Текст книги "Между двух войн"

20

– Ты сменила прическу, Франсуаза, – произнес всадник.

Его голос вибрировал от скрытой ненависти; крепкие зубы были обнажены, и слова с трудом пробирались сквозь них.

Этот человек очень легко впадал в бешенство; но почти никогда не давал своей ярости возобладать над собой.

– Доррос, – сказала Франсуаз.

Девушка вскочила в седло, и гнедая загарцевала под ней.

– Понравилось в Коканде? – спросила девушка.

Вороной конь всхрапнул.

– Ты заплатишь за каждый день, что я провел в рабстве, – прорычал Доррос Бланко. – Я верну тебе каждый удар кнута, который получил от надсмотрщиков.

– Вот как, – издевательски усмехнулась девушка. – А ты, помнится, говорил, что любишь путешествовать.

Я сложил руки на груди.

Бланко пришпорил лошадь, удерживая ее на месте. Он хотел разъярить вороного перед бешеной скачкой.

– За твою голову я получу пятьдесят тысяч золотых, – проговорил он. – Но знай, Франсуаза – я убью тебя с удовольствием.

– Когда ты говорил это в прошлый раз, – произнесла девушка, – то сидел в яме, по пояс в грязной воде, вместе с другими рабами. Как ты выбрался, Доррос? Оказался слишком вонюч даже для них?

Франсуаз сорвала с пояса кожаную плеть, и тринадцать сюрикенов запели в воздухе.

Каждый из них летел быстрее, чем зентарийский шмель; им все, как один, были направлены в Дорроса Бланко.

Наемник выхватил меч; прямое лезвие кривилось двумя шипами у гарды. Закаленный клинок, проворачиваемый умелой рукой, раскрыл радугу перед лицом охотника за головами.

Все тринадцать сапфировых звезд запели о мостовую, отбитые молниеносными ударами. Доррос Бланко поднял меч, салютуя своей противнице.

Франсуаз в бешенстве зарычала. Вот она никогда не пытается сдерживать свою ярость.

Демонесса выхватила меч из заплечных ножен, и гнедая стремительно понеслась навстречу вороному коню и его всаднику.

Гнев Дорроса был столь же сокрушителен; но наемник держал его на прочной узде.

Исторгнув глухое проклятие, на своем родном каталонском наречии, Бланко погнал своего коня вперед, навстречу Франсуазе.

Клинки встретились.

Облако золотых искр поднялось над съехавшимися всадниками. Так взвешенные частички воды создают радугу над водопадом.

Долю секунды враги смотрели в лицо друг другу; потом горячие скакуны развели их, несясь в противоположные углы площади.

Бланко не ожидал, что удар демонессы окажется таким сильным. На пять или шесть секунд его кисть онемела. Доррос выронил бы свое оружие, если бы долгие годы выучки не заставили пальцы смыкаться тугим капканом.

Наемник понял, что недооценил свою прекрасную противницу. Ненависть, которую он испытывал к ней, заставила притупиться его бойцовским навыкам. Но звон скрещенных мечей вновь сделал его самим собой.

Франсуаз засмеялась.

Удар Дорроса Бланко тоже был силен; гораздо сильнее, чем мог он себе представить.

Но прекрасное лицо демонессы отразило лишь насмешливое презрение; и Доррос подумал, что она даже не почувствовала его меча.

Лошади развернулись.

Всадники вновь понеслись навстречу друг другу; Доррос Бланко испытывал бешеную злобу, Франсуаза наслаждалась.

Скрещенные клинки вновь запели литаврами битвы.

Доррос Бланко вложил всю силу в свой удар. Месяцы, которые он провел в Кокандском рабстве. Непосильный труд, на плантациях сахарного тростника и рассыпчатой маниоки.

Кнут надсмотрщика, который опускался на каждого, кто был виноват перед господином, и дважды на того, кто не провинился.

Вонючая яма, полная грязи, в которой ему – приходилось проводить ночи.

Меч Франсуазы звякнул о булыжники мостовой, выбитый из руки девушки.

Торжествующая улыбка разрезала лицо Дорроса Бланко. Он знал, теперь ничто не помешает ему снести демонессе голову.

Я не двигался.

Франсуаз никогда бы мне не простила, если бы я помог ей в этот момент. У нее свои представления о чести.

Бланко развернул лошадь. Вороной конь понесся навстречу девушке, точно выпущенный из пушки снаряд.

Франсуаза выхватила из сапога короткий кинжал. Доррос Бланко лишь торжествующе усмехнулся. Изогнутый клинок не мог противостоять закаленному мечу.

Демонесса метнула нож в мостовую. Лезвие глубоко ушло между двумя камнями. Но меткий бросок был направлен не в них.

Кинжал ударился в край лежащего на булыжниках меча. Длинная дайкатана подпрыгнула, как поднимаются грабли, если наступить на них.

Прекрасная демонесса послала гнедую навстречу Дорросу Бланко.

Она нагнулась; за мгновение перед тем, как противникам вновь предстояло встретиться, меч Франсуазы поднялся над мостовой, и пальцы девушки сомкнулись возле рукоятки.

Доррос обрушился на демонессу, словно удар грома. Франсуаза встретила его поднятым мечом. Искры ударили в лицо Бланко; бешеная боль пробежала вверх по его руке.

Наемник почувствовал, что падает с лошади. Правая рука отказывалась повиноваться.

Даже самый опытный из наездников мог бы вылететь из седла, получив такой удар. Но Бланко устоял. Он развернул вороного, и провернул меч перед своим лицом.

– Я прикажу расчесать твои волосы, – прорычал он. – И забальзамирую твою голову, чтобы все могли на тебя посмотреть.

Я вынул из внутреннего кармана большие золотые часы-брегет и, открыв крышку, посмотрев на них.

– Достаточно, – негромко приказал я.

Оба всадника остановились; сузившиеся от бешенства глаза Дорроса Бланко обратились ко мне.

– Ненавижу вмешиваться, – произнес я, не повышая голоса.

Я, не торопясь, вышел на середину площади и остановился, прямо между двумя противниками.

– Но мне кажется, что уже хватит, Доррос.

Бланко в негодовании прохрипел что-то на каталонском.

– Уйди, офицер, – приказал он. – Это только между Франсуазой и мной.

– Нет, Доррос, – произнес я. – Между нею и тобой стою я.

Рык, полный с трудом сдерживаемой ярости, вырвался из груди каталонца. Трижды меч описал круг перед его лицом; Бланко пришпорил лошадь, и вороной скакун понесся на меня.

Доррос с бешеной скоростью вращал перед собой меч. Глаз не мог уследить за полетом острого, как бритва, клинка.

– Зачем он это делает? – в недоумении пробормотал я.

Я посмотрел прямо в глаза вороному коню.

Передние ноги скакуна подогнулись, и он остановился, сбрасывая с себя всадника.

Доррос Бланко перекатился через голову лошади, падая передо мной. Пока он еще летел, я ударил его в правый висок, и он остался лежать.

Вороной конь распрямился и, фыркая, отошел поодаль.

Меч Франсуаз находился в ножнах. Девушка вогнала его туда, когда я вышел на середину площади.

21

Дервиш взглянул на Франсуаз, со стоической печалью мудреца, как взирают на нечто, крайне неприятное, но неизбежное – как, например, на родственников жены или счет за телефон.

– Вы вернулись, – произнес он, и по его тону было понятно – до последней секунды он надеялся на обратное.

Бегемот Седрик вышел на верхнюю ступень минарета и настороженно наблюдал, не потребуется ли его хозяину помощь. Например, чтобы выставить нежелательных гостей.

– За вашим домом следят, – произнесла Франсуаз, спрыгивая с лошади.

Демонесса сказала это таким тоном, словно дервиш должен был нести за это личную ответственность.

– Королевские лучники вломятся сюда через одну или две минуты.

Может показаться, что Франсуаз не замечает хороших качеств в окружающих людях. На самом деле, девушка оценивает всех в точности по достоинству.

Но очень много воображает о себе самой.

Лицо дервиша, на котором я никогда не замечал сильных эмоций, на сей раз тоже осталось почти невозмутимым.

Святой учитель лишь немного приподнял брови, как делает человек, когда подтверждаются некоторые из тысячи его предположений, относительно глубинного устройства бытия.

Сообщение о том, что он должен опасаться солдат короля, не вызвало у дервиша удивление.

Отчасти причина этого состояла в том, что святой учитель давно подозревал правду. Отчасти, он всегда был готов узнать любую правду, и полагал, что она всегда же является горькой.

– Король Гельминт одержим идеей вечной молодости, – произнес дервиш. – Он много раз просил, чтобы я открыл ее секрет. Я объяснял ему, что такая идея противоречит устроению Вселенной. Но он не слушал. Теперь, я думаю, он прибег к помощи демона, чтобы обрести желаемое…

Эти слова оказались единственной реакцией дервиша на то, что он внезапно стал мишенью для королевских лучников.

– Что же, – произнес он. – Дайте мне астральный ошейник. Я завершу обряд очищения, и демон потеряет всю свою силу.

Франсуаз никак не дала понять, что хладнокровие и собранность дервиша смогли произвести на нее благоприятное впечатление. Точно так же, ни тени смущения не появилось на ее лице, когда она сообщила:

– У нас его нет.

– Нет?

Сколь бы ни было сильно неодобрение дервиша к демонессе, даже он оказался неприятно удивлен.

– Ошейник спрятан в Каледонском лесу, – отрывисто произнес я. – В надежном месте. Прежде, чем мы до него доберемся, королевские лучники ворвутся в минарет, и заберут Найваю.

Много лет назад святой учитель усвоил, что ни на одного из людей нельзя положиться, какими бы добрыми ни были их намерения. Он не стал произносить упреков, или сокрушаться, жалуясь на несовершенство мира.

Возможно, лишь бегемот Седрик составлял исключение. Не дожидаясь слов со стороны дервиша, он вернулся в минарет, и теперь вновь спускался в сад по его ступеням, держа в лапах охапку длинных, цветных свечей.

Он направлялся на круглую площадку, чтобы подготовить ее к обряду очищения.

Солнце давно выкатилось из точки зенита, поэтому, чтобы ритуал прошел успешно, вокруг следовало возжечь благовония.

– Обряд необходимо завершить, – произнес дервиш. – Я перемещусь в астральный скол, где находится Найвая. Седрик будет сопровождать меня. Королевские лучники нас здесь уже не найдут. Мы покинем скол в нескольких милях от минарета.

– Хорошо, – сказала Франсуаз. – Не будем терять времени.

Святой учитель уже направился по садовой аллее, позволяя красноватым листьям ирги касаться своего одеяния. Услышав слова девушки, он обернулся.

Дервиш отгородил себя от всего мира, запершись в высокой башне минарета. Он принял, что мир заведомо зол; и ничто, происходящее за пределами стен заброшенного сада, не могло вывести его из равновесия.

Но распоряжаться кому-нибудь внутри минарета он бы не позволил.

– Вам лучше уехать отсюда, – произнес он. – Пока не появились лучники.

Этот человек умел облечь отказ в форму вежливого предложения. Такая манера разговора тоже была одной из стен, что защищали дервиша от злого мира.

Франсуаз понимает только одну форму отказа – ту, что обличена в крепкий удар дубинки. Она направилась вслед за дервишем, не обращая внимания на его слова.

Я ощутил аромат благовоний, поднимающихся над вершинами тисов.

Возжигание священных свечей само было ритуалом; но по его окончании следовало как можно скорее приступить к обряду очищения.

Я понимал, что Френки и дервиш надолго займут друг друга, поэтому быстро взбежал по лестнице минарета, чтобы вынести в сад спящую Найваю.

– Вы не будете присутствовать при ритуале, – произнес дервиш.

Он не отказывал; он просто сообщал, как станут происходить события.

– Я буду, – ответила Франсуаз.

Я покачал головой, заходя под своды минарета.

Теперь дервиш полностью повернулся к демонессе. Он сложил руки под талией, чтобы замкнуть круг ментальной энергии и не позволить себе потерять самообладание.

– Госпожа Франсуаза, – произнес он. – Я верю в ваши добрые намерения. Но это не значит, что я впущу вас в астральный скол.

– Дервиш, – сказала демонесса.

Франсуаз пришла в ярость мгновенно, словно вскипевшее масло. Она сложила руки на груди.

– Не заставляйте меня быть грубой, – сказала демонесса. – Мы должны действовать сообща.

– Я ценю вашу помощь, – отвечал святой учитель, с видимой бесстрастностью. – Но в прошлый раз вы проникли в астральный скол обманом. Порог минарета вы тоже пересекли, солгав Седрику и мне. Как сможете вы помочь Найвае, если все ваши поступки замешаны на лжи.

Я вступил на верхнюю лестницу минарета. Найвая, погруженная в глубокий беспокойный сон, лежала на моих руках.

– Королевские лучники, – произнес я. – Они окружают сад.

Дервиш взглянул на Франсуаз, говоря тем самым – уходите сейчас, или окажетесь в замковых казематах.

– Нет времени спорить, – бросила демонесса.

Она выбросила вперед руку, и пучок пламени вырвался из ее указательного пальца. Дервиш отшатнулся; он ощутил инфернальное дыхание бездны.

Франсуаз засмеялась – весело, и в то же время с холодной, издевательской насмешкой.

Демонесса провела перед собой прямую черту. Алое пламя занялось в жарком воздухе, рисуя в нем силуэт Врат.

– Нечисть! – в гневе прокричал дервиш. – Что ты делаешь в моем саду?

– Потом поговорим, муфтий, – процедила девушка.

Она схватила дервиша за руку. Прежде, чем святой учитель успел произнести хотя бы слово псалма, демонесса швырнула его в разверзнутое отверстие.

– Седрик.

Голос Франсуаз хлестнул бегемота, как удар бича. Демонесса умеет заставлять людей подчиняться.

Гиппопотам уже спешил по садовой аллее, все еще держа в руках горсть невозженных свечей.

Адские Врата распахивали перед Седриком огненный крылья. Он слышал крики тех, кто был обречен на страшные муки в факелах Преисподней.

– Полезай, – приказала девушка.

Доброе лицо бегемота в недоумении раздвинулось. Он приподнял лапы, собираясь что-то спросить.

– На штурм! – раздался громкий крик из-за садовой стены. – Арбалетчики!

– Всем здесь надо повторять, – в бешенстве прорычала Франсуаз.

Она со всех сил пнула бегемота ногой в ту часть тела, на которой он обычно сидел. Седрик повалился вперед, словно сбитая с человека шапка.

Маленьких хвостик на мгновение мелькнул под распахнувшейся туникой.

Восемь стрел вонзились в стволы тисов, по обе стороны от нас.

– Давай, – приказала девушка.

Я должен был войти следующим, поскольку нес на руках Найваю. Но я не собирался оставлять Франсуаз по эту сторону Врат, пусть даже на пару секунд.

Я втолкнул девушку впереди себя, и только потом шагнул в огненные створки.

Обернувшись, я затворил их за нами.

22

Холодный, влажный воздух болота показался мне приятным после удушливой жары, царящей в Курземе.

Мне нравится, когда холодно и влажно; возможно, мне следовало родиться лагунным драконом, стегоцефалом, или, по крайней мере, большой лягушкой.

С наслаждением вдохнув освежающий воздух, я осмотрелся. К моему полному удовлетворению, я выглядел именно так, как полагается настоящему герою, как его изображают на обложках дешевого романа.

Я стоял, полушироко расставив ноги, со спокойной уверенностью смотрел в камеру, а на моих руках возлежала спасенная красавица – как положено, без сознания и почти полностью обнаженная.

Все остальные персонажи лежали в грязи у моих ног.

Мне это понравилось.

Больше всех досталось, разумеется, бедняге Седрику. Мало того, что он сам, будучи упитанным гиппопотамом, глубоко погрузился в грязь. Франсуаз упала прямо на него, изобретя тем самым новый глагол – прибегемотиться.

Френки может делать в воздухе тройное сальто, и прыгать так далеко, словно законы тяготения на нее не распространяются. Но я знаю, что это не так, поскольку мне не раз приходилось носить ее на руках.

Демонесса вогнала Седрика в жидкую топь так глубоко, как хороший удар молотка утапливает в дереве округлую гвоздевую шляпку.

Дервиш сидел поодаль; будучи легче Седрика, он пролетел дальше.

– Друзья, – с великодушной доброжелательностью произнес я. – Грязевые ванны весьма полезны для здоровья. С этим никто не спорит. Они смягчают кожу и способствуют релаксации. Но, может быть, развлечетесь этим позже?

Франсуаз поднялась, нещадно попирая Седрика ногами. Она наградила меня полным бешенства взглядом, и только потом сошла с бегемота.

Седрик долго отплевывался от тины, когда приподнялся на лапах, и продолжал это занятие уже дня два.

Рот бегемота оказался, таким образом, занят; Франсуаз же поперхнулась от бешенства. Девушка не стесняется, чтобы в подобной ситуации дать волю рукам, но не делает этого при посторонних.

Таким образом, единственным активным тенором в хоре оказался дервиш.

– Грязная демоница, – произнес он.

Надо сказать, что единственными по-настоящему чистыми здесь оказались мы с Найваей; я вошел в астральные Врата, а не был в них брошен.

Френки отделалась крупными каплями грязи, которые вылетели из-под Седрика. На ее черной куртке они не виднелись. Поэтому эпитет «грязный» скорее мог относиться к дервишу и гиппопотаму.

– Как ты смела кощунствовать в саду минарета?

Сложно спорить с тем, что растворить Врата Преисподней возле храма – это оскорбление веры. Но Френки никогда не спорит; она либо не слушает, либо лупит оппонента лицом об стол.

– Ладно вам, дервиш, – бросила она.

В таких случаях я обычно подаю девушке носовой платок, чтобы она могла привести себя в порядок; но мои руки оказались заняты полуобнаженной Найваей.

Френки бросила на меня бешеный взгляд, и присоединила еще одну строчку к списку моих прегрешений.

Затем вынула платок из-за отворота куртки, и принялась вытирать заляпанные ноги.

Я передал Седрику Найваю, и он поспешил принять ее; озабоченный облик добродушного бегемота говорил о том, что я не умею заботиться о маленьких девочках.

Дервиш подковылял к демонессе. Он еще не совсем пришел в себя после головокружительного полета.

– Я сказал, что не возьму вас сюда, – вымолвил он голосом, дрожащим от сдерживаемого негодования.

– Вы вообще много болтали, – бросила девушка. – А пора действовать.

Убедившись, что грязь более не мешает мне восхищаться ее стройными ногами, Франсуаз отбросила в топь намокший платок, и сказала:

– Нам в ту сторону.

– Нет, – произнес дервиш. – Мы никуда не пойдем, пока все не выясним.

Франсуаз уперла руки в талию, и посмотрела на святого отца сверху вниз.

Френки обладает удивительной способностью смотреть сверху вниз даже на тех, кто гораздо выше нее. Я полагаю, секрет этого умения в ее непробиваемой самоуверенности.

Девушка взирала на дервиша так, как великан может смотреть на разбушевавшегося крошку полугоблина.

– Ладно, – произнесла демонесса. – Я вам не нравлюсь. Это ваше дело. Но мы пойдем вместе. Жизнь девочки дороже, чем ваши моральные принципы.

С каждым словом ее экспрессия росла; два заключительных слова Франсуаз произнесла с таким громким отвращением, словно речь шла о тараканах или кишечных червях.

– Хорошо, – вымолвил дервиш. – Я скажу все, что давно должен был.

То, как мало эмоций прозвучало в голосе святого учителя, выдавало, сколь бурные чувства охватывают его на самом деле.

Глаза Франсуаз вспыхнули; казалось, еще мгновение, и искры их воспламенят тростник, погрузив топь в вихрь бушующего пламени.

– Только человек с чистой душой может входить в астральный скол, – произнес дервиш. – А тем более, вступать в пределы Верхнего Болота.

Бегемот Седрик тронулся с места; его толстые лапы громко зашлепали по влажной земле.

Он остановился только тогда, когда, вместе со спящей Найваей, оказался за спиной дервиша. Оттуда он посмотрел на Франсуаз, и больше не отрывал от нее взгляда.

Лицо Франсуаз стало мрачным. Было очевидно, что демонесса собирается идти дальше, даже если ей придется для этого снова втоптать в грязь и Седрика, и самого его хозяина.

– Мне известно, что люди сами отдают свои души демонам, – молвил дервиш. – Но это не делает вас менее отвратительными. Недостойно пожирать чужие души. Питаться за счет других. Это непорядочно.

Франсуаз не мастерица вести философические споры.

Мне кажется, причина этого в том, что человек может либо говорить правильные слова, либо что-то делать; и первый же его поступок пойдет в разрез с его речами.

Такое уж имеют свойство идеи; они перестают быть правильными, как только перетекают из слов в реальность.

– Неужели вы не видите, что приносите зло людям, – продолжал дервиш. – Даже если этого не хотите. Нельзя лишать человека самостоятельности. Превращать себя в единственный смысл его жизни. Неважно, каковы ваши намерения; вы способны только навредить этой девочке.

Франсуаз вздохнула; ее грудь высоко вздымалась.

– Вы все сказали? – спросила она. – Значит, мы можем идти.

Святой учитель посмотрел на нее, и понял, что разговор закончен.

Мы находились не очень далеко от границ болота. Твердой земли здесь было гораздо больше, если понимать под ней ту, в которую мой сапог погружался не глубже, чем на пару дюймов.

Солнце, тусклого медного цвета, покоилось на небосклоне; оно никогда не пряталось за горизонтом, но лишь сжималось, становясь меньше в полтора раза, и расцветало вновь.

Основания широких листьев, погруженные в топь, фосфоресцировали, и свет небесный смешивался со светом земным.

– Скоро откроется Мшара, – отрывисто произнесла Франсуаз. – Приготовьтесь.

Демонесса остановилась на мгновение и обернулась, желая убедиться, что все поняли значение ее слов; прекрасное лицо девушки стало жестким, тонкая струйка огня пробежала по лезвию обнаженного меча.

Шелестение Мшары, Верхнего Болота, становилось все явственнее; оно рассыпалось вокруг, подобно маленьким хрустящим шарикам, и вбирало в себя, как океанская волна подхватывает летучую рыбу.

Между мелколистных цианей Мшары предстояло завершиться обряду очищения.

Там, спутанные в тине с корнями тростника, погружались в бездну астрального скола последние из демонических кандалов.

Дервиш вышагивал с независимым видом, чему несколько мешало его испачканное в грязи одеяние.

Бесстрастное лицо и поднятый подбородок должны были подчеркнуть, что святой учитель знает о том, что такое Мшара, и без подсказок демонессы пламени.

Полуобнаженная Найвая возлежала в заботливых лапах Седрика. Мне нравится выглядеть эффектно, но это не значит, что я стал бы таскать на себе упитанную девицу дольше, чем это необходимо.

Мне хотелось, чтобы мои руки оставались свободными, когда мы вступим в пределы Мшары.

Болотный тростник раскрывал веера высоких стеблей. Их перистые верхушки начали покрываться позолотой света, идущего из глубины топи. Это значило, что Мшара совсем близко.

– Будьте осторожны, – произнес дервиш.

Голос святого учителя звучал сухо и сдержанно.

Он по-прежнему был категорически против того, чтобы демонесса сопровождала его и Седрика.

Но никакого способа воспрепятствовать этому он так и не смог найти. В этом проявилась извечная слабость человека слова перед человеком действия.

И, раз уж ему приходилось мириться с присутствием Франсуаз, дервиш был готов уделить ей частичку своего опыта и подсказать, как следует себя вести.

– Радужные гребневики. Они хорошо прячутся, и могут напасть, откуда угодно.

Святому учителю не стоило этого говорить. Если бы он хотя бы немного задумался над характером Франсуаз, то предпочел бы хранить молчание.

Но дервиш слишком лелеял свое оскорбленное достоинство, чтобы позволить проницательности подать голос.

Красавица азартно засмеялась.

– Я вытащу их из нор, – заверила она.

Демонесса взмахнула обоюдоострым мечом. Клинок пронзил воздух в нескольких дюймах перед лицом святого учителя.

Стебли болотного тростника, подсеченные почти у самого края воды, рассыпались сбитым карточным домиком.

Лицо дервиша потемнело от негодования. Он знал, чему девушка только что распахнула двери.

Заросли, купающиеся во тьме, начали заниматься холодным сиянием. Полосы огней загорались и приходили в движение, когда хищники Мшары просыпались от векового сна.

– Они больше не прячутся, – усмехнулась Франсуаз.