец догнал его, когда он собирался со своим грузом рабов двинуться в Византию.

– Он сказал тебе, где Уинн? – нетерпеливо спросил Мейдок. Он так похудел за те месяцы, что Эйнион его не видел.

– Ее с ним нет, мой господин, – тихо ответил Эйнион. – Сначала он притворился, что ничего о ней не знает. Его нельзя было даже подкупить. Только тогда, когда я попытался ускорить это дело более энергично, – Эйнион хмыкнул, – применив физическую силу, он сознался, что моя госпожа была у него.

– Где она? – Под темно-синими глазами Мейдока были большие красные круги. Он почти не спал в последнее время.

– Я не смог заставить его сказать, где она, мой господин. Он живет в полнейшем страхе перед вашим братом, Брайсом из Кей. Он думает, что если предаст его, то епископ отыщет его, где бы он ни находился. Он уверен, что ваш брат убьет его, если он нарушит клятву. Я мог разорвать его на кусочки, он все равно ничего не сказал бы мне. Так велик его страх, мой господин.

Однако окольными путями я выяснил кое-что полезное для нас. Среди рабов Рори Бэна был мальчик, которого работорговец предназначал для одного благородного человека в Византии. Работорговец оказался, как и говорит о нем людская молва, незлым человеком. Мальчику была дана некоторая свобода. Подслушав мой разговор с Рори Бэном, он пришел ко мне, когда я оставил ирландца. Мальчик рассказал мне, что уже много месяцев находится у Рори Бэна. Он обещал мне помочь в поисках, если я выкуплю его и помогу вернуться в родную Ирландию.

– Он помог тебе?

– Да, мой господин. Он дорого мне обошелся, но его покупка этого стоила. Когда они из Ирландии перешли в Уэльс, Рори Бэн оставил своих людей и живой товар приблизительно в десяти милях от замка Кей. Он получил послание явиться к епископу. Когда через несколько дней он их догнал, с ним была прекрасная темноволосая женщина, с которой он очень заботливо обращался. Мальчик это отчетливо помнит, потому что Рори Бэн позволил женщине ехать с ним на лошади верхом за его спиной, а не идти вместе с остальными рабами. Незадолго до их прибытия в Вустер Рори Бэн вновь покинул свой караван, взяв с собой женщину. Мне, мой господин, ясно, что леди Уинн никогда не покидала Англию! – торжествующе заключил Эйнион.

– Но мы не смогли отыскать ее, – с отчаянием в голосе произнес Мейдок. – Где она может быть, если только работорговец не убил и не закопал где-нибудь ее тело. – Он побледнел при этой мысли, ненавидя свою беспомощность.

– Мой господин, она здесь, – решительно сказал Эйнион. – Наши люди, очевидно, пропустили ее, ведь территория, на которой искали леди Уинн, очень обширна. Теперь мы сузили ее до окрестностей Вустера. Вы и я отправимся вместе, нанося визиты каждому тану в этой округе, пока не отыщем ее.

Принц медленно кивнул, крошечная искорка надежды зажглась в его сердце.

– Будем считать Вустер центром округа. Пойдем на поиски из города сначала на север, потом на восток, на запад и, наконец, на юг. Мы должны пуститься в путь поскорее, Эйнион, потому что граф Гарольд и наш король Граффидд столкнулись друг с другом, как два оленя-самца из-за оленихи.

– Гарольд старается произвести впечатление на короля Эдуарда, чтобы тот изменил свою волю и объявил Гарольда наследником престола, а не герцога Нормандии Вильгельма. Граффидд скоро призовет к себе вассалов. Если меня здесь не будет, я не смогу ответить на этот призыв. Меня не интересует их схватка, я хочу только отыскать Уинн и вернуть ее и ребенка целыми домой.

– Не разгневается ли Граффидд ап Льюилин на вас, если вы не явитесь к нему? – спросил Эйнион.

– Когда моя жена и ребенок вновь окажутся дома, я объясню ему причину, почему я не смог встать под его знамена. Он поймет, Уинн ведь его родственница, хотя и дальняя. К тому же почему мы должны играть в эти военные игры, теряя лето, когда они все равно ни к чему не приводят? Почему саксонцы считают, что от скуки они должны разорять валлийцев, я не знаю, – заключил Мейдок.