Текст книги "Дневники мотоциклиста"

– Я всегда… – не успев закончить фразу, в ответ я услышал гудки и, посмотрев на пустое табло, убрал телефон во внутренний карман комбинезона.

Прошел уже практически год, как я сменил свой адрес, а он все никак не мог привыкнуть, и все так же ревностно относился к тому факту, что теперь наша дружба имеет расстояние в несколько километров.

Я надел шлем, натянул перчатки – ключ, зажигание, и тишина вновь была разорвана мной. Кинув свой взгляд в сторону входа, я увидел махнувшего рукой в мою сторону Сашку, и аккуратно слезая с бордюра, я вдруг почувствовал чью-то руку у себя на плече. Обернувшись, я был несколько удивлен.

Рядом со мной стояла та светловолосая девушка, что-то говорящая мне, откровенно улыбаясь, но теперь она оставила всю свою застенчивость за тем столом.

Мне пришлось заглушить мотор, чтобы услышать то, что уже слышал много раз, однотипно, только разными голосами.

– Какой красивый мотоцикл… – произнесла она тонким голоском. – Я ни разу не ездила… но очень хочу. Прокатишь?..

Разглядел ее вблизи, сквозь открытый визор, ей оказалось меньше, чем я думал, и передо мной стояла первокурсница одного из московских ВУЗов, выпившая за последний час несколько бокалов вина, что и придало ей особой уверенности.

Её речь говорила о том, что она росла совершенно в другом городе, а простенькое платьице и аккуратные туфли, с такими же аккуратно подстриженными ногтями на руках в бесцветном лаке, говорили скорей об общежитии, нежели о съемной квартире.

Мой ответ «Нет» не подействовал на неё должным образом с первого раза, и я еще раз выслушал о её любви к скорости, о которой она вряд ли имела хотя бы маленькое представление, и о её мечте, воплощение которой должно произойти именно сегодня ночью.

Забавно наблюдать за той, которая только вчера играла в куклы и смотрела вместе со своей любимой мамой очередное ток-шоу на «первом», в своем маленьком городе, а сегодня она попала в ночную жизнь нашего мегаполиса, совсем не зная его законов.

Её кавалерам за пластиковым шатром не было никакого дела, что я могу увезти их подругу очень далеко, хотя, наверно, для них она была такой же подругой, как и для меня.

Слушая её, я видел перед собой ту наивность, с которой она сошла с поезда, и которая стала понемногу покидать её с новыми знакомствами. Её серые глаза очень хотели покинуть эту компанию вместе со мной, стремясь к чему-то новому и неизведанному для неё, а мне хотелось показать ей, что может её ждать, если вино станет для неё обычаем выходного дня. В ней была особенность, мешающая мне, не дослушав её, уехать, и эта особенность была – её простота, без напыщенности и подчеркнутой модности. Она стояла на том тротуаре, слегка пошатываясь, за неё говорил выпитый ею алкоголь, за который на следующий день ей точно будет стыдно. Пока есть этот стыд, её маме можно спать спокойно, но как только он исчезнет, с ним исчезнет и та девочка, которая приносила домой одни пятерки.

Я бы не назвал её красивой, скорее обычной, с правильными чертами лица, чуть волнистыми волосами, прямой фигурой, тонкими длинными руками и стройными ногами, и это для неё было только плюсами, потому что, чем она была бы красивей, тем сложнее ей было бы здесь жить.

Красивые девушки пользуются везде огромным губительным спросом, и здесь для них нет пап и мам, а в свои восемнадцать самим им сложно провести черту между хорошим и плохим. Кому-то везет, и они встречают больше хороших людей, а кому-то нет, и этот город затягивает их в свои подворотни, но каждому своё, ведь у каждого всегда есть выбор.

После того как я вновь выслушал о её желаниях и отказал ей во второй раз, она, ни слова ни говоря, развернулась и побрела обратно, пытаясь сохранить походку прямой, в сторону своей компании, и дойдя до входа еще раз взглянула в мою строну печальным взглядом, словно вместе со мной от неё уезжала мечта.

Я вновь завел свой мотоцикл и поспешил исчезнуть как можно быстрее от этого заведения, пересекая все Садовое кольцо из крайнего правого в крайний левый ряд, и набрав за несколько секунд скорость больше двухсот километров в час. Через несколько минут я был на Кутузовском, по которому мне не позволяла совесть проехать меньше двухсот девяносто девяти, что наверно очень запомнилось тем скучающим на обочине ДПСникам, которые даже не шевельнулись в мою сторону.

Как же хороши наши дороги ночью, когда на них так мало четырехколесных любителей, и как же они учат выживать после шести, когда все так спешат домой. Той ночью спешил домой и я, думая лишь о том, как залезу под одеяло к своему теплому комочку счастья. Но этот комочек счастья после моего звонка уже не смог уснуть и ждал меня, уже несколько раз нажав на кнопку чайника. Приятно, когда тебя ждут, но сам я ждать никогда не любил, потому что ждать это то же самое, что догонять, а я всегда любил удирать, наверно, поэтому отчасти, и полюбил скорость.

Охрана раздвинула ворота, стоило мне только появиться под их всевидящим оком, и, оставив свой мотоцикл на уже излюбленном месте, я поспешил домой, не поддержав пытающегося завязать со мной разговор скучающего охранника. Через минуту я стоял в холле дома, с кухни которого доносился приглушенный свет. Быстро скинув с себя всю экипировку, я поспешил туда, где меня ждала Вика, сидящая на стуле вместе с ногами и обнявшая себя за колени.

– Ты долго, – посмотрев на часы и демонстративно зевнув, произнесла она.

– Представляешь, я встретил друга, которого не видел десять лет, – начал я, подойдя к ней и поцеловав её щеки.

– Тоже на мотоцикле? – потерев глаза и потянувшись, спросила она, указав мне на стоявшую рядом с чайником кружку.

– Нет, совсем нет, он охранник в ресторанчике на Садовом, – начал пояснять я. – С этим человеком я несколько лет вместе бил по одним и тем же грушам. Правда, узнал его не сразу.

– Это почему? – заинтересовалась она.

– Он в два раза больше стал, если не в три.

– Так бывает, – улыбнулась она. – А ты?

– А я? – вздохнув и пытаясь изобразить на своем лице сожаление, задумался я. – Я остался таким же, как и был.

Мой неудачный образ только развеселил Вику, взглянув на меня, она залилась своим звонким смехом.

– Пошли спать, – сказала, подойдя ко мне и сильно прижавшись к моей груди. – Завтра всё расскажешь.

Как же это приятно, ощущать тепло человека, которого любишь, и как же это великолепно смотреть в его глаза каждое утро.

Она взяла меня за руку, заставив отставить кружку, из которой вырывался пар, и медленно повела следом за собой в спальню.

Время меняет людей… Меняет наш облик… Меняет наши идеалы… Меняет наши мечты и стремления… Единственное, что оно неспособно изменить, это совершенные нами поступки… А их мы легко сможем разглядеть в своем отражении…

Новость

Мы проспали весь следующий день, и я так и не успел рассказать ей историю про своего друга.

Мы так часто не успеваем что-то в своей жизни, пускай, даже такую мелочь, как простой рассказ про несколько часов из своей жизни. И пускай, этот рассказ не такой важный, но все же, не рассказав его, мы никогда не узнаем, что думают о нем наши близкие.

Вечером я умчался к своим друзьям, чтобы напомнить им о себе и стереть с их лиц нескрываемое недовольство, но перед этим я хотел заехать и проведать своих родителей, так что ровно в девятнадцать ноль-ноль мой мотоцикл вместе со мной прорычал по полукругу моего двора, привлекая к нам внимание прохожих. Я остановился напротив своего подъезда и, взглянув на окно, в котором отчетливо виднелась фигура отца, заглушил мотор. Только сейчас я понял, что не заезжал сюда последние пару месяцев и звонил последний раз около двух недель назад, так что мое лицо автоматически приняло виноватый вид, стоило мне пересечь порог моего дома.

– Есть кто? – громко произнес я, прикрывая за собой дверь и увидев перед собой пустой холл.

Я знал, что виноват, пропав на такой длительный срок, но это уже случилось, и если можно так сказать, то я пришел в свой дом с повинной.

Мне редко приходилось видеть обиду своих родителей, и как она должна выражаться по отношению ко мне, я так и не разгадал. Тогда она выразилась молчанием и полным безразличием.

Дверь на кухню была закрыта, и кроме резвых выкриков диктора из телевизора, оттуда не доносилось ни звука.

– Ау… – продолжил я, стягивая с себя свою амуницию и, перейдя на более громкий, в какой-то степени грубый тон, добавил. – Есть, кто живой?

Вновь услышав в ответ тишину, я был выбит из равновесия, и наконец-то закончив стягивать с себя свой костюм, я дошел до закрытой двери и резко распахнул её.

Картина, представшая передо мной, была одновременно и смешной и печальной, я даже не знал, засмеяться мне или заплакать.

Два силуэта, стоявшие передо мной – один напротив окна, а другой рядом с кухонным столом, говорили мне своими спинами о том, что в этот раз я и вправду перегнул палку, и теперь в ответ на свое двухнедельное молчание я получу то же самое.

Обиды никогда не красят людей, особенно когда они касаются семьи, а моя семья тогда обиделась всерьез, так и не поняв, что их сын уже вырос, и с этим им остается только смириться.

– Привет, – сказал я, пытаясь подавить в себе возмущение.

Взрослые люди порой очень сильно напоминают детей, и мои родители не были исключением.

Отец, оторвавшись от пейзажа за окном, сделал вид, что удивлен и совсем не слышал моих недавних выкриков, и только сейчас заметил мотоцикл под окном.

– О!.. Привет, – удивленно произнес он и, не сдержав своих эмоций, добавил с нотками укора в голосе. – Какими в наши края судьбами?

– Мимо ехал, – ответил я, подхватив и переняв его тон.

После такого короткого диалога, который скорее походил на рык вожака и ответный оскал, чем на разговор между отцом и сыном на пропитанной приятным запахом кухне, повисла оглушающая тишина. Мы впились друг в друга глазами, и он, полностью развернувшись ко мне, принял вид могучего мудреца, который сейчас будет отчитывать своего отпрыска за такое наплевательское поведение. Но существовало одно «но», о котором было известно только нам двоим, то, что я в нем уважал и то, с чем я уже сталкивался. Пускай, в его глазах была тысяча слов укора, и он совсем не скрывал их от окружающих, и пускай, его желание поставить меня на место было очень велико, я знал, что пока в этом кухонном квадрате есть еще кто-то, он никогда этого не сделает.

Таков был мой отец, вспыльчивый, что с легкостью я перенял у него, и мудрый, то, до чего мне еще было расти и расти.

Эту повисшую между нами тишину с легкостью разрушила моя мама, прямой родоначальник нашей немой дуэли, ведь это был именно тот человек, из-за переживаний которого мы сейчас играли сверкающие глазами.

– Мой руки, переоденься, и за стол, – произнесла она тихим голосом.

Взглянув с укором на отца, она еще раз посмотрела на меня, и только тогда я увидел в её глазах всю материнскую обиду. Оказывается, можно обидеть не только словом или действием, можно обидеть и тишиной. Наверно, это и есть для наших родителей самое страшное, что они могут только себе представить. Тишина… в этом слове, затаились две сутулые незваные подруги – одиночество и старость.

Отец отступил, сменив свой гнев на легкое безразличие, и вновь отвернулся к окну, а я удалился в свою комнату, взяв тайм аут перед лекцией, как не стоит поступать. Я всё прекрасно понимал, и почему мой отец так обозлился, и то, почему в их глазах я был не прав по всем пунктам, но что сделано, то сделано, и я был готов сделать работу над ошибками. Это и есть взросление, когда начинаешь понимать людей только по их внешнему виду, без слов и без всяких претензий. Я знал, что разговор с отцом все равно состоится, стоит только нам остаться наедине, как он тут же выскажет мне, что ему пришлось выслушивать последние две недели, но с этим я уже ничего не мог поделать, на то они и родители, чтобы всю жизнь учить нас жить. Правда, у меня была одна новость, которая могла перекрыть этот разговор, но после такого приема я не знал, как её преподнести.

Я прошел в свою комнату и остановился в её центре. Оглядевшись, я понял, что в ней за этот год практически ничего не изменилось, и все стояло на своих местах так, как я это оставил. Полки без пыли, аккуратно заправленная кровать, компьютерный стол и шкаф, в котором я нашел стопку чистой одежды, все здесь было на своих местах, всё, кроме одного – на верхней полке добавилось пару моих фотографий. Видимо этим моя сентиментальная мама пыталась заполнить пустоту, которая захватила этот бетонный квадрат сразу после моего исчезновения. Да, казалось бы, рос, взрослел, смотрел на этот мир снизу вверх своими ярко-зелеными глазами, и незаметно стал на голову выше, и теперь все поменялось местами.

Когда мы маленькие, нас безусловно любят, и мы практически всегда желанны, хоть и крикливы. Мы не любим оставаться одни в детстве, но обожаем уходить, повзрослев, мы всегда чье-то продолжение, и с этим сложно поспорить, а еще сложнее прожить эту жизнь так, чтобы с каждым поколением планка, на которую надо равняться, становилась выше.

Да… Все здесь на своих местах… еще раз окинув комнату беглым взглядом, подметил я, и мое отсутствие было только на пользу этим стенам, в которых мне так нравилось смотреть в окно и мечтать, разделяя с каждым новым годом свои мечты с реальностью.

Чуть помедлив и переодевшись в наглаженную домашнюю одежду, я прошел как пример послушания в ванну, и через минуту сидел за столом, пытаясь скрыть свой виноватый вид.

– Да посмотри на него! – воскликнул отец, обращая на себя внимание раскладывающей столовые приборы мамы. – Всё он понял! – с явной уверенностью в своей правоте, подытожил он.

И внушая мне то, что я должен был понять, он продолжил:

– От тебя многого не требуют, просто сообщай о себе хотя бы звонками, ведь тебя никто не просит переехать снова к своим старикам. Мы все прекрасно понимаем – новая жизнь, новые заботы, но ты тоже пойми, ты для нас всегда останешься… – на этом слове отец взял маленькую паузу, переведя взгляд на маму и давая тем самым закончить эту фразу ей, но, так и не дождавшись от неё сентиментального продолжения, он закончил сам:

– Сын…

Высказав это, он уселся за стол, и словно ничего не случилось, взял в руку пульт от телевизора, сделав громче и переключив канал.

Конечно, я все понимал, и мог легко на это возразить. Мол, если бы хотели, то позвонили бы сами, или на крайний вариант написали бы сообщение, но если бы мы всегда говорили то, что думаем, то со временем у нас бы не осталось тех, кем мы дорожим.

– Я постараюсь, – взглянув в осуждающие меня отцовские глаза, ответил я.

– Да уж, постарайся! – вновь воскликнул он, но уже через секунду на меня опять смотрели те добрые, родные глаза, которые имели полное право меня осудить и такое же право оправдать.

Судья, прокурор и адвокат, в одном лице – эти профессии так присущи нашим близким, что порой они даже не догадываются, какую огромную роль они играют в наших жизнях, приговаривая нас или оправдывая.

Я снова оказался за родительским столом, и вся моя напыщенная взрослость в мгновенье улетучилась, оставив мой возраст лишь в паспорте.

Через несколько минут от нашего маленького инцидента не осталось и следа, и мы, как в старые добрые времена, просто обедали в этот обычный, простой весенний день, среди родных кухонных стен, с теми же обычными вопросами и ответами.

Отец подшучивал над мамой, с каждой новой секундой поднимая её настроение, так что вскоре она сияла, забыв о своей двухнедельной обиде. Минуты улыбок и смеха должны были прерваться моей следующей новостью, которую я оставил на десерт и не знал, как сказать, но короткая пауза все же выдавила из меня это заявление.

– Я хочу… – оглядев слегка напрягшихся родителей, начал я, – сделать Вике предложение…

После этого заявления в нашей практически идеальной семейной компании наступила тишина, олицетворяющая всю серьезность моего высказывания.

– Что скажете? – не выдержав этого повисшего молчания, продолжил я. – Я пока не умею читать ваши мысли.

– Что тут можно сказать, – откликнулся отец, перемешивая ложкой свой остывший чай и вглядываясь в его насыщенный коричневый цвет, словно пытаясь там что-то найти. – Если ты принял такое решение, значит оно верное, и, не отрываясь от своего увлечения, он продолжил. – Ты же знаешь, я всегда тебя поддержу. А Вика девушка хорошая, хоть мы и мало знакомы.

Отвлекаясь от своей чашки, он перевел свой взгляд сначала на меня и следом на маму, которая просто улыбалась, смотря мне в глаза не как обычно, а как-то иначе, более серьезно, с долей уважения и одобрения.

– Сын-то, оказывается, уже вырос. – подытожив, рассмеялся отец, слегка подтолкнув локтем маму.

– Да, – улыбнувшись ему в ответ, сказала она. – А её мама уже в курсе?

– Нет, вы первые, – ответил я с маленькой гордостью. – Об этом предложении пока никто не знает.

– Даже друзья? – удивился отец.

– Даже они.

– И когда ты решил сказать об этом Вике? – поинтересовалась мама.

– Я думаю, сегодня вечером, – взглянув на часы, которые словно застыли на восьми часах, ответил я.

– Значит, через месяц свадьба? – хлопнув и потерев ладони, привстал со стула отец. – Кто будет? Куда подъезжать? – все в той же шутливой манере, как он умел, продолжил он.

– Пока, пап, не знаю, – немного растерявшись, ответил я. – А вдруг она мне откажет?

Ни на секунду до этого момент, я не задумывался об этом.

– Ты думаешь? – удивился отец. – Не уверен – сбавь скорость, ведь только так можно остаться в седле, не так ли?

– Так, – задумался я, а вдруг и вправду я услышу «нет».

Что я вообще знаю про неё, и что она знает про меня?.. Чувства, они всегда разбиваются о время и знания, оставляя за собой все права на дальнейшие сюжеты.

Так что я на самом деле знаю? То, что она любит меня… да… то, что в её глазах я увидел своё будущее… тоже да… наше будущее… и нашу общую старость… Наверно, мне не стоило так далеко заглядывать, но оно получалось само собой, изо дня в день рисуя мне эти картинки каждым утром и каждым вечером.

– Ты что-то совсем задумался, сын, – оторвал меня от этих мыслей отец. – Нет говорят тем, кто боится спросить, или спрашивает не у тех, – поддержал меня он. – А ты под эти категории не подходишь.

– Посмотрим, – ответил я, понимая, что в эти категории может попасть любой, даже самый самоуверенный.

– Сын, – продолжил отец. – Главное, это вера в себя, и ты это знаешь.

– Да, но приятно, когда в тебя, помимо самого себя, верит кто-то еще.

– Мы в тебя верим, уж в этом ты не сомневайся.

В этом я как раз не сомневался.

В наших беседах после этой новости незаметно пролетел целый час, и мне пора было выдвигаться.

Помимо того, что я хотел как можно быстрее оказаться дома, встретиться с друзьями я хотел не меньше, и поэтому, как только рев моего мотора вновь прогремел на весь двор, я направил свой мотоцикл на площадку, зная, что кого-нибудь я обязательно там встречу.

Я оказался прав, и на площадке издалека виднелось двухколесное желтое пятно в виде мотоцикла, рядом с которым, небрежно облокотившись на него, стоял Андрей в поисках чего-то нового в своем телефоне. Его 954-ый был самым ярким зрелищем, на которое обращали внимание все, кто проезжал мимо. Это был второй его мотоцикл, и на нем он любил покрасоваться еще больше чем на первом.

Я быстро подъехал к нему, увлеченный своим телефоном Андрюха поднял свою голову только тогда, когда моё переднее колесо поравнялось с его вытянутыми ногами.

– Эй, поаккуратнее, – выкрикнул он, подбирая под себя свои ноги. – Еще не хватало, чтобы ты мне их отдавил.

– С удовольствием, – промычал я в ответ, но вряд ли он это услышал.

Через несколько минут я был вовлечен в очередную беседу про очередное увлечение этого крушителя женских сердец и, конечно же, про его награды на полях этих нескончаемых сражений.

– Ты то, как? – на секунду отвлекшись от своего рассказа, спросил Андрюха. – Совсем пропал, жениться там еще не надумал?

– Надумал, – слегка улыбнувшись такой проницательности, ответил я.

– Ты серьезно? – разведя руками, словно пастырь в своем приходе, проговорил он. – Ну ты, брат, даешь, ты хорошо подумал?

– Да, вроде неплохо, – вспомнив недавние слова своего отца, сказал я и, пытаясь избавиться от этой темы, продолжил. – А какие у нас планы на этот вечер?

Слегка замешкав, Андрюха тут же оживился.

– Ну как обычно – гора, клуб с развратными женщинами и по домам, тебе завтра с утра куда-нибудь надо?

Клубом с развратными женщинами, которые были на любой вкус, цвет и профиль, назывался «Церковный сторож», и там всегда было лучшее настроение, особенно для таких, как мы.

– Завтра я полностью свободен, – не зная, радоваться мне или огорчаться такому совпадению, ответил я.

Последнее время моя будничная жизнь складывалась так, что мне все меньше и меньше надо было трудиться в поте лица с девяти до шести, и после пары крупных удачных сделок я стал в своей организации визави, с свободным графиком посещения, когда главным моим условием стало находиться всегда на связи.

– Отлично! – обрадовался Андрей, и как-то неловко пытаясь заглянуть куда-то дальше моих глаз, добавил: – А на счет женитьбы, это ты пошутил?

– Ты так думаешь? – пытаясь навести на эту ситуацию хоть немного интриги, ответил я.

На самом деле, ничего подобного я не хотел, и мой вопрос на вопрос было нечто иное, как сомнения, которые бились внутри меня, расползаясь там, словно разогретый воск. Заполняя и обволакивал собой всё, что я с таким трудом построил, и всё, что я так берег и скрывал.

Сомнения… кем придумано это чувство, а самое главное, ради чего?..

Скорее, ради того, чтобы мы никогда не забывали о том, что в нас живет душа, а не тонко отточенный механизм со своими четко поставленными «Да» и «Нет». Хотя, иногда, я был бы не прочь обзавестись таким механизмом. Когда не нужно сомневаться, когда ты точно знаешь ответы на свои вопросы, когда ты уверен, ты можешь проломить собой стены, покрывшись лишь их пылью. Но, к нашему сожалению или к нашей радости, бог наградил нас сомнениями, которые всегда идут в параллель с нашим выбором и не дают стать нам бездушными созданиями.

На тот момент я сомневался, меня заставили сомневаться двусмысленные взгляды, прозрачные улыбки и неоднозначные паузы, и всё это говорило мне: «Парень… тебе нужно время, чтобы подумать еще… Сделай это через неделю… А лучше не делай этого вообще… Ведь так тебе не придется ничего менять… Ведь так всё останется, как есть… И только так ты будешь самим собой…»

Но это уже был не я, ведь я изменился, и сам того не замечая я стал другим.

– Да, брось, – рассмеялся Андрюха. – Шутник, ты это сделаешь, но только после меня, – подняв подбородок и состряпав важное лицо, добавил он.

– Так ты уже это сделал, – возразил я, рассмешенный его видом. – Или это не считается?

Андрей к своим двадцати девяти уже успел жениться, состряпать красавицу дочь, и как часто бывает в нашей жизни послать всю эту женатую пьесу в тартары, подав через год совместного быта на развод. Наверно, он тоже сомневался, но, сделав уверенный шаг в сторону разрыва, показал всем, что по-другому жить не умеет.

Мы так хорошо умеем обманывать себя и окружающих, с годами оттачивая этот навык, но рано или поздно всё тайное становится явным, и тогда нам уже нечего сказать. Мы бежим, бежим что есть сил, не оглядываясь, смотря под ноги, чтобы не споткнуться в очередной раз и не остаться на этой жизненной дороге.

– Не считается, – огрызнулся Андрей. – Ну что, сейчас выдвинемся или будем всех ждать? – показывая, что тема про его первый брак ему не очень-то интересна, перевел разговор он.

– Да, я думаю, поедем, а дальше подтянутся все остальные, – согласился я, взглянув на телефон, на дисплее которого цифры говорили о том, что мы с Андреем прохохотали множество минут, так никого и не увидев.

– Согласен, – ухмыльнулся он. – Тогда поехали, только я тебя прошу без фанатизма, еще вся ночь впереди.

– Тогда ведешь ты, – улыбнулся я такой постановке вопроса и начал доставать подшлемник.

Медленно, как и было сказано – без фанатизма, мы доехали до Горы, разрезая машинные потоки с чувством ленивого превосходства. В таком стиле езды тоже что-то было. Когда ты проезжаешь мимо машин и можешь разглядеть того, кто в них сидит, ты можешь увидеть в их лицах восхищение, недовольство, а у особо задумчивых даже испуг, для которых твоё появление схоже с появлением чертика из сундучка с сюрпризом, и вроде уже видел, и вроде ничего нового, но всё равно удивляет, как в первый раз.

Добравшись до точки назначения, мы продвинулись на площадку, заставленную как в мотосалоне, и я увидел, как мой город потихоньку начал готовиться ко сну, разгоняя своей темнотой всех желающих успеть к вечерним новостям. В нашем случае всё было совершенно напротив, и для нас, и таких же как мы, всё только начиналось. К этому месту прибывали и убывали, словно самолеты в аэропорту, держась какого-то странного расписания люди, обожающие два колеса больше, чем вы можете предположить. Мы пришвартовались рядом с балконом, протискиваясь сквозь толпу праздно шатающихся туристов, говорящих на иностранных языках, и ряды мотоциклов, но, несмотря на это столпотворение, мы всё же нашли, куда впихнуть свои мотоциклы, и вскоре уже стояли в очереди за хот-догами.

«Странно…» – подумал я, вытащив свой телефон и увидев на нем все ту же картинку без напоминаний и оповещений, хотя, когда мы медленно рассекали Третье транспортное, мне показалось, что кто-то звонил.

– Ждешь звонка? – нажав пальцем на телефон и заглянув на его табло, поинтересовался Андрюха.

– Да нет, показалось, – ответил я, пытаясь скрыть свой озадаченный вид.

– У меня тоже такое частенько бывает, даже пару раз останавливался, а там пусто, – продолжал он, параллельно заражая всю очередь своими громкими смешками.

Да, у некоторых людей очень заразный смех, стоит им только начать заливаться, как эту истерику подхватывают большинство окружающих, и как раз мой друг был одним из таких заводил.

– Я тоже, – вспомнив свои первые дни на мотоцикле, ответил я. – Я отойду, чая мне возьмешь?

– Конечно, – даже не полюбопытствовав, куда я и зачем, кивнул Андрей. – Большой стакан?

– Да, – ответил я куда-то перед собой, и, направляясь подальше от этой толпы, но чтобы Андрей не сомневался, я обернулся, и кивком головы подтвердил свой выбор.

Я отошел метров на пятнадцать, и только на позеленевшем после долгой зимы газоне обрел место для уединения.

Странно, но мне всегда было непонятно, как люди могут чувствовать друг друга на расстоянии, но это имело место быть даже в моей жизни. Не успел я выбрать колонку с последними звонками и нажать слово вызов, на имени «Она», как «Она» высветилась у меня на экране, добавляя к своему появлению трель спокойной мелодии вперемешку с щекотливым жужжанием моей ладони. Это была Вика, но в тайном уголочке моей жизни просто «Она», ведь я имел на это полное право.

Каких только имен, фамилий, прозвищ или просто набора букв и цифр не повстречаешь в наших телефонах. Порой к имени мы добавляем место, которое с ним связано, надеясь на то, что эта подсказка сработает, но бывает, что она еще больше запутывает нас, и к этому имени остаются применимы только знаки вопросов, а потом и вовсе галочка на стирание. Мы дарим нашим вторым половинкам очень весомые прилагательные, стоит им их только увидеть, они становятся на голову выше, считая, что это слово сродни подписи под брачным договором. Да, это именно то прилагательное, которое вы тоже иногда замечали на дисплеях ваших знакомых. Быть может, и на вашем экране такое слово тоже существует. Это слово «любимая». Меня всегда забавляло, как прячут дисплеи с такими громкими заявлениями пресловутые домашние самцы, за секунду до этого всем своим видом показывая, что к нему легко можно применить приставку Альфа. Они стараются как можно быстрее нажать кнопку ответа, и с важным видом сказать: «Я перезвоню», как бы намекая всем, что он – хозяин положения, но через несколько минут он уже оправдывается за своё «перезвоню», выдумывая очередную важную историю, в которой он был в главной роли. А потом с виноватой улыбкой он возвращается обратно, и нам остается только расхохотаться внутри себя, чтобы не сделать ему еще хуже. Казалось, возьми и поменяй это прилагательное на имя, и одной проблемой в твоей жизни станет меньше, а нет. Это может привести к таким последствиям, что этому можно посвятить отдельную научную статью в мужском журнале под названием «Выхода нет». Может, мне повезло, или я просто не хотел делать громких заявлений, но в моём телефоне никогда не появлялось этого слова. Уменьшительно-ласкательные были, наверно, как и у многих, но они так быстро менялись на фамилии, а потом и вовсе удалялись, что последние несколько лет просто перестали появляться. А моя Вика очень долго была просто Викой, пока в один солнечный день я не решил, что «Она» – та самая.

– Привет, почему молчишь? – начала она, даже не услышав моё «алло».

– Привет, я не мог говорить, а сейчас сам хотел тебя набрать.

– Ясно, ты еще у родителей? – продолжила она, не меняя интонацию.

– Нет, я уже уехал, – ответил я, понимая, что мог заехать за ней и развеять её плохое настроение. – Я сейчас с Андреем на горе, хочешь, через десять минут заберу тебя, погода отличная, покатаемся.

– Нет, не надо, – сказала она, и словно параллельно размышляя о чем-то очень серьезном, добавила. – Постарайся приехать пораньше, мне нужно с тобой поговорить.

– Хорошо, – несколько растерянно ответил я, ведь и мне тоже нужно было с ней поговорить.

Через секунду вместо «пока» я слышал гудки, и всё это было более чем странным для меня.

Та ночь только начиналась, и прежде чем начинать серьезные разговоры, я решил побыть немного несерьезным, разрезая звуком своего литрового мотора улочки моего города.

Андрюха не стал спрашивать меня, что случилось, и просто протянул мне большой стакан горячего чая. Мы уселись на балкон и несколько минут просто молчали, вглядываясь в прохожих и таких же, как и мы. Видимо каждому из нас на тот момент надо было подумать о чем-то своем, маленьком, сокровенном, о том, что не для чужих ушей и совсем не для обсуждений. Наше монолитное молчание тут же закончилось, стоило только на горизонте появиться Пашке с ребятами, которые так дерзко появились, разгоняя толпу праздношатающихся, что даже вечно скучающие ДПСники были немного оживлены.

Через полчаса я смотрел на всех окружающих через стекло своего шлема, отпуская от себя эту викторину из вопросов и ответов как можно дальше, ведь на спидометре было уже за двести, а рядом были мои друзья.