Текст книги "Между двух войн"

15

– Орки сильны, – Франсуаз вышагивала вдоль строя солдат, и каждое ее слово отпечатывалось в их душах, словно клеймо, навсегда выжженное каленым железом.

– Но у нас есть то, чего нет у них. Это – ваш дом, и вы будете сражаться за него. Для орков это – только один из набегов. Они не будут драться до последнего. Ощутив сопротивление, они отступят.

Демонесса провела по лицам ополченцев горящим взглядом.

– Вы не должны умирать за свою страну, – говорила она. – Это то, чего хотят орки. Что вы станете делать?

– Убивать! – было ей громким ответом.

– Что?

– Убивать!

– Что?!

– УБИВАТЬ!

Мириэль вздрогнула. Она глубже закуталась в серую накидку, которую натягивала себе на плечи.

– Вы видите? – произнесла она.

– Что? – спросил я.

– Кедры, – ответила Мириэль. – Они увядают.

Я дотронулся до одной из веток, что вздрагивала возле моего лица. Листья на ней сморщились, и упругий сок больше не наливал их.

– Я вижу, – ответил я.

– Мне больше нельзя туда, – сказала Мириэль, и ее тонкая рука протянулась к стенам живого храма. – Я больше не жрица.

– Сможете стать снова? – спросил я.

– Нет…

Я разжал пальцы, и кедровая ветвь вновь задрожала, свободная. Два или три листка опали с нее.

– Почему вы это разрешили? – спросил я.

– Я не знаю, – ответила она. – А как бы я могла помешать?

Я пожал плечами.

– Вы никогда никому не сопротивлялись? – спросил я.

– Зачем? – сказала она. – Достаточно поговорить с человеком. Объяснить ему.

Она заплакала.

– Вижу, на сей раз вам не удалось объяснить, – сказал я. – Что станет теперь с рощей?

Мириэль серьезно взглянула на меня.

– Роща погибает, Майкл. Погибает от ненависти.

То, что она увидела в моих глазах, подтолкнуло ее продолжать; хотя я этого не хотел.

– Мы – часть леса, как и эти кедры. Когда люди Гиберии стали…

– Злыми? – подсказал я.

– Нет… В нашем языке нет этого слова… Вернее, оно обозначает не то же, что и у вас… Когда ты хочешь, чтобы другому стало плохо – неважно, друг он тебе или враг – то тебе самой становится худо. Это как яд, который ты вдыхаешь.

Она не заметила, как подошла ко мне близко-близко; она подняла глаза, и, если бы у меня еще оставалась душа, я мог бы в них утонуть.

– С вами такое было, Майкл? – спросила она.

– Было? – я посмотрел в небо, и это позволило мне отстраниться от нее. – Мне кажется, все проходят через это… Разве нет?

– Возможно, – ответила она. – Вот почему в мире так много зла.

Я произнес:

– Вы больше не жрица леса, Мириэль. Но вы обладаете способностями друида. Это правда?

– Да, – сказала она.

Внезапно она прижалась ко мне, так порывисто, что я не успел этому воспротивиться. Ее руки обвились вокруг меня, а губы нашли мои. Поцелуй друиды был прохладным, как утренняя роса. Ее нога легла на мою талию, гибкое тело трепетало под легкой накидкой.

Я взял девушку за плечи и поспешно отстранил от себя. Я рефлекторным движением вытер губы тыльной стороной ладони, прежде чем осознал, что это может ее обидеть.

– Что? – спросила Мириэль.

Мне казалось, ей должно было стать неловко; она первая поцеловала меня. Но на ее чистом лице я видел только легкое удивление.

– Что случилось? – спросила она. – Разве эльфы дают обет безбрачия?

– Нет, – ответил я. – Но…

Друида вновь обняла меня. Ее губы ласкали мои, а тонкие руки рассвобождали застежки моей одежды.

Мне пришлось приложить некоторое усилие, чтобы заставить девушку разорвать объятия.

– Мириэль, – произнес я. – Не надо.

Она опустила руку и, прежде чем я понял, что она собирается делать, я ощутил ее тонкую ладонь на поясе моих штанов. Рука друиды скользнула вниз и замерла.

Я поспешно убрал ее пальцы.

– Что с вами? – спросила она.

– Знаете, Мириэль, – сказал я. – Я лучше пойду.

Друида схватила меня за руку. Ее тонкие пальчики держали меня очень крепко; так тонкое, ползущее растение обвивается вокруг большого дерева, и только острый нож способен рассвободить его путы.

– Вы не хотите меня? – спросила друида.

Глубокого удивления в ее голосе было гораздо больше, чем оскорбления отвергнутой женщины.

– Но я думала…

Я положил палец на основание ее ладони и, слегка надавив, заставил ее раздать пальцы.

– Если у вас чесотка, – хмуро сказал я. – Сходите к Колтону. Ему как раз надо сбросить напряжение.

Она должна была бы дать мне пощечину; по крайней мере, попытаться. Но я сломал что-то очень важное в ее мире, и теперь она была завалена его обломками.

Меня многие пытались заставить чувствовать себя виноватым. Были у них основания или нет. Но я не стал бы просить прощения у девчушки за то, что ее объятия не вызвали у меня той реакции, которую она пыталась найти.

– Вы… – прошептала она. – Вы обманули меня.

– Вот как, – сказал я, поворачиваясь. – Выбросьте обручальное кольцо в речку.

Она закричала так громко, что мне пришлось обернуться. Хотя я не собирался этого делать.

– Вы! – закричала она. – Вы спите с этой шлюхой.

Вот так всегда с людьми, которые погружены в высокие материи. Впрочем, можно ли погрузиться в высокие материи? Но не о том речь.

Сперва они рассуждают о красоте и вселенском добре. Потом начинают считать, что влюблены, и готовы переспать с фонарным столбом, только потому, что он всю ночь выслушивал их излияния и так и не убежал. Им невдомек, что бедняга просто не мог этого сделать…

А еще через пару дней они заваливаются в постель к кому-нибудь другому, и пишут в дневник стихи о глубине своих чувств.

– Я думала, что вы такой же, как я, – говорила Мириэль. – Что вы меня понимаете. Я ошибалась. Все, что вам нужно, это…

Я хорошо знаю гиберийский язык, но эти слова оказались пробелами в моем словаре. Наверное, потому, что я учил его по книгам и словарям, а не в общении с пьяными солдатами.

– Разве вы не видите, какая она? – кричала мне вслед друида. – Вы, и Колтон – все вы одинаковы. Мужчины. Вам только и нужно, что длинные ноги, да грудь, как барабан. Вам нет дела до души девушки, до того, кто она…

Я стал насвистывать песенку, чтобы не слушать ее.

16

– Я все видела, – мрачно сообщила Франсуаз.

– Все? – осведомился я. – Даже балет Чайковского «Лебединое озеро»? Сомневаюсь.

– Не паясничай, – отрезала она, хотя я уже давно отказался от этой привычки. – Я видела, как она измеряла тебе член пальцами.

– Френки, – покачал головой я. – Ты меня шокируешь.

– Я бы шокировала тебя рукояткой меча, – сказала она. – Если бы ты позволил ей продолжать. С чего это она в тебя вцепилась?

Я взглянул на Франсуаз. Вопрос демонессы не означал, что молодая, привлекательная девушка, пережившая душевное потрясение, смогла найти в таком человеке, как я. Она слишком хорошо это знает.

Френки не могла взять в толк, как Мириэль могла посягнуть на ее собственность.

– Кстати, – произнес я. – Что за слова сказала она, говоря, что мне нужно. Я их не понял.

Франсуаз перевела, и я не был уверен, что стану включать эти слова в свой лексикон, даже ради того, чтобы заполнить в нем пробелы.

– Что ты узнал? – спросила девушка. – Или слишком был занят, щупая свою друидицу.

– Твои ополченцы смогут остановить орков? – спросил я.

– Нет, – ответила она. – Но я смогу. Что у тебя?

– Если конница орков будет разбита, – ответил я. – С юга в Гиберию вступит армия Кириллия. И уничтожит здесь все.

Лагерь самарийской армии был обнесен высоким частоколом. Его изрезанные края поднимались над голубым небом, словно хищные клыки чудовищной твари.

Легионеры всегда окружают себя укреплениями, даже если останавливаются только на одну ночь. Солдаты Самарии расположились на краю долины, где высокие холмы делали лагерь невидимым со стороны леса. Судя по цвету бревен в том месте, где они были погружены в землю, армия находилась здесь уже не первую неделю.

– Кириллий, – процедила Франсуаз, убирая от глаз увеличительную трубу. – Вот как он сражается на границе.

– Колтон говорил, что его народ хочет отказаться от помощи императора Самарии, – сказал я. – Ты видела способности друидов. Они могут пригласить наемников, и не платить налоги.

– Император позволит оркам разорить Гиберию, – сказала демонесса пламени.

Она сложила трубу столь резко, что я испугался за сохранность линз.

– И те, кто останутся в живых, вновь станут его рабами.

– Орки не пойдут через лес, – произнес я. – Они разграбят и сожгут гиберийские города, но не дойдут до Самарии.

– А Кириллий здесь, чтобы ничего не сорвалось.

Я задумался.

– Когда у тебя мозги тикают, – сообщила девушка. – Ты похож на бомбу с часовым механизмом. И опасности от тебя столько же. Что на этот раз?

– Пожалуй, слетаю я к Кириллию, – проговорил я. – Поболтаем о вопросах стратегии.

Я засунул руку за пояс и начал перебирать безделушки, лежащие там.

– Ага, – произнес я. – Думаю, это подойдет.

Я повернул дракона, намереваясь спуститься в долину.

– Друидица поцелуем из тебя все мозги высосала? – зло спросила девушка. – Вестовой тебя узнает.

– Не узнает, – ответил я. – Я был в шлеме, и говорил с акцентом.

– Что там у тебя?

– Пуговица, – ответил я. – От мундира генерала Грантия.

Я развернул складной нож и принялся отгибать металлические манжеты, загнутые с обратной стороны пуговицы.

– У тебя штаны падают?

– Достоинство этой пуговицы… Ага. В том, что на ней изображен самарийский герб… Вот так. Если отогнуть манжеты…

Я вновь засунул руку за пояс.

– И вправить пуговицу в этот открытый медальон, у нас получится милый амулет, с имперской печатью… Прекрасный пропуск.

– Тебя пустят только потому, что ты покажешь пуговицу?

– Нет, конечно. Кириллий меня ждет.

Я пустил верхового дракона над самой поверхностью дороги. Два легионера стояли у входа в лагерь, и их короткие мечи были обнажены. Из-за частокола раздавались звуки команд. В ожидании приказа, Кириллий занимал своих солдат тренировками.

Мой дракон завис в воздухе, на уровне лиц обоих стражников. Я вынул из-за пояса небольшой округлый амулет, и показал его стражникам. Узнав императорскую корону Самарии, оба они отдали честь и расступились, пропуская меня.

Верховой дракон влетел в укрепленный лагерь. Несколько сотен солдат занимались упражнениями, оттачивая владения мечом и пикой – двумя основными типами оружия в самарийской армии.

Кириллий вышел мне навстречу, сопровождаемый тремя младшими офицерами. У него было широкое лицо и короткая светлая борода, раскрывавшаяся на подбородке широким веером.

Я спрыгнул с дракона и хмуро осмотрелся, стягивая черные перчатки.

– Много шума от ваших людей, Кириллий, – произнес я. – Я услышал их задолго до того, как увидел укрепления.

Я лгал, но Кириллий не мог об этом знать.

Полководец вскинул руку, подзывая к себе одного из командиров отрядов.

– Пусть солдаты перестанут горланить, – приказал он. – У нас здесь особая миссия, мне не надо об этом напоминать.

Командир отдал честь, и вернулся к своим людям. Вокруг сразу стало гораздо тише, и мне это понравилось.

– Уже лучше, – произнес я.

Я проигнорировал руку, которую протянул мне полководец, и, не дожидаясь приглашения, направился в его шатер.

– Грантий предупредил вас о моем приходе? – спросил я.

– Да, – отвечал Кириллий. – Он прислал донесение.

– Хорошо.

Я поднял одну из подушек, что устилали пол его шатра. Сбив с ее помощью грязь, которая могла оказаться на одном из возвышений, я уселся на него и, сложив ладони, поднес их к лицу.

Кириллий вопросительно посмотрел на меня. Он ждал, когда я начну говорить. Я перевел взгляд на офицеров, что вошли в шатер следом за полководцем. Он поднял руку и нетерпеливым жестом велел им оставить нас.

– Мне очень досадно, – произнес Кириллий, вышагивая по просторному шатру. – Что император не доверяет мне. Он лично поручил мне возглавить операцию. И я не ожидал, что потом он пришлет советника проверять меня.

– А уж как мне досадно, – ответил я. – Бросить столицу и лететь к границам империи – это забава для дуболомов вроде вас. Не для меня.

Лицо Кириллия побледнело от гнева, но он не посмел возражать.

– И ручкаться с кочевыми орками я тоже не хочу, – продолжал я. – У вас есть – что-нибудь?

Он подошел к подносу, стоявшему прямо на полу шатра, и протянул мне кувшин.

– Ну и дрянь, – сообщил я, заглядывая в горлышко. – Запах, в точности, как от тех потных бугаев, что прыгают снаружи. Впрочем, наверное, из-за этого вам и нравится.

По той гримасе, что исказила лицо Кириллия, я не смог определить, прав или нет, поэтому решил остаться при первоначальном мнении.

Я повертел в руках императорский амулет и протянул его Кириллию.

– Внимательно рассмотрите его, – предупредил я. – Чтобы потом узнали печать.

Для того, чтобы исполнить мои слова, Кириллию потребовалось наклониться передо мной, но я не собирался облегчать ему несение службы.

Дав полководцу на полминуты меньше, чем он собирался посвятить изучению амулета, я спрятал его.

– Император не хочет, чтобы кто-нибудь совершил ошибку, – произнес я. – Есть у него этакая странная слабость… Вы ведь помните, что произошло с генералом Таллием, когда он проиграл Маракандскую кампанию?

– Ты лжешь, – уверенно заявила Франсуаз.

– Может быть, он и не стал падать на колени и заламывать рук, – согласился я. – Но упоминание Таллия произвело на него впечатление.

– Таллия распяли на кресте, – произнесла девушка.

– Не совсем, – ответил я. – Если быть точным, вначале с него заживо содрали кожу, а потом посыпали порошком, который…

Демонесса обожгла меня взглядом, давая понять, что ее не интересуют подробности. Но я-то знаю, что только это ее и интересует.

– Знаешь, что мне говорила моя младшая сестра? – спросила она.

– Моя стыдливость вряд ли вынесет такое знание.

Девушка продолжала:

– Она говорила.

Франсуаз закатила глаза и сложила руки в жесте молящейся монашки, из-за чего ежеминутно рисковала свалиться с лошади.

– «Френки. Мне жаль парня, который в тебя влюбится».

– Мне тоже, – подтвердил я. – А дальше?

Франсуаз ткнула меня в плечо, и вновь вернулась в образ проповедующей монашки.

– «Если только ты не найдешь кого-то, более чокнутого, чем ты сама». Думаю, именно тебя она и имела в виду.

– Давно я не получал таких странных комплиментов.

– Это не комплимент.

17

– Франсуаза!

Колтон выбежал нам навстречу. За его спиной стояли ополченцы более молчаливые и обеспокоенные, чем обычно.

– Что произошло? – спросила девушка, осадив лошадь.

Колтон не был большого роста; с высоты лошади он выглядел маленьким. К тому же он разводил руками.

– Друиды, Франсуаза, – произнес Колтон. – Они умирают.

Роща друидов начала засыхать. Широкие листья кедров желтели и сворачивались. Они потерянно жались к древесной коре, но та сама серела и начинала отслаиваться.

Девушка тихо выругалась.

Живой храм жрецов леса более не был живым. Листья пооблетали с тонких кедровых веток, оставляя лишь голые стволы. Стены святилища уже не оставались сплошными. От них сохранился только скелет, и заходящее солнце просвечивало сквозь остовы погибающих кедров.

Мириэль стояла у стен храма, заглядывая сквозь них. Ее одну не коснулся недуг, поразивший остальных друидов. Жрецы леса лежали на желтеющей траве, и их просторные одеяния были единственными островками зеленого цвета, что оставались еще в этом лесу.

Франсуаз соскочила с лошади и вступила под сень святилища. Опустившись на одно колено, девушка приподняла первого из друидов и дотронулась до его шеи. Я спешился; Мириэль обернулась на меня, и ее расширенные глаза были полны ненависти и отвращения.

Не знаю, почему – от того ли, что ее собраться умирали на ее глазах, или потому, что я ее отверг.

Людей никогда не поймешь до конца.

Франсуаз выпрямилась, и бешеным взглядом приказала мне подойти.

– Я не понимаю, Майкл, – произнесла она, отряхивая руки. – Эти люди здоровы; их тела в полном порядке.

– У людей есть еще и душа, – негромко ответил я. – Ты демон, и должна знать.

– Заткнись. Что с ними?

Я опустился на корточки и заглянул в лицо одному из друидов.

– Мириэль говорит, что ненависть отравила лес, – произнес я. – Ты заставила их создавать орудия смерти. Это их убило.

– Глупости, – прорычала девушка. – Магия и силы астрала созданы для того, чтобы убивать и калечить. Еще ни у одного колдуна кишки это не выворотило.

– Речь идет не о магии, – я выпрямился, но не стал отряхивать рук, так как ни к чему не прикасался. – Это образ жизни и мыслей. Человек – это то, что он делает. Ты заставила этих людей сделать то, что противоречило не просто их мировоззрению – противоречило им самим. И теперь они умирают.

– Им можно помочь? – обеспокоенно спросила девушка.

– Если человек болен, его можно попытаться лечить, – сказал я. – Если проклят, проклятие можно снять. Но они совершили то, что было им ненавистно. И перед ними встал выбор – жить с этим или умереть.

Я посмотрел на Франсуаз.

– Они сделали свой выбор.

Лицо девушки стало жестким.

– Отлично, – произнесла она, повышая голос. – Мы знали, что многим придется умереть в этой войне. Друиды оказались первыми. Сделаем все, чтобы их смерть не была напрасной.

Демонесса выхватила клинок, и гиберийские ополченцы подхватили ее боевой клич.

– Я хотел поговорить с тобой. Если ты не против.

– О чем?

Франсуаз обернулась, и в ее лице нельзя было прочитать ни одного чувства, говорившего, что она рада этой просьбе.

– О том, – неуверенно сказал Колтон. – О том, что должно произойти.

– Тогда садись, – произнесла девушка.

Колтон повиновался.

– Я никогда не делал того, что… То, что собираюсь сделать.

– Не задавал вопросов?

В голосе девушки не было ни насмешки, ни осуждения. Колтон воспринял ее слова как своеобразное одобрение; дружеское, и в то же время без задевающей его достоинства снисходительности.

– Я говорю об орках.

– Ты никогда никого не убивал? – спросила девушка. – Я могу понять.

– Дело не в этом; я лесничий. Мне приходилось убивать. Медведей, оленей, лосей. Мне было их жаль; очень. Орки для меня – гораздо хуже, чем те звери, которых я убивал. Я не буду расстраиваться из-за этого.

– Странная философия, – усмехнулась девушка. – Но пока тебе лучше ее не менять.

Ее глаза сверкнули, новой мыслью.

– А как же друиды? Разве то, что с ними происходит – не из-за готовящихся убийств.

– Нет, – Колтон опустил голову. – Друиды помогали нам охотиться. Они создавали ловушки, волчьи ямы. То, что они выстроили в степи – только большой капкан, которые они создавали всегда.

– Постой-ка.

Лицо девушки оживилось.

– Ты говоришь, что друиды всегда помогали вам проливать кровь. Но почему только сейчас им стало плохо от капканов?

– Ты не понимаешь, Франсуаза.

Колтон говорил теперь с мягкостью и доброжелательностью, которая очень напоминала Мириэль. Девушка была готова свернуть ему шею за этот тон.

– Когда мы убиваем лесных животных, мы не ненавидим их. Мы делаем это ради их пользы.

– Что?

То, что услышала девушка, показалось ей диким. Она понимала, что человек лишает жизни животных, ради собственных целей; но ей еще никогда не приходилось слышать о том, чтобы кого-то убивали затем, чтобы доставить тому удовольствие.

– Конечно, – подтвердил Колтон. – Нам больно это делать, ведь мы не нуждаемся ни в мясе, ни в шкурах. Для этого у нас есть домашний скот. Но таков порядок природы, Франсуаз.

Он обвел рукой лес, окружавший их, и вновь это движение напомнило демонессе русоволосую друиду.

– Одни умирают, чтобы дать жизнь другим, – говорил бывший лесничий. – Так живет лес, а мы его часть. Мы – люди; мы разводим овец и коз, и поэтому частью выпали из этого круговорота. Но животные леса не простили бы нам, если бы мы перестали на них охотиться. Ведь таков закон леса.

Франсуаз взмотнула головой.

– У вас еще более странная философия, чем я думала, – резюмировала она. – Так почему стало плохо друидам? И что смущает тебя? Разве убить орков – не такой же закон природы?

– Нет, – отвечал Колтон.

Девушка постаралась, чтобы ее мрачное бешенство не отразилось во взгляде серых глаз.

– Почему? – спросила она.

– Нельзя убивать орков, – произнес Колтон. – Вернее, так считают друиды. Вот почему я так сильно обеспокоен, Франсуаза.

– Но почему?

– Как – почему?

Удивление Колтона было столь глубоким, что демонесса едва не разорвало от ярости. Ведь то, о чем он говорил, было столь очевидным, столь понятным; почему эта прекрасная девушка, такая сильная, такая храбрая, не в состоянии понять?

– Орки сильнее, – отвечал Колтон. – Это они должны нас убивать.

* * *

Франсуаз взглянула на человека, потрясенная его словами.

– Я говорил про закон леса, – сказал Колтон. – И ты ответила, что поняла. Сильные побеждают слабых. Это естественно. Мы должны убивать животных, потому, что мы сильнее их. Но перед орками мы слабее. Мы не можем сражаться с ними. Так нас учили, с самого рождения.

– Но Колтон, – девушка попыталась улыбнуться. – В природе все совсем не так. Кролик не идет к лисе на обед. Он защищается от нее, прячется.

Колтон покачал головой, и лицо его выражало глубину мудрости.

– Прячется, – сказал он. – Но не защищается. Видела ли ты, чтобы кролик, оскалив зубы, прыгал на волка? Чтобы зяблик клевал змею? Слабейший должен убегать, и мы поступали так веками, когда уходили в леса. Теперь мы не можем этого сделать. Но я не уверен, можем ли мы сражаться. Имеем ли право.

– Значит, – произнесла Франсуаз. – Друиды лежат там…

Она быстро отказалась от слов «вповалку».

– Не потому, что создали капканы? Дело в том, что они не хотят убивать – более сильного?

– Да, – отвечал Колтон. – Можно изменять законы, которые написаны людьми. И мы собирались это сделать, когда хотели отказаться платить налоги Самарии. Но законы природы нарушать нельзя.

– Я знаю многих стариков, – пробормотала про себя девушка, – которые только этим и занимаются.

– Ты знаешь главную мудрость, которой учат друиды? – спросил Колтон.

– Река не должна выходить из берегов.

– Не из берегов; за свои пределы. Я видел, как ты сражаешься, Франсуаза. Я видел, как ты убиваешь орков. И в те мгновения – я действительно верил, что и мы тоже способны на это. Но потом… Если река покинет свои пределы, она погибнет. Растечется, и вода уйдет в землю. Так и мы. Я боюсь, что то, что делаешь ты – не для нас. Это за нашими возможностями.

Франсуаз ответила, после некоторой паузы.

– Колтон. Ты веришь в законы леса, верно? И в то, что человек должен жить по ним?

– Да.

– Тогда послушай. Ты говорил о волке. Но разве волк рождается сразу волком? Сильным, большим, с крепкими зубами?

– Нет, – неуверенно отвечал бывший лесничий, еще не понимая, к чему клонит девушка. – Сперва это щенок.

– И щенок нуждается в защите? Если щенок встретит хищника, он станет нападать или прятаться?

– Он спрячется. Но что ты хочешь сказать?

– Колтон. Волчонок не навсегда остается волчонком. Однажды он вырастает, и перестает прятаться. Он должен учиться нападать сам.

– И ты имеешь в виду, что когда-нибудь мы тоже станем волками?

Колтон никогда еще не задумывался над этим.

– Ты хочешь сказать… То есть…

– Вы не кролики, – сказала девушка. – И не птички. Раньше вы были слабы, но теперь выросли. И вам не нужно больше прятаться.