Текст книги "Дневники мотоциклиста"

Я не сдержал своего обещания, и появился в ту ночь не через час и даже не через два, а практически под утро.

Как нашкодивший мальчишка, пытаясь быть тише и не включая свет, я быстро скинул с себя комбинезон, освежился в душе и долго не решался лечь, присев на край кровати. Я смотрел на свою Викторию, пытаясь хоть на секунду заглянуть в её сны, с надеждой увидеть там себя, но, к сожалению, это не реально, и мне оставалось только смотреть, повторяя про себя: «Я счастлив». Будто услышав мои мысли, она заулыбалась во сне, и это оказалось самым лучшем, что я увидел той ночью, ведь только эта улыбка стала для меня важнее всего остального.

Сны…

Вы видите их?..

Можете вспомнить самый красочный?.. Тот, в котором вы были по-настоящему счастливы… Вспомнили?

Если да… то я уверен… Сейчас… вы улыбаетесь…

Одноногий оловянный солдатик

Солнечное весеннее утро захватывало по сантиметру каждый уголок нашей комнаты. Разливаясь светом на постельном белье, стенах и потолке, оно быстро заполнило всю дремотную темноту, которой я еще не успел насладиться. Несмотря на это, оно было восхитительно, это было то утро, когда, проспав всего каких-то пару часов, ты открываешь глаза и понимаешь, что счастлив только потому, что солнечные зайчики переливаются в твоем окне, отражаясь на всех предметах твоей комнаты. Ты радуешься этому свету просто потому, что он есть, улыбаясь ему, пускай даже только внутри себя. Да, это было прекрасное утро, и с этим трудно поспорить, но как часто бывает в нашей жизни, что-то плохое начинается с чего-то безумно хорошего и наоборот. Я даже не мог себе представить, что это будет тот день, когда моя жизнь круто изменится, но пока я лежал в кровати, прикрывая руками глаза и жмурясь на освобожденное от штор окно. Этим освободителем была Вика, которая уже проснулась и, думая, что мне тоже надо вставать, раскрыла окно. С кухни доносился звук потрескивающего чайника и утренних телевизионных новостей.

Да, наш дом всегда умел быстро и громко просыпаться, подумал я тогда и решил, что если у меня не получилось вчера поужинать, то я с удовольствием позавтракаю с ней.

Я потянулся, взглянул на часы, и, увидев на них начало десятого, быстро осознал, что если не потороплюсь, то могу лишиться возможности позавтракать вместе. Вскоре я стоял на кухне, потирая неумытые глаза и заваривая ароматный кофе. Вика была в ванной, и, выйдя оттуда, увидев мою заспанную заботу, она улыбнулась, подскочила ко мне и быстро поцеловала меня в щеку.

– Доброе утро, мой сон, – произнесла она, проведя ладонью по моей щеке.

– Сон? – улыбнулся я в ответ.

– Да, мой сон, мой самый лучший в мире сон, – еще раз повторила она и заглянула в мои глаза.

На несколько секунд я задумался о том, какие мысли сейчас блуждают в ее ухоженной, приятно пахнущей травами голове, но в следующий миг она оторвала меня от этого занятия.

– Тебе сегодня никуда не надо? – взглянув на настенные часы, что были за моей спиной и, вернувшись ко мне вновь, произнесла она, заставив меня обернуться.

– Нет, – улыбаясь от понимания того, что сегодняшний день должен стать особенным, ответил я. – Сегодня я буду дома… один.

– Отлично. Тогда поспеши, а то и завтракать тоже одному придется, – еще раз взглянув на часы, быстро проговорила она, всем своим видом показывая мне, что опаздывает.

– Хорошо, – кивнул я и проследовал в ванну.

Вскоре, освежившись холодной водой, я снова стоял на кухне, где за столом меня ожидала Вика.

– Твой кофе, – протянув мне кружку с приятным ароматом, заполнившим все пространство, светясь и улыбаясь, сказала она. – Поможет тебе окончательно проснуться.

– Спасибо, – поблагодарил я и уселся напротив нее.

По её внешнему виду можно было понять, что мои опасения по поводу вчерашнего опоздания были напрасны. Она никогда не была той, кто может закатить скандал по любой мелочи, но все-таки не сдержанное мной обещание явиться вовремя на загадочный разговор, могло привести к обиде, но привело меня к кружке горячего кофе.

– Как вчера покатались? – всё с той же доброй интонацией продолжила она. – Ты во сколько приехал? А то я так крепко уснула, что даже не услышала, когда ты оказался рядом.

– Отлично, – вспомнив ее улыбку во сне, ответил я. – Давно так не катались, особенно все вместе.

– Я так и поняла, – сделав последний глоток и отставив свою кружку, продолжила она и, вернув маску загадочности, добавила. – Какие планы сегодня?

– Ты, – быстро ответил я, понимая, что свой лимит скорости я исчерпал еще вчера.

– Это замечательно.

Но вдруг я вспомнил о вчерашнем звонке.

– А о чем ты вчера хотела поговорить? Твой голос звучал слегка озадаченным.

– Озадаченным?! – чуть не расхохотавшись, улыбнулась она в ответ. – Нет, тебе показалось.

– Но, все же?

На мгновение Вика о чем-то задумалась и отвела свой взгляд в сторону, но, словно вспомнив что-то очень приятное, она вновь вернулась ко мне.

– Все, о чем я хотела тебе сказать, ты обязательно услышишь, но… – привстав со стула и наклонившись к моему лицу. – Но это будет вечером, – произнесла она и на миг прикоснулась к моим губам.

Почувствовав это тепло, я смотрел в её синие бездонные глаза и понимал, что о чем бы она ни думала, это добавляет в них только сияние.

Проговаривая про себя еще раз текст, который звучал в моей голове последние несколько дней, я решил, что и мой разговор подождет до вечера, и место, в котором я его произнесу, обязательно должно быть уникально. Как только я об этом подумал, перед моими глазами появился тот самый ресторанчик под названием «Маленькая Италия», откуда все началось, и то, что это должен быть именно он, я не сомневался.

– Я могу вас пригласить сегодня вечером на свидание? – перейдя на официальный тон и взяв её руку, спросил я.

От такой полуголой помпезности она немного растерялась, но секунду помелив, всё же ответила, слегка задрав подбородок, придавая себе тем самым еще больше важности.

– Конечно, сэр.

– В девять, вас устроит? – продолжал я, не меняясь в лице.

– Вполне, – с выдержкой настоящей леди, ответила Вика, отступив от меня на несколько метров. – Назовите место.

Решив придать еще большей загадочности нашему разговору на «Вы», я приподнялся со стула, и, закинув правую руку за спину, как видел в фильмах про дворян, я произнес, наклонившись в ее сторону.

– Там, где мы нашли друг друга.

На ее лице вновь появилась улыбка, которую я смог легко разглядеть исподлобья.

– «Маленькая Италия»? – все же уточнила она, не оставив мне шанса на дальнейшую интригу.

– Именно, – кивнул я, все из того же не очень удобного положения.

– Хорошо, – пытаясь сдержать смех от всей этой ситуации и положив свою руку мне на шею, ответила она, словно показывая мне этим жестом, что я уже могу подняться.

– Тогда я буду ждать вас.

После того, как я вновь принял вертикальное положение и обхватил ее за узкую талию, она обняла меня, и обвив своими руками мою шею, нежно поцеловала, я опять смог ощутить тепло ее губ. Но в следующий миг она перевела свой взгляд на часы, и я отпустил ее.

Уже стоя перед маленькой прихожей, ведущей к входной двери, она еще раз обернулась и, послав мне воздушный поцелуй, произнесла заключительные слова, подмигнув как флиртующая студентка.

– Не опаздывай, – сказала она, и, получив на это мою улыбку и кивок, она удалилась, щелкнув дверным замком.

Так и не допив свой кофе, я направился обратно в спальню и рухнул на кровать так, что волна поднятого мной воздуха смела какой-то белый, свернутый пополам листок, лежащий на тумбочке. Он взмыл вверх и плавно спланировал под шкаф, влетев в это маленькое отверстие между доской и полом с точностью профессионального пилота. Чуть полежав, не отводя взгляда от этого отверстия, я желал, чтобы этот листок вылетел обратно и так же спланировал на тумбочку, но даже если бы я был фокусником, он бы вряд ли последовал моим мыслям, и чем я дольше лежал в этом безнадежном ожидании, тем больше понимал, что если я его не достану сейчас, то вскоре я просто про него забуду. Спрыгнув с кровати и опустившись на четвереньки, я подлез под шкаф, и, еле дотягиваясь, я все же схватил этот интригующий свиток за самый краешек, подтянув его на себя. Какого же было моё изумление, когда открыв его, я обнаружил, что он абсолютно чист – ни слов, ни признаний, ни чисел, ни дат – это оказался простой белый лист, переломленный пополам. Сидя на полу и удивляясь своему любопытству, я еще раз прокрутил этот листок в руках, и только тогда увидел еле заметно нарисованного маленького человечка в самом-самом углу. Соединенные пять палочек и кругляшек смотрели на меня с угла листа, будто какая-то детская подпись под невидимым текстом.

Так и не поняв, что это значит, я поднялся с пола, еще раз посмотрел на этого человечка и, сложив лист, положил его обратно, прижав одной из фотографий, стоящей на тумбочке в рамке, на которой были наши с Викой лица.

Завалившись обратно на кровать, я пытался снова уснуть, но мой сон полностью испарился в направлении распахнутого окна, заставляя меня снова подняться на ноги. Пошатавшись без дела по квартире и несколько раз подогревая чайник, и сразу же забывая про него, я переключал каналы телевизора с секундными интервалами и просто пытался хоть как-то убить время, но как вдруг меня словно ударило током.

Во всей этой суматохе из сомнений и переживаний, уверенности и мечтаний, я забыл о самом главном, о том, без чего этим вечером я бы стал самым большим глупцом в радиусе ста тысяч километров. Я забыл о самом главном, о том, что каждая девушка ждет, как только в её жизни появляется тот, в чьих глазах она видит только своё отражение, о том, что мужчины преподносят в связке с громкими словами, преклонив колено. Да, я забыл о кольце, удивляясь самому себе и своей маленькой глупости, которая с легкостью могла стать большой.

В наше время нам повезло больше, чем нашим предшественникам, или наоборот, смотря с какой стороны посмотреть, но в моем случае это было везение, и через несколько минут в моей записной книжке было добавлено несколько адресов ювелирных магазинов, так что мне оставалось только одеться и прокатиться до ближайшего.

Я так боялся опоздать, что вскоре, я уже стоял внизу, укладывая шлем на бак и натягивая на себя мотоциклетную текстильную куртку. Со стороны я выглядел как мотоциклист новичок, который еще не знаком с падениями и потратил последние деньги на своего пластикового красавца, совсем позабыв о своей защите. В рваных джинсах и мокасинах, в не намного отличающемся от гражданского черном текстиле, я скорее походил на клубного щеголя, нежели на того, который уже успел изучить болезненные аспекты своего увлечения, но тогда для меня это было совсем неважно. Сев на мотоцикл, я завел мотор, и через мгновенье выскочил из двора, направляя себя в центр.

В своем полудремотном, но не желающем спать состоянии, я провел не много не мало всё утро, и когда я вырулил на Кутузовский, было уже далеко за полдень.

Время, всё, что у нас есть, это время, которое как песок неумолимо просачивается сквозь наши пальцы, оставляя нам лишь пыль из воспоминаний. Когда ты чего-то ждешь, считая минуты, каждую секунду заглядывая на табло своих часов, твоё время словно тягучая смола беспощадно и медленно убивает тебя, стекая по каждой нервной клеточке твоего тела и доводя тебя до непроизвольных судорог, так что ты готов сам двигать эти стрелки, лишь бы приблизить нужный час. Но всё меняется, стоит тебе оказаться в том месте, где ты не думаешь о времени, смолы больше нет, а есть только горящая спичка в твоих руках, которой через мгновенье не станет. Не давая тебе опомниться, она просто исчезнет из твоих рук, оставив после себя лишь маленький ожог.

Тогда мне казалось, что у меня таких спичек практически не осталось, и мне нужно как можно скорей закончить начатое.

Как только я оказался на широком проспекте, я открыл ручку газа на всю её способность, и упершись локтем себе в колено, я был похож на зародыша в утробе матери, который, вырвавшись наружу, так привык к своему положению, что не готов его менять. Протискиваясь сквозь ряды машин, словно цепной пес, бегущий по решетчатому вольеру в надежде, что тот когда-нибудь закончиться и он выскочит на свободу, я был в сантиметрах от своего крушения, так что через некоторое время, остудив свою голову, я все же сбавил обороты. Мне казалось, что секунды на моих часах бегут с той же скоростью, что и цифры на моем спидометре, иногда перескакивая через три числа подряд, то увеличиваясь, а то уменьшаясь. Словно заезженная местами старая кинопленка, вспыхивая и застывая вспышками на экране, будто транслировалась у меня в тот день из-за спины, показывая свои черно-белые отретушированные картинки у меня перед глазами. Машины мелькали, быстро появляясь и так же быстро исчезая за краями моего визора, мне на какое-то мгновение показалось, будто всё на этой дороге лишь под моим контролем. Слегка подруливая весом своего тела, я гремел в каждом открытом окне тех, кого обгонял, и практически полностью расслабившись и взглянув в левое зеркало, я увидел тот черный квадрат, который так спешно приближался ко мне по широкой разделительной полосе.

Такие, как он, часто попадаются нашему брату, и самое интересное, что это может быть всё что угодно, от российского, заниженного до самого асфальта «таза», до самой последней версии спортивного родстера. Иногда складывается такое впечатление, что они специально бороздят наши автострады в поисках нас. Медленно переваливаясь из полосы в полосу, дрейфуя и замедляя всех позади себя, они вроде незаметны для взгляда обычного обывателя, но такие, как я, должны чувствовать их на расстоянии. Стоит только на горизонте замаячить человеку на двух колесах, они вжимают свою педаль в пол, пытаясь доказать всем свою крутость. Они готовы поставить на кон даже собственную жизнь, лишь бы вырвать у нас пару метров дороги. Может, они в какой-то степени безумнее нас. Рассчитывая на безопасность своей железной коробки, они даже и подумать не могут, что она может стать для них последним прибежищем, зажав их в свои объятья так, что вытащить их помогут только стальные ножницы. Самоуверенность в сочетании с глупостью порой очень губительна, но осознание этого в девяноста процентах из ста приходит слишком поздно. Вот и я в тот день купился на эту жизненную шутку как самовлюбленный юнец, сам того не понимая и абсолютно не желая, я все-таки ввязался в эту неравную игру.

Он поравнялся со мной, когда я пытался обойти шныряющего и непредсказуемого таксиста, который будто назло сдвигался в междурядье на своём оранжевом е, словно специально перекрывая мне путь, и лишая меня форы перед этим трехтонным чудовищем. Ворвавшись в ряды машин, как бы не пытаясь меня обойти, он всё равно оказался позади меня, и тут на какое-то мгновенье я потерял его в своих зеркалах. Но вскоре он напомнил о себе.

Момент, когда он оказался у меня под правой ногой, я помню плохо, но то, что случилось потом, врезалось в мою память так, что стереть это уже не получится. Уходя от удара, я наклонил мотоцикл влево и открыл газ до самого предела, заднее колесо несколько раз провернуло подо мной, оставив на асфальте черные ожоги, но даже это было уже поздно, и расстояние между мной и черным бампером сокращалось с молниеносной скоростью. Он выбил из-под меня мой мотоцикл словно кеглю, лишая меня всех шансов хорошего конца этой истории. Беспощадно и безжалостно, как самый строгий судья из моей жизни, он вынес свой приговор, даже не выслушав последнего слова.

Так бывает, вроде все в твоих руках, и тебе кажется, что ты здесь главный, а на самом деле ты всего лишь кукла, подвязанная за веревочки к чьим-то незнакомым пальцам, и стоит тебе немного забыться, как эти веревки будут по одной обрезаны с жестокостью и безразличием, молча и без интереса, в итоге ты все-таки упадешь, потеряв свое равновесие.

Я потерял его, и мои веревки обрезал совсем не тот черный квадрат, сбивший меня тем солнечным днем и вмиг растоптав все мои планы, мои веревки были обрезаны уже давным-давно, и все держалось на каких-то тоненьких ниточках, которые в любой момент могли лопнуть под напором юношеского максимализма и невероятного упрямства, но почему-то держались. Видимо, им суждено было лопнуть именно в тот день, в тот час, в те минуты.

Как я уже говорил, мы сами делаем свой выбор, который складывается в нашу судьбу, и, сделав свой, я уже был не в состоянии его изменить.

Палата… Стены… Федор…

Открыв глаза, я еще долго не мог понять, где я, и то, что было в моей памяти последним, никак не совпадало с этим местом. Это была больничная палата, серая, обшарпанная больничная палата, с выцветшими от старости зелеными стенами и бело-серым потолком. Огромное окно рядом с моей кроватью было полностью раскрыто, и хоть я и лежал укрытый одеялом, мои руки и ноги сводило судорогами от холода. Я хотел встать и закрыть его, но меня опередила худющая медсестра, которая влетела в этот прямоугольник с шестью кроватями и, не обращая никакого внимания на меня, быстро, двумя движениями, со скрипом дребезжащего стекла, захлопнула эту раму, чертыхнулась и так же быстро удалилась, так что я даже не успел ничего сказать. За окном было темно, и я никак не мог понять, что там, вечер или уже полная ночь, но это меня волновало в самую последнюю очередь, самым важным было для меня на тот момент, где я, и что со мной могло случиться.

Скинув одеяло и увидев себя в домашней полосатой пижаме, я немного удивился, но, не заостряя на этом внимания, встал и огляделся вокруг. Я был в ярко освещенной длинными потолочными лампами комнате, с расставленными по стенкам шестью заправленными кроватями и шестью тумбами, на которых отсутствовала какая-либо жизнь. Сомнений не было, это были больничные койки, а, следовательно, это была больничная палата, только вот в какой больнице – это мне предстояло выяснить. Поднявшись с кровати рядом с ней, я нашел мягкие теплые тапочки с ощущением того, что кто-то специально их нагрел для меня и поставил рядом, зная то, что я сейчас встану. Я прошел через всю палату и, открыв дверь, вышел в темный длинный коридор, в середине которого стоял стол в виде барной стойки, хорошо освещаемый ночником. За ним сидела, уткнувшись во что-то перед собой, моя недавняя быстрая знакомая, не любительница открытых окон и сквозняков. Только увидев этот коридор с этим столом и лампу, бросающую свой тусклый свет на стены, я начал догадываться, где я нахожусь, я обернулся обратно к палате, и меня словно ударило током. Это была та самая пятнадцатая больница, в которой мне уже посчастливилось побывать пару лет назад, и сомнений в этом не было, осталось узнать, почему я здесь снова, и где мои вещи. На мгновение я остался стоять в этом затемненном промежутке, вглядываясь в пустоту своей палаты, ведь там даже не осталось места для пыли на прикроватных тумбах, с нескольких метров была видна их сияющая белизна. Свет от потолочных ламп разливался по всему периметру это старого, обшарпанного, но начисто вылизанного прямоугольника, даже заезженный каталками желтый линолеум вызывал во мне не что иное, как чувство отвращения. Помедлив еще несколько секунд в наслаждении этой "красотой", я не спеша продвинулся к столу "справок и предложений" этого этажа, узнать хотя бы что-нибудь о себе, и почему у меня ощущение ужасного дежавю. Я медленно шел по коридору, вспоминая все, что уже видел несколько лет назад, и от этого мне становилось еще ужасней, ведь здесь совершенно ничего не поменялось, и даже безвкусная картина, криво висящая на стене, оставалась на том же месте, прямо напротив справочной. Я подошел вплотную к столу и, облокотившись, уже хотел начать разговор с медсестрой, но не успев вымолвить и слова, услышал грубый мужской голос из-за моей спины.

– Сестричка, подскажи, где здесь покурить можно? – прогромыхало рядом со мной, – а то поселили с активистами за здоровый образ жизни, уже всю плешь проели, здесь нельзя, здесь тоже, а курить очень хочется, аж заснуть не могу, Я оглянулся и увидел стоящего рядом со мной невысокого мужичка лет сорока, с прической из восьмидесятых. В синем трико и белой майке, держа в руке пачку папирос, он был словно из другого времени, напомнив мне одного героя с громкой фамилией Высоцкий. С этой прической и его чертами лица он и вправду был похож на него, но еще больше был похож его голос, низкий, с хрипотцой, четко поставленный голос, который быстро отвлек молоденькую медсестру от экрана ее телефона.

– А… – замешалась она на секунду, – внизу, там внизу, – указывая рукой на лифт, про говорила она, и снова уткнувшись в свой телефон, добавила, – там есть специальное для этого место.

– Спасибо, дочка, – переводя свой взгляд с медсестры на лифт и обратно на нее, прохрипел он, и на секунду остановив свой взгляд на мне, спросил. – Со мной за компанию пойдешь?

– Нет, – рассмеялась медсестричка, даже немного подпрыгнув на стуле, думая, что этот вопрос адресован ей.

– Поедем, – согласился я. – Сейчас я задам пару вопросов и пойдем.

Крепыш в годах немного удивленно посмотрел в мою сторону, и еще раз осмотрев меня с ног до головы, добавил. – Ну как знаешь.

После этих слов он медленно прошагал к лифту, шаркая домашними тапочками по полу, словно восьмидесятилетний старик, не утруждаясь их подымать и не обращая никакого внимания на шум, который он создает.

– Могу ли я узнать, как я сюда попал? – обратился я к сидящей передо мной медсестре, но мой вопрос почему-то остался без ответа. Она резко встала со стула, и, приложив свой мобильный к уху, быстро удалилась в сторону окна, по дороге кому-то нежно отвечая. Мне оставалось только недоумевать и смотреть ей вслед, провожая ее своим взглядом. Я еще раз взглянул ей вслед и перевел свой взгляд на своего недавнего собеседника, который стоял возле лифта в ожидании, когда его двери откроются. Вскоре мы уже вместе спускались вниз, молча разглядывая серые железные стены. В моей голове мелькала лишь одна картинка, и как ее сопоставить с этим местом, я пока не знал, и мне нужен был хотя бы мой телефон, чтобы хоть кто-нибудь из моей записной книжке ответил мне. Словно в каком-то обмороке я уже шел по подвальному коридору, сопровождаемый хриплым мужчиной, который был словно чем-то озадачен, изредка бросая на меня свой беглый взгляд. В какой-то момент мне показалось что он чем-то напуган, но вспомнив, в каком заведении мы находимся, и что здесь многие чего-то боятся просто без причины, я перестал обращать на это внимание. Только спустя несколько месяцев я понял, что означал этот испуг в его уже немолодых выцветших серых глазах, тогда же для меня это было не более чем обычная странность. Мы зашли в задымленное помещение, где на посеревшей от постоянного дыма стене яркими красными буквами было выведено "место для курения", будто без этого здесь кому-то было не ясно, что это за место. Мой охрипший знакомый быстро прошел сквозь этот искусственный туман в самый угол и, усевшись на скамейку, начал выстукивать папиросу из разорванной пачки. Когда оттуда выпала всего лишь одна, он удивленно заглянул вовнутрь, потом, не веря своим глазам, потряс пачкой возле уха, и уже после этого, окончательно убедившись в том, что там пусто, взглянув мне в глаза, начал говорить, будто оправдываясь:

– Нехорошо получилось, – скомкав пустую пачку и как баскетболист, закинув ее в урну, прохрипел он, – а у тебя нет? – и тут же ухмыльнувшись, добавил. – Хотя, откуда у тебя, ты же мой гость, – отведя от меня взгляд и уткнувшись куда-то в пол, добавил он.

– В смысле, гость? – не понимая такого оборота, переспросил я.

– В прямом, – хмыкнул он в ответ. – Я же тебя пригласил, значит, ты гость, а я вот совсем негостеприимный оказался, – уже с долей грусти проговорил он, и тут же опять отведя от меня взгляд, добавил. – Ну, я думаю, меня простят.

– Да ничего страшного, – удивившись такому угрызению, ответил я. – Я так… за компанию, а то в голове, как в этой комнате, все в тумане.

– Ясно, будем знакомы, – протягивая мне свою руку, предложил он. – Я… Федор… Федор Михайлович, хотя можно просто Федя, или Михалыч, – поправив себя, проговорил он.

– Данил, – сказал я, протянув ему руку в ответ. – Давно здесь?

– Я? – словно переспрашивая, сказал Федя. – Да уже месяц, все обследуют и обследуют, задолбали… режим… ничего нельзя… а толку… все равно.

– А что обследуют? – поинтересовался я.

– А тебе оно надо? – снова хмыкнув, с какой-то иронией в глазах, ответил он, жадно затягиваясь своей папиросой, и отрешенно добавил. – Это уже не важно.

– Ну не важно, значит не важно, – нисколько не оскорбившись такому ответу, сказал я. – Может, пойдем, – предложил я, понимая, что находиться здесь ненамного приятнее, чем в пустой палате.

– Да… Конечно… – втягивая в себя клубы дыма так, словно это последняя сигарета, привставав с лавочки, ответил Федор.

Я направился к лифту, не дожидаясь его, и, нажав на кнопку, сразу вошел в эти разъехавшиеся в бетонные стены стальные ворота. Странно, но за все время нахождения здесь, мы так и не встретили ни одной живой души на этом минус первом этаже. Видимо всем остальным был важнее здоровый сон в этом одноименном заведении, нежели ночные гуляния по подвалу. Не дожидаясь своего собеседника, я хотел нажать на нужный мне этаж, но понимая, что не знаю даже этого, попал в ступор и, не успев опомниться, услышал уже знакомый мне голос.

– Что, без меня никак? – подойдя ко мне и нажав на седьмой этаж, высказал Федор.

– Видимо, никак.

– Я уже понял, что без меня никуда.

Складывалось такое впечатление, будто он специально не торопился, желая, чтобы я уехал один, но, так и не дождавшись, все же пришел. Видимо, собеседник в виде меня ему был не очень по душе.

Мы, молча, поднялись на свой этаж и, так же не сказав ни слова, разошлись по палатам, лишь переглянувшись напоследок. В этом последнем его взгляде была грусть вперемешку с радостью, в какой-то момент мне показалось, как его глаза налились соленой человеческой водой под названием слезы. Задержавшись рядом со своей дверью, он сверкал своими глазами еще несколько секунд, смотря четко на меня, словно пытаясь заглянуть в мою душу, но, так и не справившись с этим, уже вскоре он скрылся в своей палате. Словно в каком-то омуте, я дошел до своего пристанища, даже не пытаясь снова заговорить с медсестрой, которая все так же сидела за своим ресепшеном, уткнувшись в телефон. Меня, то накрывало безумное чувство тревоги, то все в округе становилось абсолютно безразличным, но эти чувства никак не могли ужиться вместе, и сопроводили меня до двери.

Вернувшись в палату, я рухнул на свою кровать, словно подкошенный и, глядя за окно, где ночь захватила все в свою власть, постепенно погрузился в свои воспоминания, так и не понимая, почему я здесь.

Утро наступило незаметно, в какой-то момент мне показалось, что я закрыл глаза всего лишь на мгновение, но по ощущениям я точно проспал не меньше шести часов. За окном шел сильный дождь, который барабанил по стеклу и железному карнизу так, что в какой-то момент я подумал, что окно снова открыто, но я ошибался. В опустевшей палате за эту ночь ничего не изменилось, но она стала более уютней, так как очень хорошо сливалась с той мерзостью, которая происходила тогда за окном. В моей голове стало намного яснее, но я все еще не помнил, при каких обстоятельствах сюда попал. Отдохнувший и с новыми силами, я вновь вышел в коридор, где все только начинало просыпаться, и сразу направился к "ресепшену" нашего трехзвездочного отеля, за стойкой которого уже стояла совершенно другая медсестра.

Взрослая тучная женщина с гидроперильной короткой прической и широким лицом, уже раскладывала пилюли по маленьким пластиковым баночкам и что-то напевала себе под нос. Не желая, чтобы она хоть как-то испугалась своему утреннему гостю в виде меня, идя к ее столу, я несколько раз покашлял, и уже в полной уверенности, что меня услышали, подойдя к ней вплотную, я начал говорить.

– Доброе утро, – смотря, как она монотонно раскладывает таблетки, начал я. – Как мне увидеть заведующего отделением или хотя бы старшую медсестру?

Она подняла свой взгляд, оторвавшись от своих баночек, и взглянула на меня своими серыми, опустевшими глазами. В этот момент слева от меня за какой-то из дверей упало что-то стеклянное, прогремев звоном разбитого стекла на весь коридор, и сопровождаемое еле слышным, одиноким мужским матюгом. На секунду мы с медсестрой замерли в ожидании, что же произойдет дальше, и это не заставило нас долго ждать. Дверь с громким названием «Заведующий отделением» распахнулась, и оттуда появилась лысая макушка профессора в очках с толстой оправой.

– Все нормально, – то ли вопросом, то ли утверждением поделился он с нами, и на секунду замешкавшись, словно оправдываясь, добавил. – Леночка, это графин с водой упал, я сам уберу.

Через мгновение дверь снова была захлопнута, и мне ничего не оставалось, кроме как уточнить у Елены, правильно ли я понял, что передо мной как раз сейчас находился мой разыскиваемый заведующий.

– Это он? – уточнил я, всматриваясь в ее глаза.

В ответ я получил взгляд женщины, которая всем своим видом и мимикой показывала мне неприязнь, словно я стоял рядом с ней целый час и монотонно повторял один и тот же вопрос.

Ее нижняя ярко-алая, совсем недавно напомаженная губа поднялась вверх, складываясь в пренебрежение и легкую ухмылку, а два блестящих уголька карих глаз впились в меня, словно я был самый заклятый ее враг. Мгновение она смотрела на меня так, что я даже опешил, но потом словно вспомнив старый анекдот, она пару раз хмыкнула и, помотав головой промычала: – М-да…

Это все, что от нее требовалось, и продолжать наше дальнейшее общение я совсем не желал.

Я прошел к двери, за которой громко шуршал веник вперемешку со звоном разбитого стекла, постучался и распахнул ее настежь. В этой комнате, с огромным дубовым столом и зашторенным окном, стоял затхлый смрад алкоголя и немытого тела, будто это был вовсе не кабинет заведующего, а раздевалка строителей после двенадцатичасового рабочего дня. Сам же обитатель этого периметра уже поднимался с пола, заметая последние осколки под кожаную кушетку, стоящую слева от двери. Забросив туда же веник, он, пошатываясь, добрёл до своего кресла и рухнул в него, словно ему подкосили ноги.

Да, вид у него был не очень, – подумал тогда я, видимо ночь была не из простых, раз потребовала от него столько допинга.

Все это мне было тогда неинтересно, важно было только одно, что передо мной был человек, который знал ответы на мои вопросы, и мне пора уже было их задать.