Текст книги "Дневники мотоциклиста"

Пока мы скатывались к обочине, мимо нас проехало множество машин, но ни одного мотоцикла.

«Так… А кто ехал за мной?.. Андрей? Нет, Ромка! Или…» – на этот немой вопрос я тоже не мог ответить, теряясь в мыслях, что могло произойти.

Мы подкатились к обочине, и я остался сидеть на мотоцикле, поставив его на подножку и развернувшись насколько это было возможно. Вглядываясь в горизонт из мелькающих фар машин, я не переставал надеяться, что вот еще секунда, и появиться одинокий пучок света, а за ним еще один, и еще один, и еще, но сколько я ни смотрел, их не было.

Ударом по плечу меня одернул Пашка, который слез с мотоцикла, и так же вглядываясь в горизонт, подошел ко мне.

– По ходу что-то случилось, – с озадаченным видом проговорил он, не отрывая своего взгляда от дороги. – Надо разворачиваться.

В следующую секунду к нам подошел Женька, который, как и я, наблюдал за всем со своего мотоцикла, но, не выдержав, слез.

– Обратно? – уточнил он, переведя свой взгляд на возвышающуюся перед нами эстакаду.

– Да, – подтвердил Пашка.

Ждать не было никакого смысла, звонить тоже – на МКАД спустились все, и если что-то случилось, то это произошло на отрезке между съездом и нами, так что проехать мимо было нереально.

Через несколько секунд мы перемахнули через мост и, заняв крайний к отбойникам ряд, вглядывались в противоположную от нас сторону, скинув свою скорость до пятидесяти. Справа от нас проезжали недовольные, спешащие водители, обдавая нас сигналами своих авто, но в тот момент всё наше внимание было устремлено в другую сторону. Вдруг Пашка резко прибавил скорость, и я увидел, что на противоположной стороне стоит скопление из нескольких машин и мотоциклов, среди которых были мотоциклы моих друзей.

Словно на автомате моя рука открыла газ, и я устремился вслед за уносившимися от меня Пашкой и Женькой, кидая быстрые взгляды на ту сторону и пытаясь разглядеть хоть что-нибудь из происходящего на той стороне. Всё, что я смог увидеть, резко набирая скорость, это непонятное скопление людей прям посреди проезжей части, среди которых виднелись пестрые комбинезоны, знакомые мне. Но в следующую секунду они остались за нашими спинами, и мы уносили себя к первому развороту.

Каждую следующую секунду осознание того, что случилось что-то плохое, приходило в мои мысли с быстротой набора цифр на моем спидометре, и, перемахнув через высокий мост, я нашел прямые тому подтверждения.

Всё стало ясно, как только до стоящих и перекрывших две полосы мотоциклов на аварийках оставалось несколько метров, и для сомнений не осталось даже места – это была авария. Я подъехал к этому строю и, быстро выпрыгнув из седла, поспешил за Большим.

«Кто? Кого не хватает? Что могло здесь произойти?» – эти вопросы не оставляли меня, пока я не пробился к их ответам. В несколько шагов я оказался рядом с Андреем и Ромкой, к которым уже присоединились Пашка и Женька.

Раздвинул двух стоящих передо мной мужчин, что скрывали лежащее на асфальте тело, над которым склонились мои друзья, и меня словно ударило током – следующее мгновение я провел как в замедленной съемке. Каждый мой последующий шаг был настолько медленным, что я с легкостью мог разглядеть пыль перед своими глазами, а голоса, что были вокруг, звучали как зажеванная пленка, добавив к своим звукам шелест шин на противоположной стороне.

Делая эти безумно долгие шаги, я смотрел на спины своих четверых друзей, и, повернув голову к обочине, я наконец увидел Серегу, который кому-то пытался дозвониться, долговязого Сашку и его друга Васю, не хватало только Славы.

Через секунду я нашел и его.

Он лежал в третьей полосе, окруженный моими друзьями, и не двигался. Разорванная текстильная куртка с руками, откинутыми к голове, потертые кожаные штаны, ноги в которых выглядели как-то неестественно, светлые мотоботы со следами черного асфальта и разорванной на одном молнией, стертые ладони без перчаток и голова, рядом с которой лежал шлем. Практически рядом с ним лежал разбитый 929–ый, из которого медленными струйками вытекали антифриз и масло. Переднее колесо было разорвано и загнуто вплотную к мотору, а от фары не осталось и следа. Эту груду железа и пластика, лежащую на боку и оставившую за собой след в несколько метров, сложно было назвать мотоциклом, но каждого, кто стоял над Славой, это волновало в последнюю очередь, ведь все взгляды были прикованы к нему.

– Расступитесь! – крикнул Большой, выйдя из ступора. – Дайте воздуха!

В следующее мгновенье он рухнул на колени, приложив голову к его груди.

– Дышит, – прокричал он в следующий миг. – Я чувствую, он дышит.

Его истошный выкрик нарисовал на лице каждого надежду, и всем оставалось только ждать.

– Скорую вызвали? – подключился Женька, также склонившись над лицом Славы, глаза которого были закрыты.

– Да, я сразу позвонил, – вмешался в наш разговор парень лет тридцати, чей джип перекрыл всю третью полосу.

– А Гаи? – добавил я, вернувшись после слова «дышит» в реальность.

– И Гаи тоже, – кивнул он в ответ.

Вокруг нас уже собралась приличная толпа предлагающих помощь, что-то обсуждающих, охающих, ахающих или просто наблюдающих. Они стояли стеной, покидав свои машины на обочине, и в глазах каждого читался интерес и желание подойти поближе, но их сдерживала опаска, опаска попасть под горячую руку мотоциклистов.

Встав с колен, и глазами очертив круг вокруг Славы, по которому, словно договорившись, расставились мы, он окинул каждого серьезным взглядом.

– Так, ребят… – словно прокручивая что-то в своей голове, задумался он. – Главное сейчас его не трогать.

В ответ на это заявление все кивнули как один, отойдя немного назад.

Нагло раздвинув окружившую нас толпу, Большой перешел дорогу и подошел к Сереге, который оставался на обочине, нервно затягиваясь сигаретой. Они обменялись парой слов, и Сергей указал в нашу сторону на невысокого мужчину лет тридцати, со смуглой кожей и черными как смоль волосами. Он нервно выкурил среди толпы уже несколько сигарет подряд, но, увидев этот жест, отбросил недокуренную сигарету и очень быстро отошел назад, скрыв свою фигуру на заднем сидении вишнево-красной семерки, что стояла поперек второй полосы. Отброшенная от нас метров на двадцать, она моргала своими аварийками и оставалась без нашего внимания, пока на ее хозяина не указал тот, на чьих глазах произошла эта трагедия. Из приоткрытого заднего окна вновь появилась нервная струйка дыма, и только сейчас я смог рассмотреть, что вся ее задняя левая часть была сильно завернута наверх, сложившись в гармошку. Левая фара была разбита и моргала ярче правой, номер висел, уткнувшись в сложенный пополам бампер, а знак аварийной остановки был заменен канистрой из-под масла.

– Это он, – вернувшись к нам, зло произнес Большой, смотря в сторону семерки. – Серега с Сашкой все видели… Сука! Не глядя, без поворотников, из крайнего правого резво перестроился… Мразь!

– А теперь сидит там… трясется! – так же зло высказался подошедший Сашка.

– Да черт с ним! – подключился Андрей. – Главное, чтобы со Славкой все хорошо было, – и в следующую секунду его лицо переменилось. – Посмотрите, – указав рукой на тело Славки, быстро произнес он. – Он пошевелил рукой!

Это движение было еле заметно, но вскоре мы все увидели, как его рука медленно переместилась к поясу. В этот момент все опять наклонились над ним в ожидании, что вот сейчас он придет в сознание, но его лицо и бледные губы оставались без изменений.

– А кто снял шлем? – поинтересовался Большой.

– Я, – ответил Андрей. – Когда я подбежал, он еще стонал.

– Ясно, – тихо произнес Пашка и в следующую секунду опять взорвался: – Ну, где эти чертовы медики?! – оглядевшись по сторонам, возмутился он. – Когда не надо, снуют туда-сюда, а когда надо – не дождешься!

– Это закон, – медленно кивнул Ромка, чьи вечно веселые глаза сейчас были опустошены.

Через несколько минут появился экипаж ГИБДД, из которого вывалились двое полных людей в форме сержанта и капитана. Проследовав до нас, они тут же пересадили к себе в машину водителя семерки, который выскочил им навстречу, разводя руками и говоря не связанные между собой слова на ломаном русском.

Сразу было ясно, что он не из наших мест, хотя машина была зарегистрирована в Москве, и его поведение было вполне понятно, ведь на него смотрели десяток сверкающих глаз, жаждущих мести. Он будто бы исчез в этой белой машине с синими полосками, растворяясь в ее плохо освещенном салоне за водительским сидением, но стоило только приглядеться, как между спинками можно было увидеть его голову и тонкие черты его лица, с поблескивающими от фонарей глазами, сверкающими страхом в нашу сторону.

К нам медленно подошли его спасители, похожие друг на друга как два брата, с разницей только в погонах и возрасте, и окинув всех совершенно безразличными взглядами, они приступили к своим обязанностям, которые, видимо, были им в тягость.

– Наглухо? – без всякого интереса спросил тот, кто был помладше, но даже в свои двадцать пять он уже имел огромный живот и такие же огромные щеки.

– Нет, – возразил я, поймав на его лице удивление.

– А скорую вызвали? – все с той же безразличностью вмешалась его повзрослевшая копия в виде капитана.

– Да, – раздался сбоку голос Андрея, – минут десять назад.

– Хорошо, я продублирую, – все с тем же безразличным видом продолжил капитан и, вытащив рацию, отошел на несколько метров.

Словно ожидая дальнейших указаний, сержант молча начал разглядывать лежащего на асфальте Славу, боясь подойти к нему ближе, чем на два метра, но несколько раз бросив взгляд в нашу ожидающую сторону, он все же начал.

– Так, и что тут произошло? – окинув всех судейским въедливым взглядом, произнес он. – Свидетели есть?

– Есть! – ответил Сашка, сделав шаг к нему навстречу.

– Ну, тогда, рассказывай, – продолжил он, все с тем же видом посмотрев на капитана, который возвращался обратно.

– Я продублировал, – кивнул тот, дойдя до нас. – Сейчас будут, – и, переведя свое внимание на сержанта, еще раз уточнил: – Значит, как я услышал, свидетели есть. Дай им листы и ручки, пускай все опишут, я думаю, рассказ будет большой и занимательный.

В следующую секунду сержант раздавал листки и ручки всем желающим, передав в руки капитана рулетку для замеров.

Меня поразил их цинизм и их размеренность, но с этим я, также как и многие, не мог ничего поделать, и нам оставалось только наблюдать.

– А где этот ездок? – с негодованием выкрикнул кто-то из толпы.

– Вовремя убрали, – не отвечая на этот выкрик, хмыкнул в сторону сержанта капитан, который снимал показания рулетки и, посмотрев на нас, прищурив глаза, добавил: – В машине, показания пишет, так что с самосудом, вы, ребята, опоздали.

– Да кому он нужен! – огрызнулся в его сторону Андрей. – Вы нас совсем за нелюдей считаете?!

– Да знаем мы таких как вы, – парировал капитан. – Повидали уже немало, поэтому и убрали от греха подальше.

На это заявление нам было нечего ответить, хотя слов в голове было немало, мы все равно все смолчали, ведь каждый из нас знал, что проще научить говорить попугая, чем поменять сложившийся стереотип.

Тогда каждому из нас не было никакого дела до этих споров, так же, как и не было никакого дела до этого желающего подзаработать на своих двух колесах. Каждый из нас ждал, что Славка откроет глаза, и можно будет спокойно выдохнуть. Но ничего не менялось, и он продолжал лежать посреди этого широкого заасфальтированного пятачка, окруженный людьми, беззащитный как младенец. Его треснутый, обтесанный шлем лежал рядом с его головой, под которой уже лежала чья-то кофта, сложенная в несколько раз как подушка. Но его лицо, лицо молодого, румяного парня с каждой минутой становилось под стать цвету асфальта, пугающее всех своими серыми оттенками.

Еще мгновение, и вдалеке показалась синяя мигающая люстра долгожданной скорой помощи, которая разгоняла собравшуюся за нами пробку визгом своей сирены.

– Слава богу, – с выдохом раздался голос мужчины лет пятидесяти, одетого в шерстяной пиджак, с седой головой и такой же бородкой. Он был свидетелем всего случившегося, не желая быть равнодушным, он тут же остановился и провел с нами все эти минуты ожидания, уже написав свои показания.

Ребята, ехавшие за Славкой, смогли разглядеть только резко перестраивавшуюся семерку и сам момент удара, а этот мужчина, годившийся нам всем в отцы, видел самое главное. Он видел голосующих на остановке людей, которых за несколько секунд до столкновения подобрала эта машина, и откуда так рьяно ринулся в бой этот восточный воин дорог. Попав в аварию и опомнившись, его пассажиры быстро ретировались, уехав на следующей попутке, оставив его наедине с этими проблемами, а тот, кто это видел, даст потом самые важные показания, которые станут решающими в предстоящем деле.

Скорая подъехала и остановилась в метре от Славки, заглушив свою сирену. Из откинутой боковой двери перед нами предстала женщина в синем халате, поверх которого была одета безрукавка. Она быстрыми шагами подошла к Славе и, взяв его за руку, попыталась прощупать пульс. Следом за ней из машины выскочили санитар и водитель, которые раскрыли задние двери и выкатили оттуда передвижные носилки.

Собравшаяся толпа мгновенно расступилась.

– Что с ним? – спросил не отходящий от него ни на секунду Женька.

– Плохо, – ответила женщина врач. – Пульс слабый, но прощупывается. – и, подняв голову, она добавила, сверкнув на нас глазами сквозь толстые линзы округлых очков: – Когда это произошло?

Этот вопрос поставил в тупик каждого из нас, и все лишь молча смотрели на неё, не зная, что ответить. Мне показалось, что прошел уже час, а прошло всего двадцать минут, ведь секунда здесь длилась все десять, а минута походила за пять. Время в такие моменты растягивается и замедляется, если бы пошел дождь, я бы смог легко разглядеть каждую падающею каплю.

Водитель скорой и санитар уже стояли рядом с врачом, опустив носилки на землю.

– Куда его повезут? – спросил отстраненный Пашка.

– В Склифосовского, – не отводя своего взгляда от лежавшего на асфальте Славки, ответила доктор.

– Помогите погрузить его, только аккуратно, – добавила она, привстав с корточек.

Санитар аккуратно взял его за голову, а Женька с Большим за плечи, я присел и оказался рядом с Андрюхой, который уже держал его за ноги.

– Раз… два… взяли, – скомандовал санитар, и Славка оказался на носилках. Одним слаженным движением носилки выросли до пояса, и через секунду Славка был в карете скорой помощи.

Двери захлопнулись, завыла сирена, и через мгновенье эта белая карета быстрой помощи исчезла из нашего поля зрения. Зевак тоже осталось мало, лишь выглядывающие из проезжающих мимо машин напоминали об их существовании.

– Я – в Склиф, – сказал Женька, уже натягивающий на себя шлем. – Кто со мной?

– Сейчас показания дадим и поедем, – ответил Ромка, который как раз ехал за Славкой и чуть было сам не угодил в этот замес.

– Там увидимся, – выкрикнул из уже одетого на голову шлема Женька и устремился догонять скорую.

Его можно было понять, ведь это он как-то давно уговорил своего соседа Славика купить себе первый мотоцикл, и сейчас часть ответственности он возложил на свои плечи, что было легко прочитать по его глазам. Никто из нас не стал его останавливать, что бы ему ни говорил каждый из нас, он всё равно винил себя. Такая вот у нас сущность, и с этим иногда бывает сложно поспорить, даже самый непробиваемый, думающий только о себе эгоист, будучи на месте Женьки, подумал бы о части своей вины.

После уезда кареты скорой помощи оживились и те, кто прибыл раньше, те двое, одинаковых с лица, которые стояли рядом со своим бело-синим автомобилем с включенной мигалкой.

– Отгоните мотоциклы к обочине, – скомандовал сержант с выражением лица, что если мы не подчинимся, то он достанет свое табельное оружие и начнет приводить более весомые доводы.

Спорить с ним не было никакого желания, и мы, молча, передвинули свои мотоциклы.

Довольный собой, он прошел до своей машины и уселся на водительское сиденье, улыбнувшись сидящему внутри напарнику. Сидевший в их машине испуганный, но слегка осмелевший таксист, вышел из машины и закурил очередную сигарету, но как только в его сторону направился Ромка, он ее тут же выбросил и быстро уселся обратно.

– Ну что там? – окликнул Большой, наклонившегося в открытое окно ДПСной машины Ромку.

– Говорят, чтобы мы мотоцикл забирали, или они его сейчас на штраф стоянку, отправят, – выкрикнул в ответ Ромка.

– Скажи им, что мы его заберем! – зло выкрикнул в ответ Большой.

– А они уже все оформили? – вмешался Андрей.

– Да, – уже отойдя от машины ГАИ, тихо произнес Ромка, на лице которого можно было прочитать нескрываемую неприязнь.

Пока мы оттаскивали эту груду железа поближе к обочине, из машины с двумя отъевшимися лицами выскочил таксист и быстро переставил свою разбитую машину к обочине. Чтобы не встречаться с нами взглядом, он так же быстро вернулся обратно, перебежав через три полосы как отъявленный спринтер.

– Настращали, – подметил Большой. – Какие мы ужасные и кровожадные.

– Сейчас за охрану еще и оплату с него сдерут, – бросая свой злой взгляд, высказал Ромка.

Судя по тому, что через десять минут они всё в той же компании покинули нас, оставив разбитую машину, так и случилось.

Нам оставалось дождаться эвакуатора и присоединиться к Женьке. Но после того как мы погрузили то, что осталось от красно-синего 929-ого Славки, Женька позвонил сам и сказал, что ехать бессмысленно, уже ночь и дальше порога нас никто не пустит. Славка лежал в реанимации, а поднятые по звонку родители ютились в приемном покое, и Женька уже выдвигался в нашу сторону.

Мотоцикл был погружен на эвакуатор, и в сопровождении Ромки, Сашки и Васи уехал в гараж к Женьке, а я остался вместе с Большим и Андреем.

Как же бывает… Всего каких-то пару часов назад он стоял вместе с нами, смеялся над нашими шутками, хотел также как и мы закончить этот вечер, пролетая по центру города, унося себя в ночь, но вот какая-то непонятная череда совпадений и случайностей, и он уже в белой палате лежит и борется за свою жизнь.

– Что будем делать? – обратился к нам с Андреем Большой.

– Может, поставимся, – предложил Андрей.

– Согласен, – подтвердил я.

Кататься дальше после всего произошедшего не было никакого желания, и мы втроем думали одинаково.

– Тогда ставимся и ко мне, – продолжил Пашка. – Виски, я думаю, поможет.

– Точно, – оживился Андрей. – Поехали.

– Поехали, – добавил я, подтвердив свое согласие кивком.

Путь домой был медленным и осторожным. Как три воина, возвращающиеся с очередного побоища, мы, не спеша, пытались не показать своей усталости друг другу, пересекая недавно оставленные улицы. Ночь полностью завладела нашим городом, разведя по своим домам всех гуляющих и погасив в их окнах свет. Еще холодные ночи тоже играли роль комендантского часа, сдувая всех засидевшихся своим прохладным ветром. Я думаю, главный вопрос у каждого из нас был тогда один: «Выкарабкается или нет?», и на него мог ответить только Славка.

Врачи сказали Женьке, что у него тупая травма головы, множественные внутренние переломы, и по предварительным данным серьезно задет позвоночник, насчет остального они настойчиво отмалчивались, но и это говорило о серьезности всей ситуации. Самое плохое заключалось в том, что он не приходил в сознание, и сейчас его счет шел на минуты.

Поставив мотоциклы, мы быстро дошли до дома Большого и разместились на его кухне. Когда мы, молча, уселись за пустой стол, он исчез в темном коридоре и появился через несколько секунд, держа в руке литровую бутылку Джека и три прозрачных квадратных стакана.

– Будем, – разлив содержимое бутылки по стаканам, произнес Пашка.

– Обязательно, – согласился я, посмотрев на Андрея, который кивнул и залпом осушил пол стакана.

После этих слов я сделал несколько глубоких глотков и ощутил, как мое тело наливается теплом. Повисла минутная тишина, в которой каждый из нас думал о своем.

– Думаете, выкарабкается? – не выдержав этой тишины, произнес Андрей, разглядывая что-то на дне своего стакана.

– Не знаю, – отрешенно ответил Большой, дополняя свой опустевший стакан и, переведя свой взгляд, обратился ко мне. – А ты что думаешь?

– Я тоже не знаю, – сделав еще пару больших глотков, ответил я и обнаружил, что мой стакан пуст.

Пашка быстро наполнил его, и с последним всплеском вновь повисло ужасающее безмолвие.

– Да, может, все обойдется, – вмешался в повисшую тишину Андрей. – Врачи любят смуты нагнать, вы же знаете.

С этим никто из присутствующих спорить не стал, ведь каждый из нас за свою жизнь уже успел полежать в больнице, и не по одному разу, так что случаи с преувеличением были у каждого. Тут очень хорошо работает испорченный телефон, где вся правда и диагноз обрастают своими добавлениями и неправильно воспринятой информацией.

Всё это могло быть и в этом случае, но что-то внутри нас подсказывало, что опасения врачей, передавшиеся нам в голосе Женьки, вполне реальны, ведь все свои беды мы принимали с широко раскрытыми глазами, а у Славки они были закрыты.

Мы плавно отошли от этой неприятной, но такой близкой каждому из нас темы, и разошлись только под утро, выпив все, что было в Пашкином баре. Договорились созвониться днем и съездить навестить Славку; в наших глазах вновь появился блеск, блеск от алкоголя и появившейся надежды, что выражалась на наших лицах улыбками. И на этой позитивной ноте мы с Андреем разошлись по своим домам, пошатываясь как загулявшие матросы.

Меня разбудил звонок Большого, который прозвучал около двух часов дня.

– Славка… – произнес он, взяв паузу. – Славка… умер ночью.

Этих слов было достаточно, чтобы мой сон исчез, но я не знал, что ему ответить, и только мое дыхание говорило Пашке о том, что я его слушаю.

– Вечером собираемся на площадке, – продолжил он монотонным голосом. – По поводу помощи его близким, ты будешь?

– Конечно, – ошарашенный этой новостью, произнес я. – Во сколько?

– В семь.

– Хорошо, я буду, – ответил я, пытаясь разложить эти слова в своей голове.

– До встречи, – все тем же неизменным голосом проговорил он и в следующую секунду положил трубку.

Я не мог поверить в случившееся, и словно ударенный пыльным мешком еще полчаса молча сидел на кровати, восстанавливая в своей памяти всё, что было вчера. Мне казалось, что это какой-то дурной сон, который всё никак не может закончиться, и мне стоит лишь ущипнуть себя за бок, и всё растворится, но это была настоящая беспощадная реальность, и сколько бы я ни пытался от неё очнуться, она уже никуда не исчезнет. Мне оставалось только принять её и разложить всю эту горькую правду у себя в голове по полочкам. Еще вчера парень по имени Вячеслав был, он ел и пил, он просыпался по утрам и строил планы на будущую жизнь, он улыбался и грустил, он радовался и мечтал, а сегодня его история закончилась. Он больше никогда не выедет на дороги нашего города, он больше никогда не придет домой заполночь, прокрадываясь по коридору до своей комнаты, из боязни разбудить своих близких, он больше никогда, он больше никогда не улыбнется им, забрав с собой огромную их часть. Оставив после себя лишь груду искореженного металла и альбом с фотографиями, он никогда не ответит на главный вопрос своих родителей, вопрос, с которым они проживут остаток своей жизни, так и не найдя на него правильного ответа, простой вопрос: «Почему?». Одно из самого страшного, что есть в наших жизнях, это когда родители хоронят своих молодых детей, закапывая вместе с ними огромную часть самих себя, до конца не веря и отрицая всё происходящее, они в один миг становятся другими людьми. Растили, любили, оберегали, ждали первого шага, первого слова и не заметили, как их сын уже окончил школу, а следом и институт. Им казалось, что всё идет своим чередом, и следом он понемногу окрепнет на своих ногах, женится и обрадует своих стариков продолжением себя, но нет, та игрушка, которой они не придавали особой серьезности, говоря про себя: «Это скоро пройдет, и наш сын перебесится», забрала самое дорогое, что у них было. Тихо, без предупреждений и без всяких на то причин, она взяла и забрала, сжимая их сердца своей жестокой хваткой.

Такова жизнь, он сделал свой выбор, а ситуация сделала свой, получив в итоге не одну, а целых три жизни. Славка был единственным сыном, с любящим пожилым отцом и уже немолодой матерью. Поздний, долгожданный ребенок, добрый и слегка застенчивый, он любил радоваться каждому дню, он просто любил жить, но нашу жизнь, как оказалось, недостаточно просто любить, в наших увлечениях ее надо уметь предугадать или предвидеть, чтобы не стать очередным рассказом соседей.

Мы рискуем, можно сказать, что даже играем с ней, стараясь не проиграться до конца.

Оправдано ли это… Вы скажите: «Нет!», а я скажу что: «Да!»… Потому что только так мы становимся настоящими, и по-другому мы уже не умеем.

Я подъехал на место встречи, как и договаривались, ровно в семь. На месте были все, кто был вчера, и еще несколько знакомых, услышавших об этой новости и не оставшихся равнодушными. Назвать это обычной встречей было нельзя, и если бы среди нас оказался случайный прохожий, для него всё стало бы ясно, стоило ему только взглянуть в глаза любого из нас. Отрицание и непонимание вперемешку с воспоминаниями – вот что в них было, сопровождаемое отрешением куда-то в пустоту, в любую другую сторону, лишь бы не встретиться взглядами. Каждый из нас понимал, что мог быть на его месте – секундой раньше или секундой позже, и эта история могла носить уже совершенно другое имя, но суть от этого не поменялась бы, поменялись бы только участники прощальной церемонии. Каждый из нас осознавал это, и от этого становилось еще ужасней. Лишь холодок, пробирающийся по позвоночнику, твердил нам, что мы еще живы, что у нас еще есть выбор передумать и отказаться от всего этого, испугаться и продолжать своё скучное существование, наблюдая за такими же, как мы, только со стороны.

Этот первый вечер того сезона много что изменил во мне, а главное, что он заставил задуматься, для чего всё это, ведь ни одни слезы матери не стоят пяти секунд взрыва крови в наших венах, и ни один седой волос наших отцов не стоит нашего безумия, без которого я уже не мог. Я подсел целиком и полностью на этот самый сильный наркотик под названием адреналин, и мне нужны новые и новые дозы, а вот к чему они могут привести, меня волновало все меньше и меньше. Главное ведь это ясный разум, наработанный опыт и совсем немного удачи, и всё будет хорошо.

Но видели ли вы хотя бы раз ясный разум у опытного наркомана? Да, он никогда не совершит ошибок новичка, да, ему кажется, что он всё держит под своим контролем, но как только дурман проникает в его тело и завладевает всеми его чувствами, управляя ими как ему вздумается, всё рушится. Весь опыт, все навыки рассыпаются как карточный домик, и тут остается надеяться на случай, на удачу, на всё что угодно, кроме как на самого себя. Грань между контролем и перебором настолько тонка, что балансировать на её границе – это великий дар, данный далеко не каждому, но чувство это сравнимо лишь со свободным падением.

Наша встреча закончилась так же, как и началась, и все разъехались по своим домам, делам и прочим хлопотам, не договариваясь и не планируя провести этот вечер в столь печальной компании. Печаль – плохая спутница для ночных покатушек, и каждому нужно было время, чтобы избавить себя от её присутствия: кому день, кому неделя, а кому целый месяц – у каждого из нас было своё время реабилитации от стресса.

У каждого из нас был свой путь, и Вячеслав свой путь выбрал сам, с которым, он ошибся, но этого уже не изменить.

Его история закончилась, а наши только начинались, и для них было целое лето, три месяца тепла, солнца и жизни, самой что ни на есть великолепной жизни, красочной и безумной, начинающейся вечером, с окончанием где-то на рассвете. Отказаться от этого, даже после такого начала, было бы приравнено к трусости, а у нас не было трусов, и мы так долго ждали этих эмоций, что даже эта смерть не смогла заставить нас передумать.

Случившегося не изменить, и в моей власти было вынести из этого урок и постараться изменить себя.

Играя со своей жизнью, не забывай тех, кому ты дорог, ведь расстаться с ней не так сложно, сложно становится тем, кто продолжает жить…