Текст книги "Непобедимый. Жизнь и сражения Александра Суворова"
Автор книги: Борис Кипнис
Жанр: Биографии и Мемуары, Публицистика
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 32 (всего у книги 42 страниц)
Павел I обладал не только причудливой внешностью, но и не менее странным складом ума. Идеи, которые зарождались, вынашивал император долго, но потом под влиянием внешнего толчка он начинал их стремительно реализовывать. При всем своем консерватизме во взглядах на устройство общества, он был подвержен новым эстетическим влияниям, тем более если они как-то соответствовали его вкусам и общественно-политическим взглядам. Долгие годы устранения от государственной деятельности, опасения потерять права на престол, невозможность ответить на презрение или третирование со стороны фаворитов развили в его душе чувство одиночества в окружающем его мире. Обычно такое восприятие социума присуще подросткам и юношам, которых сама природа в этом возрасте толкает на путь самоутверждения и представляет весь мир сообществом враждебных одинокому герою особей. Меланхоличный юноша считает себя обреченным на непонимание и постоянную борьбу, противопоставляя себя всему свету, он представляет себя героем, рыцарем, носителем высшего духовного идеала, чем и оправдывает отношение к окружающим. У многих это с годами проходит. У некоторых же дела складываются иначе.
Российский император и в 44 года изволил продолжать считать себя рыцарем и даже иногда пытался себя так и вести, что для главы государства и практикующего политика довольно трудное и чаще всего неблагодарное занятие. Мир рыцарства кажется ему прекрасной эпохой, когда в обществе царил внутренне справедливый порядок и подчинение низших сословий высшим опиралось на признание низшими права высших править ими, ибо высшие несут на себе тяжкое бремя ежечасного сохранения покоя и процветания народа, защищая его мечом и платя за дело чести кровью. Однако же, признавал Павел I, с течением столетий дворянство в Западной Европе стало уклоняться от пути рыцарства и предалось погоне за выгодой и наслаждениями, пренебрегая своими обязанностями носителей высшей нравственности и не желая жертвовать собой ради исполнения суровых требований долга. С этой точки зрения революция торжествует вполне справедливо, и кара забывших свой общественный долг закономерна. Но сама по себе революция безбожна и ужасна.
Революция представлялась ему еще большим кошмаром, чем галантно-шутливый, изысканный разврат Людовика XV или покойной маменьки. Но как же бороться с ней? Постепенно император пришел к мысли, что победа в этой борьбе станет возможна, только когда дворянство возродит в себе древние рыцарские добродетели и тем вернет уважение и сочувствие простого народа, и без того страдающего душой под железной пятой богоборческой тирании. И когда в 1797 г. благодаря проискам бесстрашного мальтийского бальи Ю. П. Литты державный орден Св. Иоанна Иерусалимского обратился к императору с просьбой о высочайшем покровительстве поместьям ордена, находившимся в бывшем Великом княжестве Литовском, ставшем теперь частью Российской империи, то призыв ордена был не только услышан, но и благосклонно принят. Павел I не только взял под покровительство поместья в Белоруссии и на Украине, но и простер свою защиту на сам орден, приняв сан его протектора 17 ноября и сообщил об этом всем правительствам Европы, в том числе в Париж.
Отношения же с Директорией уже второй год складывались непросто. При вступлении на престол император заявил, что Россия нуждается в отдыхе и ни с кем воевать далее не собирается. Более того, будучи согласен с канцлером А. А. Безбородко в том, что нынешняя Директория – совсем не то, что двумя годами ранее, император решил заключить мир с Республикой. В Париже были рады такому обороту дел, и в 1797 г. начались переговоры. Но по мере их развития становилось ясно, что взгляд на условия мира у сторон совершенно разный. Павел I считал, что Франция должна оплатить мир возвращением в свои границы 1792 г. Директория же хотела нечто другое: она желала бы сохранить все завоевания Республики, то есть Бельгию, Люксембург, левый берег Рейна в Германской империи, Савойю и Ниццу, отторгнутую у Пьемонта, контроль над дочерними республиками – Батавской (Голландия), Гельветической (Швейцария), Цизальнинской и Транспаданской (Северная Италия) и, кроме того, приобрести мир с Россией. По мере того как это становилось очевидным для российского самодержца, его стремление к миру с Францией стало сменяться все нарастающим раздражением ввиду «нахальства и жадности» Республики. А раздражать императора было опасно.
Одновременно с этими внешнеполитическими заботами в голове Павла I зародились оригинальные мысли относительно ордена Св. Иоанна Иерусалимского: что, если совсем укоренить его в России, преодолеть различия в вероисповедании и привить его высокие крестоносные идеалы нравственному русскому дворянству? Он так и видел, как чудесным образом под благотворным влиянием мальтийских рыцарей русское дворянство стремительно становится неколебимой когортой новых крестоносцев, к нему тянется воспрянувшее духом дворянство других европейских народов и государств, и все вместе несокрушимой стальной лавиной устремляются они на Запад, на берега Морны и Сены, и поражают чудовищного дракона Революции в его логове. А впереди на белом коне он, под незримым покровительством небесного патрона архангела Михаила, которому он уже посвятил строительство будущего замка посреди града Петрова.
Можно представить себе, каким ударом для государя было известие об уничтожении в три дня доблестного ордена безбожным Бонапартом.
Между тем стали приходить известия о поступках французов на Мальте, прямо враждебных России. Еще при занятии острова французский вождь тут же приказал, чтобы русский представитель при Ордене немедленно покинул Мальту. Назначенный же им комендант под страхом казни запретил мальтийцам и жителям Ионических островов какие-либо сношения с Россией. Всякий же корабль под русским флагом он грозил захватить и потопить[1753]1753
Милютин Д. А. Указ. соч. – Т. 3. – № 56. – С. 124.
[Закрыть]. Это был дерзкий вызов, на который надо было отвечать, чего требовало достоинство России как великой державы.
Косвенно Павел I был причастен к германским делам уже с марта 1798 г., когда Пруссия и Австрийская империя поссорились на общеимперском конгрессе германских представителей и Франции в Раштатте из-за вопроса о компенсациях за потерянные на левом берегу Рейна владения. Обратились они к русскому посредничеству, опираясь на дух и букву Тешинского трактата 1779 г., делавшего Россию гарантом незыблемости границ Германской империи. Согласие на посредничество было дано, вести переговоры в Берлине был отправлен все тот же Н. В. Репнин, который 19 лет назад уже заключал Тешинский договор. Было это в начале апреля, то есть до захвата Мальты. Поэтому и инструкции были даны ему умеренные: примирить Берлин и Вену и склонить их к оборонительному союзу с Россией. Воевать с Францией Павел собирался, только «…когда буйство их простерлось бы на прямые против Нас действия оружием, или возмущением новых Наших подданных[1754]1754
То есть поляков в Литве, Белоруссии и на Украине.
[Закрыть], или на овладение городами ганзеатическими [1755]1755
То есть членами немецкой Ганзы: Гамбургом, Бременом, Любеком и пр. (прорывом Франции уже на южный берег Балтийского моря).
[Закрыть] и северной частью Германии»[1756]1756
Милютин Д. А. Указ. соч. – Т. 1. – С. 58–59.
* Так называлось правительство Оманской империи.
[Закрыть].
Но в середине мая Репнину в Берлине был оказан прохладный прием, так как ни король, ни министры не хотели ни союза с Австрией, ни тем более вступать в союз против Франции. Именно в это время в Петербург и стали поступать тревожные вести об отбытии французского флота из Тулона.
Между тем русская поддержка сделала австрийских дипломатов совсем несговорчивыми в Раштатте, и переговоры были прерваны, а армия стала быстро вооружаться. Это была вторая половина июня, и в этот-то момент прибыли вести о захвате Мальты. Как только Павел I получил почти одновременно известия о трехцветном знамени над Ла-Валлеттой и об отправлении австрийского полномочного посла графа Кобенцля в Петербург, император тут же 13 июля (старый стиль) решил отправить 16-тысячный русский корпус А. Г. Розенберга к Бресту-Литовскому и готовиться выступить в поход на помощь австрийцам. Это и было начало наступательных действий против Франции.
Тогда же пришли известия о прибытии Бонапарта в Египет и высадке его армии у Александрии, а позднее и о начавшемся завоевании им этой страны. Султан Селим III и его Диван* решились просить помощи у России, еще не зная, что 25 июля (старый стиль) император повелел вице-адмиралу Ф. Ф. Ушакову с эскадрой устремиться к Босфору и сообщить султану, что Россия готова прийти на помощь. Уже 13 августа (старый стиль) Ушаков покинул Севастополь. Когда же об этом узнали в Константинополе, то 22 августа (старый стиль) отношения с Францией были разорваны, а 23-го ее посланник Рюфен был заключен в Семибашенный замок.
В этот день русская эскадра, получив официальное приглашение, вошла в Босфор. Народные толпы заполнили оба берега пролива, приветствуя наши корабли. Официальные представители Дивана прибыли на корабль Ушакова, благодаря его от имени Селима III за скорый приход и помощь. В следующие дни у рейс-эфенди[1757]1757
Министр иностранных дел.
[Закрыть] проходили совещания с участием нашего флотоводца, русского посланника В. С. Томары и английского поверенного в делах Спенсер-Смита. Фактически союз был заключен, и 8 сентября (старый стиль) наша эскадра двинулась к Дарданеллам на соединение с турецкой. Война началась.
На фоне этих крупного масштаба политических и военных событий вполне закономерно появление в Кончанском в первых числах сентября генерал-майора И. И. Прево-де-Люмиана, которого старый фельдмаршал хорошо знал по совместной службе в Финляндии в 1792–1793 гг. и уважал. Император Павел I прислал его, ибо, начиная такую войну, даже он понимал, что надо узнать стратегические соображения Суворова. Вот оно! Начинается то, чего наш герой ждал и хотел еще два года назад, – большая война. Только она может разрушить его кончанские «оковы», вывести его из тени забвения, поставить во главе армии, дать вдохнуть свежий воздух дальнего похода, вернуть старую и подарить новую славу.
Дух его сразу же переменился, от усталости и печали не осталось и следа, а прохладный день сентябрьский казался ему майским. Он усадил Прево-де-Люмиана за стол и начал диктовать по-французски свои мысли и возможный план операции в Европе. За окном ветерок шевелил еловые ветви, было 5 сентября 1798 г., эскадра Ушакова стояла на Босфоре.
В первой части заметок полководец с высоты птичьего полета орлиным оком охватывает страны антифранцузской коалиции от берегов Ла-Манша до горной Кабарды. Каждой из стран он дает военно-политическую характеристику, как всегда острую и предельно точную. Его рассуждения об Англии и Австрии, Пруссии и Саксонии, Баварии и Ганновере, Турции, Швеции и Персии столь верны и осмысленны, что нельзя не понять, как напряженно следил он по газетам за развитием событий в этом тревожном 1798 году. Болезнь, денежные трудности, глухая тоска и одиночество оторванного от родных и от любимого дела 68-летнего старика – все это смирял он в сердце стальной волей солдата и в любой миг готов был приступить к тому, чему посвятил жизнь.
Главными союзниками видит он Австрийскую империю и Англию. Пруссия, скорее всего, будет враждебна, но Россия и Австрия:
Швеция также не страшна, на нее хватит 24 тыс. войска[1760]1760
Там же.
[Закрыть]. О союзе с Турцией он еще не знает и поэтому определяет против нее 60-тысячную армию и Черноморский флот. Но все это задачи побочные. Главное – атака Республики.
Кто будет во главе? Конечно, он, иначе зачем же посылать в Кончанское? Поэтому диктует он в самом начале свою главную тактическую максиму:
Итак, он собирается возглавить 100-тысячную русскую армию, а если бог даст, то и австрийскую. Как же собирается Суворов воевать? А вот как:
«1. Только наступление.
2) Быстрота в походе, горячность в атаках холодным оружием.
3) Никакой методичности при хорошем глазомере[1763]1763
Не терять время на военные советы.
[Закрыть].4) Полная власть генерал-аншефу.
5) Атаковать и бить противника в открытом поле.
6) Не терять времени на осаду, за исключением, например, Майнца – как основного пункта, иногда действовать обсервационным[1764]1764
То есть наблюдательным.
[Закрыть] корпусом, блокадой, брать скорее крепости штурмом и сразу живой силой, так имеешь меньше потерь[1765]1765
Он опирается на опыт Измаила и Праги, то есть считает, что если бы велась правильная осада, потерь было бы еще больше от болезней и утомления на осадных работах, а также от попыток неприятеля атаковать деблокирующей армией.
[Закрыть].7) Никогда не распылять силы для сохранения различных пунктов в случае, если противник их минует, это тем лучше, ибо он приближается, чтобы быть битым[1766]1766
Этот вывод согласуется с максимой пункта 5.
[Закрыть].8) Итак, нужен только обсервационный корпус на Страсбург, еще подвижной[1767]1767
Из последующего текста ясно, что это – главная армия.
[Закрыть] на Люксембург, его острие продвинуть с беспрерывными боями до самого Парижа, как главного пункта[1768]1768
Это вывод из похода на Варшаву в 1794 г.
[Закрыть], не останавливаясь в Лодане, если не считать установления наблюдения за ним при помощи некоторого количества войск, чтобы иметь свободным тыл, но не для отступления, о чем и никогда не надо думать, но для обозов и никогда не следует перегружаться тщетными комбинациями для контр-маршей или так называемых военных хитростей, хороши только лишь для академика (мыслимы лишь только в теории)…»[1769]1769
Лопатин В. С. А. В. Суворов. Письма. – С. 326.
[Закрыть]
Идти от боя к бою, наращивая раз от разу удар, не отвлекаться на попутное, искать генерального сражения, чтобы посредством его достичь главной цели похода – взять неприятельскую столицу и выиграть войну. Здесь полный разрыв со схоластикой, процветавшей в военных и министерских кабинетах Лондона, Берлина и Вены. Здесь тот же принцип, который начинает исповедовать генерал Бонапарт, единственный достойный противник Суворова в Европе, которому насмешница-судьба уготовила весь 1799 год просидеть запертым в Сирии и Египте.
Генерал Прево-де-Люпиан сердечно благодарит фельдмаршала, садится в карету и увозит его мысли в Санкт-Петербург. И снова наступают тишина и неизвестность. Постепенно дух полководца опять омрачается.
Конец сентября приносит новые огорчения. Зять из-за пустячного обстоятельства драки двух служителей шталмейстерского ведомства от службы отставляется и высылается в Москву вместе с Наташей и уже вторым сыном Платоном, родившимся 26 июля. Отношения с Н. А. Зубовым снова запутываются из-за денег и становятся к концу года неприязненными, раздражение переносится даже на ни в чем не повинную дочь[1770]1770
РНБ ОР. Ф. 755. Т. 11. Л. 21–21 об.
[Закрыть]. Смягчается родительское сердце лишь на Рождество[1771]1771
Русский архив. – 1866. – № 7. – Стлб. 950.
[Закрыть]. Одновременно новая забота гложет его сердце – сын Аркадий. Со ссылкой Зубовых в Москву он остается в Петербурге один, отец хлопочет о передаче его на попечение неизменному Д. И. Хвостову, которого теперь начинает закидывать письмами о содержании, обучении и воспитании графа Аркадия, слово в слово напоминающими письма 1791–1793 гг., посвященные тогда Суворочке. Одновременно мучают его безденежье, запутанность расчетов с засевшими в деревнях Кобринского ключа бесчестными офицерами-арендаторами, возобновившиеся к нему финансовые претензии по кампании 1794 г. и доносы на его якобы «нескромное» поведение в Кончанском. Под самое Рождество, 24 декабря 1798 г., вынужден писать граф Рымникский просительное письмо новому генерал-прокурору Правительствующего сената П. В. Лопухину, недавно получившему этот пост и графский титул благодаря прелестям дочери Анны, приглянувшейся государю. Оправдываясь перед этим ловким карьеристом, полководец вынужден писать:
«Я бы ехал лично наслаждаться высочайшими милостями. Не столько припадки по моим летам, ранам и увечьям, паралича и апоплексии мне препятствуют, сколько мне до сего необычные многие долги <…> Подробно их ведет мой друг обер-прокурор Хвостов, чего ради и здесь живу я на скудном содержании…»[1772]1772
Суворов А. В. Документы. – М., 1952. – Т. 3. – С. 591.
[Закрыть]
Так заканчивался 1798 год.
Глава двадцать первая
Воскресение российского мАрса
Январь нового, 1799-го, года выдался снежный, метели заметали дороги в Кончанское, сугробы подбирались к окнам суворовского домика. Днем, когда проглядывало солнце и снег, заваливший дорожки парка, начинал искриться и поскрипывать под ногами, было еще ничего. Но вечером, особенно если тучи заволакивали небо и ветер начинал выть в печной трубе, на сердце становилось смутно, Суворов чувствовал себя старым и одиноким, как-то особенно остро сказывалось, что идет ему семидесятый год и жизнь, по сути, почти прожита. Он смотрел на икону Казанской Божьей матери в красном углу и говорил про себя, что нечего обманываться, что перед лицом правды не лгут и это, очевидно, начало конца, а значит, долг велит как следует приготовиться к последнему походу.
Между тем Павел I спешил заключить союзы для оказания военной помощи: с Неаполитанским королевством – 18 ноября, с Османской империей – 23 декабря, с Англией (на тот случай, если Пруссия примкнет к союзу) – 18 декабря, а через две недели, 3 января 1799 г., – новый договор с Англией, если Пруссия уклонится от союза (даты по старому стилю). И тогда император обязался выставить обещанный 45-й корпус против общего врага. Между тем корпус Розенберга уже вступил в австрийские владения и подходил к Дунаю у Кремса. В Италии война началась еще 13 ноября 1798 г., когда неаполитанская армия вторглась на территории Римской республики и быстро заняла Рим. Но уже 3 декабря (старый стиль) французские войска генерала Шампионе разбили их и через три недели стояли под Капуей. Король Фердинанд, королева и двор бежали из Неаполя на Сицилию, и 12 января 1799 г. (старый стиль) была провозглашена Партенопейская республика. Меж тем с октября по декабрь эскадра Ушакова освобождала от французов Ионические острова у восточного побережья современной Греции и Албании и приступила к блокаде главного острова архипелага – Корфу. Австрийский император и его первый министр барон Тугут, отбросив все колебания перед лицом враждебных действий Пруссии, выдвинувшей на реке Везер 60-тысячную армию, косвенно угрожавшую австрийцам, перед лицом происков Баварии в пользу Франции решились просить русского императора ускорить и усилить помощь Австрийской империи.
Теперь в начале января 1799 г. Тугут просил корпус Розенберга, уже два месяца стоявший на Дунае, а также корпус Германа, планировавший отправиться через турецкие Балканы в Рагузу и в Неаполитанское королевство, теперь соединиться и отправиться на север Италии. В Германию же двинулись бы те 45 тысяч человек, которые по договору с Англией предполагалось послать на помощь Пруссии. Просьбы об этом и отправил 13 января (старый стиль) из Вены наш посол граф А. К. Разумовский. Павел I тут же согласился на все эти предложения и в ответе австрийскому двору писал:
«С полной надеждою на торжество дела правого, Государь объявляет, что вступает в сию новую борьбу без всяких для себя видов приобретения, но с единственной целью, чтобы спасти Империю Германскую от угрожающей ей неизбежной гибели, обезпечить целость ея водворением Франции в прежние ея пределы, содействовать прочному утверждению общего равновесия Европейского…»[1773]1773
Милютин Д. А. Указ. соч. – Т. 1. – С. 125.
[Закрыть]
Вставал вопрос: кто будет командовать союзными войсками в Италии?
Сначала в Вене хотели видеть во главе них молодого принца Оранского, но он внезапно умер. Затем задумались над персоной принца Вюртембергского, но его брат, владетельный герцог Вюртембергский, был враждебен Австрии. Наконец, всплыла фигура эрцгерцога Иосифа, палатина Венгерского, но у него вовсе не было военного опыта, а среди старейшин австрийского генералитета не нашлось никого, известного победами над французами. Тогда-то и решили просить о назначении на этот пост Суворова. Об этом и писал Разумовский в донесении из Вены 20 января (старый стиль), отмечая, что австрийцы хотят видеть на этом посту фельдмаршала Суворова, прославившегося и хорошо известного в обеих армиях своими победами совместно с принцем Кобургом в прошлую войну с турками [1774]1774
Там же. Т. 3. С. 117.
[Закрыть].
Получив депешу из Вены, император был очень доволен и 4 февраля отправил своего флигель-адъютанта полковника С. И. Толбухина со следующим рескриптом:
«Сейчас получил Я, Граф Александр Васильевич, известие о настоятельном желании венского двора, чтоб вы предводительствовали армиями его в Италии, куда и Мой корпус Розенберга и Германа идут. И так по сему и при теперешних европейских обстоятельствах долгом почитаю не только от своего лица, но и от лица других предложить вам взять дело и команду на себя и прибыть сюда для отъезду в Вену.
За тем есм вашим благосклонным
Свершилось! 6 февраля 1794 г. гром колокольчиков курьерской тройки разбудил мирно почивавшее Кончанское. Толбухина ввели к старику, одетому по-домашнему и опирающемуся на палку из какого-то диковинного дерева. Отрапортовав, полковник протянул кончанскому помещику большой четырехугольный из казенной прочной бумаги конверт с пятью красными сургучными печатями. Тот сломал их побелевшими пальцами, достал лист бумаги и начал про себя читать. По мере того как написанное осознавалось, лицо старца стало меняться: оно светлело, на щеках проступил румянец, спина его разогнулась, глаза заблестели, на губах появилась улыбка. Никакого старика не было и в помине: перед адъютантом императора стоял сухонький, жилистый, напряженный, как готовая раскрыться пружина, генерал-фельдмаршал граф Суворов-Рымникский. Он легко подошел к столу, написав на листе всего одну строчку, сложив бумагу пополам, протянул ее Толбухину. Там был ответ, но это писал уже не «всеподданейший богомолец», а прежний победоносный покоритель Измаила:
Тут же дал он распоряжение находившемуся при нем верному Ф. Т. Матушинскому:
«Матушинскому приказ! Час собираться другой отправляться. Поездка четырьмя товарищами, я в повозке, а они в санях. Лошадей надобно 18, а не 24. Взять в дорогу денег 250 руб. Егорке бежать к старосте Фомке и сказать, чтобы такую сумму поверил, потому что я еду не на шутку; да я же тут служил за дьяка и пел басом, а теперь буду петь Марсом!»[1777]1777
РНБ ОР. Ф. 755. Т. 15. Л. 87. Копия.
[Закрыть]
Кто это сказал, что в 69 лет жизнь уже прожита? Нет, господа, на семидесятом году она только начинается!
Однако не торопитесь радоваться за Суворова, скачущего в столицу: император Павел I хотя и вызвал его, но не вполне доверял самостоятельному характеру полководца. Мелочная натура самодержца была по самой природе своей враждебна внезапным озарениям суворовского гения. Павлу было «неуютно» при одной мысли, что фельдмаршал, получив командование, начнет воевать не по уставу, а по «страсти». Слепая вера, что «солдат есть механизм, артикулом предусмотренный», внушала ему, что и все люди, даже сановники и полководцы, – всего лишь механизмы, хотя последние, может быть, и сложные. А раз так, значит, должен быть механик, который «заводит» их, сообразуясь только со своей волей. Таковым почитал император себя и был уверен, что каждое утро, начиная управлять посредством указов и рескриптов, он дает ход сложному механизму России. Если же этого не станет, то сложнейшая «махина», попав в руки капризного «ребенка», попросту сломается.
Пока Суворов тут, в столице, присмотр над ним возможен, а там, в Италии, как быть? Император решает приставить к Суворову верного человека, военачальника честного, исполнительного, не увлекающегося; человека, конечно, храброго, но дисциплинированного. И поэтому тут же пишет генерал-лейтенанту И. И. Герману, чей корпус только что подчинил фельдмаршалу:
«Венский Двор просил Меня, чтобы начальство над союзными войсками в Италии вверить фельдмаршалу графу Суворову. Я послал за ним; но предваряю вас, что если он примет начальство, то вы должны будете, во все время его командования, иметь наблюдение за его предприятиями, которые могли бы повести ко вреду войск и общего дела, когда будет он слишком увлекаться своим воображением, заставляющим его иногда забывать все на свете. И так, хотя он по своей старости уже и не годится в Телемаки, тем не менее однакоже, вы будете Ментором, коего советы и мнения должны умерить порывы и отвагу воина, поседевшего под лаврами…»[1778]1778
Милютин Д. А. Указ. соч. – Т. 1. – №. – С. 160–161.
[Закрыть]
Ответ генерала Германа вполне характеризует его и как человека, и как военного:
«Уважая лета фельдмаршала Суворова, блеск его побед, счастие[1779]1779
Упоминание «счастия» говорит о том, что генерал не вполне понимает, что победы Суворова есть результат глубокого анализа противника, его образа ведения войны и поля битвы.
[Закрыть], постоянно сопровождающее все предприятия его, я употреблю все силы чтобы примениться к гению этого старого воина. Относительно образа войны <…> мы оба с ним, конечно, имеем сходные мнения[1780]1780
Герман показывает, что он приверженец сухого «академизма» последователей прусского и австрийского формализма и вовсе не понимает тактики Суворова.
[Закрыть]: вообще в бою он любит глубокий строй; и я так же предпочитаю это построение, с тем однако же различием, что по моему мнению, оно должно быть приспособлено к параллельному боевому порядку, для уменьшения вреда, наносимого неприятельскою артиллериею[1781]1781
Герман считает линейный боевой порядок панацеей от потерь, причиняемых артиллерийским огнем. Как видно, он забыл о возможности атакующих колонн прорывать линии и захватывать вражеские батареи быстро. Он не до конца понимает «быстроту» и «натиск» Суворова.
[Закрыть]. Что же касается до направления маршей и лагерного расположения войск, то я, по своему званию генерал-квартирмейстера армии, могу вполне заведовать этой важной частию, от которой часто зависит успех целой кампании[1782]1782
То есть он самонадеянно ставит свою оперативную ученость выше суворовского искусства.
[Закрыть]…»[1783]1783
Милютин Д. А. Указ. соч. – Т. 1. – С. 161.
[Закрыть]
При таких взглядах на себя и свою должность Герман рисковал, когда дойдет до кампании, вступить в серьезный конфликт с Суворовым. К счастью, судьба решила иначе: вскоре он был назначен командовать отдельным корпусом, который должен был действовать вместе с англичанами в Голландии, и с фельдмаршалом уже не встретился. А потерпев вместе с английскими войсками поражение от французов, навсегда погубил свою репутацию.
Между тем Суворов прибыл в Санкт-Петербург, это было 9 февраля 1799 г. Вскорости был он представлен императору. 13 февраля Павел I, являвшийся со 2 ноября (старый стиль) 1798 г. Великим магистром державного ордена Св. Иоанна Иерусалимского, пожаловал полководца званием бальи. В грамоте, данной Суворову, он писал:
Так император «извинился» перед ним за два года ссылки и забвения. В тот же день отдельным рескриптом он предоставил Суворову право:
Последняя фраза говорит о том, что в глазах императора начинающаяся война носила уже характер крестового похода. Еще более подтверждает эту мысль рескрипт от 1 марта (старый стиль), которым под команду фельдмаршала передаются не только корпуса Розенберга и Германа, но и батальоны, составленные для гарнизона Мальты. В конце же написано следующее:
«Мы же молим Бога Нашего, да благословит ополчение Наше, даруя победу на Враги Веры Христианской и власти Всевышнего поставленной, и да пребудут воины Российские словом, делом и помышлением истинными сынами Отечеству и Нам верноподданными»[1786]1786
Милютин Д. А. Указ. соч. – Т. 3. – С. 125–126.
[Закрыть].
Выходит, что солдаты наши – крестоносцы, а Суворов увенчан мальтийским крестом как их предводитель. Именно это и позволяет считать, что император Павел I очень серьезно отнесся к своему возведению в сан Великого магистра и видел теперь в начавшейся войне прямую возможность возрождения рыцарских нравов и через это – победы над духом Революции.
Однако и простые человеческие чувства в этот день оказались доступны его сердцу: в коротком собственноручном рескрипте писал он Суворову:
Казалось, что и сам наш герой помолодел в эти дни. Образ его сохранил для нас замечательный акварелист пьемонтец граф Ксавье де Местр. На небольшой миниатюре представлен фельдмаршал в одной белой рубахе, ворот перетянут черным солдатским «галстуком», на грудь спускаются на черной и алой лентах два орденских креста: сверху – Мальтийский, а под ним – Св. Анны, как бы указывая на преданность его императору Павлу, ибо Св. Анна – орден семейный, привезенный Петром III из Голштинии, а Мальтийский – новопожалованный. Необычен ракурс: Суворов смотрит на нас через левое плечо, как бы отвлекшись от важных дел и обернувшись на приветствие случайного посетителя. Волосы, седые как лунь, коротко, по-английски, острижены, что придает определенную моложавость лицу, на котором нет ни одной возрастной морщины. Рот плотно сжат, но в уголках его как бы заблудилась легкая усмешка. Взгляд серых глаз спокоен и сосредоточен. Он словно выглядывает из двухсотлетней толщи времени и спрашивает: «Кто вы и чего хотите?»
17 февраля[1788]1788
Суворов А. В. Документы. – М., 1953. – Т. 4. – С. 4.
[Закрыть] фельдмаршал покинул Петербург: он ехал в Италию состоять наставником при эрцгерцоге Иосифе. Но пока совершал это путешествие, назначение палатина Венгерского было отменено – и герой наш был назначен главнокомандующим союзной армией. Однако обратим внимание на важнейшее обстоятельство: когда 5 сентября 1798 г. Суворов диктовал свои соображения Прево-де-Люмиану, он прямо указывал на долину среднего Рейна как на базу для сбора союзных войск и считал, что оттуда начнется наступление на северо-восточную Францию, которое оставит в стороне, к югу, Люксембург и будет нацелено сразу на Париж.
Таким образом, он избирал это направление в качестве главного театра военных действий и именно тут предлагал сосредоточить 200-тысячную армию союзников. Но теперь, в феврале-марте 1799 г., путь его лежал вовсе не в Западную Германию, а через Вену на север Италии. «Мудрые» планы гофкригсрата уводили его на фланговое направление, никоим образом не являвшееся главным театром войны и не ведшее прямым путем на Париж. Все оказывалось снова в точности как писал он два года назад в Вену Разумовскому о Наполеоне, командовавшем Итальянской армией:
Австрийцы раздробили свои вдвое превосходящие французов силы между Германией и Италией и в последнюю, на фланговое направление, не игравшее в их планах главной роли, «загоняли» теперь Суворова. Самое ужасное в этой ситуации было то, что император Павел I, совершенно не проявляя никакого стратегического чутья, слепо соглашался на такое использование единственного тогда в Европе полководца, способного выиграть войну с Республикой в отсутствие Бонапарта и тем обеспечить прекращение всеобщей войны и водворение мира, могущего спасти еще тех монархов, чьи головы и короны пока уцелели от смертоносной косы Революции.
Суворов спешит в Италию, а вслед ему торопятся императорские рескрипты от 1 марта, передающие «в совершенное распоряжение назначенные к соединению и действию в Италии с цесарскими войсками корпусы войск наших…»[1790]1790
Там же. Т. 4. С. 5.
[Закрыть]. Суворов получил их в Новом Бресте 9 марта и уже 15-го рапортовал в столицу о прибытии в Вену. Через три дня корпуса Розенберга и Германа получили приказы от фельдмаршала об ускорении движения и о маршруте, ибо император Франц II «при первой аудиенции примечательно изволил быть недовольным о медлительности российских корпусов…»[1791]1791
Суворов А. В. Документы. – М., 1953. – Т. 4. – С. 9–10.
[Закрыть]. Так писал полководец Павлу I 23 марта и в этом же донесении сообщил, что пожалован чином австрийского генерал-фельдмаршала. Одновременно просит Ушакова, месяц назад покорившего столицу Ионических островов и Корфу, прислать отряд кораблей для крейсирования у Анконы, порта на адриатическом побережье Италии, занятого французами, угрожавшими оттуда Венеции, занятой австрийцами[1792]1792
Там же. С. 10.
[Закрыть], и сообщениям их в этой части Адриатики. В очередной раз демонстрирует он отличное понимание необходимости координации действий армии и флота на приморском фланге театра военных действий.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.
