Текст книги "Непобедимый. Жизнь и сражения Александра Суворова"

Есть серьезные основания предполагать, что именно в эти летние месяцы 1795 г. во время лагерных учений разрабатывалось знаменитое наставление войскам, получившее в 1806 г. название «Наука побеждать», когда ее издал в Санкт-Петербурге М. И. Антоновский.

Как человек творческий, как военачальник, всегда стремившийся путем обучения в мирное время приготовить войска к победам на поле брани, Суворов прошел долгий путь накопления боевого опыта в сражениях и его закрепления в тактических наставлениях своим войскам. Впервые это было в апреле 1774 г. в инструкции полкам резервного корпуса, мы писали об этом. Второй раз это же было закреплено в приказе войскам Кубанского корпуса от 16 мая 1778 г.[1543]1543
  Суворов А. В. Документы. – Т. 3. – С. 65.


[Закрыть] В третий раз на опыте неудачного сражения со шведами 19 апреля 1790 г. при Пардакоски Суворов дает анализ применения атаки колоннами в письме П. И. Турчанинову от 10 мая 1791 г. [1544]1544
  Там же. Т. 3. С. 7–8.


[Закрыть] В четвертый раз это было летом 1794 г. в Польше, где перед нами уже большое, развернутое наставление по обучению войск, известное из приказа от 22 августа П. С. Потемкина[1545]1545
  Там же. С. 347–353.


[Закрыть], который называет это наставление «Правила на всякое приготовление и на случай сражения от его сиятельства господина главнокомандующего предписаны; должно оные затвердить всем господам штаб и обер-офицерам и внушить нижним чинам и рядовым, чтоб каждый знал твердо ему предписанное»[1546]1546
  Там же. С. 347.


[Закрыть]. Это наставление и есть прямое преддверие «Науки побеждать». Чтобы удостовериться в этом, сравним отдельные места из наставления и второй части «Науки побеждать» – «Словесного поучения солдатам».

5[1547]1547
  Там же. С. 348.


[Закрыть]

6[1548]1548
  Там же. С. 504.


[Закрыть]

7[1549]1549
  То есть действенный.


[Закрыть]

8[1550]1550
  Суворов А. В. Документы. – Т. 3. – С. 348.


[Закрыть]

9[1551]1551
  Там же. С. 505.


[Закрыть]

10[1552]1552
  Там же. С. 507.


[Закрыть]

1[1553]1553
  Суворов А. В. Документы. – Т. 3. – С. 348.


[Закрыть]

2[1554]1554
  Там же. С. 507.


[Закрыть]

3[1555]1555
  Там же. С. 349.


[Закрыть]

4[1556]1556
  Там же. С. 502.


[Закрыть]

5[1557]1557
  Там же. С. 349.


[Закрыть]

6[1558]1558
  Там же. С. 505–506.


[Закрыть]

7[1559]1559
  Там же. С. 350.


[Закрыть]

8[1560]1560
  Там же. С. 505.


[Закрыть]

9[1561]1561
  Там же. С. 350.


[Закрыть]

10[1562]1562
  Там же. С. 505.


[Закрыть]

11[1563]1563
  Там же. С. 351.


[Закрыть]

12[1564]1564
  Там же. С. 505.


[Закрыть]

1[1565]1565
  Суворов А. В. Документы. – Т. 3. – С. 352–353.


[Закрыть]

2[1566]1566
  Там же. С. 505.


[Закрыть]

Таковы основные точки смыслового и текстуального соприкосновения этих двух суворовских документов.

Судя по всему, на основании наставления, известного нам из приказа от 22 августа 1794 г., начали обучать войска в 1795 г. Об этом говорит приказ от 19 февраля 1795 г. по Елизаветградскому конно-егерскому полку полковника Я. И. Вульфа:

«Обучать нижних чинов военной экзерциции и всемерно стараться самим и посредством господ обер-офицеров довести до совершенства познания оной, равно и всех эволюций, до воинских действий касающихся и данных от его сиятельства высокоповелительного господина генерал-фельдмаршала <…> графа Александра Васильевича Суворова-Рымникского в прошлом 1794 году»[1567]1567
  Там же. С. 458.


[Закрыть].

Сюда же можно отнести уже упоминавшийся приказ генерального дежурства от 5 июня 1795 г.[1568]1568
  Там же. С. 466.


[Закрыть] О работе над «Наукой побеждать» говорит и приказ о подготовке к учению в лагере первой части войск Буксгевдена в Вилланове, написанный в конце июля 1795 г. и имеющийся в инструкции от 22 августа 1794 г. Приказано было иметь по 25 холостых патронов мушкетерам и по 35 егерям, а также пушечные заряды, особенно для полковой артиллерии[1569]1569
  Суворовский сборник. – М., 1957. – С. 165.


[Закрыть]. Учение было двусторонним и проходило в присутствии Суворова, полководец остался очень доволен результатами[1570]1570
  Суворов А. В. Документы. – Т. 3. – С. 476.


[Закрыть]. Наконец, совпадают по смыслу с «Наукой побеждать» и парольные приказы по Елизаветградскому конно-егерскому полку от 17, 18, 20 и 29 мая, 11, 13, 22, 23, 25 и 28 июня 1795 г. [1571]1571
  Суворовский сборник. – М., 1957. – С. 166.


[Закрыть]

Все вышеприведенные документальные свидетельства позволяют предположить, что уже в 1795 г. учения в подчиненных Суворову войсках в Польше могли вестись на основе либо инструкции от 22 августа 1794 г., либо уже перерабатывавшегося в «Науку побеждать» ее текста. Упоминание же о французах, воюющих колоннами, и необходимости воевать колоннами против них[1572]1572
  Суворов А. В. Документы. – Т. 3. – С. 505.


[Закрыть] вовсе не обязательно должно было появиться одновременно со всем текстом «Науки побеждать», тем самым относя ее написание к лету 1796 г., когда распространились слухи, что полководец и Екатеринославская дивизия будут отправлены на Рейн против войск Директории, на помощь австрийцам.

Во-первых, из писем нашего героя хорошо известно, что в 1792–1795 гг. он уже весьма внимательно следил за ходом войны коалиции европейских монархий против Франции и страстно желал отправиться на эту войну хотя бы волонтером. В результате этого наблюдения и анализа французской тактики Суворов вполне мог уже в этот период, то есть до 1796 г., сделать вывод о необходимости применения колонн против французов.

Во-вторых, при анализе фрагмента «Разговора с солдатами их языком» необходимо обратить внимание на структуру текста второго абзаца «Баталия полевая»:

«Баталия в поле: линиею против регулярных, кареями против бусурман, колонн нет. Может случитца и против турок, что пятисотенному карею надлежать будет прорвать 5-ти или 7-ми тысячную толпу с помощью фланговых кареев; на тот случай бросится он[1573]1573
  Пятисотенный каре.


[Закрыть] в колонну; но в том до сего нужды не бывало. Есть безбожные, ветренные, сумасбродные французишки. Они воюют на немцев и иных колоннами. Есть ли бы нам случилось против их, то надобно нам их бить колоннами ж…»[1574]1574
  Суворов А. В. Документы. – Т. 3. – С. 505.


[Закрыть]

В тексте есть странное структурное противоречие: первая и вторая фразы, описывая тактические построения против регулярного противника и турок, рекомендуют построение либо в линию против первых, либо каре против вторых. В первом случае кратко и выразительно сказано: «Колонн нет»[1575]1575
  Суворов А. В. Документы. – Т. 3. – С. 505.


[Закрыть]. Во втором при известных обстоятельствах рекомендованы колонны на флангах, но тут же серьезная оговорка: «Но в том до сего нужды не бывало» [1576]1576
  Там же.


[Закрыть]. И вдруг он пишет о французах, воюющих колоннами, и предлагает применить против них же колонны. Но ведь французская армия тоже регулярная, а выше было сказано, что против таких – линией. Создается впечатление, что последние три фразы – более поздняя вставка, возможно, относящаяся к 1796 г.

Наконец, есть приказ генерал-поручика Г. С. Волконского от 23 октября 1796 г. о необходимости «поновительно» обучать войска по требованию дежурного генерала суворовского штаба Н. Д. Арсеньева от 14 октября этого же года на основании приказа № 782 от 11 марта «с приложением правил вахт-парада»[1577]1577
  Там же. С. 560.


[Закрыть]. Речь идет о «Науке побеждать». То есть обучение началось весной 1796 г., когда разговоров о походе на Рейн еще не было. Следовательно, этот знаменитый документ тогда уже существовал, а значит, написан был ранее, то есть, вполне возможно, летом либо осенью 1795 г. как итог прошедших лагерных учений, позволивших окончательно отредактировать текст инструкции от 22 августа 1794 г. Таково, во всяком случае, наше мнение о времени написания «Науки побеждать» и ее редактирования автором.

Значение же этого сочинения Суворова для тактического обучения русских войск и их нравственного воспитания неоценимо и не подверглось девальвации по сей день.

Между тем императрица не оставляла его своими щедротами: 18 августа 1795 г. последовал ее указ о награждении полководца за взятие Праги, сдачу Варшавы и скорейшее завершение войны:

«…всемилостивейше пожаловали мы ему в вечное и потомственное владение из поступивших в казну нашу в Литовской губернии из економии Бржестской, бывшей в числе королевских столовых имений, ключ Кобринский с прочими ключами, фольварками и селениями, в коих по представленной нам ведомости показано шесть тысяч девятьсот двадцать две души мужеского пола, с принадлежащими к ним землями, угодиями и всею хозяйственною в оных наличностию, повелевая Сенату нашему, предписав, куда следует, об отдаче всего того ему, графу Суворову-Рымникскому, заготовить к подписанию нашему жалованную нашу грамоту…»[1578]1578
  Там же. С. 480–481.


[Закрыть]

Итак, Суворов стал очень богат. Но обратите внимание, из какого источника почерпнуто это пожалование: королевские имения, поступившие в императорскую казну. Это означает, что земли, приносившие доход польской королевской семье, перешли в собственность российской императрицы, а между тем король Польши Станислав-Август еще не отказался от трона, хотя и не по своей воле находился в Гродно. Столь свободное распоряжение королевскими поместьями может означать только одно: судьба польского государства и его короны уже решена. И действительно: 13 октября 1795 г. Пруссия, Австрийская империя и Россия подписали договор о третьем и последнем разделе Речи Посполитой. Казалось, что самое имя Польши похоронено вместе с павшими защитниками Праги.

Из писем полководца видно, что он, воюя с повстанцами, вовсе не думал, что это приведет к уничтожению польской независимости. Во всяком случае, до нас не дошло никакой оценки совершенного им в октябре 1795 г.

Зато сохранился словесный портрет Суворова, рисующий нам человека и полководца, находящегося в зените славы. Его оставил нам французский эмигрант, более 30 лет прослуживший в русской армии, граф де Ланжерон. В русской армии он служил с мая 1790 г., за отличие в боях со шведами был удостоен ордена Св. Георгия 4-го класса. Осенью того же года Ланжерон был уже на Дунае и отличился при штурме Измаила, с 30 июля 1795 г. служил в Малороссийском гренадерском полку. Таким образом, граф знал Суворова лично и наблюдал его вблизи. Этим его свидетельство нам интересно, тем более это оценка француза, человека образованного и не склонного славословить русскому полководцу. Записи были сделаны в 1797 г.:

«Суворов – среднего роста, сгорбленный, покрытый морщинами и худощавый; его костюм и образ жизни в одинаковой степени цыничны[1579]1579
  Автор имеет в виду киническую простоту нашего героя, действительно образом жизни и поведения напоминавшего образованному современнику древнегреческих философов киников (отсюда циники), составлявших оппозицию лощеным, аристократичным софистам.


[Закрыть]. Благодаря труду, неутомимости и привычке, он приобрел себе необыкновенную выносливость. Суворов обедает в 7 часов утра, затем спит, ест еще в 5 часов [1580]1580
  То есть в 17:00.


[Закрыть], снова спит и большую часть ночи проводит на ногах. Кусок черного хлеба, какая-нибудь сушеная рыба, подаваемая на деревянных блюдах, разставленных на земле, на скатерти, вокруг которой гости распологаются лежа на траве, – вот кушанья, которыми Суворов угощал под Измаилом офицеров, удостаиваемых чести обедать с ним[1581]1581
  Среди них оказался и автор воспоминаний.


[Закрыть]. С тех пор как его произвели в фельдмаршалы, он предлагает стол и стулья, но не заказывает лучших блюд. Величайшая честь, которую Суворов может оказать своим гостям, состоит в посылке им тарелки каши (гречневой), которую ставят перед ним и которую он берет и разминает пальцами. Его лакеем часто бывает вестовой казак, который иногда служит ему и поваром и конюхом»[1582]1582
  Русская старина. – СПб., 1895 г. – Март. – С. 158–159.


[Закрыть].

Как видим, бытовая непритязательность героя, вышедшая из стремления усвоить привычки солдат, чтобы глубже постигнуть их дух и мысли, стала теперь неотъемлемой частью образа жизни полководца. Конечно, она поражала, до известной степени шокируя воспитанного в духе дворянства французского офицера. Посмотрим, как наблюдатель описывает характер русского гения:

«Фельдмаршал Суворов один из самых необыкновенных людей своего века. Он родился с геройскими качествами, необыкновенным умом и с ловкостью, превосходящей, быть может, и его способности и ум. Суворов обладает самыми обширными познаниями, энергическим, никогда не изменяющим себе характером и чрезмерным честолюбием[1583]1583
  Речь о высоком честолюбии, двигающем душой, стремящейся к подвигам.


[Закрыть]. Это великий полководец и великий политик, несмотря на сумасбродства, которые он себе позволяет»[1584]1584
  Русская старина. – СПб., 1895 г. – Март. – С. 156.


[Закрыть].

«И подчас репутация оригинала, которую он ловко сумел приобрести себе, служила ему для того, чтобы давать безнаказанно и кстати колкие ответы или искусные уроки»[1585]1585
  Там же.


[Закрыть].

Да, Ланжерон – зоркий и тонкий наблюдатель, он неплохо понял те преимущества, которые давало Суворову его «чудачество», но даже он не смог представить себе, до какой степени эта поведенческая маска срослась теперь с подлинным поведенческим «лицом» полководца. Очень верное замечание сделал автор о смелости нашего героя:

«Под Измаилом и Прагой Суворов ни разу не подвергал себя опасности ружейных выстрелов, потому что и не должен был этого делать: но зато в других случаях он совершил подвиги неслыханной неустрашимости»[1586]1586
  Там же. С. 159.


[Закрыть].

И действительно, полководец не должен бездумно, как Карл XII, подвергать свою жизнь опасности из одного лишь молодечества. Наконец, очень важны размышления Ланжерона о военном искусстве Суворова:

«Суворов знал в совершенстве дух своего народа и в особенности как надо действовать с турками, почему и сделался идеалом солдат, благодаря смелости всех своих предприятий, которые всегда увенчивались успехом. Никогда не считать число неприятелей, идти смело вперед, смело атаковать, преследовать с ожесточением – вот основные правила Суворова. Военное искусство, наука передвижений, дар соображений планов военных действий кажутся чужды ему. Впрочем, он никогда не имел нужды в них, так как с тех пор, что он является главным начальником, ему приходится сражаться лишь с турками и поляками, которые в то время не имели ни хорошо дисциплинированных армий, ни опытных генералов. Но с другим неприятелем употребил ли бы он иной прием? Сторонники его утверждают, что да, противники же говорят – нет. Ум Суворова представляется мне настолько необыкновенным, что я считаю его способным на все[1587]1587
  Уже этой фразой Ланжерон дает ответ на свои же сомнения.


[Закрыть]. Впрочем, Суворов, судя по его характеру, имей он в начале кампании успех, уничтожил бы своих врагов, которым он не дает времени вздохнуть[1588]1588
  О суворовской «быстроте и натиске».


[Закрыть]; но с другой стороны, можно также опасаться, чтобы он не совершил какой-либо пагубной неосторожности»[1589]1589
  Русская старина. – СПб., 1895 г. – Март. – С. 158.


[Закрыть].

Как всякий образованный офицер своего века, Ланжерон во время написания этих заметок продолжал считать «науку передвижений, дар соображения планов военных действий» некой самоценной данностью, которая автоматически приводит к победе, если «играть» по предлагаемым этой военной «наукой» правилам. Увы, он и многие другие в то время все еще не могли понять, что побеждает тот, кто творчески нарушает эти правила. Загипнотизированные как стратегией, так и тактикой Фридриха II, они считали, что автоматического следования ей достаточно для успеха. В этом же была беда и Павла I. Они изучали опыт Семилетней войны и не видели, что прусский король побеждал тогда, когда «играл» не по правилам австрийцев или французов, а по своим, отличным от его врагов. Особенно же они не хотели серьезно взглянуть на русский опыт в эту войну. Будь эти люди внимательнее, они заметили бы, что все неудачи русских происходили, когда они действовали по «общим» правилам, а победа приходила, когда Салтыков или Румянцев от этих правил отступали, проявляя самостоятельность в суждениях и действиях. Если бы Ланжерон был тогда вдумчивее, он бы заметил, что и Румянцев, и Суворов, и Потемкин очень уважали «науку передвижений и соображение планов», но привносили в нее свое: у Суворова это ускоренный ритм движения, опрокидывающий «научное» исчисление передвижений. У Румянцева и Суворова «соображение планов» опирается на новый гибкий боевой порядок, возродивший тактику римских легионов. Вспомните, как Потемкин каждый раз, когда кампания достигала кризиса, давал «полную мочь» Суворову, то есть вводил полководца в дело как быстродействующее и достигающее цели средство достижения победы.

Однако наш французский наблюдатель был не лишен способности учиться и делать выводы. Почти через тридцать лет граф снова перечел свои записки. Но теперь смотрел он на это новыми глазами, глазами военного, прошедшего школу выучки на дорогах войн с Наполеоном. И в 1826 г., на склоне лет маститый генерал и андреевский кавалер приписал к вышеприведенным словам:

«Суворов не совершил ни одной [ошибки] ни в Италии, ни в Швейцарии, где показал, что он может с таким же успехом сражаться и против французов, с каким сражался против турок»[1590]1590
  Русская старина. – СПб., 1895 г. – Март. – С. 158.


[Закрыть].

Глава девятнадцатая
Тщетные надежды и неожиданный закат

С кончиной Речи Посполитой пришел конец и командованию Суворовым русскими войсками там. Ссыльные поляки покидали Варшаву и берега Вислы, а его ждал Петербург и императрица. Ждала дочь и ее семья, ждали придворные недруги и светская публика. Команду над войсками передал полководец своему старому боевому соратнику генерал-аншефу Дерфельдену, который отводил их под начало графа Румянцева-Задунайского, а сам Суворов перечитал еще раз рескрипт государыни:

«Граф Александр Васильевич. По случаю отправления вашего из Варшавы в столицу нашу всеми лостивейшее жалуем вам на путевые расходы из сумм, состоящих в ведомстве вашем, десять тысяч рублей. Пребывая вам всегда благосклонны Екатерина»[1591]1591
  Суворов А. В. Документы. – Т. 3. – С. 494.


[Закрыть].

Ну что ж, значит, пора в путь, здесь все кончено. Он положил перед собой лист почтовой бумаги, обмакнул перо в чернила и стал писать зятю:

«Отъезд мой в С[анкт]-Петербург я предполагал до учинения всех надлежащих распоряжениев, что продлиться могло бы до декабря <…> но как вчера Вилем Христофорович[1592]1592
  В. Х. Дерфельден.


[Закрыть] получил повеление от графа Петра Александровича[1593]1593
  П. А. Румянцев.


[Закрыть] в разсуждении вывода войск, в котором явствует разделение всех полков начальства моего в команду его и князя Николая Васильевича[1594]1594
  Н. В. Репнин.


[Закрыть], и я остался без команды <…> выеду 17 числа сего ноября…»[1595]1595
  Русский архив. – 1866. – № 7. – Стлб. 955–956.


[Закрыть]

Между строк этого вежливого письма можно прочесть некоторое внутреннее напряжение: приверженный порядку, он рассчитывал самостоятельно руководить выводом войск из Польши, а тут их просто изъяли у него и разделили между собой Румянцев и Репнин. И он, Суворов, в одночасье остался без своих победоносных войск, их чуть не «растащили» между собой «старшие» против него полководцы. А ведь он же фельдмаршал, гоже ли так с ним поступать? Десять тысяч рублей на дорогу – это, конечно же, приятно, но войска-то «прибрали» уж как-то слишком быстро. И что же ждет тогда его дальше? Его, фельдмаршала без армии. Поэтому в письме после вежливого прощания появляется своеобразный постскриптум:

«В Финляндии был я за куликами, потом в Херсоне пугалом Турков. В сем интервале Россия пострадала. Чтоб не случилось того между Персии и Туреции. Тамерланов же поход мне не важен, хоть до Пекина»[1596]1596
  Русский архив. – 1866. – № 7. – Стлб. 955–956.


[Закрыть].

Даже теперь, на вершине карьеры и славы, малейший намек на неуважение или смещение на вторые роли пробуждает в сердце его острую обиду и горькие воспоминания. Фельдмаршальский мундир и повелительный жезл не заставили забыть годы опалы и отстранения от любимого дела. Нервозность сразу же дает о себе знать, и успокоение может принести только одно – новая военная страда во славу России. Где? Не так уж и важно. Иранский Ага-Мохаммед-хан в сентябре разгромил Картли-Кахетинское царство, разорил Тбилиси. Что ж, Суворов готов идти на Персию. Кажется, турки грозят войной? Отлично! Да хоть на другой конец света, в Китай, лишь бы не прекращать заниматься делом, быть бодрым и деятельным в походе и в сражении.

Ему есть для чего и для кого жить: и сорока дней не прошло, как он в письме императрице впервые упомянул сына Аркадия [1597]1597
  Суворов А. В. Письма. – С. 296.


[Закрыть]. Мальчику тогда было 11 лет, Суворов наконец-то признал его, стал заботиться о маленьком наследнике своего громкого имени. И раз так, надо спешить в Петербург, там разрешение тревог и исполнение надежд.

Покинув Варшаву 17 ноября, полководец прибыл в Стрельну 2 декабря 1795 г. Пока он ехал в столицу, с 8 ноября для него в Таврическом дворце начали готовить апартаменты, доставлять столовые припасы и даже отправили целый штат прислуги. Императрица умела делать красивые жесты: фельдмаршалу отводили «квартиру» в резиденции его прежнего принципала, там, где пять лет назад праздновали победы над турками и взятие Измаила. Тогда на этом празднестве не было только одного человека, имевшего на это полное право, – самого Суворова. Теперь же он будет здесь жить! В доме Потемкина, а теперь и в «доме» самой государыни. Это была очередная и, право, весьма приятная почесть.

Прибыв в Стрельну в забрызганной грязью дорожной кибитке, герой наш тотчас отправил адъютанта А. А. Столыпина в Петербург к своему зятю. Прибыть в дом Н. А. Зубова удалось только ночью, все уже спали. Пришлось будить графа, переполох был большой, но приказ фельдмаршала узнать, что, как, где, должен был быть выполнен неукоснительно. Зато уже рано утром следующего дня в Стрельну была отправлена парадная придворная карета, запряженная восьмеркой лошадей, и эскорт шталмейстерской части придворных конюшен. Туда же поспешил и Зубов. Когда он прибыл, Суворов уже встречал его в фельдмаршальском мундире при всех регалиях. Тотчас сели они в карету с сопровождавшими полководца генералами Арсеньевым и Исленьевым, его сподвижниками в польском походе. Стоял сильный мороз, но полководец ехал в одном мундире с непокрытой головой. Сопровождавшим поневоле пришлось поступить так же, как и старший в чине. Когда экипаж достиг Зимнего дворца, все они изрядно окоченели, но покоритель Варшавы был по-прежнему бодр и свеж.

Однако прежде чем предстать перед императрицей, полководец посетил апартаменты князя П. А. Зубова. Фаворит принял Суворова «запросто» – в шлафроке[1598]1598
  Утренний халат.


[Закрыть], сел в кресло и положил ноги на табурет, нимало не стесняясь, что перед ним увенчанный славой фельдмаршал, кстати, своей победой доставивший ему, 27-летнему сибариту, ни разу не нюхавшему пороху, придворному куртизану, княжеский титул. Наглость баловня Фортуны была оскорбительна, и Суворов, быстро откланявшись, отправился в личные покои императрицы, где ему была дана аудиенция в неофициальной обстановке: интимность такого приема была еще одним знаком почтения со стороны Екатерины II. Однако же чванство Зубова от этого никуда не делось, неприятный осадок остался, но через несколько дней Суворов сумел поквитаться с фаворитом. Когда тот приехал с визитом в Таврический дворец, фельдмаршал принял его. в одном исподнем. Князю пришлось сделать хорошую мину при плохой игре и быстро ретироваться.

Во дворце полководец чувствовал себя не в своей тарелке, хотя, зная его вкусы, приказали зеркала занавесить, в большой гранитной вазе держать холодную невскую воду для ежедневных обливаний, а постель устроить из сухого сена, покрытого простыней, хотя все это не могло превратить дворец в походную палатку. Но главное было, конечно, не в этом, а в бесконечной веренице сановных карет, с утра заполнявших обширный двор Таврического дворца.

Бесчисленные вельможные визитеры вызывали у фельдмаршала сначала досаду, а потом и раздражение, ибо в общении с этими персонами он не видел ни смысла, ни удовольствия. Ему было просто неприятно тратить время на этих чуждых ему людей, да и скучно. Лишь изредка появлялся среди них приятный ему человек, как, например, Г. Р. Державин. Поэт искренне восхищался нашим героем, а тот высоко ценил державинскую поэзию. Взаимность чувств отразилась в стихах, напечатанных в февральском выпуске «Музы», популярного тогда литературного журнала[1599]1599
  Державин Г. Р. Сочинения. – М., 1985. – С. 159.


[Закрыть].

В декабре все занятия в столице для полководца сводились к посещениям Зимнего дворца, что его раздражало, ибо придворное общество он не любил и не стеснялся высмеивать. А посему с радостью принял повеление проинспектировать строительство укреплений в Финляндии на шведской границе. В две недели он обернулся и к Рождеству снова был в столице. Но пребывание в праздности было тягостно, а назначения он пока что все не получал. Императрица продолжала вести энергичную и сложную внешнюю политику. Она нуждалась в надежных полководцах, чтобы осуществить смелые замыслы. Партия фаворита прекрасно была об этом осведомлена и вела сложную игру, чтобы протолкнуть на самый многообещающий пост своего ставленника. И таковым являлся вовсе не Суворов. Младший брат князя Платона, молодой красавец, гораздо более миловидный и эффектный, не обделенный дерзостью и определенными военными способностями граф Валериан пользовался благосклонностью Екатерины II, чины и награды проливались на него благодатным дождем. Все шло на пользу ему, даже потеря ноги в одном из авангардных дел с поляками в кампанию 1794 г. В глазах света, двора и императрицы он тоже был героем и, главное, своим по духу и вкусам – в отличие от Суворова. Репнин, Салтыков и, конечно же, сам фаворит делали ставку на Валериана, с его помощью надеялись они оттеснить неуживчивого и колкого на язык, державшегося независимо чудного старика. Сильно постаревшей государыне молодой красавец нравился больше, чем седой, морщинистый, эксцентричный фельдмаршал, от которого всегда можно было ожидать нарушения этикета и язвительного замечания, колеблющего любой устоявшийся придворный авторитет. Для окончательного успеха графа Валериана в глазах Екатерины II ему не хватало громкой победы во главе одной из русских армий над каким-нибудь серьезным, но, по сути, не столь уж и опасным врагом России.

Ранней весной 1796 г. в Зимнем дворце обсуждались два военно-стратегических проекта. Первый был нацелен против республиканской Франции и Османской империи. Первая коалиция европейских монархов против Республики разваливалась на глазах: в 1795 г. дезертировала сначала Пруссия, заключив мир и тайный союз с Парижем, а вскоре так же поступила Испания, несмотря на то что на ее троне в Мадриде сидели такие же Бурбоны, как и гильотинированный Людовик XVI. Австрийская империя и Англия оставались в гордом одиночестве, понимая, что от мелких государств Германии и Италии помощь невелика. В этой ситуации Лондон и Вена усиленно «ухаживали» за русской государыней, прозрачно намекая, что хотели бы видеть на Рейне русские знамена и, вполне возможно, под водительством прославленного Суворова. Одновременно с этим русские дипломаты очень опасались, что Франция может подстрекнуть Турцию на новую войну с Россией и этим отвлечь русские полки от похода на Рейн на помощь австрийской императорской армии.

Другой проект войны был связан с только что произошедшей в 1795 г. агрессией Ага-Мохаммед-хана персидского против Восточной Грузии, им разоренной. Этот варварский набег давал прекрасную возможность под флагом защиты единоверных грузин, страждущих под варварским персидским игом, осуществить давний замысел покойного Потемкина, но теперь уже в гораздо большем объеме. Не только получить якорную стоянку на южном берегу Каспия, но и присоединить восточную часть Закавказья, а может быть, и весь персидский берег Каспийского моря, наладив оттуда торговлю с Индией.

Поистине в свои последние месяцы жизни Екатерина II пыталась идти по стопам Петра Великого. Этот поход, по всем прогнозам, сулил быструю и решительную победу. Именно сюда и нацеливали при дворе послать В. А. Зубова, чтобы мог он стяжать легкие, но пышные лавры. Суворова же князь Платон и его присные убедительно, мягко и ловко склоняли принять войска на Украине и быть готовым идти на французов либо на турок. Поход этот выставлялся перед ним как дело более значимое, чем гоняться за персами в полуварварских землях. Фельдмаршалу и самому война на этом направлении представлялась концептуально более значимой, а значит, и победа в ней была бы более величественна. В себе он не сомневался, в войска свои, а это были те самые полки, что он приводил к победам при Рымнике и под Прагой, он верил, идеей такого похода увлекся и дал согласие.

Суворов покинул столицу 6 марта 1796 г., Зубовы и их сторонники тихо ликовали: фельдмаршал убрался с глаз императрицы и более не оттенял их ничтожество, появляясь при дворе. А кроме того, кто же это сказал ему, что война с французами или турками обязательно состоится? Намереваться и действовать – это далеко не одно и то же. А вот деньги, снаряжения и войска для похода на персов уже двинуты в путь, и это дело состоится наверняка! Ничего не подозревавший Суворов по весенней распутице, бежавшей впереди него, спешил на Украину[1600]1600
  Суворов А. В. Письма. – С. 302.


[Закрыть].

Именно в эти дни, когда из-за чудовищной грязи карета с полководцем чуть не сорвалась в пропасть, появился приказ для войск от 11 марта за № 782 «с приложением правил вахт-парада»[1601]1601
  Суворов А. В. Документы. – Т. 3. – С. 500.


[Закрыть], отмеченный князем С. Г. Волконским. Суворов еще только ехал к войскам, а приказ об обучении, отданный им при начале путешествия, обогнал его и уже прибыл на Украину, чтобы там начинали учить полки по-суворовски. Фельдмаршал серьезно готовился к обещанному ему походу. 19 марта он прибыл в Таршан под Киевом, в поместье графа Румянцева-Задунайского, где последний раз встретился с маститым полководцем, к которому всегда испытывал искреннее уважение, хотя ранее и побаивался как строгого и взыскательного начальника. У самых ворот усадьбы Суворов вышел из дорожного экипажа в парадном мундире, со шляпой на сгибе руки, пешком отправился к резиденции полководца, подчеркивая тем, что он хоть и стал фельдмаршалом, но навсегда останется младшим перед «Нестором войск российских». Пройдет несколько дней, и граф Рымникский прибудет в свою штаб-квартиру в Тульчине и окунется в трясину дрязг и проблем, которые поджидали его на Украине.

Первое, что поразило, опечалило и заставило немедленно действовать, была высокая смертность в войсках вверенной Суворову Екатеринославской армии. 15 апреля письмо зятю начинает он сразу же с этого:

«Я в горести о умерших, увидите из приложениев, какое в здешних полках происходило, все возможности приняты о пресечении того…»[1602]1602
  Русский архив. – 1866. – № 7. – Стлб. 959.


[Закрыть]

В приказе, изданном тогда же, прямо указано на виновников этого несчастья:

«…начальники не имели попечения о солдатском здоровьи, ибо правила, данные на то, выполняемы не были, ротные командиры заболевшего тотчас отсылали в лазарет, при ротах не пользовали, в лазаретах же не наблюдено содержание по сортам болезней и порознь, а все вместе. В следствие чего предписываю строго изыскать сие нерадение и виновным полковым или баталионным начальникам учинить публичный выговор; ротным же командирам, как и эскадронным, отказать от комнаты впредь до исправления…»[1603]1603
  Русский архив. – 1866. – № 7. – Стлб. 958–959.


[Закрыть]

Но гораздо горше, чем леность воинских начальников, была ему подлость того, кого считал Суворов своим близким другом:

«Сердце мое окровавлено больше о Осипе Михайловиче [1604]1604
  Де Рибас.


[Закрыть] нежели о торговой бабе Киселеве[1605]1605
  Генерал-майор Ф. И. Киселев, подчиненный де Рибаса, командовал войсками в Одессе.


[Закрыть]. В С[анкт]-П[етер]б[ур]ге первой, видя мой оборот сюда, утая зло, счел по заднему иностранным, но по настоящему течению послал тотчас 1000 червонцев, чтоб воскресить больных по лазарету и меня омрачить…»[1606]1606
  Суворов А. В. Документы. – Т. 3. – С. 514.


[Закрыть]

История эта обычная для того времени: приняв командование войсками, Суворов обнаружил большую смертность среди солдат. Особенно велика была она в Одессе, строительством которой руководил де Рибас, одновременно командуя гребным флотом. Здесь от плохого питания, антисанитарии, отсутствия питьевой воды и бань, изнурительных работ и недостатка в обмундировании умирало в год до одной четверти штатного состава войск. Само по себе это было на совести Ф. И. Киселева и де Рибаса как начальника его. Однако же де Рибас, по обычаю того времени, состоял еще и поставщиком продовольствия в собственные же войска в компании с группой темных дельцов. Оборотистый адмирал сильно наживался на этом. Кроме того, утаивая истинные размеры смертности в войсках, он получал суммы на их содержание в полном объеме и разницу клал себе в карман – попросту воровал казенные средства. Находясь по делам в столице и узнав, что Суворов едет командовать в Новороссию, а значит, по обычаю своему, быстро начнет наводить порядок и вскроет его плутни, де Рибас поступил вполне в духе эпохи. Он отослал в Одессу 1000 червонцев госпитальным чиновникам, чтобы они пока что умерших показывали по-прежнему живыми, а как только фельдмаршал вступит в командование, «позволить» солдатикам наконец-то умереть. Вина таким образом падала на нашего генерала и омрачала его репутацию. Однако Суворов быстро разобрался, в чем тут дело, выгнал мелких воров, но тронуть де Рибаса, бывшего в большой протекции у П. А. Зубова, не смог. Теперь полководцу лишь оставалось изливать наболевшее в письмах Д. И. Хвостову. Отношения же и переписка с де Рибасом были прекращены.