Текст книги "Непобедимый. Жизнь и сражения Александра Суворова"
Автор книги: Борис Кипнис
Жанр: Биографии и Мемуары, Публицистика
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 41 (всего у книги 42 страниц)
Между тем день 20 сентября там, перед Муттенталем, развивался следующим образом: русские провели ночь почти без пищи, так как обозы ушли на восток, французы же получили подкрепления, и силы их предположительно возросли до 10 тысяч человек[2316]2316
Суворов А. В. Документы. – М., 1953. – Т. 4. – С. 357.
Милютин Д. А. Указ. соч. – Т. 3. – № 97. – С. 515.
[Закрыть]. Как гласит реляция Суворова:
Французы, прикрывшись густой цепью тиральеров и артиллерией, наступали по обоим берегам Муотты.
«Велецкий[2318]2318
Генерал-майор В. В. Велецкий.
[Закрыть], выполняя в точности ему приказанное, с передовыми пикетами и его баталионом, отстреливаяся, отступает к левому флангу и заманивает неприятеля за собою в ровную долину к устроенным там в боевом порядке нашим силам…» [2319]2319
Суворов А. В. Документы. – М., 1953. – Т. 4. – С. 357.
[Закрыть]
Сам командир корпуса Розенберг на коне ехал вдоль фронта и приказывал солдатам, не теряя времени, встретить французов штыками. Генерал же Милорадович, прискакав к Белецкому, передал приказ немедленно раздаться в обе стороны и быстро отойти за фланги. Маневр был выполнен мгновенно, и противник внезапно оказался перед боевым строем русских. Тогда неприятель сам быстро перестроился из колонны в развернутый боевой порядок и продолжил наступать. Но как только он оказался в пределах прицельной досягаемости мушкетной стрельбы, русские дали общий залп, и вся боевая линия с криком «ура!» бросилась в штыки.
Противник не ожидал столкнуться с такими войсками:
«…коими целою линиею поражен был штыками так, что потеряв множество убитыми и смертельно ранеными, показал нам свой тыл. Полки: Ферстера, Велецкого, Мансурова и егерский Кашкина на бегу не переставали поражать его, а баталион Фертча, усмотря оное, також бросился вслед и продолжал делать то же. Казачьи полки Денисова и Курнакова открывали рассеянного неприятеля в выгодных его местах, мнящего на некоторое время удержаться, купно с пехотными били и брали в полон»[2320]2320
Там же.
[Закрыть].
Как доносил сразу после сражения Розенберг Суворову:
Французы оставили Швиц и стали укрепляться уже за ним. Таков был конец последнего сражения, данного русскими на швейцарской земле.
В плену оказалось 1200 рядовых, убито три тысячи[2322]2322
Французы признавали 1000 убитых (см. Милютин Д. А. Указ. соч. – Т. 2. – С. 294).
[Закрыть] и генерал Легурье, пленен генерал Лакур, а также:
Трижды прав был Суворов, когда писал императору в реляции:
«Все сии победы пребудут новыми вечными памятниками неутомимой храбрости российского войска [в] изгнании неприятеля из самых неприступнейших, природою укрепленных местоположений [и] уподоблялися действительным штурмом каковых больше упорнейших и кровавых было три при восхождении на С.-Готар» [2324]2324
Там же.
[Закрыть].
Но реляция писалась 3 октября (старый стиль) уже в Фельдкирхене[2325]2325
Это австрийская земля Форарльберг.
[Закрыть], а пока что надо было еще выйти из альпийских теснин. Сначала 21 сентября Розенберг пошел на военную хитрость: он послал в Швиц приказ его жителям заготовить хлебных и мясных порций на 12 тысяч человек, которые явятся в город на следующий день. Конечно, Массена узнал об этом и сутки ждал нападения. Это и позволило нашим героям спокойно покинуть Муттенталь и его долину. На следующий день, вступив в Муттенталь, французы нашли там 600 тяжелораненых русских и более тысячи французских солдат. С ними были оставлены военный писарь, несколько фельдшеров и штабс-капитан Н. И. Селявин, назначенный командовать русскими ранеными и представлять их интересы, что он с успехом и исполнил, как это засвидетельствовала похвальная грамота от консулов Франции, с которой он возвратился в 1800 г. в Россию. Преследовать ушедших русских Массена не стал, посчитав переход через гору Брагель опасным. Он пошел долгой, но удобной дорогой в долину Линты к Молитору.
Генерал же Розенберг повел наши полки через засыпанную свежевыпавшим снегом Прагель в ночь и туман. 23 сентября героический арьергард соединился со всей армией в Гларисе[2326]2326
Милютин Д. А. Указ. соч. – Т. 2. – С. 297–298; Т. 3. – С. 519–520.
[Закрыть]. Войска наши были голодны, разуты и раздеты, патроны вышли все, пушек почти не осталось: они вместе с вьюками провалились в пропасти. Соединиться с Линкеном было уже невозможно, так как он покинул долину Линты и ушел на юго-восток в кантон Граубюнден. Куда же идти? После некоторого размышления Суворов решил повернуть на юго-восток, идти долиной реки Зермут на Эльм, а оттуда через хребет Паникс в долину Переднего Рейна, в Иланц, а отсюда уже рейнской долиной на север к Констанцу на соединение с Римским-Корсаковым. Оставив в Гларисе еще партию тяжелораненых с сопроводительным письмом к французам, в ночь на 24 сентября (старый стиль) войска выступили.
В этот день французы атаковали наш арьергард, которым теперь командовал Багратион, в бою у Швандена. Имея всего 1800 человек против пяти тысяч противника, Багратион и его доблестные солдаты снова покрыли себя славой: они столь яростно постоянно переходили в штыковые контратаки, что казалось, словно русские не отступают, а гонят перед собой неприятеля. Армия собралась вокруг Эльма и здесь ночевала, ежечасно тревожимая французами[2327]2327
Милютин Д. А. Указ. соч. – Т. 2. – 303–304.
[Закрыть]. В два часа ночи 25-го числа войска выступили вновь, французы «проспали» их уход, и когда рано утром атаковали казачьи пикеты, убедившись, что русской армии уже нет, прекратили преследование из-за быстро сужавшегося ущелья, мешавшего им.
Весь день наши измученные войска карабкались на хребет Паникс. Дорожка была узкой, идти можно было лишь поодиночке. Шла она либо по крутому косогору, либо по краю пропасти, ее разрезали глубокие промоины и горные потоки. Погода была уже несколько дней отвратительная, и внизу, начиная восхождение, солдаты вязли в грязи. Потом началась круча, и здесь вместо грязи преградой стал свежевыпавший снег, занесший дорогу. Наверху началась вьюга, солдаты утопали в сугробах, проложенные следы тут же заметало, и задние шли наобум, так же как и передние. Началась буря, в долине грохотала гроза, ветер порывами достигал такой силы, что срывал огромные камни. Каждый неверный шаг был оплачен падением в пропасть. Лишь авангард, ведомый Милорадовичем, успел вечером спуститься в деревню Паникс. Армия же ночевала на вершине и склонах хребта, там, где застала спустившаяся тьма. Добила погода уже глухой ночью: ударил мороз, промокшие до костей, в изодранной форме, босые солдаты покрывались ледяной коркой, многие из бывших на вершине хребта замерзли насмерть.
Перед рассветом 26-го числа войска стали спускаться по обледеневшему склону, многие просто садились на салазки, дарованные природой, и катились вниз. Суворова и великого князя Константина казаки наши спустили на бурках, сев впереди и образовав живой бруствер. К счастью, жертв при спуске почти не было. К полудню войска собрались у Паникса и, произведя расчет и построение, пошли к Иланцу, которого и достигли в тот же день.
Здесь царила мирная тишина. В городке стояла бригада Линкена, далее вниз по течению на расстоянии дня пути в Куре был Ауфенберг со своими солдатами, туда же были свезены припасы для русских. Весь дальнейший путь по долине Рейна до самого Боденского озера, где и стоял Констанц, охраняли части генералов Елачича и Петраша. Снежная громада Паникса осталась позади, надежно защищая своей гранитной спиной от неприятеля. Поход через Швейцарию был благополучно завершен.
Благополучно, ибо армия, попавшая в тяжелейшее положение, стратегически окруженная в Муттенской долине, оставшаяся почти без боеприпасов, продовольствия и обоза, сохранила воинский дух и дисциплину, способность до последнего дня боев бить и побеждать сильнейшего противника, как это показали части Розенберга 20 сентября. Армия, хотя и оставившая раненых на попечение неприятеля, но сумевшая вывести с собой взятых в боях пленных. Побежденной считаться такая армия не может. Кому обязана она таким результатом тяжелейшего похода в труднопроходимых горах? Удивительным человеческим и боевым качествам своих солдат и офицеров. Воспитавшему ее и закалившему в сражениях великому Суворову.
Мало кому из военных гениев удавалось так завершить свое военное поприще: пламенный Ганнибал после 15 лет труднейшей войны проиграл Публию Корнелию Сципиону битву при Заме и обрек тем родной Карфаген на поражение в войне; искуснейший стратег и тактик маршал Франции виконт Тюренн д’Овернь был сражен ядром при рекогносцировке, и это изменило ход кампании; наконец, Ватерлоо поставило кровавую точку в военной и политической карьере Наполеона. А Суворов завершил свой последний поход под клики восторга и недоумения всей Европы с гордо поднятой головой, которую поэты и цари спешили увенчать новыми лаврами. В далеком Петербурге Державин, охваченный пиитическим восторгом, кладет на бумагу чеканные строки:
«О радость!.. Муза! дай мне лиру,
Да вновь Суворова пою!
Как слышен гром за громом миру,
Да слышит всяк так песнь мою!..
Отвсюду окружен врагами,
Водой, горами, небесами
И воинством противных сил. <…>
На воздух льется пламень, дым, —
Таков и Росс: средь горных споров
На Галла стал ногой Суворов,
И горы треснули под ним»[2328]2328
Державин Г. Р. Сочинения. – М., 1985. – С. 210, 211, 214.
[Закрыть].
Как бы вторя поэту в тихом октябрьском Гатчино, Павел I пишет о том же в рескрипте:
«Князь Александр Васильевич. Побеждая повсюду и во всю жизнь врагов Отечества, недоставало вам еще одного рода славы – преодолеть и самую природу. Вы и над нею одержали ныне верх. Поразив еще раз злодеев веры, попрали вместе с ними козни сообщников их, злобою и завистью против вас вооруженных. Ныне награждаю вас по мере признательности моей и ставя на высший степень чести и геройству предоставляемый. Уверен, что возвожу на оной Знаменитейшего полководца сего и других веков. Пребываю ваш благосклонный
Павел
Гатчина
октября 29-го дня 1799-го» [2329]2329
РНБ ОР. Ф. 755. Т. 3. Л. 138.
[Закрыть].
Так Суворов стал генералиссимусом. По воспоминаниям Ф. В. Растопчина, при этом император сказал ему:
Может быть, слова эти и были искренни, но как же недолго пребывал император во власти подобных настроений!
Война в Швейцарии затихала. 26 сентября (старый стиль) Римский-Корсаков имел встречный бой с войсками Массена на трех плацдармах левого берега Рейна перед Констанцем. Это была крупная боевая демонстрация, закончившаяся вничью. Однако об упорстве боя свидетельствовал сам французский главнокомандующий, рассказывая в реляции о схватке на втором плацдарме:
На следующий день эрцгерцог Карл предложил вывести русские войска на правый берег Рейна, что и было исполнено, а понтонные мосты разобраны. Война на северной окраине Швейцарии прекратилась, русский корпус ушел на территорию Вюртемберга в Германию.
Сам Суворов в день этих боев уже из Паникса писал эрцгерцогу Карлу, что если австрийцы сделают нужные распоряжения о снабжении его войск, то он сможет двинуться на соединение с Петрашем в Куре[2332]2332
Суворов А. В. Документы. – М., 1953. – Т. 4. – С. 343.
[Закрыть]. Через 4–5 дней, очевидно, уже в Фельдкирхене, фельдмаршал составляет еще заметки на случай одновременного наступления на Массена своих войск и корпуса Римского-Корсакова[2333]2333
Там же. С. 340–347.
[Закрыть]. Но 2 октября (старый стиль) оттуда же пишет Ростопчину уже совсем по-другому:
«Сколько обстоятельства дозволили б, но уже действовать надежды нет. Победительная армия[2334]2334
То есть армия самого Суворова.
[Закрыть] низошла на 10000. Пехота боса, нага, дневной провиант, в котором терпела недостаток, как и патронах, чего последнего ради, наконец избегая от сражения. Корсаков без палаток, плащей, артельных и прочих денег, в одной рубашке и с нужным провиантом. Едва у него 10000 пехоты. Здешние цесарцы до 18000 для гарнизонов <…> Не имею на цесарцев надежды к соединению с Корсаковым: 40 и до 60 000 массеновых препоною. Что ж после и где спокойные квартиры в зиму, не на Дунае ли…»[2335]2335
Военный журнал. – СПб., 1812. – Кн. 72. – С. 65–66.
[Закрыть]
На следующий день в донесении Павлу I полководец повторяет эту же мысль:
«Единый спасительный способ при вышеописанных обстоятельствах[2336]2336
То есть отказе эрцгерцога Карла действовать вместе с Суворовым.
[Закрыть]остается нам тот, чтобы оставя Швейцарию, где недостаток всякого продовольствия соделывает пребывание войск наших невозможным, итти на винтер-квартиры, куда удобно будет. Там, на квартирах, можем мы укомплектоваться людьми, лошадьми и военною амунициею, одеться, обуться и поправить наши изнуренные силы для открытия новой кампании»[2337]2337
Суворов А. В. Документы. – М., 1953. – Т. 4. – С. 362.
[Закрыть].
Как видно, Суворов смиряется с прекращением кампании, но надеется на продолжение войны.
В течение последующих пяти дней его армия переходит из Фельдкирхена в Линдау на берег Боденского озера. Здесь Суворов находится под влиянием двух взаимно противоположных желаний: с одной стороны, он 5 октября (старый стиль) откликается на предложение эрцгерцога возобновить действия против французов[2338]2338
Суворов А. В. Документы. – М., 1953. – Т. 4. – С. 364.
[Закрыть], а с другой – под влиянием усиливающегося недовольства интригами Тугута и медлительностью самого эрцгерцога Карла отказывается от дальнейшего участия в кампании[2339]2339
Там же. С. 364–365, 366, 375, 378, 379, 381–382.
[Закрыть]. Сам генералиссимус 9 октября донес Павлу I о решении собранного по этому вопросу военного совета так:
«Сии замечания предложил я собранному генералитету: весь единогласно решил, “что, кроме предательства, ни на какую помощь от цесарцев нет надежды, чего ради наступательную операцию не производить; но для необходимейшего поправления войск остановиться на правом берегу Рейна”»[2340]2340
Там же. С. 371.
[Закрыть].
Накануне получил он императорские повеления от 7, 9, 14, 16 и 18 сентября, разрешившие ему в случае обнаружения склонности Австрии к заключению сепаратного мира с Францией поступить следующим образом:
«…избирите одно из двух средств: или оставшись в Швейцарии, продолжать оттуда войну самим собою, или приняв нужные меры, обратиться с армиею вашею к России, предоставляя суду Божиему вероломных. В обоих случаях уведомьте Меня немедленно, приступя меж тем к исполнению мер вами принятых и не дожидаясь, по отдаленности, Моего на сообщение ваше разрешения. <…> Мужайтесь Князь Александр Васильевич и идите на труды, аки на победы. Живите с Богом и со славою»[2341]2341
Милютин Д. А. Указ. соч. – Т. 2. – С. 185.
[Закрыть].
Ну что ж, решение было принято, сомнения отброшены, и 19 октября (старый стиль) Суворов с войсками покинул Линдау и пошел вглубь Германии. Эрцгерцог, крайне раздосадованный этим, позволил себе в прощальном письме назвать это движение отступлением и тут же получил от русского полководца горячую отповедь:
«Ваше королевское высочество!
В письме Вашем от 19/30 октября употреблено на мой счет слово отступление. Я протестую, потому что не знал его во всю мою жизнь, как не знал и оборонительной войны, стоившей в начале нынешней кампании только в Тироле жизни свыше 10 000 человек.[2342]2342
Намек на действия эрцгерцога.
[Закрыть] Потеря, значительнее понесенной нами за всю кампанию в Италии. Я выступаю на зимние квартиры, чтобы отдохнуть и подготовить русские войска к службе обоим союзным императорам и возможно быстрее сделать их способными содействовать Вашему Королевскому Высочеству в освобождении Швейцарии…»[2343]2343
Суворов А. В. Документы. – М., 1953. – Т. 4. – С. 391.
[Закрыть].
Достойно всяческого уважения то, как стремительно и категорично вступился Суворов за честь русского оружия и свою собственную.
Между тем полки наши, не останавливаясь, совершали движение, и уже 23-го числа герой наш мог отправить из Меммингена русскому послу в Мюнхене К. Я. Бюлеру письмо, начинавшееся шутливым обращением:
Однако далее речь шла о нешуточных проблемах:
«Уверенный, что Вы, барон, разделите со мною негодование по поводу ложных донесений, напечатанных французами в различных газетах, позволяю себе послать Вашему Превосходительству прилагаемый при сем краткий правдивый рассказ о моем переходе через Альпы с просьбой поместить его по возможности скорее по-французски и по-немецки в самых распространенных газетах и вместе с тем аккуратно доставлять мне впредь газеты лейденские и гамбургские за мой счет…»[2345]2345
Там же.
[Закрыть]
И действительно: уже в ноябре в немецких газетах появилось продиктованное генералиссимусом «Объявление Суворова в ведомостях по всей Германии в рассуждении ложного показания Массена…».
Вскоре русские войска пришли в вольный имперский город Аугсбург и простояли там без малого месяц, постепенно восстанавливая силы. Суворов получил здесь рескрипт Павла I от 11 октября с копией его письма Францу II о разрыве союза с ним из-за политики Тугута. Другим рескриптом полководцу предписывалось готовить армию к возврату в Россию. Занимаясь теперь приготовлениями к дальнему переходу, князь Италийский не переставал думать о будущей кампании против Франции, которую считал неизбежной. Он изложил свои мысли в конце ноября в Аугсбурге[2346]2346
Там же. С. 411–414.
[Закрыть]. Генералиссимус считал, что надо будет наносить два удара: первый – из Пьемонта с базой в Турине через французскую провинцию Дофине[2347]2347
Там же. С. 412.
[Закрыть], второй – из Швейцарии через провинцию Франш-Конте[2348]2348
Суворов А. В. Документы. – М., 1953. – Т. 4. – С. 413.
[Закрыть]. Мысль о Швейцарии не оставляла его, и, рассуждая о втором направлении, он пишет на полях записки:
«Начать со Швейцарии по первому же снегу, чтобы приготовиться к весне начать главную операцию… Но надо, чтобы во главе соединенных армий находился лишь один главнокомандующий, на случай, если он не пойдет к Висле[2349]2349
То есть не будет отозван в Россию.
[Закрыть]» [2350]2350
Суворов А. В. Документы. – М., 1953. – Т. 4. – С. 412.
[Закрыть].
Так, стоя уже одной ногой на дороге, ведущей на родину, все еще мечтал он дойти до Парижа.
Приверженный правде и справедливости, перед самым выходом из Аугсбурга Суворов был принужден дать еще один бой. Сражался он теперь посредством пера и чернил – и снова с Тугутом. Тот отказался ходатайствовать на переговорах с французами о размене русских пленных из корпуса Римского-Корсакова на французов под предлогом, что эти войска содержались на английские субсидии, а значит, и хлопотать о размене должны англичане. Не помогло ничто: ни письмо к русскому посланнику в Вене С. А. Колычеву – Тугут отказал ему[2351]2351
Там же. С. 409.
[Закрыть], ни обращение к Францу II с напоминанием, что, взяв в Швейцарии 1400 французов в плен, он передал их австрийцам[2352]2352
Там же. С. 408, 415.
[Закрыть], – холодное молчание было ответом. Все было тщетно. Вернулись они в Россию лишь через десять месяцев по приказу первого консула Франции Наполеона Бонапарта. Но Суворов об этом уже узнать не мог.
Русская армия потянулась по дорогам Верхнего Пфальца и в начале декабря вступила в Чехию, принадлежавшую австрийцам. Франц II был недоволен, что вчерашние союзники идут через его владения, обременяя его казну, и настаивал, чтобы марш свой совершили они как можно скорее[2353]2353
Милютин Д. А. Указ. соч. – Т. 3. – №. 11. – С. 626–627.
[Закрыть]. Герой наш со свойственной ему проницательностью сообщал Павлу I из Праги, что на самом деле это недовольство есть результат наступившего наконец-то осознания, что с уходом русских австрийский император останется один на один против французов[2354]2354
Там же. С. 422–423.
[Закрыть]. Вскоре Суворов получил от своего императора новый рескрипт, который предписывал ему оставаться в Чехии до весны 1800 г. и привести армию в порядок на случай, если Австрия продолжит войну с Францией. Суворов 14 декабря донес Павлу I о получении этих указаний и о прибытии из Вены повеления:
Дипломатический ветер снова переменился.
Вскоре прибыл в Прагу хорошо знакомый по боям в Италии Бельгард и привез новый продукт стратегического «гения» Тугута и гофкригсрата. Теперь предлагалось следующее: в Италии, Швейцарии и Швабии будут действовать австрийские войска. Армию же Суворова перевести на Нижний Рейн, ниже Майнца, где она перейдет на левый (французский) берег Рейна и начнет наступать в Северную Францию для соединения с англо-русской армией, которая высадится или в Голландии, или в Бельгии, или в Нормандии. Соединившись, обе армии пойдут вглубь Франции и возьмут Париж! [2356]2356
Милютин Д. А. Указ. соч. – Т. 3. – №. 12. – С. 627–628.
[Закрыть] Суворов не принял Тугутова плана, в целом ряде писем Колычеву и Растопчину он подверг измышление венского горе-стратега ядовитой и уничтожающей критике[2357]2357
Суворов А. В. Документы. – М., 1950. – Т. 4. – С. 426, 427, 429, 430.
[Закрыть], особенно не верил он в удачную возможность десанта после печального опыта только что провалившейся англо-русской экспедиции в Голландию. Он по-прежнему стоял за свою идею:
Так 24 декабря писал генералиссимус Павлу I из Праги. Император же по прочтении наложил резолюцию:
Что же касается посылки его собственной армии на Рейн, князь Италийский весьма четко высказался в тот же день в письме Растопчину:
«Так гнали нас из Италии в Швейцарию на предательство и гибель; так ныне на Рейн, где бремя крово[про]лития на одних россиян пасть может.
Его короле[вско]-имп[ераторско]е величество мне своего титла уже не дает, следственно и влияния моего в его войски не будет, распашная ж операция явится гигантическою»[2360]2360
Суворов А. В. Документы. – М., 1950. – Т. 4. – С. 437–438.
[Закрыть].
Насупили рождественские дни. Армия наша отмечала их среди дружественного ей чешского народа, а сам генералиссимус проводил их в Праге. Он был постоянно окружен иностранными визитерами, спешившими увидеть чудесного русского полководца, ставшего в этот сезон всеевропейской знаменитостью. Победитель при Абукире адмирал Горацио Нельсон прислал письмо, в котором говорил:
«Все восхищаются Вашими великими и достославными подвигами. Это делает и Нельсон. Но он Вас любит за Ваше презрение к богатству. <…> Нынешний день соделал меня самым гордым человеком в Европе: некто, видевший Вас в продолжение несколько лет, сказал мне, что нет двух человек, которые бы наружностью своею (а не ростом, скорее, сложением) и манерами так походили друг на друга, как мы. Мы непременно друг другу с родни» [2361]2361
Русский архив. – 1872. – № 3. – Стлб. 747–750.
[Закрыть].
К письму был приложен гравированный портрет адмирала. Суворов 1 января (старый стиль) 1800 г. ответил английскому герою:
«Любезный мой барон и брат!!
Если чья-либо память мне дорога, то конечно память такого первостатейного адмирала, как Вы. Глядя на Ваш портрет, я действительно нашел между нами некоторое сходство. Можно, следовательно, сказать, что великие умы сходятся и так, можно будет сказать, что мы сошлись мыслями. Я от этого вдвойне счастлив, а еще пуще от того, что и характером с Вами сходен»[2362]2362
Там же, стлб. 748–751.
[Закрыть].
Именно в эти январские дни был написан последний прижизненный портрет нашего героя. Саксонский курфюрст, желая иметь портрет русского витязя, прислал из Дрездена своего придворного художника И. Г. Шмидта. Автор этот хорошо известен тонкой правдивостью своих произведений. Немецкий живописец использовал пастель – технику чрезвычайно хрупкую, но позволяющую передать всю жизненную правду и внутреннюю силу того, кто запечатлен на портрете. Хорошее цветное воспроизведение этого образа Суворова и сейчас стоит на моем рабочем столе. Восьмиугольник, где на теплом коричневатом, цвета корицы с шоколадом, фоне изображен погрудно он. Даже белый цвет австрийского мундира не скрывает худощавость, хрупкость фигуры генералиссимуса.
Через пять месяцев полководца не станет, однако в те дни еще ничто не предвещало беды. Суворов казался веселым и даже беззаботным. Настали святки, и он, всегда любивший их веселую кутерьму, устраивал обычные забавы, вовлекая в нее и офицеров своего штаба, и пражскую аристократию: играли в жмурки, в жгуты и фанты, особенно любил вождь вождей русские хороводные песни, пел сам и проказничал, заставляя петь по-русски чопорных немецких дам. Он добился, что и посланец гофкригсрата Бельгард, и английский посол Минто, и немецкие графы и бароны танцевали, а он постоянно переменял фигуры танцев, путал игры и от души смеялся поднятой им кутерьме.
Император прислал ему сердечный привет в рескрипте:
Баварский курфюрст Максимилиан Иосиф наградил его орденом Св. Губерта – старейшей из баварских наград. Австрийский император же, чья рука с трудом разжималась для награждения русских защитников его державы, словно очнувшись, 12 октября 1799 г. пожаловал Суворову большой крест военного ордена Марии-Терезии[2364]2364
РНБ ОР. Ф. 755. Т. 11. Л. 76.
[Закрыть], что, конечно же, было крайне мало за освобождение Милана и трехкратные победы над французами. Теперь же, скрепя сердце, ибо был феноменально скареден, оставил за полководцем до конца его дней звание австрийского фельдмаршала и жалованье в 12 тысяч гульденов в год. Не столь уж и дорого оценил он заслуги русского героя.
Думается, что гораздо приятнее было получить ему письмо от своего давнего поклонника и боевого соратника принца Кобургского. Старый друг хоть и не был великим воином, но был порядочным человеком и писал от чистого сердца:
Письмо это доставил генералиссимусу великий князь Константин Павлович, ездивший в ноябре в Кобург увидеться с родителями жены. Этой поездке обязаны мы интереснейшим воспоминанием о беседе с Суворовым: Комаровский, адъютант великого князя, был послан к полководцу спросить разрешения для своего шефа отлучиться в Кобург. Суворов любезно принял молодого офицера, отлично показавшего себя в Италии и Швейцарии, разрешение, естественно, тут же дал, а потом:
«…показал мне стул, стоящий подле стола, а сам сел на канапе против меня, и облокотясь локтями на стол, закрыл глаза и сказал мне:
– Садись, слушай и перескажи его высочеству, что я буду говорить. – Князь начал свой разговор о тогдашней политике всех дворов. Говоря об Англии, он сказал: сия держава старается поддерживать только вражду против Франции всех прочих государств, дабы не дать ей усилиться, ибо одна Франция может соперничествовать с Англиею на морях; политика ее лукава. В доказательство тому князь Суворов привел, что английское министерство, завидуя успехам нашей армии в Италии, домогалось и интриговало, чтобы оная послана была в Швейцарию, где, по малолюдству своему, армия наша могла погибнуть. Сверх того, английский флот, блокировавший Геную, допустил французскому гарнизону, там находящемуся, морем получить и секурс[2366]2366
Подкрепление.
[Закрыть]и продовольствие. – Австрийская политика, – продолжал он, – самая вероломная и управляемая врагом своего отечества Тугутом, который вместо того, чтобы действовать на защиту лишенных престола королей, своих союзников, вздумал делать приобретения из завоеванных нами у неприятеля городов и провинций. Гофкригсрат, мой злейший неприятель, предписал мимо меня генералу Меласу на всяком взятом нами у неприятеля городе выставлять австрийский императорский герб, но я ему воспротивился. Один наш император поступает, как прилично высокому союзнику, безо всяких видов корысти и из единого похвального подвига, чтобы восстановить и храм Божий и престолы царей. Сию монаршую волю мы, кажется, сколько могли, исполнили. Я сделался стар и слаб, – присовокупил он, – и одной прошу милости у всемилостивейшего государя моего, чтобы отпустил меня домой. Мы увидим, что будет с австрийцами, когда бич их Бонапарте возвратится в Европу.Генералиссимус еще со мной несколько времени говорил, но что я мог вспомнить, кажется, было самое интересное из его разговора» [2367]2367
Комаровский Е. Ф. Записки графа Е. Ф. Комаровского. – СПб., 1914. – С. 88.
[Закрыть].
Все, о чем вспоминает мемуарист, очень тесно перекликается с мыслями о политике Англии и Австрии, высказанными Суворовым в письмах к Растопчину 20 и 27 января 1800 г., написанных с дороги уже по выступлении из Чехии к родным пределам[2368]2368
Суворов А. В. Документы. – М., 1953. – Т. 4. – С. 446, 447.
[Закрыть]. Эти письма, равно как и изложение беседы, записанное Комаровским, можно считать последним стратегическим анализом, данным полководцем на самом пороге смертельной болезни. Сам того не зная, он нанес ей предварительное свидание 27 января 1800 г., об этом всего одна строчка из письма все тому же Ростопчину:
Посещение гробницы знаменитого полководца было не случайным: Суворов хорошо знал боевые подвиги Г. Э. Лаудона в Семилетнюю и вторую Турецкую войны, ценил его, иногда сравнивал его карьерные успехи со своими. Бог весть какие чувства и переживания теснились в усталой груди генералиссимуса, когда глядел он на пышную гробницу, в которой покоились бренные останки фельдмаршала.
Вскоре, будучи в Кракове, наш герой тяжело занемог. Насмешница-судьба поразила его именно там, где летом 1772 г. он, принудив капитулировать гарнизон краковского замка, поставил точку в войне с барскими конфедератами, после чего и последовал первый раздел Речи Посполитой. Свое славное военное поприще закончил он там, откуда высоко взлетел, став впервые известен в России, Польше и Франции. Генералиссимусу стало плохо 25 января на подъезде к Кракову. Там сдал он командование Розенбергу, из древней польской столицы впервые написал Д. И. Хвостову о тяжелом состоянии и заговорил о возможной кончине:
«Вам далее скажут – мне недолго жить, кашель меня крушит, присмотр за мною двуличной. О основании собственного моего положения на остаток дней моих. Но, как раб, умираю за отечество[2370]2370
То есть как гражданин за свою родину.
[Закрыть] и, как космополит, за свет[2371]2371
Как человек (тогда космополитом называли человека высокой гражданственности, служащего человечеству).
[Закрыть]»[2372]2372
Суворов А. В. Документы. – М., 1953. – Т. 4. – С. 449.
[Закрыть].
Высокие мысли в этом письме перемешаны с обычными житейскими заботами, говорящими, как тесно связан он с делами мира. Это двойственное настроение будет сохраняться во всех дошедших до нас последних письмах полководца.
Из Кракова поспешил Суворов в свои кобринские деревни. Там в начале февраля слег он окончательно. Болезнь усиливалась, он очень ослаб:
Так он писал Ростопчину 9 февраля. Однако лучше не становилось. Лечение голоданием, к которому князь прибегал часто, из-за слабого желудка не давало результата:
«…я на чистом голоду, даже малейшая крупица хлеба мне противнее ревеню. 2-е – почти годовой кашель мне здесь умножился непрестанным, томные кишки подвело. Все тело мое в огнеищи, всякой час слабее, и, ежели дни чрез два то же будет, я ожидать буду посещения парков ближе, нежели явиться Всемогущему Монарху» [2374]2374
Там же. С. 450.
[Закрыть].
Упоминание о Парках, богинях судьбы, рождения и смерти, прядущих непрестанно тонкую нить человеческой жизни и перерезающих ее в урочный час, говорит само за себя. В этом же письме прорываются мысли о необходимости привести дела в порядок ради благосостояния сына, которого узнал он и полюбил только в этот последний год, на полях сражений и в тяготах похода:
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.
