Текст книги "Шамал. В 2 томах. Том 2. Книга 3 и 4"

– А, так эфенди – финн, но вы – иранка?

– Финка по браку, сержант эфенди, иранка по рождению. Вот наши паспорта. – Она отдала ему свой финский паспорт, в котором не упоминалось имя ее отца, Абдоллы-хана. – Пожалуйста, можно нам воспользоваться телефоном? Мы, разумеется, заплатим. Мой муж хотел бы позвонить в свое посольство, а также своему работодателю в Эль-Шаргаз.

– А, Эль-Шаргаз. – Сержант доброжелательно кивнул. Это был плотный человек с гладко выбритым лицом, на котором иссиня-черная борода все равно проступала сквозь золотистого цвета кожу. – Где это?

Она рассказала ему, остро осознавая, как они с Эрикки выглядели: Эрикки – с его грязной, в пятнах крови повязкой на руке и грубо прилепленным пластырем на раненом ухе, она – с взлохмаченными волосами, в перепачканной одежде и с грязным лицом. Позади нее в небе кружили два «Хьюи». Сержант задумчиво наблюдал за ними.

– Почему они посмели послать истребители в наше воздушное пространство и вертолеты за вами?

– Воля Аллаха, сержант эфенди. Боюсь, что по ту сторону границы сейчас происходит много странных вещей.

– Как там дела, по ту сторону границы? – Он показал остальным полицейским на 212-й, а сам принялся внимательно слушать. Три полицейских подошли к вертолету, заглянули в кабину. Отверстия от пуль, засохшая кровь, разбитая приборная доска. Один из них открыл дверцу пассажирского отсека. Много автоматического оружия. Новые дыры от пуль в бортах. – Сержант!

Сержант показал, что слышит их, но вежливо подождал, пока Азадэ закончит свой рассказ. Жители деревни слушали ее, широко открыв глаза; ни одна женщина среди них не носила чадры и не закрывала лицо. Потом сержант указал рукой на одну из грубых деревенских лачуг.

– Пожалуйста, подождите вон там, в тени. – День был морозным, землю покрывал снег, отраженное от него солнце било в глаза. Сержант лениво осмотрел пассажирский отсек и кабину. Он поднял кукри, наполовину вытащил его, потом снова толкнул в ножны. Потом, махнув кукри, подозвал к себе Эрикки и Азадэ. – Как вы объясните оружие, эфенди?

Азадэ обеспокоенно перевела вопрос Эрикки.

– Скажи ему, что его оставили в моем вертолете горцы, которые пытались угнать его.

– А, горцы, – сказал сержант. – Я поражен, что горцы оставили тут такое богатство, чтобы вы с ним улетели. Вы можете это объяснить?

– Скажи ему, что их всех перебили лоялисты, а я улетел в суматохе.

– Лоялисты, эфенди? Какие лоялисты?

– Полиция. Тебризская полиция, – ответил Эрикки, с беспокойством чувствуя, что каждый вопрос заводит его все дальше в зыбучие пески. – Спроси его, могу ли я воспользоваться телефоном, Азадэ.

– Телефоном? Разумеется. В свое время. – Сержант несколько секунд изучающе смотрел на кружившие вдалеке «Хьюи». Потом обратил свои суровые карие глаза к Эрикки. – Я рад, что полиция осталась верной правительству. У полиции есть долг перед государством, перед народом, и она должна охранять закон и порядок. Торговля оружием противозаконна. Бегство от полиции, поддерживающей закон, есть преступление. Не так ли?

– Да, но мы не торговцы оружием, сержант эфенди, и мы не бежим от полиции, охраняющей закон, – сказала Азадэ, теперь еще больше испуганная. Граница была так близко, слишком близко. Для нее последняя часть их побега была сущим кошмаром. Совершенно очевидно, что Хаким поднял на ноги весь приграничный район, никто, кроме него, не имел такой власти, чтобы организовать перехват так быстро, и на земле, и в воздухе.

– Вы вооружены? – вежливо спросил сержант.

– Только ножом.

– Дайте его мне, пожалуйста. – Сержант взял нож. – Пожалуйста, следуйте за мной.

Они отправились в полицейский участок, небольшое кирпичное здание с камерами, несколькими кабинетами и телефонами рядом с мечетью на небольшой деревенской площади.

– В последние месяцы у нас было много беженцев, самых разных. Они приходят по дороге, иранцы, британцы, европейцы, американцы, много азербайджанцев, много – но ни одного советского. – Он рассмеялся собственной шутке. – Много беженцев, богатых, бедных, хороших, плохих, много преступников среди них. Некоторых отослали назад, другие двинулись дальше. Иншаллах, а? Пожалуйста, подождите там.

«Там» оказалось не камерой, а комнатой с несколькими стульями, столом и решетками на окнах, большим количеством мух и без выхода. Но она была теплой и относительно чистой.

– Можем мы получить немного пищи и воды и воспользоваться телефоном, пожалуйста? – попросила Азадэ. – Мы можем заплатить, сержант эфенди.

– Я закажу вам что-нибудь из гостиницы в деревне. Еда хорошая и недорогая.

– Мой муж спрашивает, можно ли ему позвонить по телефону?

– Разумеется. В свое время.

Так прошло утро, а теперь и полдень давно миновал. За это время принесли еду: рагу из риса с бараниной, хлеб местной выпечки и турецкий кофе. Азадэ расплатилась риалами, и с нее не взяли сверх положенного. Сержант разрешил им пользоваться туалетом – дурно пахнущей дырой в земляном полу, – водой из бака и старым тазом, чтобы умыться. Медикаментов не было, только йод. Эрикки как мог обработал свои раны, скрежеща зубами от неожиданно острой боли. Он был все еще слаб и измотан. Потом он устроился на стуле, положил ноги на другой, Азадэ села рядом, и он задремал. Время от времени дверь открывалась, и то один, то другой полицейский входил к ним, потом выходил снова.

– Мать их в бога душу, – бормотал по-русски разбуженный Эрикки. – Куда мы отсюда денемся?

Она успокаивала его, оставалась рядом и держала свой собственный страх за железной дверью. Я должна нести Эрикки на своих плечах, повторяла она себе снова и снова. Теперь она чувствовала себя лучше, ее волосы были расчесаны и струились по плечам, лицо чисто вымыто, кашемировый свитер аккуратно вычищен. Через дверь она слышала приглушенные разговоры, иногда дребезжание телефона; легковые машины и грузовики проезжали мимо в сторону границы и обратно, жужжали мухи. Усталость овладела ею, и она заснула, но спала тревожно, и сны были тяжелые: вой двигателей, стрельба, Хаким верхом на коне, как казак, летящий на них в атаку, она и Эрикки по шею закопаны в землю, лошадиные копыта ударяют совсем рядом, в следующий миг они уже свободны, бегут прочь от границы, которая представляет собой гектары спутанной колючей проволоки, лжемулла Махмуд и деревенский мясник вдруг возникают между ними и спасением, и ту…

Дверь открылась. Они оба проснулись как от толчка. В комнате стоял майор в безукоризненно чистом не глаженом мундире и гневно взирал на них; по бокам от него сержант и еще один полицейский. Майор был высоким мужчиной с суровым лицом.

– Ваши документы, пожалуйста, – обратился он к Азадэ.

– Я… я уже отдала их сержанту, майор эфенди.

– Вы отдали ему свой финский паспорт. Ваши иранские документы. – Майор протянул руку. Она двигалась слишком медленно. Тотчас сержант сделал шаг вперед, схватил сумочку, висевшую у нее на плече, и вывалил все ее содержимое на стол. Одновременно второй полицейский шагнул к Эрикки, держа руку на расстегнутой кобуре, и знаком приказал ему встать к стене в углу комнаты. Майор смахнул кусочек грязи со стула и сел, принял поданное ему сержантом иранское удостоверение Азадэ, внимательно прочел его, потом посмотрел на кучку вещей на столе. Он открыл сумочку с драгоценностями. Его глаза широко раскрылись. – Откуда это у вас?

– Они принадлежат мне. Наследство от родителей. – Азадэ была испугана, не зная, что ему известно, насколько хорошо он осведомлен, и она заметила, как его глаза особым образом посмотрели на нее. Эрикки тоже заметил это. – Можно моему мужу позвонить по телефону? Он хо…

– В свое время! Вам уже много раз это говорили. В свое время значит в свое время. – Майор застегнул молнию на шелковой сумочке и положил ее на стол перед собой. Его глаза невольно посмотрели на ее грудь. – Ваш муж не говорит по-турецки?

– Нет, не говорит, майор эфенди.

Майор повернулся к Эрикки и сказал на хорошем английском:

– В Тебризе выдан ордер на ваш арест. За покушение на убийство и похищение человека.

Азадэ побледнела, а Эрикки изо всех сил попытался остановить накатывающий на него панический страх.

– Похищение кого, сэр?

На лице майора мелькнула гримаса раздражения.

– Не пытайтесь играть со мной. Вот этой леди. Азадэ, сестры Хакима, хана клана Горгонов.

– Она моя жена. Как муж мо…

– Я знаю, что она ваша жена, и вам лучше рассказать мне правду, клянусь Богом. В ордере говорится, что вы увезли ее с собой против ее воли и улетели из страны на иранском вертолете. – Азадэ открыла рот, чтобы ответить, но майор резко оборвал ее: – Я спросил его, а не вас. Итак?

– Это было против ее воли, и вертолет британский, не иранский.

Майор пристально посмотрел на него, потом повернулся к Азадэ.

– Ну?

– Это… это было против моей воли… – Она не договорила.

– Но что?

Азадэ почувствовала, что ее сейчас вырвет. Голова мучительно болела, и она была в отчаянии. Турецкая полиция была известна своей непреклонностью, жесткостью и огромной личной властью офицеров.

– Прошу вас, майор эфенди, может быть, мы могли бы поговорить наедине, объяснить все без посторонних?

– Мы сейчас без посторонних, Азадэ-ханум, – отрезал он, потом, видя боль в ее глазах и любуясь ее красотой, добавил: – Английский сделает наш разговор более частным, чем турецкий. Итак?

И она, запинаясь и тщательно выбирая слова, рассказала ему о своей клятве Абдолле-хану, о Хакиме и его дилемме, о невозможности уехать, невозможности остаться и о том, как Эрикки, самостоятельно и благодаря собственной мудрости, разрубил этот гордиев узел. Слезы текли по ее щекам.

– Да, это произошло без моего согласия, но, по-своему, с согласия моего брата, который помог Эри…

– Если это было сделано с согласия Хаким-хана, то почему он назначил огромную награду за голову этого человека, живого или мертвого, – сказал майор, не веря ей, – и приказал выписать ордер на его имя, требуя немедленной выдачи преступника, если это понадобится?

Она была настолько потрясена, что едва не потеряла сознание. Не думая, Эрикки шагнул к ней, но в живот ему тут же уперся ствол револьвера.

– Я просто хотел помочь ей, – охнул он.

– Тогда стойте где стоите! – По-турецки майор приказал полицейскому: – Не убивай его. – По-английски он повторил вопрос: – Итак, Азадэ-ханум? Почему?

Она не смогла произнести ни слова. Ее рот открывался и закрывался, но не производил ни звука. Эрикки сказал за нее:

– А что еще мог сделать хан, майор? Затронута честь хана, его лицо. Публично он просто не мог поступить иначе, не так ли, на что бы он ранее ни согласился втайне?

– Возможно, но, уж конечно, не так быстро, нет, далеко не так быстро, не поднимая в воздух истребители и вертолеты – зачем бы ему делать все это, если он хотел, чтобы ваш побег удался? Это просто чудо, что вас не заставили сесть, что ваш вертолет не свалился на землю, изрешеченный пулями, как сито. Для меня все это звучит как нагромождение лжи. Может быть, она настолько боится вас, что готова сказать что угодно. Теперь ваш так называемый побег из дворца: как это в точности произошло?

Беспомощный, Эрикки рассказал ему все. Больше я ничего не могу сделать, подумал он. Рассказать ему всю правду и надеяться. Голова его в основном была занята Азадэ, видя заполнивший ее тупой ужас, и все же Хаким, конечно, и должен был отреагировать именно так, как отреагировал – именно живым или мертвым, – разве кровь его отца не струилась в его жилах?

– А оружие?

Снова Эрикки рассказал все как было: как его заставили работать на КГБ, как шейх Баязид похитил его, потребовал выкуп, совершил налет на дворец, как ему пришлось вывозить их на вертолете, как потом они нарушили свои клятвы и как ему пришлось убить их всех.

– Сколько человек?

– Я не помню точно. С полдюжины, может быть, больше.

– Так вам нравится убивать, а?

– Нет, майор, я ненавижу это, но, пожалуйста, поверьте нам, мы оказались пойманными в паутину, которую не ткали сами, все, чего мы хотим, это чтобы нас отпустили с миром, пожалуйста, позвольте мне позвонить в мое посольство… они смогут поручиться за нас… мы ни для кого не представляем угрозы.

Майор просто сидел и смотрел на него.

– Я не согласен, ваш рассказ слишком смахивает на небылицу. Вас разыскивает полиция за похищение и попытку убийства. Пожалуйста, пройдите с сержантом, – сказал он и повторил это на турецком. Эрикки не шевельнулся. Он стоял, сжав кулаки, готовый взорваться. Револьвер тут же появился в руке сержанта, оба полицейских угрожающе двинулись к нему, а майор сурово произнес: – Сопротивление полиции – очень серьезное преступление в нашей стране. Идите с сержантом. Идите с ним.

Азадэ попыталась что-то сказать, не смогла. Эрикки стряхнул с себя руку сержанта, сдержал свой бессильный гнев и попытался улыбнуться, чтобы приободрить ее.

– Все в порядке, – сказал он и вышел следом за сержантом.

Паника и ужас к этому моменту почти полностью овладели Азадэ. Ее пальцы и колени дрожали, но ей так хотелось сохранить достоинство, сидеть с высоко поднятой головой, зная, что она беззащитна и что майор сидит напротив, глядя на нее, и в комнате никого нет, кроме них двоих. Иншаллах, подумала она и встретила его взгляд, ненавидя его.

– Вам нечего бояться, – произнес он с любопытством. Потом протянул руку и взял со стола ее шелковый ридикюль. – На время, для безопасности, – сказал он сдавленным голосом, прошел к двери, закрыл ее за собой и пошел по коридору.

Камера в конце коридора была тесной и грязной, больше похожей на клетку, чем на комнату, с деревянным лежаком, решеткой на крошечном окне, цепями, свисавшими с огромного болта, вмурованного в стену, воняющей парашей в углу. Сержант захлопнул за Эрикки дверь и запер ее на замок. Через решетку на двери майор произнес:

– Помните… э-э… покой Азадэ-ханум зависит от вашей покладистости. – Он ушел.

Оставшись один, Эрикки принялся расхаживать по камере, изучая дверь, замок, прутья решетки, пол, потолок, стены, цепи – ища способ выбраться.

Эль-Шаргаз. Аэропорт. 17.40. Более чем в полутора тысячах километров на юго-восток через залив Гаваллан сидел в своем кабинете в управлении компании, с тревожным нетерпением ожидая телефонного звонка; до захода солнца оставался один час. Ему уже пообещали один 212-й в одной парижской компании и два 206-х в «Аэроспасьяль», где у него работал друг, по разумным ценам. Скот сидел в приемной ВЧ-радиостанции, Петтикин дежурил у второго телефона там же. Руди, Вилли Нойхрайтер и Скраггер были в отеле, где сидели на телефонах, разыскивая пилотов и механиков, договариваясь о возможных поставках запчастей и оборудования в Бахрейн. От Касиги пока не было никаких вестей.

Телефон зазвонил. Гаваллан схватил трубку с затаенной надеждой услышать что-нибудь о Дюбуа и Фаулере или что это Касиги.

– Алло?

– Энди, это Руди. У нас есть три пилота из «Люфттранспортгезельшафт», и они еще обещали двух механиков. Десять процентов сверх обычного, месяц работы, два – отпуска. Погоди… мне звонят по другой линии. Я перезвоню, пока.

Гаваллан сделал пометку в своей тетради; от волнения у него началась изжога, и это переключило его мысли на Мак-Айвера. Когда он говорил с ним некоторое время назад, он не стал упоминать все эти проблемы с крайними сроками, не хотел расстраивать его еще больше, пообещав, что, как только вертолеты будут благополучно вывезены, он прилетит следующим рейсом в Бахрейн, чтобы его проведать. «Все в порядке, беспокоиться не о чем, Мак, нет слов, чтобы по-настоящему отблагодарить тебя и Дженни за все, что вы сделали…»

В окно ему было видно клонившееся к горизонту солнце. Аэропорт интенсивно работал. Он видел, как садится «Боинг-747» компании «Алиталия», и это напомнило ему о Петтикине и Пауле; у него пока еще не было возможности спросить у Чарли, что это там такое было в отеле. У дальнего конца взлетно-посадочной полосы, ближе к грузовому терминалу, стояли его восемь 212-х; они выглядели изуродованными, похожими на скелеты без лопастей, колонок несущего винта, остатки которых механики еще укладывали в ящики. Куда, черт подери, запропастился Касиги? Он несколько раз пытался звонить ему в отель, но Касиги не было в номере, и никто не мог ему сказать, где он или когда вернется.

Дверь открылась.

– Пап, – сказал Скот, – Линбар Струан на телефоне.

– Скажи ему, чтобы катился к черту… нет, подожди, – быстро добавил Гаваллан. – Просто скажи, что меня все еще нет, но ты уверен, что я позвоню ему сразу же, как только появлюсь. – Он пробормотал несколько китайских ругательств подряд. Скот заторопился прочь. Снова зазвонил телефон.

– Эндрю, это Роджер Ньюбери, как поживаете?

Гаваллан почувствовал, что покрывается п́отом.

– Привет, Роджер, что новенького?

– Крайний срок по-прежнему на закате. Иранец настоял на том, чтобы сначала заехать сюда, забрать меня, так что я его жду; мы договорились поехать вместе и встретить шейха в аэропорту. Мы приедем на несколько минут раньше, потом все втроем направимся к грузовому терминалу и будем ждать там его главное превосходительство.

– А что с приемом у японского посла?

– Туда мы должны пойти после инспекции. Одному богу известно, что произойдет к тому времени, но… ну, не нашего ума это дело. Извини за все, но у нас связаны руки. До скорой встречи. Пока.

Гаваллан поблагодарил его, положил трубку и вытер лоб.

Снова телефон. Касиги? Он снял трубку.

– Алло?

– Энди? Иэн, Иэн Данросс.

– Бог мой, Иэн. – Гаваллан разом забыл о всех своих заботах. – Я так рад тебя слышать, несколько раз пытался до тебя дозвониться.

– Да, извини, меня не было. Как дела?

Гаваллан осторожно рассказал ему. И о Касиги.

– У нас осталось около часа до заката.

– Да, это одна из причин, по которой я позвонил. Чертовски жаль, что так вышло с Дюбуа, Фаулером и Мак-Айвером, буду держать пальцы скрещенными. С Локартом все похоже на то, что он перестал соображать, сломался, хотя, с другой стороны, когда речь идет о любви… – Гаваллан услышал на другом конце трубки тяжелый вздох и не знал, как ему его понимать. – Ты помнишь Хиро Тоду, компания «Тода Шипинг»?

– Конечно, Иэн.

– Хиро рассказал мне про Касиги и их проблему с «Иран-Тода». Они здорово влипли, поэтому все, все, что ты можешь сделать, чтобы помочь им, пожалуйста, сделай.

– Понял. Я сегодня весь день над этим работал. Тода рассказал тебе про затею Касиги с их послом?

– Да. Хиро звонил послу лично, тот сказал, что они более чем готовы помочь, но это иранская проблема, и, честно говоря, они многого не ждут, поскольку иранцы, собственно, действуют с полным основанием. – Лицо Гаваллана отразило его смятение. – Помоги им всем, чем сможешь. Если «Иран-Тода» национализируют… ну, строго между нами… – Данросс на секунду перешел на шанхайский диалект: – Брюхо компании благородных мыслей окажется вспоротым смертельно. – Потом снова по-английски: – Забудь, что я сказал.

Хотя Гаваллан почти разучился говорить на шанхайском, он уловил смысл и чуть не окосел от изумления. Он и понятия не имел, что «Струанз» была к этому причастна – Касиги ни словом об этом не обмолвился, даже не намекнул ни разу.

– Касиги получит свои вертолеты и людей, даже если мы не успеем вывезти вертолеты и их арестуют.

– Будем надеяться, что этого не произойдет. Дальше, ты читал в газетах про крах Гонконгской фондовой биржи?

– Да.

– Он еще глубже, чем сообщают. Кто-то ведет крайне серьезную и жесткую игру, и Линбар приперт к стенке. Если ты сумеешь вытащить свои 212-е и сохранишь бизнес, тебе все равно придется отказаться от закупки Х-63-х.

Гаваллан почувствовал жаркий прилив крови к голове.

– Но, Иэн, с этими вертолетами я смогу разорвать хватку «Импириал», вцепившейся в Северное море, предоставив клиентам новый уровень обслуживания и безопасности, и…

– Согласен, старина. Но если мы не можем заплатить за них, ты не можешь их купить. Извини, но все именно так просто. Фондовый рынок взбеленился хуже, чем обычно, отголоски покатились в Японию, а мы не можем позволить себе, чтобы «Тода» тоже пошла ко дну.

– Может быть, нам повезет. Я не намерен терять свои Х-63-и. Кстати, ты слышал, что Линбар дает Прибыльному место во Внутреннем кабинете?

– Да. Интересная мысль. – Это было сказано бесстрастным тоном, и Гаваллан не понял его отношения. – До меня окольными путями дошли доводы их стороны. Если сегодня все пройдет успешно, ты планируешь быть в Лондоне в понедельник?

– Да. К закату буду знать это точнее, или к закату завтрашнего дня.

– Если все пройдет хорошо, я заскачу в Бахрейн, повидаю Мака, потом отправлюсь в Лондон. А почему ты спрашиваешь?

– Я, возможно, попрошу тебя отменить Лондон и встретиться со мной в Гонконге. Тут всплыло кое-что чертовски любопытное касательно Нобунаги Мори, второго свидетеля, который вместе с Прибыльным Чоем присутствовал при смерти Дэвида Мак-Струана. Нобунага пару дней назад сгорел заживо в своем доме в Канадзаве, это в сельской местности совсем рядом с Токио, при довольно странных обстоятельствах. Сегодня с почтой я получил очень любопытное письмо. По телефону об этом говорить не могу, но все это чертовски интересно.

Гаваллан затаил дыхание.

– Значит, Дэвид… это не был несчастный случай?

– С этим нужно будет подождать и посмотреть, Энди. Давай сначала встретимся либо в Токио, либо в Лондоне как можно скорее. Кстати, мы с Хиро планировали остановиться в Канадзаве в ту ночь, когда погиб Мори, но в последний момент поняли, что у нас просто никак не получалось туда добраться.

– Бог мой, вам повезло.

– Да. Ну, мне пора бежать. Я могу для тебя еще что-нибудь сделать?

– Ничего, если только ты не в состоянии устроить мне отсрочку до вечера воскресенья.

– Я все еще работаю над этим, не волнуйся. Чертовски сожалею по поводу Дюбуа, Фаулера и Мак-Айвера… этот телефонный номер в Токио будет принимать сообщения до понедельника…

Они попрощались. Гаваллан тупо смотрел на телефон. Скот вошел, принес новые известия о возможностях нанять пилотов и вертолеты, но он едва слышал сына. Так было ли это все-таки убийство? Господи! Черт бы побрал Линбара, его неудачные инвестиции и то, что его приперли к стенке. Так или иначе, я должен заполучить свои Х-63-и, должен.

Телефон опять зазвонил. Связь была плохой, и говоривший произносил слова с сильным акцентом:

– Международный звонок с оплатой вызываемым абонентом для эфенди Гаваллана.

Его сердце подпрыгнуло. Эрикки?

– Говорит эфенди Гаваллан, я согласен оплатить разговор. Пожалуйста, говорите погромче, я вас едва слышу. От кого звонок?

– Минуточку, пожалуйста…

Нетерпеливо ожидая соединения, он взглянул на ворота в конце взлетно-посадочной полосы, которыми воспользуются шейх и остальные, если у Касиги ничего не выйдет и инспекция состоится. У него едва не перехватило дыхание, когда он увидел, как возле них появился большой лимузин с флажком Эль-Шаргаза на крыле, но машина проехала мимо в клубах пыли, а на другом конце провода едва слышный голос произнес:

– Энди, это я, Марк, Марк Дюбуа…

– Марк? Марк Дюбуа? – запинаясь, пробормотал он и чуть не выронил трубку, потом закрыл второе ухо ладонью, чтобы лучше слышать. – Господь милосердный! Марк? Ты в порядке, где ты, черт подери, а Фаулер живой? Где вы находитесь? – В ответ прозвучало что-то совершенно неразборчивое. Он напряг слух. – Повтори еще раз!

– Мы на «Кор-аль-Амая»… – «Кор-аль-Амая» была гигантской, длиной восемьсот метров, иракской глубоководной нефтеналивной платформой в дальнем конце залива, около устья реки Шатт-эль-Араб, разделявшей Иран и Ирак, километрах в восьмистах от них на северо-запад. – Вы меня слышите, Энди? «Кор-аль-Амая».

Платформа «Кор-аль-Амая». Марк Дюбуа тоже прикрыл одно ухо ладонью и старался говорить осторожно и не кричать слишком громко в трубку. Телефон был установлен в кабинете директора платформы, и его могли слышать многие иракцы и иностранцы в соседней комнате.

– Это не частная линия… vous comprenez[36]36
  Вы понимаете (фр.).


[Закрыть]?

– Понял вас. Черт подери, что произошло? Вас подобрали?

Дюбуа огляделся, чтобы убедиться, что его никто не подслушивает, и осторожно ответил:

– Нет, mon vieux[37]37
  Старина (фр.).


[Закрыть], у меня кончалось топливо, и, voilà, из этого merde, в котором мы летели, возникает танкер «Оушенрайдер», поэтому я на него и сел – идеальная посадка, разумеется. Мы оба в порядке, Фаулер и я. Pas problème! А как остальные, Руди, Шандор и Папаша?

– Они все здесь, в Эль-Шаргазе, все ребята – Скрэг, Мак, Фредди, правда, Мак сейчас в Бахрейне. С вами вместе «Шамал» выдал десять из десяти. Эрикки и Азадэ в безопасности в Тебризе, хотя… – Гаваллан собирался сказать, что Том рискует своей жизнью, пытаясь остаться в Иране. Но ни он, ни Дюбуа ничего не могли с этим поделать, поэтому он передумал и радостно заключил: – Как здорово, что вы живы и здоровы, Марк. Машина в порядке?

– Разумеется, мне… э-э… мне просто нужно топливо и указания.

– Марк, у тебя теперь британская регистрация… погоди секунду… номер G-HKVC. Избавься от старых номеров и нацепи новые. Буря поднялась нешуточная, и наши недавние хозяева забросали весь залив телексами, требуя, чтобы все правительства арестовывали наши машины. Нигде не выходи на берег.

Добродушие Дюбуа как рукой сняло.

– Гольф-Хоутэл Кило Виктор Чарли, G-HKVC, понял. Энди, le bon Dieu[38]38
  Господь Бог (фр.).


[Закрыть] был с нами, потому что «Оушенрайдер» ходит под флагом Либерии и капитан у него англичанин. Первое, что я у него попросил, это ведро краски, краски… вы поняли?

– Понял, замечательно. Продолжай!

– Поскольку мы шли в Ирак, я подумал, лучше мне держаться потише и сидеть на корабле, пока я не поговорю с вами, и это первая во… – Через приоткрытую дверь Дюбуа заметил приближающегося директора-иракца. Гораздо громче и несколько измененным голосом он сказал: – Это назначение на «Оушенрайдер» – просто отличная идея, мистер Гаваллан, и я рад сообщить вам, что капитан очень доволен.

– О’кей, Марк, я буду задавать вопросы. Когда танкер завершает погрузку и в какой порт проследует дальше?

– Вероятно, завтра. – Дюбуа вежливо кивнул иракцу, который прошел и сел к себе за стол. – В Амстердам должны прибыть по расписанию.

– Как ты думаешь, у тебя получится остаться на корабле на весь рейс? Разумеется, фрахт мы оплатим.

– Не вижу причин, почему бы нет. Думаю, вы обнаружите, что этот эксперимент вырастет в постоянное задание. Капитан расценил возможность быстрого перелета в порт, пока судно стоит на рейде, как большое удобство, но, откровенно говоря, владельцы сделали ошибку, заказав 212-й. 206-й гораздо больше подошел бы для этой работы. Думаю, они захотят получить скидку. – Он услышал, как Гаваллан хохотнул на другом конце, и это подняло настроение и ему тоже. – Ну, мне лучше закругляться, просто хотел доложить, как дела. Фаулер шлет горячий привет, и если получится, я свяжусь с вами с корабельной радиостанции, когда мы будем проходить мимо.

– Если нам хоть немного повезет, нас здесь уже не будет. Птичек отправляем завтра. Не волнуйся, я буду следить за «Оушенрайдером» весь его путь до дома. Как только пройдете Ормуз и выйдете из вод залива, попроси капитана радировать нам или послать телекс в Абердин. Хорошо? Я направляю всех в Северное море, пока мы не разберемся окончательно. О, у вас, конечно, нет денег, поэтому просто подписывай все счета, а я возмещу расходы капитану. Как его зовут?

– Тависток. Брайан Тависток.

– Понял. Марк, ты даже представить себе не можешь, как я счастлив.

– Я тоже. À bientôt[39]39
  До скорого свидания (фр.).


[Закрыть]. – Дюбуа положил трубку и поблагодарил директора.

– Не за что, капитан, – задумчиво произнес директор. – А что, все крупные танкеры теперь будут иметь свою собственную вертолетную поддержку?

– Не знаю, мсье. Для некоторых это было бы разумно, нет?

Директор чуть заметно улыбнулся. Это был высокий мужчина средних лет, он учился в Америке и по-английски говорил с американским акцентом.

– В иранских водах стоит их патрульный катер, наблюдает за «Оушенрайдером», словно стережет. Любопытно, а?

– Да.

– По счастью, они своих вод не покидают. Иранцы считают, что Арабский залив принадлежит им, а заодно с ним и мы, и Шатт-эль-Араб, и Тигр и Евфрат до самых истоков – территория полторы на три с лишним тысячи километров.

– Евфрат такой длинный? – спросил Дюбуа, еще больше насторожившись.

– Да. Он берет начало в Турции. Вы бывали в Ираке раньше?

– Нет, мсье. К сожалению. Может быть, в следующий рейс?

– Багдад велик, древен, современен – как и весь остальной Ирак. Он, безусловно, заслуживает визита. У нас девять миллиардов тонн доказанных запасов нефти, и еще вдвое больше ждут, когда их разведают. Мы гораздо ценнее, чем Иран. Франция должна поддерживать нас, а не Израиль.

– Что до меня, мсье, я просто летчик, – сказал Дюбуа. – Политика – это не для меня.

– Для нас такое невозможно. Политика – это жизнь, мы дорого заплатили за то, чтобы усвоить это. Даже в саду Эдема… вы знали, что люди живут в этих краях вот уже шестьдесят тысяч лет? Сад Эдема находился всего в нескольких сотнях километров отсюда; нужно просто подняться вверх по Шатт-эль-Араб до места, где сливаются Тигр и Евфрат. Наш народ открыл огонь, изобрел колесо, математику, письменность, вино, садоводство, земледелие… Висячие сады Вавилона были здесь, Шехерезада ткала здесь паутину своих сказок халифу Гаруну аль-Рашиду, равным которому был только ваш Карл Великий, и здесь выросли самые могущественные из цивилизаций древности – Вавилония и Ассирия. Даже Великий Потоп начался здесь. Мы пережили шумеров, греков, римлян, арабов, турок, британцев и персов, – последнее слово он произнес словно выплюнул. – Мы и дальше переживем их.

Дюбуа осторожно кивнул. Капитан Тависток предупредил его:

– Мы в иракских водах, платформа – иракская территория, мой юный друг. Как только вы сходите с моего трапа, вы сами по себе, у меня там нет никаких прав, вы понимаете?

– Я просто хочу позвонить по телефону. Очень нужно.

– Почему вам не воспользоваться моей рацией, когда мы будем проходить Эль-Шаргаз на обратном пути?

– Проблем не возникнет, – сказал ему Дюбуа, полностью уверенный в этом. – С чего им возникать? Я же француз. – Когда он совершил вынужденную посадку на палубе, ему пришлось рассказать капитану о «Шамале» и о вызвавших его причинах. Старик только хмыкнул. «Мне об этом ничего не известно, молодой человек. Вы мне ничего не говорили. Первым делом вам следует закрасить ваш иранский регистрационный номер и поставить вместе него G или что вам там больше понравится. Я распоряжусь, чтобы корабельный маляр вам помог. Насколько это касается меня, если меня кто-то спросит, то вы – разовый эксперимент, который судовладельцы навязали мне на шею. Вы сели к нам в Кейптауне, и вы мне совсем не понравились, и мы с вами почти не разговариваем. Хорошо? – Капитан улыбнулся. – Рад видеть вас на борту. В войну я служил на торпедном катере – мы носились по всему Ла-Маншу, – жена у меня из Иль-д’Уэсана, рядом с Брестом: мы туда иногда пробирались тайком, чтобы разжиться вином и бренди, точно так же, как это делали мои предки-пираты. Поскребите англичанина, обнаружите под ним пирата. Добро пожаловать».