Текст книги "Кровавый след"

30

Чтобы свести к минимуму риск быть убитым опасным животным, необходимо преодолеть беспричинный страх неизвестного, в то же время избегая беспричинного бесстрашия перед тем, что вы, по-вашему, знаете.

Настольная книга следопыта.

Опасные животные

У меня есть место, куда я ухожу. Я нашел его еще в детстве. Ничейная земля, убежище. Оно со всех сторон окружено защитными стенами, но это не комната. И не открытое пространство, хотя оттуда все видно и слышно, как умиротворяюще шумит море. Я сознаю, что тело мое остается там же, где и было; боль отдаляется и слабеет, но самого меня там нет. Я знаю, что глаза у меня закатываются; они велят мне не бояться отцовской порки. Я терплю, потому что знаю, что вот-вот уйду, ускользну – остался один шаг. Я лежу тихо, не прошу отпустить меня, не плачу, не кричу. На моих губах появляется улыбка; он звереет, норовит ударить меня еще и еще раз. Давай, бей. Когда-нибудь я вернусь. Отплачу тебе за все. И мне станет легче.

Я ушел в свое убежище, посмотрел ему в глаза, когда он прицелился в меня. Ухмыльнулся.

Он долго стоял напротив, держа палец на спусковом крючке.

Потом покачал головой:

– Ты псих!

Он опустил револьвер.

– Я знаю, где тебя искать!

Он отошел прочь и крикнул:

– Поехали отсюда!

Я не шелохнулся. По-прежнему лежал на ничейной земле.

Я услышал, как они куда-то волокут труп Змея; потом их шаги стали отдаляться. Хлопнули дверцы машин. Взревели моторы, заскрипели покрышки; вверх взметнулись тучи пыли. Я услышал, как они уезжают, увидел, как один за другим исчезают огни. Наконец нас снова окутала благословенная тьма. Флеа ван Ярсвелд тихо плакала. Лоуренс судорожно, со всхлипом, втягивал в себя воздух.

Я посмотрел вверх, на звезды, стал наблюдать, как они постепенно разгорались все ярче.

Наконец рев моторов стих вдали.

Тогда я вернулся в свое время. Сел. Флеа куда-то пропала.

Я встал – с трудом, шатаясь. Обошел машину, приблизился к стоящему на коленях Лоуренсу. Нашел их обоих в темноте. Она обнимала его обеими руками, поглаживала по затылку, утешала. Он просто сидел.

Я собрал наши вещи. Они все перерыли и выкинули на дорогу. Мой «глок» лежал чуть в стороне. Я нашел среди разбросанных вещей фонарик, пошел искать короткоствол, но не нашел его.

Обошел «мерседес» с другой стороны, проверил шины. Хорошо, что они их не проткнули. Зачем-то отвинтили колпачок от бака с горючим. Я нашел колпачок, попытался привинтить на место. Что-то мешало – длинная проволока с петлей на конце. Я вытащил из бака проволоку и выкинул ее в вельд.

Осмотрел кабину. Все, что закрывалось, оказалось открытым. Все перевернуто. Я навел порядок, закрыл все отделения. Подобрал вещи с дороги, распихал по сумкам. Ничто не должно напоминать Лоуренсу и Флеа о случившемся.

Носороги беспокойно топотали, пыхтели и возились в кузове. Я посмотрел на часы. Без двадцати два. «Между половиной второго и двумя мне нужно будет сделать им очередной укол».

Я погрузил в машину все, что валялось снаружи. Подошел к Лоуренсу и Флеа. Они по-прежнему сидели на дороге в той же позе.

– За руль сяду я, – негромко сказал я. – Нам надо ехать. А носорогам пора делать укол.

Флеа встала первой. Положила руку Лоуренсу на плечо. Он тоже встал. Они направились к пассажирской дверце. Он шел, склонив голову, как в тумане.

Я сел за руль, захлопнул дверцу и стал ждать, пока они заберутся в кабину. Завел мотор, не сразу сообразил, как тут включаются передачи, включил ближний свет, медленно тронулся с места. Сосредоточился, стараясь почувствовать машину, слиться с ней. Я пытался не винить себя, но безуспешно. Охранять их – моя обязанность. Не нужно было выскакивать из кабины. Или, наоборот, надо было выскочить раньше. Остановиться, вызвать полицию. Броситься навстречу нашим преследователям несколько часов назад, когда их было всего двое или трое.

Охранять их – моя обязанность.

Я должен был открыть огонь, посеять панику.

Их оказалось гораздо больше… Что я мог поделать в одиночку?

Почему Дидерик меня нанял?

Я должен был защитить их.

Через тридцать километров Лоуренс шепотом, без выражения, спросил:

– Дядюшка, у вас есть водительские права на управление грузовиком?

– Нет.

– Скоро я буду в порядке.

В Валватере, под яркими огнями заправочной станции, она забралась в кузов и сделала уколы – сначала одному носорогу, потом второму.

Служащие на заправке испуганно косились на нас, отводили глаза в сторону. И немудрено – у меня все лицо было в крови.

Я велел залить нам полный бак, еще раз обошел грузовик со всех сторон. Вроде бы все в порядке. Я пошел в туалет. Посмотрелся в зеркало – вид тот еще. Один глаз заплыл, глубокий порез на брови. На ухе – кусочки мозга Змея. Я долго, тщательно умывался.

В кафе купил четыре литра кока-колы. Им нужен сахар.

Лоуренс предложил:

– Давайте я поведу.

– Поведешь, но не сейчас. – Я заставил его выпить колы. – А пока будешь штурманом.

В два сорок пять мы выехали из городка. Лоуренс ровным, бесстрастным голосом подсказывал мне, куда поворачивать.

Мне хотелось поговорить с ними. Хотелось сказать, что страх – не позор. Объяснить, как насилие и страх лишают человека достоинства. Нельзя допускать, чтобы с тобой это случилось. Мне хотелось объяснить им, что такое психологическая травма и как с ней бороться. Например, через желание отомстить.

Я никак не мог подобрать нужные слова.

Лоуренс стал перебирать компакт-диски. Выбрал один, вставил его в магнитолу, сделал погромче. Я покосился на обложку. «Арсис». Композиция называлась «Мы кошмар». Нас омывали звуки дэт-металла – потусторонние, из другого мира. Наконец, места ни для чего другого просто не осталось.

Когда мы прослушали весь диск, в кабине повисло тяжелое, как свинец, молчание. Лоуренс сказал:

– Дядюшка, я уже в порядке.

– Я поведу до Рюстенбурга, а ты пока постарайся немного поспать. Впереди еще долгий путь.

Он замялся, но все же ответил:

– Ладно.

– Хочешь подушку? – спросила его Флеа.

– Нет, спасибо. Тебе лучше тоже поспать.

Между ними протянулась ниточка.

– Простите меня, – сказал я.

– Вы ни в чем не виноваты.

Я не ответил.

– Дядюшка, вы ничего не могли поделать.

Мне очень хотелось согласиться с ним. В самом деле, их было слишком много.

– За чем они охотились? – спросила Флеа, ни к кому конкретно не обращаясь.

– Не знаю.

Она круто развернулась ко мне:

– Вы уверены?

– Не надо, – остановил ее Лоуренс, – дядюшка Дидерик попросил его сопровождать меня только вчера.

– Почему?

Да, вот вопрос.

– Я все выясню, – сказал я. Дидерик Бранд знает ответ. Старый подонок! Черный лебедь из Кару… – Я все выясню!

Они проспали два часа.

Я понимал, что сейчас творится в душе Лоуренса. Он был на волосок от смерти, впервые столкнулся с настоящей жестокостью. И все равно он не мог ни понять, что люди способны на такое насилие, ни смириться с этим. Он еще не понимал, что мир – такое место, где правят самые жестокие. Мне было восемь лет, когда отец начал меня избивать. Чтобы наказать мать за измены. Ребенок учится быстрее и легче приспосабливается, если не знает другой жизни. Но Лоуренс вырос в нормальной, любящей семье, которая привила ему нормальную самооценку и самоуважение, научила любить и ценить других людей.

Все это сейчас у него отняли.

За семьдесят километров перед Рюстенбургом взошло солнце; поднялось слева; мне пришлось поправить козырек. Лоуренс проснулся.

– Как чувствуешь себя? – спросил я.

– Лучше, спасибо, дядюшка. Я готов вас сменить. – Его воодушевление показалось мне немного наигранным.

Я остановил грузовик и вышел. Голова разламывалась, левый заплывший глаз дергало болью. Все тело болело. Я надеялся, что самая серьезная травма – сломанное ребро. Когда мы встретились перед грузовиком, Лоуренс положил руку мне на плечо:

– Дядюшка, мы ничего не могли поделать.

Я взглянул ему в лицо, увидел, как он серьезен, и просто кивнул.

Когда мы снова тронулись с места, Флеа проснулась, как от толчка, посмотрела на часы, схватила карту.

– Вентерсдорп, – сказала она. – В шесть часов я должна снова сделать им укол.

Я велел Лоуренсу остановиться у гаража в Рюстенбурге и пошел в туалет. Мне хотелось проверить, нет ли у меня крови в моче.

Крови не оказалось. Флеа вышла из кафе с двумя коричневыми бумажными пакетами. Когда мы поехали дальше, она достала из пакета болеутоляющее для меня, сэндвичи, кофе и кока-колу. Стала усиленно угощать Лоуренса. Вид у нее был решительный; в ней проснулась внутренняя сила. Мне показалось, что я в ней ошибся.

Лоуренс включил радио. Мы послушали новости по каналу RSG, узнали, что еще случилось в стране и в мире. Все причиняли страдания самим себе – без исключения. Annus horribilis. Ужасный год.

Он остановился без двадцати шесть. Они вдвоем сходили к носорогам. Флеа несла свой медицинский саквояж. Лоуренс помогал ей усыпить животных. Я стоял у «мерседеса», чувствуя себя лишним, и наблюдал, как вдали трактор делает на поле ровные борозды.

Перед тем как мы тронулись с места, позвонил Никола.

– Ну да, немного выбились из расписания… – сказал Лоуренс. – Да, наверное, около семи вечера. Нет, нет… просто немного устал… С нами все в порядке.

Да, наверное, он прав. Нет смысла рассказывать о том, что случилось ночью.

За Хартебесфонтейном Флеа больше не смогла выносить молчания Лоуренса.

– Расскажи о Бо-Кару, – тихо и нежно, как любовница, попросила она.

Перед тем как ответить, он сделал глубокий вдох. Вначале он говорил суховато-вежливо. Флеа засыпала его вопросами. О его родителях, о братьях, сестре, о нем самом. Такая у нее была стратегия. Неплохая, надо сказать. Постепенно голос Лоуренса набирал силу. Он, пусть и медленно, приходил в себя. Я подумал: он еще молод. И крепок. Он справится!

От болеутоляющего мне захотелось спать. Я боролся со сном, опираясь на досаду и гнев. Дидерик Бранд! Вот кого мне не терпелось поскорее увидеть… И еще Инкунзи. Я непременно его найду. Поставлю его на колени и ткну «глоком» ему в затылок. Покажу ему, что такое унижение и страх, проучу, как он проучил Лоуренса… Выстрелю совсем рядом, полюбуюсь, как он трясется от ужаса. Пусть тоже попробует смерть на вкус.

Меня разбудил звонок мобильника. Превозмогая боль, я стал искать его в кармане, случайно на что-то нажал. Звонки внезапно прекратились.

– Где мы? – Часы на приборной панели показывали 8.41.

– Приближаемся к Херцогвиллю. Вы хорошо поспали, дядюшка.

Леммер, всегда бдительный телохранитель.

Я стал нажимать кнопки на телефоне, чтобы проверить, кто звонил. Жанетт. Я тут же набрал ее номер.

– Как дела? – спросила она, как всегда бодрая и деятельная по утрам.

– Дела идут.

Я все расскажу ей потом, когда буду один.

– Твой приятель Дидерик до сих пор не заплатил.

– Он мне не приятель.

– Я думала, вы там, в глуши, все друзья.

– Увижу его сегодня вечером. Он заплатит.

– Что-то наводит меня на мысль, что поездка оказалась не совсем такой, как ты ожидал?

– Вечером я тебе позвоню.

– Леммер, все в порядке?

– Будет в порядке.

Она быстро схватывала.

– Ясно, ты сейчас не можешь говорить… Мне есть о чем беспокоиться?

– Нет.

– Позвони, как только сможешь, – встревоженно велела она.

Она никому не позволяла обижать ее сотрудников.

31

Практически все мыслимые действия животных оставляют характерные отпечатки, что позволяет следопыту понять, чем занимались животные.

Настольная книга следопыта.

Толкование следов

Оттаявший Лоуренс сказал Флеа:

– Ты любишь носорогов.

Она пожала плечами, словно говоря: «Не обязательно».

– Хоботковые находятся под угрозой вымирания…

– Кто-кто?!

– Хоботковые носороги. Строение верхней губы отличает черного носорога от белого: у черного она в виде хоботка. Присмотрись, сам увидишь.

– И сколько их осталось?

– В семидесятом году прошлого века было шестьдесят пять тысяч, в девяносто третьем – всего две тысячи.

– Во всем мире?

Она кивнула.

– Убито девяносто шесть процентов.

– Господи… А сейчас?

– Насчитывается около трех тысяч семисот особей.

– Ясно, – сказал Лоуренс. – Понял… Их истребляют из-за рогов? Наверное, китайцы считают, что рога увеличивают… мужскую силу?

– Нет, это миф. Китайцы считают, что рога носорога обладают жаропонижающим действием. В основном рога идут на изготовление лекарств. Еще треть покрывают резьбой и продают на сувениры. Делают из них рукоятки кинжалов. В Йемене и Омане кинжал с рукояткой из носорожьего рога считается статусной вещью.

– Но численность носорогов снова растет?

Флеа презрительно хмыкнула:

– Это ненадолго. В прошлом году в наших национальных парках убили тридцать шесть черных носорогов, еще пятьдесят – в частных заповедниках…

– Кто их убивает?

– Воры. Браконьеры. Охотятся все, черные и белые. В Конго и Зимбабве резня гораздо масштабнее, потому что там всем на все наплевать, убийц никто не останавливает. В прошлом году в Зимбабве поймали четверых браконьеров, которые признались в убийстве восемнадцати носорогов. Полицейские их просто отпустили.

– Вот почему ты помогаешь переправить носорогов к нам…

Она кивнула.

– Вот увидишь. Если эти двое выживут… Все будет по-другому.

Итак, Дидерик Бранд – спаситель редких животных. Благородный защитник природы. Он воспользовался своим обаянием и законами об охране природы. Но где-то в траве прячется змея.

Что искали Инкунзи и его бандиты?

Зачем они тыкали проволокой с петлей в бак с горючим? «Ты только скажи: выкинул их в вельд? Где нам искать? За изгородью?»

Они обыскали весь грузовик. Рылись в наших личных вещах. Должно быть, то, что они искали, маленькое. Такое, что можно спрятать в спортивной сумке. И легкое – его можно зашвырнуть за ограду…

«Ты профессионал… Интересно, зачем ты здесь. Огнестрельное оружие, обходные пути… Для этого должна быть причина».

Так называемого «профессионала» пригласил Дидерик. Дал ему ружье и, скорее всего, заранее расписал маршрут под жалким предлогом «объезжать пункты взвешивания».

Я повернулся к Флеа:

– Сколько весит рог носорога?

– Килограмма три.

Сумку с рогами носорогов достаточно легко выкинуть в вельд. Но Инкунзи сказал: «Китайское колдовство. Не мое дело». Возможно, лгал намеренно, чтобы мы, если мы действительно не в курсе, не поняли, что он имеет в виду.

– Эрлихман… Что вам о нем известно?

– Раньше он служил егерем в заповеднике.

– И теперь ему приходится устраивать сафари, чтобы выжить в стране, где туризм практически прекратил свое существование. Он присутствовал при погрузке?

– Руководил ею. – Флеа сразу смекнула, куда я клоню. – Думаете, он…

– Кто еще там был?

Она задумалась:

– Только рабочие. И водители.

– Вся операция проходила на ваших глазах?

– Нет, не вся. Я занималась носорогами.

Мы с Лоуренсом видели, как носорогов перегружали из «бедфорда» в «мерседес». Из одного грузовика в другой перенесли только две клетки.

– Когда вам снова нужно будет делать им уколы?

Она посмотрела на часы:

– Где-то через полчаса.

– Давайте остановимся в Херцогвилле, – предложил Лоуренс. – Мне нужно заправиться.

Меня беспокоило кое-что еще.

– Почему Дидерик до сих пор не звонит?

– Дядюшка, его держит в курсе Никола.

– У нас в кузове редкие животные, которые стоят несколько миллионов рандов; еще несколько миллионов можно выручить за рога. Вы нанимаете телохранителя, потому что беспокоитесь за сохранность груза. Но сообщения о том, как идет доставка, получаете из вторых рук?

– Да, – равнодушно отмахнулся Лоуренс. – Уж этот дядюшка Дидерик… – Ему, видимо, не хотелось ни в чем винить Бранда.

Пока Флеа делала уколы своим подопечным, я осмотрел клетки. Никаких тайников в них не обнаружил. Каркас и прутья были из прочной стали, пол – деревянные планки в один слой; под ним не было пустот.

Я заглянул под днище. Здесь имелось много возможностей, но головорезы Инкунзи наверняка все внимательно осмотрели. Я еще раз взглянул на днище при дневном свете, но ничего подозрительного не заметил.

Из-за чего они пошли на риск и устроили ночную погоню? Зачем понадобилось целых пять машин и двенадцать человек? Какие такие ценности можно привезти с севера Зимбабве, где ничего нет – только голая земля?

До того, как мы сели в кабину, Флеа посмотрела на меня и вопросительно подняла брови. Я покачал головой, потому что ответить на ее вопросы не мог.

Мы поехали дальше. Она снова стала задавать вопросы, как будто считала, что обязана поддерживать разговор. Я смотрел на проплывающий мимо пейзаж, пытаясь свести концы с концами. Ключ ко всему наверняка на ферме Сванепулов, где носорогов перетаскивали с одного грузовика на другой. Может быть, кто-то из тамошних не участвовал в перегрузке, не помогал переносить клетки?

Нет.

Виккус громко распоряжался на земле, Флеа стояла в кузове «мерседеса». Сванни – в «бедфорде», с ним половина рабочих, а мы с Лоуренсом и оставшимися рабочими тянули за канаты и сантиметр за сантиметром передвигали тяжеленные клетки. Все были при деле – кряхтели, пыхтели, потели, все были сосредоточены. Чем яснее я припоминал сцену погрузки, тем больше убеждался в том, что на ферме Сванепулов просто не было возможности погрузить в наш «мерседес» что-то еще, тем более спрятать в тайник.

В кармане пикнул мой мобильник. Я посмотрел на дисплей. Эсэмэска. От Эммы. «Жду тебя на ферме Д. Скучаю».

Меня накрыло волной облегчения; я поздно сообразил, что Флеа тоже смотрит на дисплей.

Она посмотрела на меня, и по ее кривой улыбке я понял, что в ее голове появились новые мысли.

Без четверти одиннадцать мы пересекли шоссе N8 между Кимберли и Блумфонтейном. В одиннадцать Лоуренс показал указатель на Магерсфонтейн.

– Известное место… – задумчиво проговорила Флеа. – Кажется, про него написано в учебниках?

– Там состоялось крупное сражение во время Англобурской войны, – ответил Лоуренс. – В нем принимал участие мой прадед. Где-то рядом и Пардеберг. И река Моддер.

– Мы победили?

– В Магерсфонтейне и на реке Моддер мы как следует задали британцам, хотя они значительно превосходили нас числом. Но в Пардеберге… печальная история[7]7
  Речь идет о сражениях так называемой Второй Англо-бурской войны (1899–1902 гг.).


[Закрыть].

– Расскажи, – попросила Флеа.

В две минуты двенадцатого, в городишке под названием Якобсдал, кое-что отвлекло меня от урока истории, который проводил Лоуренс.

Стараясь не выдавать волнения, я попросил:

– Ты не мог бы остановиться здесь?

– Что случилось, дядюшка? – спросил он.

– Ничего; просто хочу поздороваться со старыми друзьями. – На главной улице, перед небольшим отелем, в ряд выстроились четыре «Харли-Дэвидсона».

– Ладно. – Он притормозил.

Флеа открыла рот, собираясь что-то сказать.

– Я быстро, – пообещал я.

32

Змеи предпочитают бежать, а нападают лишь в ответ на нападение.

Настольная книга следопыта.

Опасные животные

До того как войти, я убедился, что на номерной табличке ближайшего ко мне мотоцикла было написано: «НЕ ЛЕЗЬ».

Я нашел их в маленьком баре; все четверо сидели на высоких табуретах у стойки с пивом в руках и над чем-то смеялись: «Ха-ха-ха!» Я подошел к Седому, положил руку ему на плечо и спросил:

– Ты трезвый?

Он раздраженно обернулся, нахмурился, заметив мой заплывший глаз, кровоподтеки. Напрягся, силясь вспомнить, где меня видел.

– Кто это тебя так отделал? – спросил он.

Теперь все четверо смотрели на меня.

– Повторяю, ты трезвый? Я с пьяными не связываюсь.

– Локстон, – сказал Крысеныш. – Вчера…

Вспомнил, значит. Похоже, они еще недостаточно набрались. Я дернул Седого за бахрому на его кожаной куртке. Он нехотя слез с табурета. Бахрома оторвалась.

– Эй, ты что? – воскликнул он и пошел на меня. Дилетант!

Я уклонился от удара.

– Ты назвал Эмму Леру тощей сучкой, – напомнил я.

– Оставь его в покое! – проворчал Здоровяк, тоже вставая и надвигаясь на меня.

Я врезал Седому. Много вложил в свой удар. Свои сомнения по поводу Эмминого признания в любви, полет, во время которого меня вывернуло наизнанку, несколько часов, проведенных в Мусине под палящим солнцем, унизительную ночь, боль во всем теле, досаду от мучивших меня вопросов, на которые я не мог найти ответы.

Потом я повернулся к Здоровяку и предложил:

– Теперь ты.

В шестнадцать минут двенадцатого я забрался в кабину «мерседеса», испытывая чувство облегчения, как будто с плеч моих убрали тяжесть. Ненадолго ощутил вкус рая.

– Спасибо, – сказал я.

Лоуренс заметил окровавленную руку и сразу сообразил, что произошло.

– Вчерашние байкеры?

– Откуда ты знаешь?

– Вчера Никола сказал мне по телефону, еще до обеда. А он услышал обо всем от дядюшки Дидерика.

Да, в Бо-Кару секретов нет.

Я молча покачал головой.

– Я думала, они ваши друзья, – заметила Флеа.

– По-моему, дружба закончилась.

Лоуренс крепился-крепился и, наконец, не выдержал и прыснул. Потом запрокинул голову и расхохотался. Его веселость оказалась заразительной; скоро Флеа тоже умирала со смеху. Мне тоже хотелось улыбнуться, несмотря на разбитое лицо, потому что в тот миг я понял: они справятся, преодолеют последствия прошлой ночи.

Флеа потребовала, чтобы Лоуренс подробно пересказал всю историю с «Рыцарями Харли», потому что я говорить отказался. И все же интересно было послушать обо всем с другого конца локстонского «испорченного телефона». Количество байкеров увеличилось – их стало шестеро, а не четверо. В рассказе Лоуренса то и дело попадались выражения «подонки», «Ангелы ада» – последнее наверняка понравилось бы Седому. По словам Лоуренса, они «страшно» оскорбили тетушку Вильну и Эмму. Дидерик Бранд в последний миг остановил мой кулак, иначе, как ни крути, получились бы «тяжкие увечья». Леммер, локстонский герой.

– Никакие они не «Ангелы ада», – сказал я, когда Лоуренс замолчал.

– А кто? – спросила Флеа.

– Богатые африканеры.

– Что вы имеете против богатых африканеров? – возмутилась Флеа.

Я покачал головой. Нехотя.

– Ну же, признайтесь, – подначивала она. – Вы им завидуете?

– Несомненно, зависть тоже имеет место.

– А еще что?

Я вздохнул. Отвечать мне совсем не хотелось.

– Говорите же!

– Они вышли погулять из своих башен из слоновой кости.

– Ну и что это значит?

– Это значит, что они обжираются деликатесами не потому, что так их любят, а чтобы утереть нос соседям, потому что они сидят в своих огромных, роскошных домах за высокими заборами, оснащенными сигнализацией, перед громадными плоскоэкранными телевизорами, у них огромные гаражи на три машины, в которых стоят «мерседесы» представительского класса, квадроциклы, навороченные байки и катера. И все-таки они все время ноют, что в нашей стране трудно живется…

– Но у нас действительно трудно живется…

– Кому, им? Чушь собачья! Главное, они ничего не делают, чтобы как-то изменить положение. Не ходят на выборы, на демонстрации, отмахиваются словами «От меня ничего не зависит». Они как грифы – сидят и ждут, пока правительство совершит ошибку, а потом злорадствуют: вот видите, что я вам говорил? Они расисты, но трусят открыто говорить о своих взглядах. Жалуются на рост преступности, но ни один из них даже не подумал создать в собственном квартале отряд самообороны или стать резервистом полиции. Их нельзя назвать культурными людьми; они умеют только тратить деньги и пить. И еще они боятся. Боятся всего. И они еще смеют… Их предки в Магерсфонтейне и Пардеберге в гробах переворачиваются…

Флеа долго молчала, а потом сказала:

– Они не все такие.

– Верно, – кивнул я, потому что знал одно исключение. Эмму.

Флеа кивнула; мне показалось, что она довольна.

Их разговор протекал естественно и ритмично. Я стал третьим лишним, зрителем, который со стороны наблюдает за началом романа. Флеа на несколько лет старше Лоуренса и наверняка видала виды. Зато она перестала смотреть на него свысока. Может быть, потому, что она теперь знала, кто он такой и что он такое. Общие переживания тоже сыграли свою роль, заложили основу для их дружбы. Поэтому я ушел в тень, позволил им общаться без помех. Мне тоже было чем заняться: я готовился к встрече с Дидериком Брандом. У него на ферме гостит Эмма. Значит, мне придется сдерживаться.

Мы останавливались еще два раза. В Бритстауне купили пироги и газировку, в Виктория-Уэст Флеа в последний раз сделала носорогам уколы. Она беспокоилась:

– Они устали и хотят пить. Самец еще ничего, но самка…

Мы приехали в Локстон в седьмом часу вечера: вдоль улиц – белая кипень цветущих груш. Лоуренс позвонил Николе и сообщил, где мы. Потом мы кратчайшим путем промчались через Слангфонтейн и Сак-Ривер-Порт. На следующем перекрестке мы в последний раз повернули налево, и вот мы уже в Скёйнскопе, во владениях Дидерика Бранда в горах Нюэвелд, неподалеку от национального парка Кару.