Текст книги "Непобедимый. Жизнь и сражения Александра Суворова"
Автор книги: Борис Кипнис
Жанр: Биографии и Мемуары, Публицистика
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 22 (всего у книги 42 страниц)
Глава четырнадцатая
Поражение при дворе
Еще мороз не успел как следует схватить землю на братских могилах, в которых хоронили наших солдат, павших при штурме Измаила, а Потемкин, заканчивая рапорт государыне об одержанной победе, писал:
Именно это донесение и повез в столицу младший брат фаворита, полковник и флигель-адъютант В. А. Зубов. Он привез его Екатерине II 29 декабря (старый стиль)[1051]1051
Памятные записки А. В. Храповицкого. – М., 1990. – С. 236.
[Закрыть]. Прошло не так много времени, и Потемкин в новом донесении дал А. В. Суворову более чем лестную характеристику:
«Отдав справедливость исполнившим свой долг военачальникам, не могу я достойной прописать похвалы искусству, неустрашимости и добрым распоряжениям главного в сем деле вождя Графа Александра Васильевича Суворова Рымникского. Его неустрашимость, бдение и прозорливость всюду содействовали сражающимся, всюду ободряли изнемогающих и, направляя удары, обращавшие вотще неприятельскую оборону, совершили славную сию победу»[1052]1052
Русский вестник. – СПб., 1841. – № 8. – С. 349–350.
[Закрыть].
Первый рапорт был написан 18 декабря 1790 г. Второй, содержащий эту характеристику, датирован 8 января 1791 г., а 5 февраля «Санкт-Петербургские ведомости» опубликовали ее для сведения всех читателей газеты, – и так узнала ее вся Россия. Обратим внимание читателей и на то обстоятельство, что обращение в рапорте от 18 декабря «повергаю освященным стопам Вашего Императорского Величества» означало, что Суворов «передается» в особое внимание императрицы для милостивого ею награждения.
Неудивительно, что при таком благорасположении со стороны своего патрона Суворов отвечает ему взаимностью. Вот что пишет он ему 18 декабря 1790 г. из Измаила:
Через два дня новое письмо и новое изъявление дружественности:
Ну и наконец, перед самым Новым годом снова сердечное поздравление:
Год заканчивался, настроение у полководца было спокойное, как видим мы из этих писем. В отношениях с Потемкиным ни одного досадного облачка.
По прошествии месяца, 1 февраля 1791 г., пишет Суворов де Рибасу из Берлада, собираясь вскоре убыть в отпуск, и снова о своем патроне говорит он с восхищением:
И далее опять развивает свою любимую тему: о походе в Болгарию, пророчит взятие Браилова и поход на Варну и Шумлу. Как видим, и в наступившем году он не отказался от идеи наступательной кампании. Меж тем патрон его подписал 2 февраля ордер об отпуске полководца. Получив его, Суворов начал собираться в Яссы. Очевидно, там он увиделся с Потемкиным. Это должно было произойти до 10 февраля, ибо в этот день князь Таврический, сдав армию Н. В. Репнину и дав подробные инструкции на случай, если турки вновь предложат переговоры о мире, покинул столицу Молдавии и отправился в Петербург. Несколькими часами после него туда же поспешил и наш герой, об этом сообщил де Рибас в письме к В. С. Попову:
Вышеприведенная переписка декабря 1790 – начала февраля 1791 г. свидетельствует, что между полководцем и фельдмаршалом господствуют взаимное уважение и приязнь. Ни малейшего намека на размолвку.
Если что и волнует Суворова в начале февраля, так это положение его любимой дочери Наташи. Она отправила ему 2 января 1791 г. короткое письмо:
«София Ивановна Вам кланяется, равно как и мои сестрицы, и весьма желают Вас видеть. Прошу Вас покорно, дражайший батюшка, ко мне поскорее приехать для того, что наш выпуск будет 15-го февраля 1791 г. Целую стократно ручки Ваши и остаюсь навсегда
Г[рафиня] Н.Суворова-Рымникская.
Имею честь Вас поздравить с победою; я принимаю великое участие в Вашей славе, но она мне многих слез стоила» [1059]1059
Русский архив. – 1874. – № 3. – С. 762–763.
[Закрыть].
Очевидно, Суворов писал дочери о невозможности успеть в срок, ибо 18 января она ответила ему:
«День моего выхода из монастыря приближается. Если бы он мог доставить мне счастье поцеловать Вашу руку! Что за радость была бы для Вашей счастливой дочери!.. Госпожа де Лафон Вам кланяется, равно как и мои милые сестрицы. Они очень сожалеют, что не будут иметь удовольствия видеть Вас перед своим выпуском»[1060]1060
Там же. С. 763–764.
[Закрыть].
В ответ на это герой наш посылает Суворочке письмо, полное отцовских наставлений, как вести себя в большом свете, на опасные дорожки которого ей теперь придется ступить:
«Да хранит тебя вечно богиня невинности. Положение твое переменяется. Помни, что вольность в обхождении рождает пренебрежение; берегись сего; привыкай к собственной вежливости, избегай подруг, острых на язык: где злословие, там, глядишь, и разврат. Будь сурова и немногословна с мужчинами, а когда они станут с тобой разговаривать, отвечай на похвалы их скромным молчанием. Уповай на провидение! Оно не замедлит упрочить судьбу твою… Я за это ручаюсь. Будешь ты бывать при дворе и, если случится, что обступят тебя старики, покажи вид, что хочешь целовать у них руку, но своей не давай…»[1061]1061
Суворов А. В. Письма. – М., 1986. – С. 210.
[Закрыть]
С точки зрения светской морали и нравов, царивших при дворе и в столице, наставления полководца дышат патриархальной стариной чуть ли не петровского и анненского времени, поэтому отчасти смешны. Наоборот, именно бойкость и остроумие облегчали продвижение по карьерной лестнице в свете и при дворе. Но Суворов как огня боится, что дочь его может пойти именно по такому пути. Пагубный пример Варвары Ивановны маячит перед ним, а дочь, которую он продолжал считать своим единственным ребенком, слишком дорога ему, чтобы допустить малейшую возможность замарать хотя бы подол ее платья в светской «грязи». Положительного мнения о светском обществе он принципиально не допускает, а потому хочет всячески оградить Наташу от светских связей и знакомств. Нравы двора его попросту удручают и вызывают брезгливость. Вскоре это приведет его к большой неловкости, а именно это в свете и при дворе порицают прежде всего.
Пока письмо это шло в столицу, туда 28 февраля прибыл Потемкин. Суворов приехал 3 марта. В этот день А. В. Храповицкий сделал в своем дневнике единственную запись, то есть выделил указанное событие из всех прочих:
Почему многоопытный статс-секретарь записал только это событие? Ответ прост: Наташе было всего 15 лет и 7 месяцев, когда она получила это высокое пожалование. Заметим, что не во фрейлины к кому-либо из великих княжон, внучек императрицы, не во фрейлины к великой княгине Марии Федоровне, супруге цесаревича Павла Петровича. Нет, сразу же к самой государыне, да еще и была помещена жить во дворце, в «уборной комнате», то есть в личных покоях Екатерины II. По сути, такое пожалование не что иное, как почесть, предназначенная ее отцу. Первая многообещающая награда за Измаил.
Увы, бедный Суворов по достоинству оценить эту милость не мог, ибо она грозила свести на нет все усилия по нравственному «сбережению» дочери, которыми просто перенасыщено вышеприведенное письмо к ней. Можно представить себе, что творилось в сердце нервного, израненного, душевно неспокойного отца. Он спешил в Петербург по февральским дорогам в кибитке, укрытый медвежьей полостью. Он читал и перечитывал строки из ее январского письма:
«Дражайший батюшка, посылаю Вам рисунок моей работы. Он изображает, кажется, укрепленный замок. Как бы я желала, чтобы все крепости, которые Вы будете брать, походили на эту, и чтобы вода не обращалась в кровь! Тогда я не беспокоилась бы так сильно за Вашу жизнь, столь дорогую для меня…»[1063]1063
Шумигорский Е. С. Суворочка. – Исторический вестник. – 1900. – Т. 80. – С. 535.
[Закрыть]
И вот теперь это дитя, которое рисует замок на листе писчей бумаги и шлет его ему далеко, в Молдавию, через всю необъятную Россию, это дитя, которое ничего-то, кроме Смольного монастыря и мудрой Софьи Ивановны де Лафон, в жизни не видело, оказалось в самом средоточии нравов «наилегчайших». Он, бесстрашно шедший в адский пламень стольких сражений, он, привыкший смотреть в глаза смерти, он, признанный герой, был не на шутку встревожен. Суворов растерялся.
Но надо было держать себя в руках. Уже 4 марта его милостиво принимала сама государыня, он был вынужден улыбаться и благодарить за милость, а на душе кошки скребли. Через два дня, 6-го, его снова пригласили во дворец:
«В Эрмитаже игра, бал, певчие пели арии из оперы: ”Федула” [1064]1064
Сочинение императрицы, комическая сатира на Густава III Шведского.
[Закрыть] Ужин у Князя Григория Александровича, где изволили быть и Его Высочество Государь Цесаревич с Великой Княгинею»[1065]1065
Памятные записки А. В. Храповицкого. – М., 1990. – С. 240.
[Закрыть].
Снова надо было улыбаться, а душа его поджаривалась на медленном огне.
9 марта Суворов опять в Зимнем дворце: он присутствует на торжественной церемонии по случаю взятия Измаила. В полдень мимо дворца были провезены неприятельские знамена и другие трофеи, взятые в этом кровопролитном штурме нашими победоносными полками. Императрица, Потемкин и придворные смотрели в дворцовые окна на триумфальное шествие, направлявшееся в Петропавловский собор. Суворов стоял среди свиты Екатерины II, не заметить его было нельзя: Андреевская и Георгиевская ленты муаровой рекой струились с его плеча на бедро, где всякий видеть мог большой белый крест Св. Георгия, на груди вспыхивала тысячами огоньков под робкими лучами мартовского солнца бриллиантовая звезда Св. апостола Андрея. Через две недели государыня подписала указы о награждении героев Измаила. В формулярном списке Суворова об этом записано следующее:
«1790 г. <…> заслужил новую честь и похвалу точным и наилучшим исполнением порученного ему от главного предводителя, наипаче же во взятии 11 сентября 1790 г., приступом города и крепости Измаила, с истреблением армии турецкой, там находившейся. В воздаяние сего 25-го марта 1791 г. всемилостивейше пожалован подполковником гвардии Преображенского полка, высочайше повелено на память отличных заслуг его вытеснить медаль с его изображением и пожалована похвальная грамота с означением его подвигов»[1066]1066
Александр Васильевич Суворов. К 250-летию со дня рождения. – М., 1980. – С. 255.
[Закрыть].
О награждении полководца до нас дошла собственноручная записка-рекомендация Потемкина:
«Естли будет Высочайшая воля сделать медаль Генералу Графу Суворову, сим наградится его служба при взятии Измаила. Но как он всю кампанию один токмо в действиях из генерал-аншефов, трудился со рвением ему сродным, и, обращаяся по моим повелениям, на пункты отдаленные правого фланга с крайним поспешением, спас, можно сказать, союзников, ибо неприятель, видя приближение наших, не осмелился атаковать их [1067]1067
То есть австрийцев.
[Закрыть], иначе, конечно, были бы они разбиты, – то не благоугодно ли будет отличить его гвардии подполковника чином или генерал-адъютантом»[1068]1068
Русская старина. – СПб., 1876. – Декабрь. – С. 643.
[Закрыть].
Таким образом, награда, предлагаемая Потемкиным, состоит из двух частей: собственно за Измаил – памятная настольная медаль; за всю же кампанию 1790 г., особенно же за быстрый поход на соединение с принцем Кобургским, устрашивший великого визиря и удержавший от переправы через Дунай, должна быть награда другая: чин либо гвардии подполковника, либо генерал-адъютанта.
Что, собственно говоря, есть памятная настольная медаль и как часто ею награждались? Скажем сразу – считаные разы. Граф Алексей Григорьевич Орлов за победу при Чесме, граф Петр Александрович Румянцев в первую годовщину Кючук-Кайнарджийского мирного договора, князь Григорий Александрович Потемкин-Таврический за взятие Очакова и вот теперь он, граф Александр Васильевич Суворов-Рымникский, за взятие Измаила. Таким образом, награда эта ставила нашего героя в один ряд с двумя фельдмаршалами, с графом А. Г. Орловым-Чесменским, чье «особенное» положение в глазах Екатерины II было первым двум под стать. Все четверо удостоились на римский манер (вспомните Публия Корнелия Сципиона-Африканского) почетного увеличения фамилии за достославные подвиги, вписавшие их имена в память потомства. У графа Орлова и князя Потемкина пожалование памятной медалью сопровождалось награждением орденом Св. великомученика и победоносца Георгия I степени, но у Суворова эта высокая награда уже была. Так что награждение памятной настольной золотой медалью вводило его в узкий круг виднейших русских полководцев, столь высоко вознесенных государыней. Нелишним будет отметить, что при жизни подобной награды не удостоился после Суворова ни один русский полководец. Были памятные медали к различного рода юбилеям служебной деятельности, но это уже награды совсем иного рода.
Но если с золотой медалью теперь все нам понятно, то как же оценивать звание подполковника лейб-гвардии? В начале нашего повествования мы говорили, что старший из штаб-офицеров любого из полков лейб-гвардии во времена императрицы Анны Иоанновны и Елизаветы Петровны являлся в административном отношении чем-то вроде заместителя государыни в командовании полком совместно с полковым штабом, состоявшим из еще двух штаб-офицеров, обычно младше его в чине на одну ступень. При императрице Екатерине II произошло некоторое смещение акцентов: полковой штаб теперь возглавлял не подполковник, а премьер-майор. Звание же подполковника становится исключительно почетным знаком очень высокого отличия для выдающихся полководцев и изредка для государственных деятелей.
Кто же эти люди, столь высоко отмеченные императрицей? Первым был князь Г. Г. Орлов, который стал подполковником лейб-гвардии Конного полка в 1764 г.[1069]1069
Бондаренко А. Ю. Кавалергарды. История, биографии, мемуары. – М., 1997. – С. 181.
[Закрыть] Его фавор и участие в государственном перевороте, возведшем Екатерину II на престол, объясняют столь высокое пожалование. Вторым был граф А. Г. Орлов, брат фаворита. После смерти фельдмаршала графа А. Б. Бутурлина, бывшего подполковником лейб-гвардии Преображенского полка, Алексей Орлов, с 29 июня 1762 г. числившийся в полку в чине секунд-майора, был пожалован в подполковники[1070]1070
Бондаренко Ю. А. Указ. соч. С. 185.
[Закрыть]. Третьим стал Г. А. Потемкин: в марте 1774 г. он был пожалован в подполковники лейб-гвардии Преображенского полка. Граф А. Г. Орлов в это время находился за границей, а вернувшись в конце 1775 г., 2 декабря вышел в отставку [1071]1071
Там же. С. 188.
[Закрыть]. Так Г. А. Потемкин остался единственным подполковником в 1-м полку гвардии. Четвертым получил это высокое отличие князь Н. В. Репнин, известный уже нам недоброжелатель Суворова. Он получил чин подполковника лейб-гвардии Измайловского полка в 1774 г. за активное участие в заключении Кючук-Кайнарджий-ского мира с Турцией[1072]1072
Бантыш-Каменский Д. М. Указ. соч., ч. 2, с. 214.
[Закрыть]. Пятым этим чином был награжден Н. И. Салтыков. Опытный царедворец и ловкий дипломат, он состоял при цесаревиче Павле Петровиче, а с 1783 г. назначен воспитателем князей Александра и Константина. Тогда-то и стал он подполковником лейб-гвардии Семеновского полка, одновременно был вице-президентом Военной коллегии[1073]1073
Там же. С. 201.
[Закрыть]. Шестым этого отличия удостоился граф П. А. Румянцев-Задунайский. Уже будучи генерал-фельдмаршалом, единственный из вышеперечисленных сановников, он стал подполковником лейб-гвардии Конного полка в 1784 г. И вот теперь в число этих виднейших вельмож 5 марта 1791 г. волей императрицы был включен и Александр Васильевич Суворов, который стал подполковником лейб-гвардии Преображенского полка, то есть младшим коллегой самого Потемкина. Несомненно, что таким образом государыня отличила его и перед Репниным, и перед Н. И. Салтыковым. Так как Г. Г. Орлова уже не было в живых, а А. Г. Орлов, как мы видели, с 1775 г. находился в отставке, то Суворов являлся пятым среди наличных подполковников гвардии. Позже император Павел I совершенно иначе организовал командование гвардейскими войсками, но чины подполковников лейб-гвардии за А. В. Суворовым, Н. И. Салтыковым и Н. В. Репниным сохранил.
Итак, подводя итоги награждения Суворова за взятие Измаила и вообще за участие его в кампании 1790 г., можно сказать, что формального повода жаловаться у полководца просто не могло быть: он получил два высочайших пожалования, а кроме того, и дочь его, несмотря на столь юный возраст, стала фрейлиной самой императрицы. Жаловаться было ему не на что. И все-таки он жаловался, он был недоволен.
Весной 1791 г. полководец совершил две крупные ошибки, за которые и поплатился, будучи на три года отлучен от того, что составляло самый смысл его существования, – от боевой военной службы. Однако по порядку. Во-первых, в ложное положение поставил он себя, открыто пожелав взять Наташу из Зимнего дворца. 28 марта, то есть через три дня после награждения за Измаил, он написал Потемкину:
«Вашу Светлость осмеливаюсь утруждать о моей дочери в напоминовании увольнения в Москву к ее тетке К[нягине] Горчаковой года на два. Милостивый Государь, прибегаю под Ваше покровительство о низпослании мне сей Высочайшей милости. Лично не могу я себя представить Вашей Светлости по известной моей болезни…»[1074]1074
ЗООИД. – Т. 8. – С. 229.
[Закрыть]
По обычаям того времени просить отпустить дочь, взятую фрейлиной к самой императрице, через 25 дней после оказания такой милости – дерзость и неблагодарность. Это чуть ли не публичное обвинение самодержице в том, что ее двор и она сама погрязли в безнравственности. Такого не прощают. Во всяком случае, долго не прощают. Но Суворов с его резко обостренным чувством чести, с его до конца не зажившей душевной раной, нанесенной изменами жены, с его всегда повышенной нервной возбудимостью и мнительностью находился чуть ли не в маниакальном исступлении, ужасаясь, что дочь его может быть так или иначе развращена в атмосфере двора.
Дело дошло до того, что ему стали сниться на эту тему сущие фантасмагории, так он боялся за дочь. Одну из них он 20 июля поведал в письме своему «племяннику» Д. И. Хвостову, женатому на суворовской племяннице княжне Аграфене Ивановне Горчаковой и ставшему через это доверенным лицом военачальника:
«Сонное суеверство. Нечто о том слыхали. Ныне я видел, потерявши, отыскавши Наташу в присутствии Вел[икого] Гет[мана] с 5-ю Мальтицовыми девицами на ряду калмыковатую с горбом, так что разсмеялся.
Конечно, терять, искать и находить во сне дорогого человека, обезображенного горбом, да еще с измененными чертами лица, – фантасмагория, вызванная обостренным чувством тревоги. Но вот то, что отыскивает он дочь в присутствии Великого Гетмана, то есть Потемкина, известного своими распущенными нравами, да еще упоминание баронессы Мальтиц, гофмейстерины двора, руководящей фрейлинами и называемой в общественном мнении великосветской сводней, – это уже не фантасмагория, а огромный страх за невинность горячо любимой Суворочки. Заметим, что вирши резко направлены против того, кто еще недавно был его главным покровителем. Но об этом позже. Страх отдать Наташу под «попечение» Мальтиц толкал его писать достаточно открыто то, что он думает о придворных нравах:
«…видите меня готовым быть Наташу отдать Б[аронессе] Мальтиц без шуму, как казнили в Бастилии, но при возвращении Двора в С[анкт]-П[етер] бу[рг], страшась безнравия, будет Г[рафиня] Н[аталья] В[олодимировн]а[1076]1076
Графиня Н. В. Салтыкова, жена вице-президента Военной коллегии, «друга» Суворова в то время.
[Закрыть] присмотр над ней, как был, до моего возвращенья, которое скоряе соверши Господь Бог! М[атери] Б[ожией] (Богородицаа) под Покров!» [1077]1077
Русская старина. – СПб., 1872. – Т. VI. – С. 414.
[Закрыть]
Конечно, это написано Д. И. Хвостову, в чьей верности герой наш уверен, но кто может быть уверен в скромности почтовой бумаги? Уж не подобное ли полное откровенных мыслей и чувств письмо показал поверенный в его делах и очень близкий ему сотрудник П. Г. Корицкий фавориту П. А. Зубову? Об этом упоминает Суворов в письме Д. И. Хвостову от 30 июля 1792 г.:
Полководец был уверен, что ее содержание стало известно императрице и явилось причиной ее немилости. Может быть, там были язвительные отзывы о Потемкине, а не о ней? Ибо порицание своих и придворных нравов императрица еще менее была бы склонна прощать. Кто знает? Но само сравнение передачи дочери под надзор гофмейстерины с заточением и казнью в Бастилии – это уже очень большая дерзость. Но страх за дочь сильнее осторожности, и в очередном письме к Д. И. Хвостову полководец снова касается опасной темы:
«Наташа в чертогах: Борят[инск]ая, Соф[ья] Степ[анов]на[1079]1079
Княгиня М. В. Барятинская – жена обер-гофмаршала князя Ф. С. Барятинского, одного из убийц Петра III.
[Закрыть], хоть не мой язык, не затевают ли они заповедным товаром промышлять[1080]1080
То есть заниматься сводничеством.
[Закрыть]… Туда… или сюда. Увы, дайте нож, я вон из России. Подозревайте всех от вечера до утра, день в вашей власти, чей присмотр? К[атерина] И[вановна] Нелидова] Мальтицева с нимфами. Никому не верьте, ни Горациям, ни Меркуриям, Мальтицовым Жан-Жакам; прочие адския просвещения. Бдите на симптомы»[1081]1081
РНБ ОР. Ф. 755. Т. 12. Л. 14 об.
[Закрыть].
Тут уже он переходит все границы разумного: с чужих слов подозревает в сводничестве и княгиню М. В. Барятинскую.
Он добился своего летом 1791 г., когда двор переехал в Царское Село, но дело получило такую огласку, что благорасположенный к Суворову подполковник Ф. В. Остен-Сакен, тот самый, которому он поручит выписать себе газеты и журналы на следующий 1792 г., пришлет ему вполне благоразумное письмо 11 августа:
«Ваше Сиятельство! Графиня живет с ея кузиной, что возможно, пока двора нет здесь[1082]1082
То есть в Санкт-Петербурге.
[Закрыть], но коль скоро он вернется, нет никакой причины ея удерживать. Вы знаете, какими красками росписывали враги Ваши поступки, когда Вы требовали ея возвращения. Самолюбие вещь щекотливая[1083]1083
Это вполне может быть намек на императрицу.
[Закрыть], и Вы умеете щадить даже частных лиц; впрочем, уже нет здесь того человека, который мог бы бросить на Вас тень[1084]1084
Это указание на Потемкина, покинувшего столицу и отбывшего в армию.
[Закрыть]; поэтому мой совет был бы: действуйте с большою деликатностью[1085]1085
Следовательно, требование удалить Наташу от двора хоть на время рассматривалось всеми как бестактное, а такого поведения ни двор, ни свет не прощает.
[Закрыть]. Нужно чтобы графиня была уже при дворе в тот день, когда императрица вернется в город. Что мир заключен – это верно, и поговаривают о поездке двора в Москву для празднования его. Этот случай не самый удобный из всех, какие только можно было придумать, чтобы оставить графиню там? Все приличия были бы соблюдены, а невинность ея навсегда ограждена от всякого преследования»[1086]1086
РНБ ОР. Ф. 755. Т. 8. Л. 14–15.
[Закрыть].
Генерал наш вынужден уступить, хотя дух его по-прежнему в смятении, что видно из письма к Д. И. Хвостову от 20 августа:
Но более перечить воле судьбы и императрицы он не может, и в сентябре дочь начинает вновь появляться при дворе, но живет у Д. И. Хвостова – так надежнее. Об этом сказано и в письме к «племяннику» от 7 сентября:
Буря в стакане воды утихла, но мутный осадок и горький привкус остались.
Вторая ошибка. Она гораздо более прискорбна, чем первая: Суворов пошел в апреле 1791 г. против Потемкина. Придворные недруги фельдмаршала сумели оплести нашего полководца липкой паутиной лести и сыграть на его чувствах приверженности общественному благу. Главными деятелями коварной интриги были ловкие и хитроумные царедворцы, субъекты, изощрившиеся в искусстве наушничества, закулисных комбинаций, тонкие знатоки умения играть на человеческих слабостях и простодушии. Это знатные аристократы: граф Н. И. Салтыков и князь Н. В. Репнин. Не имея ни сил, ни мужества открыто вступить в единоборство за власть с князем Таврическим, они делали ставку на продвижение к императрице нового фаворита, своего «человечка». Таковым оказался молодой гвардейский офицер П. А. Зубов, страстный карьерист, которого Салтыков сумел протолкнуть на завидное место, опустевшее, когда ставленник Потемкина А. М. Дмитриев-Мамонов сам покинул Екатерину II. У Зубова не было никаких убеждений, кроме безграничного желания собственного преуспеяния. Но он умел приспосабливаться к тому, чьего покровительства доискивался, этим и был полезен интриганам. Малообразованный и ленивый, он пока что предпочитал молчать и внимательно слушать собеседников, производя на них этим очень хорошее впечатление. Постаревшей императрице казался он воплощением не только молодости, но и будущего, в котором ей хотелось еще пожить и «поработать». Это видно из диалога, зафиксированного А. В. Храповицким в своих записках:
Смысл разговора становится понятен, если учесть, что статс-секретарь поздравляет Екатерину II с днем ее коронования. Ей 60 лет, у нее новый молодой фаворит, и это придает ей сил. Вот что пишет Храповицкий днем раньше:
Именно в молодости была «сила» П. А. Зубова, и пока эта молодость действовала чарующе и возбуждающе на государыню, интриганы старались использовать это ее состояние в своих интересах.
И Салтыков, и Репнин принадлежали к «партии» сторонников цесаревича, настроенных пропрусски. Вкрадчивый Салтыков сумел в 1770-е г., состоя при Павле Петровиче, снискать его любовь, но при том не испортить себе карьеры. Он плавно «перетек» на пост главного воспитателя великих князей Александра и Константина, получил в 1788 г. управление Военным департаментом [1091]1091
Бантыш-Каменский Д. М. Указ. соч., ч. 2, с. 201.
[Закрыть], стал вице-президентом Военной коллегии, то есть забрал в руки большую власть и большое доверие. Пристроив же П. А. Зубова к государыне, он стал метить еще выше и деятельно думать, как укрепить будущее свое при преемнике Екатерины, кто бы он ни был.
Н. В. Репнин, если многоуважаемый читатель еще помнит, был племянником братьев Паниных, а значит, как и они, сторонником союза с Пруссией в рамках Северной системы графа Н. И. Панина. После того как Г. А. Потемкин в 1774 г. настоял на назначении против Пугачева Суворова вместо князя, Репнин затаил против них обоих недоброжелательство. Опытная же в делах политики Екатерина II вскоре вообще на год удалила его из России, послав в 1775 г. послом в Турцию[1092]1092
Там же. С. 214.
[Закрыть]. По возвращении же из Константинополя не получил он желанного поста командующего дивизией ни в Петербурге, ни в Москве: на этих постах Потемкин предпочел иметь А. В. Суворова. И в 1777 г. Репнин оказался наместником в Смоленске, а в 1778 г. и в Орле[1093]1093
Там же. С. 220.
[Закрыть], но не более того. Естественно, что нелюбовь честолюбца к Потемкину и Суворову только удвоилась. Даже успех, которого он добился в 1779 г. на Тешенском конгрессе, примиряя Пруссию с Австрийской империей, ничего кардинально не изменил. Конечно, князь стал андреевским кавалером и получил 3000 крепостных в Белоруссии, а от Фридриха II ему был прислан высший прусский орден Черного орла и портрет, осыпанный бриллиантами[1094]1094
Бантыш-Каменский Д. М. Указ. соч. Ч. 2. С. 221.
[Закрыть]. Но императрица ни на шаг не приблизила его ко двору, сделав в 1781 г. генерал-губернатором Псковским и своим генерал-адъютантом[1095]1095
Там же. С. 222.
[Закрыть]. Князь был столь этим раздосадован, что в 1784 г. отправился в «путешествие в чужие края, как бы для отдохновения от трудов», как дипломатично написал Д. М. Бантыш-Каменский[1096]1096
Там же.
[Закрыть]. Лишь война с Турцией, начавшаяся в 1787 г., «забрала» Репнина из Смоленска, и он в 1788 г. был уже в лагере под Очаковым. Очевидно, Потемкин предпочитал видеть его перед глазами, нежели за спиной. Крупными победами в последующие два года князь себя не ознаменовал. Но он умел выжидать и терпеть. И вот теперь, в феврале 1791 г., Потемкин, уезжая ко двору, назначил Репнина, как старшего из генерал-аншефов, начальствовать над своей армией. Князь понимал, что вторично такая возможность может ему и не представиться.
И он начал действовать, находясь вдалеке и потому оставаясь незаметным. Стержнем интриги решено было использовать Суворова. Репнин, судя по всему, предложил Н. И. Салтыкову разыгрывать друга полководцу, использовать его страстное желание извлечь дочь из Зимнего дворца, чтобы предложить «прекрасный» выход из щекотливой ситуации: выдать Суворочку замуж за своего сына, Дмитрия Салтыкова. Это резко усилило бы позиции полководца при дворе. Суворову внушили, что Платон Александрович стремится к благу Отечества в отличие от гордеца Потемкина, тешащего только свое самолюбие, и предложили устроить встречу с фаворитом, чтобы наш герой смог бы поговорить с ним по душам. Суворову сказали, что за измаильский подвиг заслуживает он большей награды, чем золотая медаль и чин подполковника гвардии: он достоин быть генерал-адъютантом императрицы. И полководец, не зная, что Потемкин и так предлагал государыне наградить своего подопечного этим званием, но она сама не захотела видеть его в этом качестве, попался в расставленные силки.
Все было представлено так, что это Потемкин был против его генерал-адъютантства. Надо отдать должное Репнину: он оказался хорошим психологом, ведь недаром же он почти 20 лет, не терпя Суворова, пристально наблюдал за ним, изучал его и выжидал возможности нанести удар.
Все произошло именно так, как было рассчитано. Устав постоянно быть подчиненным, ощущая себя вполне сложившимся полководцем, Суворов, которого оказалось достаточно лишь слегка подтолкнуть, сублимировал свое раздражение, свой страх за судьбу дочери на личность того, кто все эти годы покровительствовал ему, выдвигал и поддерживал его. Он встретился с Зубовым! Тот прекрасно сыграл свою роль: говорил мало, внимательно слушал, соглашался с изливавшим душу Суворовым, вздыхал об общественном благе, пожираемом всесильным Потемкиным. И это не домыслы, Суворов сам написал обо всем этом Зубову 30 июня 1791 г. из финского Вильминетранда, куда его теперь закинула, словно в насмешку, капризница судьба, после того как интрига, в которую завлекли его по простодушию, провалилась:
«Милостивый Государь мой Платон Александрович! Слетя с Олимпа, странствую я по каменной степи, обросшей лесом, который для меня освященный лог для гекатомба[1097]1097
Пирамида из ста жертвенных животных (др. – греч.). Он имеет в виду, что теперь, сосланный в Финляндию, приносит этим огромные жертвы императрице.
[Закрыть] премудрому Земному Богу! Глас Его мне слышен. Он тот, что недавно в близости питал мою ревность, сладость Его рождает мне успехи. Окончательность в предмете, дабы скоряе мне иметь животворное утешение облобызать пыль Его владыческих стоп, повергнув себя пред Его Милосерднейшим покровом.Ежечасно вспоминаю благосклонность Вашего Превосходительства и сию тихую нашу беседу, наполненную разума с приятностью чистосердечия, праводушия, дальновидных целей к общему благу…»[1098]1098
Суворов А. В. Письма. – С. 212.
[Закрыть]
Что наговорил Суворов Зубову – остается только догадываться. Самое ужасное было в том, что интриганы использовали его слова как свидетельство человека беспристрастного, человека из лагеря князя Таврического и, значит, такого человека, чьим словам можно безоговорочно верить. Ибо раз уж Суворов обличает Потемкина, значит, так все и есть. Как обидно за такое ослепление 62-летнего великого полководца! И перед кем – перед пустым, эгоистичным, слащавым придворным куртизаном, оказавшимся впоследствии способным только запутать все государственные дела, ему доверенные, а потом участвовать в свержении и убийстве императора, ему поверившего и простившего.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.
